Глава пятая

Онлайн чтение книги Общество для Генри Company For Henry
Глава пятая

Когда нормальный молодой человек узнает, что девушка, которую он полюбил с первого взгляда, живет в Эшби-холле, Эшби Параден, Сассекс, он не сидит на Берберри-род, Вэлли-филдс, Лондон, размышляя о ней издалека. Он как можно быстрее перебирается поближе к Эшби-холлу, чтобы ее увидеть. Так Билл и сделал — снял номер в гостинице «Жук и клен» на главной улице Эшби Параден.

За прошедшие с первой встречи дни уверенность, что в сестре Алджи он встретил девушку своей мечты, нимало не уменьшилась, а, напротив, только укрепилась.

Некоторые считают, что любовь должна быть рассудочной. Жениться, утверждают они, следуют по здравом размышлении. Во-первых, молодой человек должен придти к взвешенному выводу, что достиг того возраста, когда лучше всего вступать в брак. Затем он должен перебрать список своих знакомых девушек и выбрать ту, с которой у него совпадают взгляды и вкусы. Пусть длительное время понаблюдает за ней и убедится, что в ослеплении страсти не проглядел каких-нибудь недостатков. Затем — если разумеется, не встретит по ходу дела более подходящую кандидатку — он может подойти к девушке и в простых словах предложить ей руку и сердце. При этом он должен указать, что достаточно обеспечен, наделен хорошим характером и не имеет вредных привычек. После этого они создают Здоровую Семью.

Прекрасные советы, но доброжелатель, вздумавший преподать их Биллу, вряд ли обрел бы в нем единомышленника. Билл хотел действовать быстро. Знакомство на Берберри-род было непродолжительным, однако Билл успел разобраться, что Джейн Мартин не только похожа на греческую терракотовую статуэтку, но и обладает всеми качествами, которые он ценит в женщинах. Когда он вспоминал, что Алджи назвал ее мелкой инфузорией, кровь закипала в жилах, а в чувствах к другу наступало временное затмение. Разумеется, убеждал он себя, братья всегда легкомысленно отзываются о сестрах, но всему должен быть предел.

В этот миг его раздумья нарушила мысль, не связанная с Джейн. Хотя под влиянием великой любви он превратился практически в чистый дух, но временами земные дела все-таки напоминали о себе, как, например, сейчас, когда он курил в гостиной «Жука и клена». Билл внезапно сообразил, что у него кончается табак. Это открытие он сделал через двадцать минут после того, как Джейн рассталась с Келли у ворот Эшби-холла.

В Эшби Параден только одна табачная лавка, и так получилось, что в тот самый миг, когда Билл расплатился за полфунта «Медовой росы Бриггса», Джейн вошла в магазинчик с намерением прикупить такое же количество «Уотсоновского Флотского» для дяди Генри. Они встретились у прилавка.

Оба выразили изумление, хотя почувствовала его только Джейн. Оптимист по натуре, Билл был уверен, что Провидение рано или поздно устроит им встречу. Единственное, в чем он мог упрекнуть Провидение — лучше было бы устроить эту встречу на лесной лужайке, а не в душной табачной лавке. В Эшби Параден не считали, что помещения надо проветривать.

— Ой, привет! — удивленно сказала Джейн.

— Господи! — воскликнул Билл в изумлении.

— Какая неожиданность, — сказала Джейн.

— Да, — сказал Билл.

— Никак не думала снова вас встретить.

— Да.

— Как вы здесь оказались?

— Приехал в отпуск.

— Я тоже. Живу у дяди в усадьбе, которая называется Эшби-холл.

— Да?

— Пришла купить ему табака. Полфунта «Уотсоновского Флотского», пожалуйста, мистер Джеллико. Вы надолго?

— Пока не знаю.

— Очень приятное место.

— Да.

— Вы в «Жуке и клене»?

— Да.

— Все говорят, там очень уютно.

— О, да.

Наступила пауза. Билл испугался, что беседа сейчас увянет. Надо было ее оживить, пока она не засохла на корню.

— Встречали в последнее время интересных кошек? — спросил он.

Говоря, Билл улыбнулся. Джейн, думавшая, как и при первой встрече, до чего же он похож на персонажа из гангстерского фильма, внезапно увидела, что это добрый и приятный молодой человек, явно расположенный ко всем и каждому.

— На деревьях — нет, — сказала она. — Только старых знакомых дома, с которыми мы обычно раскланиваемся. Их у дяди три. Вернее, две с половиной, потому что одна — котенок. Как ваши царапины? Заживают, надеюсь?

