Онлайн чтение книги Город в конце времён City at the End of Time
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ НУЛЕЙ

Глава 16

ЯРУСЫ

Джебрасси не испытывал сожаления, пересекая мост над сливным каналом, откуда начиналась дальняя дорога. Обретение личного времени, времени для раздумий, напоминало ему выход из душной, переполненной ниши.

У того конца моста, на вспаханном под пар лугу, пара смотрителей что-то обнаружили в грязи и сейчас, сложив крылья, инспектировали свою находку. Предмет их пристального внимания скрывала пелена бледного тумана. Джебрасси почесал висок и бросил в их сторону косой взгляд. Смотрители этого типа – коренастые, блестящие золотом тела – редко встречались на Ярусах и никогда не вмешивались в дела племени.

Впрочем, Джебрасси знал, что именно они обследуют – следы вторжения. Потянуло свернуть в сторону, однако он прищурился в надежде разглядеть сквозь туман полусказочные плывучие силуэты невидимых хозяев Ярусов – Высоканов. Тут его уколола досада. Кто он такой для них? Не более чем грузопед в глазах фермера, собравшегося отвезти корзины и прочую поклажу на базар. Наставники, к примеру, обучали лишь тому, что им дозволяли Высоканы – а вовсе не те вещи, которые действительно требовались племени! Как они ему все надоели!

На базаре была одна старая самма – он уже как-то ходил к ней, просто чтобы вслух поставить свои вопросы: «Почему временные отрезки на Ярусах – циклы пробуждения и сна – так непостоянны? Что находится за Ярусами? И почему путепроходцы никогда не возвращаются?..» Вопросы, на которые наставники никогда не отвечали.

Почему я блуждаю?

Самма не будет распускать сплетни – в отличие от Кхрена.

– Час поздний, – сказала она, – времени остается не так много.

Имени она не сообщила; саммы никогда раскрывают своих имен. Они вечно в движении, с ярусов на острова и обратно, их ниши неизвестны, не прослеживаемы. Им никто не платил – свою работу они делали за еду, оставленную на рынке; предсказывали будущее, к ним обращались за молебнами, за помощью при мелких ранках – все, что посерьезней, брали на себя смотрители. Одевались они очень бедно, зачастую в грязные, дурно пахнущие покровы, и эта старуха не была исключением.

Она подняла одеяла вокруг узкого прилавка – для консультаций с саммами всегда приходилось скрючиваться в три погибели и накрываться одеялами, блокируя свет и любопытствующие взгляды. Отодвинув в сторону миску с засохшими объедками, самма села на корточки перед Джебрасси и воткнула в землю светопалку, под лучами которой битым стеклом сверкнули много повидавшие глаза на ее коричневой физиономии.

Вопросы, как и всегда, были прямыми, резкими.

– Отчего твои опекуны дали тебе пинка: потому что ты мнишь себя воином и водишься с оболтусами – или из-за блужданий?

Джебрасси в поклоне уперся растопыренными пальцами в землю. Саммы могли спрашивать что угодно – от них никто и не ждал хороших манер.

– На самом деле они не мои. Моих настоящих мер и пер забрали.

– «Забрали»? Каким образом?

– Пришел кошмар.

Это всего лишь эвфемизм; Джебрасси стыдился его использовать.

Самма не выказала ни единого признака понимания – в конце концов, не это требовалось в ее работе. Да и кто способен понять, что происходит при вторжении?

– Грустная история, – сказала она.

– Новая пара опекала меня пару сотен пробуждений. Потом, видно, утомились, – продолжил Джебрасси.

– От чего?

– От моей грубости. От моего любопытства.

– Где ты спишь?

– Иногда под мостом. Или прячусь в кластерах на стенах сливного канала.

– В старых Веблах? Наверху, среди фальшивых книг?

– Неподалеку. Там много пустых ниш. Порой друг навещает. – Джебрасси рассеянно похлопал себя по колену. – В общем, есть где пристроиться.

– Кто-нибудь разговаривал с твоим визитером?

Джебрасси поднял один палец: «да».

– Мой друг иногда о нем рассказывает.

– Но сам ты этого не помнишь?

Два пальца обрисовали в воздухе круг: «нет».

– Ты слышал, чтобы кто-нибудь еще блуждал?

Лоб юноши пошел складками:

– Возможно. Как-то раз я встретил сияние. Она… в общем, она сказала, что нам надо поговорить. Не знаю почему.

Здесь Джебрасси сделал многозначительную паузу.

– Разве в тебе нет ничего ценного?

– Я воин, бродяга, не семейный тип…

Самма несколько раз ухнула, выражая презрительную насмешку.

– Ты ничего не смыслишь в сияниях, признайся?

Он метнул в нее испепеляющий взгляд.

– Говоришь, ты ничего не стоишь, но вовсе не из-за блужданий. Спрашивается, почему?

– Мне хочется знать больше. Если бы меня взяли в поход, я бы сразился с Высоканами и сбежал из Ярусов.

– Ого! Ты хоть разок видел Высоканов?

– Нет, – буркнул он. – Но я знаю, что они существуют.

