Онлайн чтение книги Что посеешь
Глава VII

На следующее утро Батурин перехватил Кешку Фикуса неподалеку от школы.

— Ты вот что, — сказал Батурин Кешке. — Ты значит… того…

— Ага, — сказал Фикус. — …этого. Понял.

— Ну, раз, понял, значит… смотри…

— Да брось ты, — дружелюбно сказал Кешка и засмеялся. — Что я, маленький?! — и, посвистывая, побежал в школу.

В коридоре у окна стоял Витенька Пискарев и разглядывал в стекле свое отражение.

«Ох, — сказал про себя Батурин. — И с этим еще отношения выяснять». Ноги понесли его мимо Вити, но Петр мужественно пересилил себя.

— Здорово! — очень бодро сказал он.

Витя повернул к Батурину свой все еще распухший нос и сморщился, словно разжевал клюкву.

— Даже и здороваться с тобой не желаю, — сказал он. Батурин сокрушенно махнул рукой и пошел в класс. Выяснять отношения ему уже не хотелось.

А когда в классе он увидел Наташу Орликову, сердце у него стало съеживаться и съеживалось до тех пор, пока не превратилось в горошину и не покатилось куда-то вниз.

В перемену к П. Батурину, уныло стоявшему у окна в коридоре, подошел Осипваныч и протянул ему конверт:

— Это вам.

— Мне? — удивился Петр. — От кого? Откуда?

— Стоит ли задавать столько ненужных вопросов? — спросил Осипваныч. И ушел.

Батурин зажмурился и с треском распечатал конверт. В нем был листок, на котором печатными буквами было написано:

«Батурину П. Лично. Секретно. Аллюр + + +». И больше ничего там не было. Листок был чист и бел, как сметана.

«Шуточки, — обескураженно подумал Батурин, — дурацкие шуточки. Но при чем здесь Осипваныч?»

Конечно, на уроке Петру было не до урока. И когда Римма Васильевна вызвала его, он хмуро сказал:

— Я не учил.

— Ах, Батурин, Батурин, — грустно сказала Римма Васильевна.

Все уселись поудобнее, ожидая очередного выступления Батурина по поводу бесполезности и ненужности художественной литературы, а Галка Перевалова уже зловеще зашипела, но Петр вдруг потупил голову и тихо сказал:

— Не сердитесь, Римма Васильевна, я к следующему разу обязательно выучу.

— Ох! — сказала Тася Бублянская.

— Правда, Петя? — обрадованно спросила Римма Васильевна.

Петр молча кивнул.

— Что это с ним? — озабоченно спросил Жорка Чижиков.

На переменке к Петру подошла Наташа.

— Мне надо с тобой серьезно поговорить, — сказала она немного смущенно.

— О чем? — сурово спросил Батурин, а сердце… Впрочем, что сердце? Сами знаете, как бывает.

— О многом, — сказала Наташа.

Батурин вертел полученное им письмо перед самым носом Наташи, надеясь, что она обратит на него внимание, но она смотрела в сторону.

— Ну, давай, говори, — вздохнув, сказал Батурин.

— Не сейчас, — сказала Наташа. — Приходи часов в шесть… — она слегка запнулась, — на реку… к лодке.

— Куда-а-а? — заорал Батурин. — Куда-а-а? — спросил он потише, но Наташа уже убежала.

П. Батурин сделал неимоверное сальто, потом прошелся колесом и математику на уроке ответил на «отлично».

Тася Бублянская гордо посматривала на всех, будто это она получила пятерку, а Г. Перевалова строго сказала:

— Ведь может же. Надо только на него побольше влиять.

— Валяйте, влияйте, — добродушно согласился Батурин. И только сейчас заметил, что Гошки и Прошки опять нет в школе. «Ишь, гаврики, — подумал он. — Так не пойдет».

На большой перемене Петр разыскал Осипваныча и показал ему письмо. Осипваныч тоже долго его вертел, рассматривал, а потом высказал предположение, что, может быть, тут что-то и написано, только написано особыми чернилами — сим-па-ти-ческими. И надо знать, как их проявить.

— А от кого оно… письмо это? — осторожно спросил Батурин.

— Хм, — сказал Осипваныч, — если бы я знал. Попробуй прояви — может, все и узнаешь.

— А как? — спросил Батурин.

— Ну, например… — начал Осипваныч, но договорить не успел, его позвали к директору.

Петр побежал за ним и у самой директорской двери вдруг выпалил:

— Осипваныч, это я Витьку Пискарева отлупил.

Осипваныч остановился и внимательно с ног до головы оглядел Батурина, который стоял с одурелым видом, не понимая, что это с ним происходит.

— За дело? — спросил математик.

— Нет, — твердо сказал Батурин.

— Ты какой-то… хм… неожиданный… — сердито сказал Осипваныч, но усы у него от улыбки поднялись, как у кота. И затем он скрылся за директорской дверью.

П. Батурин почесал затылок. «Дела-а! — подумал он. — Почему неожиданный? И что за чернила такие — «сим-патичные»? Витька, наверно, знает, но как его спросишь?» И неожиданно Петр окликнул проходящего мимо Кешку.