— Да, спасибо.

— Столбняка нет?

— Пока нет. Забавно, что когда Алджи их увидел…

— Алджи?

— Ваш брат.

Джейн изумленно вскрикнула. Очень музыкально, подумал Билл. Она недоверчиво уставилась на него.

— Вы знаете Алджи?

— Вместе учились в школе. Он сейчас у меня живет.

— Господи! Вы не тот Билл, о котором он рассказывал?

— Тот.

— Ну, ну! Легендарная фигура. Можно я буду называть вас Билл?

— Буду очень рад. Э… можно называть вас Джейн?

— Иначе я обижусь, как сказала бы Келли.

— Келли?

— Дядина гостья. Американка. Очень славная. Кстати, Алджи отдал вам пять фунтов?

— Да. Я не хотел брать, но он настоял.

— Он с вами?

— Нет, я оставил его дома. Удивительно, что вы оказались его сестрой.

— Да, вообще все очень удивительно.

Наступила тишина. Оба размышляли, как это удивительно. Молчание нарушила Джейн.

— Он так и не побрился? Сказал, что хочет отпускать бороду.

— Неужели? Мне казалось, даже Алджи…

— Не знаю. Он может. Спасибо, — сказала Джейн, забирая полфунта «Флотского». Мистер Джеллико, на которого она произвела очень сильное впечатление, благоговейно уложил табак в пакет. — А теперь шоколад для мистера Стикни. Это американский миллионер, который гостит в Эшби-холле. Племянник Келли. Ест шоколадки, чтобы не курить.

Купив шоколад, они вышли на улицу.

— Ну, — сказала Джейн и так явственно собралась сказать «До свидания», что Билл поторопился вмешаться. Разговор окончательно укрепил его во мнении, что даже одна минута без Джейн потеряна безвозвратно.

— Вы домой? — спросил он.

— Мне пора возвращаться. Мистер Стикни, наверное, считает минуты. Знаете, эти шоколаднозависимые…

— Можно с вами пройтись?

— А разве у вас нет тысячи важных дел?

— В Эшби Параден?

— Понимаю. Да, конечно. Кстати, я хотела серьезно с вами поговорить. Насчет Алджи. Он сказал, вы получили наследство. Это правда?

— Истинная правда.

— Тогда ради Бога не давайте ему в долг на великие замыслы. Он не пробовал у вас просить?

— Как-то завел разговор, о том чтобы создать бюро «Советы Влюбленным».

— Надеюсь, вы были тверды.

— Как камень.

— Он так убедительно говорит. Как-то угломал дядю вложить деньги в постановку его пьесы.

— Я не знал, что Алджи написал пьесу.

— Она так и не дошла до Лондона. Умерла где-то в Саутси или вроде того, вместе с несколькими сотнями фунтов, которые вложил в нее дядя Генри. Теперь он содрогается при имени Алджи и не пускает его на порог.

— Алджи мне не рассказывал.

— Ну, он ведь рассчитывал взять у вас в долг, так зачем ему было рассказывать. Я люблю его, как брата, тем более что он мне и есть брат, но…

— Я понимаю, что значит это «но».

— Если он попытается залезть в ваши миллионы, не позволяйте, как бы красиво он ни говорил. Будьте непреклонны.

— Буду.

— Как вы намерены распорядиться своим богатством?

— Я уже рассказывал Алджи. Поселюсь где-нибудь в деревне.

— И чем будете зарабатывать? Заведете кур, будете торговать яйцами?

— Пером.

— Да? Мне казалось, это скорее побочный продукт, — с сомнением произнесла Джейн. — Впрочем, вам, конечно, виднее.

Билл понял, что ввел ее в заблуждение.

— Я сказал «зарабатывать пером» в смысле «писать», — пояснил он.

— А, писать. Как хорошо, что вы объяснили, а то я уже испугалась. И что же вы будете писать?

— Что в голову придет. Я не привередлив.

— Вы уже что-нибудь написали?

— Несколько статей и книгу.

— Роман?

— Триллер.

— Здорово. Обожаю триллеры. Читаю все, которые удается раздобыть. Как называется?

— «Кровавый Бредли».

— Что?!

— Бредли в одно слово, — сказал Билл, дивясь, как многие писатели до него, почему название книги, произнесенное вслух, звучит так глупо и неправильно. — Так зовут главного злодея.