– Решил, что ты особенный, потому что хочешь убежать?

– Меня не волнует, особенный я или нет.

– Ты считаешь, та девушка совсем тупая? – поинтересовалась самма. С начала беседы она даже не шевельнулась, хотя от сидения на корточках у Джебрасси начинали ныть колени.

– На тупую вроде не похожа…

– Почему ты вновь хочешь с ней встретиться? – спросила самма, почесывая руку грязным ногтем.

– Было бы интересно найти кого-нибудь – кого угодно – кто думает, как я.

– Ты воин, – заметила она. – И гордишься этим.

Он отвел глаза и поджал губы.

– Война – это игра. Ничего реального у нас нет.

– Мы появляемся на свет в руках умбр, нас воспитывают опекуны и наставники. Мы работаем, мы любим, мы исчезаем, когда за нами приходит Бледный Попечитель. Появляется новая молодежь. Разве это недостаточно реально?

– Снаружи есть что-то большее. Нутром чую.

Она мягко качнулась взад-вперед.

– Что тебе снится? Когда не блуждаешь.

– То вторжение, когда пропали мер и пер. Я все видел, хотя едва успел выйти из креши. Когда все кончилось, смотрители заставили меня спать, и мне стало лучше, но сон все равно не оставляет… Мне казалось, пришли за мной, а забрали почему-то их… бессмыслица…

– Отчего же?

– Вторжения приходят и уходят. Смотрители устраивают тени, заливают все туманом, подчищают следы – и на этом все. А учителя просто молчат. Никто не знает, откуда появляются вторжения или что они тут делают – непонятно даже, почему их называют «вторжениями». То есть они приходят снаружи? Из Хаоса – а что это такое? Хочу знать больше.

– С чего ты взял, что есть больше?

Джебрасси встал.

Самма качнулась еще раз:

– Я не занимаюсь утешениями. Мое ремесло – это укусы буквожуков… ноги, отдавленные грузопедами… порой я излечиваю плохие сны – но здесь я помочь не в состоянии.

– Мне не нужны утешения. Мне нужны ответы.

– Известны ли тебе правильные вопросы?

Джебрасси выкрикнул – слишком, пожалуй, громко:

– Никто не учил меня, что именно спрашивать!

Рыночный шум за одеялами потихоньку стихал. Юноша различил жалобное хныканье – изголодавшийся луговой грузопед, привязанный к прилавку, просил вечернего ужина из джулевых побегов с сиропом.

Самма выпятила трубочкой толстые губы и, отвалившись, плюхнулась на седалище. Покряхтывая, она расправила ноги и руки, затем глубоко и облегченно вздохнула. Джебрасси решил, что визит окончен, однако старуха почему-то не сдернула одеяла, которыми был занавешен прилавок.

– Я пойду, – сказал он.

– Тихо, – распорядилась она. – У меня ноги болят. Сдаю потихоньку. Вот так-то, юноша. Скоро Бледный Попечитель пожалует… Посиди подольше – ради меня. – Она похлопала по земле. – Я еще не закончила тебя мучить. Например: зачем нужно было идти к несчастной старой самме?

Джебрасси уселся и смущенно поднял глаза на крытый соломой навес.

– Это сияние… не знаю… если я увлекусь ею, а она мной… неправильно будет. У нее есть опекуны. А у меня…

–  Ты к ней подошел первый?

– Нет.

Откуда-то из складок платья самма извлекла мешочек с красным джулем, сыпанула щепотку в тряпицу и перевязала бечевкой из чафовых волокон. Получился узелок для настаивания в горячей воде.

– Попьешь вот это. Успокаивает… Заведи себе дневник после блужданий. Трясоткань есть?

– Найду.

– Ага. «Сворую», хотел ты сказать… Попроси у товарища, а если у него нет, тогда у сияния. Все запиши, как можно подробней, и опять приходи сюда.

– Зачем?

– Да потому что нам обоим надо знать, какие задавать вопросы. – Самма поднялась и, сдернув одеяла, впустила тускнеющий серый свет от неботолка. Рынок закрыли, он почти полностью обезлюдел. – Пожалуй, сны в какой-то мере напоминают трясоткань – стираешь все те слова, которые решил не выбирать… Что ж, юный воитель, на сегодня мы закончили.

И старуха вытолкала его прочь.

Возле прилавка очень молоденькое сияние – едва-едва из креши: красная шишечка еще видна на лбу, обута в пеленчатые сапожки – горстями скармливало джулевую сечку голодному грузопеду. Тот глянцевыми черными сегментами терся об ее колени, урча и подрагивая от наслаждения. Маленькое сияние хихикнуло и вскинуло на Джебрасси взгляд, полный счастья.

Он щелкнул себя по носу, разделяя радость девочки.

Найти партнершу? Унаследовать или получить по разнарядке нишу, жить на Ярусах в свое тихое удовольствие, закрывая глаза на вещи, которые не в состоянии понять?.. Взять малютку на воспитание?..

Что еще надо человеку?

А с другой стороны… Он видел, как последнее вторжение обеспокоило смотрителей. Ничто из текущей реальности не продлится долго, это он ощущал чуть ли не костным мозгом.