— Фикус, случайно не знаешь, что такое «симпатичные чернила»?

У Фикуса заблестели глазки, а нос зашевелился, как у ищейки.

— «Симпатические», а не «симпатичные», — сказал он. — А на что тебе?

— Да так, в книге вычитал.

— А-а, — сказал Фикус недоверчиво.

Тут надо объяснить одну вещь. Дело в том, что Кешке Прокушеву, по прозвищу Фикус, не давали покоя лавры знаменитых сыщиков — мистера Шерлока Холмса, мсье Мегрэ и майора Пронина. Вовсе он не хотел стать ни ботаником, ни дипломатом — это он говорил для маскировки. Он спал и видел себя хитроумным, решительным, опытным, смелым и сильным детективом, умеющим убивать из пистолета муху на лету, в совершенстве владеющим приемами бокса, самбо, дзю-до и каратэ и безошибочно раскрывающим самые запутанные преступления. И, конечно, он не оставил без внимания то, что Батурин на уроке с озадаченным видом нюхал, кусал и лизал какой-то подозрительный листок бумаги. И, конечно, ему до зарезу надо было узнать, в чем тут дело. И, конечно, когда Батурин спросил его про «симпатичные» чернила, он сразу смекнул, что это неспроста.

— А-а-а — повторил Иннокентий, — ну, если в книге, так там должно быть сказано, что за чернила.

«Ишь ты, хитрый какой!» — подумал Петр.

— И верно, — сказал он безразлично, — я до конца не дочитал.

И он пошел своей дорогой. Фикус раздосадованно хмыкнул.

— Но вообще-то, — сказал он в, мужественную спину Петра, — я могу тебе помочь.

Петр остановился.

— Слушай, — зашептал Фикус, — ты ведь знаешь, я умею хранить чужие тайны. Я же никому не рассказал, что ты с Орликовой…

— А в глаз-з-з-з? — яростно прошипел Батурин.

Фикус приосанился.

— А самбо? — возразил он.

— А по ушам? — спросил Батурин.

— А дзю-до? — опять возразил Фикус. — И потом, за что? Я же никому не сказал, что ты…

И в следующую секунду Батурин, как тигр, ринулся на Иннокентия, но, получив изумительную молниеносную подсечку, оказался на полу.

Разинув рты и окаменев от изумления, на это дело взирали В. Пискарев, В. Седых, Т. Бублянская. Извиваясь, Батурин пытался скинуть с себя «знаменитого сыщика», но это ему не удавалось.

— Ну, Фикус! Ну, Кешка! — пробормотал Васька Седых.

— Ага! — сказал Витенька Пискарев. — Ага!

— Да снимите вы его с него! — взмолилась Тася Бублянская. Ей совершенно невыносимо было смотреть на поверженного Петра Батурина.

Витюня с удовольствием погладил свой нос.

— Это честный бой, — сказал Васька Седых, осклабившись.

— Какой же честный, — возмутилась Тася, — когда он ему подножку дал.

— Много ты понимаешь, женщина, — надменно сказал Иннокентий, сидя верхом на мужественном Петре Батурине, — это прием японской…

Кончить фразу он не смог. Как вихрь, как ястреб, как кошка, налетела на него невесть откуда взявшаяся Наталья Орликова. Она мертвой хваткой вцепилась в Фикуса и сбросила его с П. Батурина. Глаза ее сверкали.

Вот эту-то величественную сцену и увидела вышедшая из своего кабинета завуч.

Между прочим, дорогие читатели, вы заметили, что завуч, или директор, или на худой конец, классный руководитель появляются всегда вовремя — когда их вовсе и не хотелось бы видеть. Я, например, знал одного классного руководителя, которого милые детишки именно за это свойство — появляться неожиданно в самые неподходящие моменты — прозвали Невидим Григорьевич, хотя его звали Вадим Григорьевич.

— Орликова и Прокушев ко мне. Остальным разойтись! — ледяным тоном сказала завуч.

Кешка Фикус встал, отряхнулся и как ни в чем не бывало отправился в кабинет. За ним, гордо задрав подбородок, проследовала Орликова. А сзади уныло поплелся П. Батурин.

— Не ходи, Батура, — остановил его Васька Седых, — тебя ж не звали.

— А-а! — сказал Петр. — Один черт! — и, махнув рукой, он пошел в кабинет завуча Дверь за ними закрылась.

— Ну и дурак! — в сердцах сказал Васька.

— Он поступил благородно, — торжественно сказала Тася Бублянская и куда-то умчалась, а через минуту примчалась обратно уже вместе с Аленой.

Алена глубоко, как будто собиралась нырнуть в воду, вздохнула, решительно постучала в дверь кабинета. И, не дождавшись ответа, вошла.

История эта имела довольно странные последствия. То есть последствий никаких не было — это-то и было странно. На расспросы славного 6-го «б» участники событий загадочно молчали. Батурин и Фикус разговаривали между собой как ни в чем не бывало, а Наташа ходила, задрав нос.