— Можете не рассказывать. Он заморозил все красные кровяные шарики в моих жилах.

Билл изумился.

— Не может быть, чтобы вы прочли!

— За один присест. Стыдно сказать, но я ее не покупала. Я работаю в газете, и наш книжный обозреватель дал мне экземпляр, который ему прислали на рецензию. Я была в полном восторге. И дядя тоже. Нам особенно понравилась ваша строгость.

— Строгость?

— Или сдержанность, если так вам больше по душе. Никаких вторых трупов.

— Я думал выложить второй труп, а потом решил, что обману читателя и не выложу.

— И правильно сделали. Ненавижу вторые трупы. Еще напишете?

— Целую кучу, ведь теперь у меня будет много времени.

— А раньше не было?

— Я работал в Сити и мог писать только по ночам. Очень трудно писать по ночам после целого дня в конторе.

— Воображаю.

Некоторые время они шли в молчании — в спокойном, дружественном молчании. Билл не мог поверить, что встретил, вероятно, единственную девушку в мире, которая выглядит, как ангел во плоти, и в то же время — приятная собеседница. До сих пор ему казалось законом природы, что фотогеничные особы противоположного пола не способны связать двух слов, а те, с которыми можно обмениваться мыслями — толстые и в очках.

— Эта ваша книга, — задумчиво произнесла Джейн. Она явно размышляла. — Насколько я помню, на ней стояло женское имя. Анжела Какая-то.

— Адела Бристоу.

— Почему?

— Мне неудобно подписываться своим именем.

— Почему? Какое у вас имя?

— Томас Харди.

— Да?

— Могла возникнуть путаница.

— Теперь понимаю. А почему Алджи зовет вас Билл?

— Все меня так зовут, не знаю, почему. Это еще со школы.

— Все равно не понимаю про Аделу Бристоу. Если «Томас Харди» кто-то уже использовал, то почему не Джордж Харди, не Герберт Харди или не Алджернон Харди?

— О, здесь был тонкий расчет. Я представил себе, как покупатель с легким дефектом речи приходит в книжный магазин и говорит: «Дайте мне Агату Кристи». Продавец, немного тугой на ухо, снимает с полки Аделу Бристоу, заворачивает в бумагу, покупатель берет сверток и обнаруживает ошибку только дома, когда уже поздно. Если это будет повторяться достаточно часто, гонорары заметно вырастут. Однако мои так и остались скромными, и, кажется, я знаю, почему. Беда современной Англии, что в ее книжных магазинах очень мало глухих продавцов, и редкие книголюбы говорят неразборчиво. Надеюсь, в Америке дела обстоят лучше.

— Вы продали ее в Америку?

— Пока нет. Однако тамошний агент написал мне, что прочел книгу и попробует ее пристроить. Велел мне стучать по деревяшке. Это было две-три недели назад, так что, наверное, все скоро выяснится.

— Ну, здорово.

— Многообещающе, по крайней мере. Господи, — сказал Билл, увидев чугунные ворота. — Только не говорите, что мы у цели. Мне кажется, мы только вышли.

Джейн тоже обнаружила, что время пронеслось с приятной быстротой. Она ответила с легким сожалением.

— Да, мы у черты. Остановитесь здесь, иначе вы увидите дом.

— А вы не советуете?

— Без подготовки — нет, — сказала Джейн, — особенно нервным или больным людям.

Направляясь по аллее к дому, она спрашивала себя, не надо ли было пригласить этого замечательного молодого человека в Эшби-холл на ланч, потом решила сначала посоветоваться с Генри. Она отыскала дядю на террасе — он грелся на солнышке — и изложила ему свои светские затруднения.

— Вот твой табак, Генри, — сказала она. — Знаешь, кого я встретила в магазине? Человека, о котором тебе рассказывала — он полез на дерево за кошкой. Еще он написал книгу про Кровавого Бредли и дружит с Алджи. Тебе не кажется, что мы должны пригласить его на ланч? Внушительный список рекомендаций.

Генри помотал головой. У него были строгие правила, которым он неукоснительно следовал.

— Друга Алджи — нет, — твердо сказал он.

— Но этот очень приличный.

— Внешне — возможно, но я не могу рисковать. Пусти его друга в дом, а следом заявится сам Алджи, выяснить, как тот поживает, и начнет выманивать у Стикни деньги на свою новую пьесу.

— Может, он больше не написал.