По пути к Диурнам он остановился, пригляделся к земле и даже встал на колени, внимательно рассматривая гравий дорожки. Вплоть до сегодняшнего дня он не задумывался над веществами, из которых был сделан его мир. Джебрасси мысленно сравнил щебень с материалом, из которого построены мосты, спрашивая себя, чем эти камушки отличаются от его собственной плоти, от злаков на полях – и от гибкого вещества смотрителей, которых ему довелось касаться, когда те вытаскивали его с полей сражений.

Острова, подпирающие Ярусы, ничуть не напоминают ни щебенку, ни зерно, ни человеческую кожу – серебристо-серые, не теплые и не холодные, какие-то странно нейтральные на ощупь. И все же именно серебристо-серое вещество образовывало фундамент, стены и – вполне вероятно – неботолок. Границы его мира.

Джебрасси охватило жгучее желание узнать больше – узнать и понять. В этом смысле он отличался практически ото всех, кого знал, причем столь разительно, что порой задавался вопросом: не допустил ли кто ошибку при его создании – скажем, какая-нибудь умбра могла невзначай уронить его на голову, вытаскивая из креши…

(Аист.)

Он досадливо тряхнул головой, отгоняя незнакомое слово, – трудное воспоминание о непривычном звуке.

(Ты родился благодаря умбрам – они как бы аисты, так? Оставили тебя под капустным листом.)

– Заткнись.

(Ни дать ни взять – зверинец. Но ты даже не знаешь, что такое зверинец. Слушай, а почему вас тут держат?)

Нельзя сказать, чтобы юноша питал неприязнь к своему визитеру, и уж конечно, о страхе не могло быть и речи, однако все эти последыши не давали никакого ответа. Когда Джебрасси блуждал – то есть когда его телом завладевал визитер, – ничего особенного не происходило, как и говорил Кхрен.

– Понятия не имею, что ты такое, – прорычал он себе под нос, – но я бы многое отдал, чтобы ты убрался.

У моста он оглядел панораму притихших, зашторенных базарных рядов, от которых начинались дороги, веером уходившие к дальним пределам полей, к стенам, окружавшим жилые кварталы Ярусов – полдня быстрым шагом на все про все. Стена Влаги и Навесная Стена: арочные своды неботолка стянуты в апекс по одну руку, а ровно напротив – длинная, полукруглая плоскость, самая сложная и недостижимая из всех. Под нее-то и уходили сливные каналы.

Порой наставники именовали эту дальнюю стену внешней, а две остальные – внутренними.

И любая из них – граница. Предел.

Барьер на пути любопытства.

Глава 17

Смотрители подняли туман и развесили шторы мрака вокруг участка последнего вторжения, по периметру поля чафовых побегов в тени Стены Влаги. Сейчас они просто висели в воздухе, поджидая момента, когда Гентун закончит инспекцию.

Там, за шторами, неправильный многоугольник поля размером с треть акра был превращен в мелкие кристаллические снежинки – обычная материя Вселенной переродилась в нечто иное, смертельно опасное или просто бесполезное: пробирное клеймо Тифона, извращенная – если не сказать, злорадная – метка. В толще кристаллических сугробов виднелись останки мужчины – местного фермера, если судить по заскорузлым обрывкам бывшей одежды. Внутренности словно взболтала чья-то легкомысленно-небрежная рука.

Фермер был еще жив, когда его нашли дежурные машины.

– Вы его убили? – спросил Гентун у старшей.

– Он мучился, Хранитель. Мы вызвали Бледного Попечителя, чтобы прекратить его страдания. С тех пор к нему не прикасались.

Возле трупа лежал деактивированный Бледный Попечитель собственной персоной – худощавый, с алой головогрудью и лакированными лифтокрыльями. Комья белых кристаллов липли к его конечностям. От всего этого придется избавиться: от останков органики, почвы и всего остального, чего коснулось вторжение.

Гентун бросил взгляд на прямой участок дороги, ведшей от заброшенных внутренних округов – от квартала Диурнов вместе с Апексной дамбой – через поля и луга к куда более узкой, вскинутой арке, напоминавшей короткий черенок, выраставший из первого острова, который нависал над каналом Тенебр. В сумеречном междусветье еще бродило несколько питомцев. Все держались подальше от тумана.

По оценкам Гентуна, за семьдесят пять лет, прошедших после обращения за аудиенцией с Библиотекарем, он потерял более двух тысяч представителей древнего племени. Вторжения в нижние уровни Кальпы нынче происходили один-два раза каждую дюжину циклов снободрствования. Возникало впечатление, что они специально охотятся на питомцев Гентуна: на тех, кто умел видеть, умел чувствовать… Смотрители по большей части сами вели расследования и делали выводы в отсутствии хранителя, но сейчас он начинал сомневаться в их скрупулезности. Гентун осознавал возможность того, что смотрителями манипулировало городское начальство из Эйдолонов, по-прежнему лояльных Астианаксу, который за все эти тысячи лет почти не уделял внимания Ярусам.