На уроке Петр Батурин получил от Наташи записку. «Ты не очень-то воображай, что я за тебя заступилась. Я на тебя еще сержусь за то, что ты вначале хотел помочь Алене, а на собрании струсил. Так нечестно. А Алена молодец. Правда?»

Вторую записку он получил от Фикуса: «Симпатические чернила иногда проявляются, если подержать бумагу над огнем. С приветом Инн. Прокус».

Третья записка гласила: «Ты поступил благородно. Я тебя уважаю. Т. Б.»

Бедняга Батурин уже совершенно не мог понять, что с ним происходит. Какая-то ужасная судьба! «То вознесет его высоко, то бросит в бездну без следа», как поется в одной старинной песне. И люди вокруг какие-то странные: то они к тебе хорошо относятся, то… даже говорить не хочется.

Он вспомнил, что договорился с отцом встретиться после уроков у проходной завода, и облегченно вздохнул, когда прозвенел последний звонок. Однако не успела выйти из класса учительница географии, как явился долговязый очкарик из 10-го «а». Тот самый Гришка Голубенцев… да вы, наверно, помните его… тот самый, который…

Коварный Фикус, потирая руки, посмотрел на П. Батурина, а тот показал ему кулак. Фикус улыбнулся и сделал загадочное лицо.

— Девочки свободны, — вежливо сказал Гриша, — а пацаны останьтесь.

— Какие мы тебе пацаны? — завопил Жорка Чижиков.

— Ну, не пацаны, — дружелюбно согласился Гриша, — парни.

— Тебя что — вместо Алены прислали? — спросил Петр.

Голубенцев вначале вроде бы удивился, потом сделал безразличное лицо и осторожно спросил:

— Ну, а если и так?

— Не хотим! — дружно завопил непромокаемый гвардейский 6-й «б». — Долой!

Вот и пойми этот 6-й «б»! То они Алену не хотели, а теперь, смотри-ка, взъерепенились.

Голубенцев спокойненько протирал очки.

— Проорались? — спросил он, когда крик пошел на убыль. — Ну и успокойтесь. Никто меня к вам не присылал. Просто у меня к вам одно дело есть.

— Говори, — сказал Васька Седых.

— Девочки могут идти, — опять сказал Гриша.

Дорогой читатель, давай переждем гвалт и визг: совершенно ничего невозможно понять. А когда, наконец, разобиженные девицы, ворча и презрительно поджимая губки, удалятся, мы последуем за Гришей Голубенцевым и парнями из 6-го «б» на строящийся стадион.

Именно туда он их и повел. Попасть на стадион можно было через дырку в заборе.

— А ну-ка, — сказал Гриша, когда все пролезли через дыру и сгруппировались вокруг него. — А ну-ка, кто выйдет против меня? Кто не побоится?

— Ты нас зачем сюда позвал? — мрачно спросил Седых.

— Очень просто, — сказал Гриша, — показать, что вы скелеты.

— А почему? — спросил Витя.

— Иди сюда, — сказал ему Голубенцев, — стань здесь. Теперь подними правую руку — так, а левую — так.

— Зачем? — спросил Витя.

— Молчи! — с железной нотой в голосе сказал Гриша. — Молчи и сопротивляйся.

— А я не хочу, — сказал Витя гордо.

— Кто хочет сопротивляться? — спросил Гриша.

— Я! — сказал Батурин.

Тут Гриша очень ловко подошел к Петру Батурину и, сделав какое-то мимолетное движение, уложил его на обе лопатки.

— С тобой неинтересно, — сказал Гриша. — Кто следующий?

— Ну, — сказал Седых и пошел на Гришу.

И, уже лежа, он обиженно протянул:

— Да-а, ты прие-е-емы знаешь…

— Ты чего?! — заорал Батурин на Гришу. — А если мы все на тебя навалимся?

— Эх! — сказал Гриша, — беру всех на себя.

Но тут на Голубенцева пошел Иннокентий Прокус-Фикус. Он шел, согнув ноги в коленях и выставив вперед руки. Голову он вжал в плечи, прищурил глаза. Все замерли. Но через пару секунд великий сыщик распластался на земле.

— Итак, дети мои, — спокойно сказал Гриша. — Дело в том, что свою энергию вы расходуете как попало. Есть одна идея. Приходите сюда завтра, я вам кое-что покажу. А сейчас — привет.

И он пролез сквозь дыру в заборе.

— Дурак какой-то, — сказал Витя.

— И чего ему от нас-то надо? — процедил сквозь зубы Седых.

— Может, это у него комсомольское поручение? — предположил Жорка Чижиков.

Батурин хлопнул себя ладошкой по лбу.

— Вот черт! Забыл! — закричал он, молниеносно проскочил сквозь дыру в заборе и помчался со всех ног к проходной батиного завода. По дороге он пролетел мимо Т. Бублянской, Г. Переваловой, Н. Орликовой и еще каких-то девчонок, которые верстовыми столбиками торчали на пути его следования. Он только слышал, пролетая мимо них:

— Пе…

— …тя…

— …ку…

— …да?..