На более высоких уровнях, в более процветающих урбаниях Кальпы генераторы реальности работали куда лучше, защищая основную популяцию жителей. Вторжения происходили там редко, вероятно оттого, что Хаос не интересовался Эйдолонами. И все же, чем чаще Ярусы подвергались атакам, тем большая опасность грозила и верхним урбаниям – подлинная угроза, метафизическая и политическая для Астианакса.

Останки злосчастного фермера унесут, за выбеленную почву возьмутся малые серые смотрители, соскоблят и упакуют ее в герметизированные контейнеры. Как и раньше, тело жертвы, контейнеры и тех смотрителей, которые их коснулись – заразились, – уберут под замок, на большую глубину под сливными каналами. За прошедшее столетие Гентун несколько раз бывал там. Увиденное потрясало, его невозможно передать словами: будто сами пещеры перерождались, подвергались неизъяснимо пагубному морфингу…

– Хранитель, вещество с этого участка придется экспортировать, – доверительно шепнул старший смотритель Гентуну, сидевшему на корточках возле измочаленного трупа. – Подземелья заполнены практически до отказа.

Это становилось невыносимым. Зачумленные свидетельства вторжений теперь надо выстреливать в Хаос.

Глава 18

Сумеречное междусветье приобрело рыжевато-золотистый отлив, возвещая о приближении блинчатых, перистых облаков и мутноватых теней, которые всегда приходили перед отбоем. Опускавшийся фонтан света расплывался столь тонкой пеленой, что Джебрасси едва отбрасывал бесплотную тень. Все кругом – ветхое, покинутое – казалось погруженным в дымчатый сон.

Диурны вплотную примыкали к Навесной Стене, и добраться до них можно было лишь по длинной, порой предательски опасной дороге, по разрушенному гребню Апексной дамбы, некогда соединявшей носы трех островов – платформ, на которые опирались жилые Ярусы. В свою очередь, Навесная Стена вздымалась на три мили до сводчатого неботолка, где разворачивался выцветший от древности спектакль, неизменный на протяжении десятков тысяч жизней: вереница света и тьмы, бесконечная и бесстрастная процессия пробуждений и снов…

Все это можно было охватить одним движением глаз, даже не поворачивая головы – во всяком случае, с того места на дамбе, где сейчас находился Джебрасси. Время от времени он бросал по сторонам пытливые взгляды, чтобы не нарваться на скрипунов или иных смотрителей, любивших прятаться в тени, чтобы отлавливать страдающих лунатизмом. Он давно подметил, что сразу после вторжения смотрители становились особенно бдительными.

За его спиной дамба протянулась более чем на милю, ведя к мостам, по которым жители старого квартала некогда пересекали Тартар, крупнейших из двух каналов, разделявших жилые блоки. Четыре изящных витых шпиля фланкировали оконечность дамбы – высотой в пятьсот футов, пронзенные иглами труб-флейт, в свое время издававшими, как гласит легенда, глубокие и потрясающие звуки: музыку. Появились ли шпили вместе с Диурнами или их добавили потом, было неизвестно – уж очень много слоев позднейших, ныне полуразрушенных, спутанных добавлений оставили после себя бывшие обитатели. В хаотическом нагромождении ветхих строений опасностей хватало с избытком, так что весь квартал объявили запретной зоной, обнесли баррикадами из мусора и обломков и расставили скрипунов. Впрочем, большинство из этих караульных машин либо стали жертвой обвала, либо пришли в негодность или оказались позабыты, раз в них отпала необходимость, поскольку не многие члены древнего племени испытывали жгучее желание ходить сюда. В населенных секторах Ярусов величественных руин хватало, чтобы удовлетворить аппетиты любого ценителя древностей.

В точке апекса, где стыковались Навесная Стена и Стена Влаги, раскинул свои террасы амфитеатр, где когда-то усаживалось по тридцать-сорок тысяч обитателей. Джебрасси бывал здесь подростком – дважды, – демонстрируя собственную смелость или по крайней мере упрямство: карабкался по каменным завалам, ускользал от немногочисленных, еще функционировавших часовых, пробирался по наклонным арочным пролетам между подъемниками, ведущими к галерее – крытому лабиринту в сотни и сотни ярдов, растянувшемуся до просцениума.

Вид на Диурны открывался из нескольких точек галереи, там, где обрушилась ее крыша. Джебрасси в который раз пришла в голову мысль, что это место могло быть средоточием древних ритуалов инициации, и, во всяком случае, оно не являлось частью исходного плана. Еще в самую первую сюда вылазку стало понятно, что лабиринт не такой уж и сложный: он левосторонний, с дистальной, то есть периферической, закруткой, упростившейся за долгие века благодаря обвалившимся стенам.

Сияние так решило проверить мою смелость? Бедноватая фантазия.

Идя обратным ходом по некогда проверенной, всплывшей в голове дорожке – любое приключение, пусть даже разочаровывающее, оставляло в памяти глубокую бороздку следов, – он пришел к огромному пролому в крыше галереи. Усилия были вознаграждены видом на Резонаторную Стену – название, бывшее для него пустым звуком: серая плоскость высотой в сотни футов, испещренная оспинами дыр с торчащими пеньками проржавевших балок, к которым некогда крепились какие-то конструкции.

Дюжина минут карабканья по барьерам галереи привела его к основанию амфитеатра, а отсюда уже проще простого было добраться до гигантской, мерцающей Стены Света, отбрасывающей закругленную тень.

Джебрасси остановился на пару секунд перевести дух. Колоссальный экран, залитый грязными потеками, снизу доверху покрывала корка из пыли и сажи – не от печного дыма, а от миазмов тысяч и тысяч поколений живых существ. У дальнего конца разукрашенная и частично обвалившаяся перегородка из кирпича и бутового камня – один из кусков гребня еще возносился на сотни футов выше галереи – оставила после себя гору строительного мусора, рассыпанного по просцениуму и отдельным рядам амфитеатра, где все без исключения сиденья были давно уже содраны или попросту сгнили. Имелись также явные следы, что многие древние поколения пытались проникнуть в тайну сего места – или же приспособить его к своим собственным целям, добавляя те или иные кирпичные пристройки. Подобно оригиналу, подавляющая часть их усилий обернулась крахом – и даже в большей степени, коль скоро, как показалось Джебрасси, не требуется так уж много усилий, чтобы почистить экран, перестроить или заменить сиденья в галереях и восстановить хотя бы внешний первоначальный облик.

Впрочем, никто из ныне живущих не мог соперничать с упорством и изобретательностью исходных творцов Стены Света.

(И кем они были? Высоканами?)

– Я почем знаю, – пробормотал Джебрасси в ответ на мысленный вопрос последыша. – Сиди тихо.

Издалека, с огромной высоты, над амфитеатром плыл низкий хрипловатый гул, словно ветер, гулявший во флейтовых трубах четырех шпилей, пытался говорить сотнями заинтересованных голосов.

Собственно Диурны размещались слева, в непосредственной близи к экрану – три взаимопроникающих эллипса, каждый с сотню ярдов в поперечнике, на которых еще мерцали кое-какие дисплеи, индицирующие (по уверениям некоторых) время, но по какому принципу и в какой нотации – не мог постигнуть никто, даже если бы и умел читать дергающиеся, ломаные и перемежающиеся линии символов на каждом эллипсе.

Имелась лишь одна теория, обладавшая хоть каким-то смыслом, а именно: Диурны некогда играли роль колоссальных часов, поставленных возле церемониально-публичного дисплея, который поломался столетия назад.

И действительно, правее Диурнов еще мерцал исполинский экран Стены Света – тысячу футов в ширину, с полтысячи в высоту, – где время от времени мелькали какие-то пятна, что-то вроде попыток показать некие изображения, бесконечно повторяющиеся с часовым интервалом, разбитые неизбежными лакунами, которые уже и не пробовали что-то высветить, а просто заливали стену мертвой темнотой.

Так Диурны выглядели на памяти всех поколений.

Джебрасси до отказа запрокинул голову, чтобы одним взглядом охватить весь экран, затем быстро обернулся на ряды, словно хотел застать там сорок тысяч привидений – тех жителей, что некогда стояли или сидели здесь, завороженные магией амфитеатра… величественного места общественных собраний, средоточия бурной толчеи историй.

Эта гипотеза с каждым мигом укреплялась в его сознании, пока он впитывал всю мизансцену более внимательным и, предположительно, более зрелым взглядом: итак, некогда информацией и сплетнями делились в коммунальном масштабе; тысячи и тысячи присутствовали одновременно, получая указания, выговоры и (возможно) новости с Ярусов – заголовки и объявления, свидетельства жизни миров за пределами Кальпы, ныне недоступных.

Всего лишь догадка, но какой правдивостью от нее веет…

На это внутренний голос не соизволил поделиться собственным мнением.

Грязью, сажей и патиной времени – как и во всех заброшенных округах Ярусов – руины передавали своеобразное сообщение. Помимо неустойчивого мерцания самого времени, помимо вторжений и падения численности населения – факт самоочевидный на фоне пустых ниш и обезлюдевших кварталов – архитектурный упадок доказывал, что какой бы ни была Кальпа в прежние эпохи, пик ее расцвета давно позади.

Высоканы теряли силу. Похоже, что путы, столь долго стягивавшие древнее племя по рукам и ногам, поизносились. Недалек тот час, когда все желающие смогут пройти под круглой стеной, сквозь насосные станции на изливах каналов, под арками и пролетами – и сквозь ворота, сквозь границу реальности, в окончательную свободу Хаоса…

Какая красивая мечта.

Поглядывая вверх на непонятные, фрагментированные надписи, Джебрасси нервно мерил шагами площадку, и его вроде бы негромкое шарканье отражалось от стены усиленным, зловеще искаженным.

Громкий треск и грохот осыпающихся камней слева от экрана возвестил очередной этап разрушения кладки. Дальний конец галереи окутался дымкой – в многовековые наслоения пыли ухнули глыбы и перекрученные куски ржавого металла. Сейчас весь ход мыслей вызывал в юноше содрогание и гнев – утерянное знание, оборванные связи, убогие и претенциозные попытки массового образования и воспитания… ничем не лучше фальшивых книг, которые словно насмехались над разведчиками пустынных коридоров на верхних Ярусах, – бесконечные ряды томов, названия которых – там, где их можно было прочесть, – завораживали. Но ни одну книгу нельзя было снять с полки: они будто слиплись вместе. Он, наверное, уже тысячу раз пробовал, начиная с самого детства. Нет, книги образовывали единую, плотную массу, холодную, бесполезную…

Если мы орудия или игрушки, подумал он, никого и не будет волновать, что мы делаем или думаем. Может статься, им вообще все равно, живы мы или мертвы…

Прислушиваясь к эху, Джебрасси сделал несколько танцевальных па и стукнул себя по носу в наказание за легкомыслие.

(Лучше уж легкомыслие, чем скука и безопасность.)

– Эй!

Краткий звук взлетел и, отразившись от высоченных преград, приобрел многозначительный оттенок. Юноша обернулся – в лучах бледного света, исходившего от экрана, на краю просцениума показался девичий силуэт.

Джебрасси облегченно выдохнул.

– Ты что, испугался? – спросила Тиадба. – Меня испугался?

– Ты опоздала.

– Слушай, а ты неплохо танцуешь… Почему ты пришел? Просто потому, что я попросила?

– Я здесь уже бывал, – сказал он. – Ничего особенного. А я тоже могу задавать вопросы?

– Разумеется.

– Женщинам нравятся здоровые, нормальные мужчины со здоровыми, нормальными амбициями. Почему ты другая?

Тиадба грациозно прошлась вдоль основания экрана, подолом обмахивая груды наваленных камней.

– Не у всех течет медленная кровь в жилах, – рассеянно ответила она и вдруг остановилась, втянула воздух сквозь зубы, рассматривая что-то под ногами. Плечи девушки напряглись.

Джебрасси в два прыжка оказался рядом. Тиадба нашла мумифицированное тело – кто-то молодых лет, скорее всего мужчина. Сморщенный труп лежал в ворохе каменного щебня, запорошенный пылью и сухими снежинками лака, осыпавшегося с поверхности экрана.

Тиадба встала на колени, отряхивая одежду погибшего.

– Кое-кто из нас идет на поиски… раз в поколение, по несколько десятков человек, непоседливых, непокорных, нарушителей мира и спокойствия, – тихо сказала она. – Даже Бледный Попечитель – и тот не сумел найти вот этого парня. Возможно, и нас с тобой ждет та же участь. Страшит ли это тебя?

Джебрасси молча описал двумя пальцами круг по часовой стрелке.

Тиадба повторила его жест, выражая согласие.

– Да, нам страшно, – твердо кивнула она, – но этим нас не остановить.

– Ты так и не ответила на мой вопрос.

– Кое-кто утверждает, что мы игрушки или нечто вроде домашних любимцев. Я знаю, что мы играем более важную роль. Мы – конец длительного эксперимента. Вот почему мы блуждаем. Этого от нас хотят Высоканы.

– И откуда ты все знаешь? Почему ты так уверена?

– Если я покажу тебе, ты поклянешься выполнить три обещания?

– Я смотрю, тебе нравится все по три, а?

– Треножник – самая устойчивая опора. Женщинам нравится надежность, ты сам это сказал.

Джебрасси нахмурился.

– Словом, поклянись никогда никому не рассказывать.

– И?..

– И еще поклянись, что полученным знанием воспользуешься ради блага всех наших поисков – а не только по собственному усмотрению. Не ради личной славы.

Болезненный щипок. Ведь он как раз на это и рассчитывал.

– Ну?..

– Дай слово не уходить на марш в одиночку или с кем-то другим – к тому же должен выждать время. Дай согласие на то, чтобы тебя выбрали – в противном случае ты остаешься на Ярусах.

– Ничто не стоит таких обещаний. Ничто. Я… – Его передернуло. – Я сдохну, если узнаю, что не смогу уйти.

Мгновенный, безнадежно разочарованный взгляд, который бросила Тиадба, дал понять Джебрасси, что он совершил серьезную ошибку.

– Что ж, иди тогда, – сказала девушка. – Я останусь здесь и уйду чуть погодя. Нам не следует показываться вместе. По возвращении я сообщу смотрителям об этом несчастном искателе.

Джебрасси отвернулся и сел на краю просцениума. Неужели она всерьез верит, что способна предложить нечто, ради чего есть смысл пойти на такую жертву, записаться в рабы? Что же это может быть?

– Поход состоится , это решено, – бросила Тиадба ему в спину. Голос ее странно подрагивал. – Участников подбирают крайне осторожно… без спешки. А мы все слишком нетерпеливы. Нужно принять множество подготовительных мер… Ничего, придет время, осталось не так долго…

Джебрасси слышал о подборе молодежи, об их тренировках, о каких-то заданиях в районе сливных каналов… Но это были только слухи.

– Существует план. Есть и лидер, – сказала Тиадба. – Человек, которому мы верим.

Вот это уже ближе к правде. Он всегда задавался вопросом, как выжить в неизвестной стране за пределами Кальпы без надлежащей подготовки, снаряжения или припасов.

Тиадба присела рядом, в очередной раз выбив его из равновесия, – ее движения были бесшумны и грациозны. Она бросила косой взгляд из-под ресниц, полуприкрытых как бы в сладостной дреме. Девушку едва заметно передернуло, но она придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Джебрасси от этого прикосновения пробило током. Сердце тяжело трепыхнулось, и по ладоням расплылось тепло.

– Я знаю, ты не соврешь, – прошептала она. – И никогда не подведешь нас.

– Отчего ты так уверена? – спросил он, изо всех сил стараясь звучать резко и мужественно.

– Потому что я знаю. Мы уже встречались, – ответила она. – Разве ты сам этого не чувствуешь?

Он вскочил, бесцеремонно сбросил ее цепляющиеся руки и решительно зашагал прочь.

– Слишком много клятв ты хочешь, да маловато сулишь взамен.

Тиадба кинулась следом, ухватила за локоть, потянула за пальцы – жестко и требовательно.

– Обещай! – воскликнула она. – Ты сам знаешь , что должен!

– Пусти!

Он попытался отпихнуть ее, но девушка, взвизгнув, схватила Джебрасси за плечи и подставила подножку. Они покатились по пыльной сцене амфитеатра. Тиадба, несомненно, брала верх – да, самки древнего племени отличались неожиданной цепкостью, а еще – в особенности – сладким запахом. Запах был их главным оружием. От него пропадало всякое желание бороться.

Она прижала его спиной к полу.

– Да перестань же! – с досадой крикнул юноша. Девичье лицо совсем рядом, в глазах яростное напряжение. Одежда выпачкана пылью.

Тиадба нахмурилась – до того мрачно, что ему от стыда захотелось отвернуться.

– Не будь дураком. Обещай мне! – А затем, громким шепотом, чуть ли не губы в губы: – Обещай …

– Дай мне хоть что-нибудь, какую-то надежду, – сказал он обиженным, срывающимся голосом. – Ты обещай мне, что я отправлюсь в следующий поход!

Тиадба перекатилась на пол и встала на ноги, стряхивая пыль.

– Выбор зависит не от меня.

– Вот ты заявила: дескать, мы уже были знакомы… хотя совершенно очевидно, что меня совсем не понимаешь.

Закрыв глаза, Тиадба сложила ладони перед грудью и торжественно коснулась пальцами лба.

– Ну, знаешь ли… – проворчал он. – Ты, наверное, специально охотишься на одиноких изгоев… Ты вообще знаешь, кто такая? Пучок чафовых побегов, которыми подманивают грузопеда.

Джебрасси силой вынудил девушку опустить руки и взглянул ей в глаза. Да, есть в них что-то, какая-то знакомая черта – объяснить невозможно, и это злило особенно сильно. Он разжал пальцы.

– Если ты такой мужественный, почему сам не отправишься? – язвительно спросила она. – Что тебя останавливает?

Он тут же ощетинился.

– Забыла про смотрителей? Тут на каждом шагу… Короче, я согласен с одним: поход надо спланировать .

– А если я расскажу тебе о трудностях подробнее? Расскажу о том, что эти планы предполагают?

– Значит, готова предать своих?

– Я тебе верю.

– Вот уж не следовало бы. Я вообще безответственный.

– Это тебе опекуны так сказали?

– Мои мер и пер погибли, – сухо ответил он.

Девушка вновь прильнула к нему. В чем-чем, а в упрямстве ей не откажешь.

– Я знаю, – кивнула она.

– Их вторжение украло.

– Знаю.

– Откуда?

– Ты рассказал об этом нашему лидеру. На базаре. Но еще до этого я рассказала ей о тебе. Она дала разрешение с тобой здесь встретиться.

Такой поворот лишил Джебрасси слов. Нет, вы только представьте! Чтобы самма – целительница-пестунья и наперсница тайных дум – предала доверие Джебрасси с той же легкостью, что и Кхрен… Это лежало за пределами всяческого разумения.

Почти . Время – и то менялось; вторжения накатывали одно за другим – да и смотрители вели себя не так, как раньше. Недаром давеча показалось, что среди них появились Высоканы! Вот и спрашивается: можно ли в таких условиях верить кому-либо или чему-либо?

Тиадба почувствовала внутреннюю муку Джебрасси и легонько пожала ему плечи.

– Я расскажу все, что знаю. Тебе даже не надо ничего обещать. Потому что все поймешь сам, вот насколько это важно.

– Это она тебя подучила так говорить?

– Нет, – решительно мотнула головой Тиадба. – Здесь мой риск.

Джебрасси устало закатил глаза.

– Я не знаю, кто я такой и где окажусь в конце концов. Поэтому я пошел к самме.

Его передернуло.

Меж тем Тиадба мучительно подбирала правильные слова:

– Два имени… Просто объясни, что они значат. Я скажу тебе одно, а ты мне – второе. Договорились?

–  Имена?

– Джинни, – не вдаваясь в объяснения, объявила она.

Джебрасси отшатнулся и мгновенно, не отдавая себе отчета в том, что делает, выпалил:

– Джек!

Она взглянула ему в лицо, торжествующая и… что? – обеспокоенная? испуганная?

– Два странных, дикарских прозвища, – сказала девушка. – Не с наших Ярусов. Вот так-то, Джебрасси. Мы знакомы. Знакомы каким-то другим, чужим способом, из чужих краев. Мне вообще кажется, что мы знакомы вечно. Ни с кем другим у меня не было такого чувства. – От эмоционального напряжения у нее появилась небольшая косоглазость. – Грядет то пробуждение, когда один из нас – кто-то из нас – окажется в большой, очень большой беде. И знаешь, мне кажется, именно я буду в тебе нуждаться. И ты придешь за мной.

Джебрасси со стоном рухнул на колени, вдруг потеряв силы – в словах Тиадбы прозвучала истина. Он испытывал жгучие спазмы горя и отчаянья – муки осознания того, что он примет ее в свою жизнь, бесконечно привяжется к ней, будет ей верен до конца, – и что потеряет ее слишком, слишком рано.

(Выпадение из цепи причин и следствий.

Выход из-под контроля.

Наши жизни нам не принадлежат.)

– Ничего не понимаю… – прошептал он.

Тиадба опустилась перед ним на колени, и они уперлись лбами, ладонями придерживая друг друга за виски.

– Дай мне три обещания, и я поделюсь с тобой – я покажу тебе.

Визитер – точнее, его бесполезный последыш, – стучался в голове, подталкивая принять решение.

Джебрасси погладил щеку девушки.

Они дали друг другу клятву, которой были обучены еще детьми: некогда их заставляли повторять слова вновь и вновь, пока все звуки не стали получаться в точности.

Затем Тиадба насвистела коротенькую мелодию-печать.

Кончено. Джебрасси не мог взять в толк, что случилось. Глаза фокусировались медленно, не спеша. Тиадба успела отойти в сторонку и теперь стояла, задрав голову. Заметив его внимание, она вскинула руку, показывая на некий полуцилиндрический выступ в крайнем правом углу экрана, совсем крошечный в сравнении с гигантским размахом стены, нечто вроде частной ложи, но только с наихудшим видом из всех.

– Видишь?

– Ну да, нашлепка какая-то. Торчит. И что? Она всегда там была.

– Когда-то ее называли «балконом», – сообщила Тиадба. – Из нее управляли представлениями. Мне удалось найти туда ход в тыльной стороне Стены Света. Хочешь сходить?

– Да там, наверное, мусора по колено?

– Я все прибрала.

Он пожал плечами, выигрывая время, чтобы взять под контроль голос и поведение.

– Не знаю… Может, и есть что-нибудь интересное… Так что там такое?

– Большой экран неисправен, – сказала девушка. – Но есть еще маленький экран. Понимаешь? Через него можно подсоединиться к каталогу увеселений, которые когда-то показывали в Диурнах. Я уже кое-что посмотрела. Мне кажется, это про историю. Не нашу, конечно. Про историю тех, кто был до нас.

– Я все же не понимаю, чем это поможет походу.

– А разве тебе не любопытно? Неужели ни чуточки? Увидеть то, чего никто из наших не видел, вообще никто, на протяжении миллионов пробуждений? Узнать, как мы тут очутились и… если уж на то пошло… почему ? Мы так невежественны. – Она вздохнула. – А ведь это, между прочим…

– Я понял. Вот она, та самая, третья общая черта у нас с тобой, – кивнул Джебрасси. – Кстати, хочу заранее сообщить, что я очень импульсивен. Кое-кто говорит, будто я дурак, но на самом деле я просто упрямый. И еще я все принимаю близко к сердцу.

– Четвертая, пятая и ше…

– Стало быть, мы с тобой одинаковы в шести вещах, – закончил он за нее.

Тиадба подобралась, выпрямилась и оказалась чуть выше Джебрасси, что вовсе не считалось за редкость среди членов древнего племени.

– Если смотрители нас застукают или пронюхают, что нам известно… Думаю, они решат нас остановить. Передадут в лапы Высоканов. Понимаешь?

Он кивнул.

– Тогда следуй за мной, это возле просцениума. Там не так давно обвалилась часть старой галереи.

Через полсотни шагов Джебрасси вслед за девушкой забрался внутрь темного каменного колодца с обрушенной крышей. В основании просцениума виднелся небольшой откинутый люк, частично заваленный обломками.

– Тебя не пугают узкие места? – спросила Тиадба, откидывая камни и кирпичи.

– Не думаю, – пожал плечами Джебрасси. – По крайней мере, до тех пор, пока из них есть выход.

– Ну что ж, вот тебе туннель. Он идет позади экрана, довольно много петляет, а в конце есть узкая шахта. Мне кажется, где-то рядом должен быть лифт – но он вряд ли работает. Чтобы подняться, надо карабкаться по крошечной спиральной лестнице с крошечными ступенями…

– Веди! – воскликнул Джебрасси.

Ликуя, Тиадба взяла его за руку и потянула за собой.