— Не следует обольщаться. Если не на пьесу, то на добычу золота из морской воды. Если твой знакомый голоден, пусть поест в ресторане.

— Ладно, я просто предложила, — ответила Джейн, и тут на террасу вышла Келли.

— Хэнк, — сказала она, — можно вас на два слова?

— С удовольствием.

— Это личное. Исчезни, крошка Джейн, — сказала она, и Джейн послушно исчезла, гадая, из-за чего эта таинственность.

2

Тем временем в комнате для слуг камердинер мистера Стикни Кларксон беседовал за стаканчиком портвейна от Даффа и Троттера с Феррисом, дворецким. Выяснилось, что они одновременно служили в Нью-Йорке всего в нескольких кварталах друг от друга, и это положило начало узам, которые быстро скрепил портвейн.

Однако если духовно они были близки, то внешне разительно отличались. Если бы Феррис когда-нибудь сподобился упоминания в «Таймс», его бы описали как полного, румяного, лысеющего Эндрю Ферриса (54). Кларксон, напротив, был маленький, бледный, худощавый (36), со светлой шевелюрой, которой по праву гордился.

Они выпили и замолчали. Феррис, по обыкновению, перенесся мыслями в Бренгмарли-манор, Шропшир, где совсем еще зеленым дворецким провел светлые незабываемые деньки. Кларксон первым возобновил разговор.

— Как вам понравилось в Америке, мистер Феррис?

— Я не одобряю Америку.

— Слишком много шума и суеты?

— Именно. Я служил у мистера Уодингтона, и вы не поверите, чего я там насмотрелся. Драгоценности пропадают, девицы посреди свадебной церемонии закатывают скандал и обвиняют женихов в неверности, шагу ни ступить, чтобы не наткнуться на полицейского. Дошло до того, что я стал помощником шерифа.

— Как это получилось?

— Долгая история.

— Как-нибудь расскажете.

— Если хотите, сейчас.

— Нет, если долгая, то не сейчас. Мне скоро идти в деревню — отправлять телеграмму. Это все было в Нью-Йорке?

— Нет, в нашем загородном доме в Старом Вестбери. Я так устал, что подал в отставку. Без всякого сожаления, потому что коллеги у меня там были самые неподобающие.

— В каком смысле?

— Некоторые — шведы, остальные — ирландцы.

— Вы не любите шведов?

— Я их не одобряю.

— За что?

— Слишком похожи на немцев.

— Ирландцев вы тоже не одобряете?

— Именно.

— За что?

— За то, что они — ирландцы.

У Кларксона несколько лучших друзей были ирландцы и шведы. Ему подумалось, что его товарищ, быть может, очень талантливый дворецкий, но человек явно неуживчивый.

— Они в этом не виноваты, — сказал он.

Феррис закусил губу, словно говоря: «Что значит не виноваты? Захотели бы, исправились». Его молчание означало, что это лишь вопрос старания. Кларенс тактично сменил тему.

— Вы наблюдательны, мистер Феррис?

— Почему вы спросили?

— Не приметили ли вы, что здесь начинает раскручиваться кое-что любопытное?

— Не понимаю вас.

— Параден и наша Келли.

— По-прежнему не улавливаю ход вашей мысли.

— Мне кажется, они друг другу нравятся.

— Нда? Почему вы так подумали?

— По тому, как они друг на друга смотрят. Киньте на них взгляд, когда будете следующий раз подавать напитки.

— Я очень редко кидаю взгляд на своих хозяев.

— Тогда поверьте мне на слово. Я в таком не ошибаюсь. И дай им Бог удачи! Он вроде ничего, а она — просто отличная, и я бы хотел, чтобы она счастливо вышла замуж.

— Если существует такая вещь, как счастливый брак.

Эти слова неприятно задели романтичного Кларксона. Ему подумалось, что даже портвейн от Даффа и Троттера — не в кайф, если за рюмкой приходится выслушивать подобные гадости.

— Неужели вы не одобряете брак, мистер Феррис?

— Не одобряю.

— Вы женаты?

— Вдовец.

— Ну, разве вы не были счастливы в браке?

— Нет.

— А миссис Феррис?

— Сама церемония доставила ей некоторую детскую радость, но это быстро прошло.

— И чем вы это объясняете?

— Не знаю, мистер Кларксон.

— Мне казалось, что когда люди любят друг друга и хотят пожениться…

— Брак — не способ продлить любви жизнь. Он просто мумифицирует труп.

— Однако, мистер Феррис, если люди не будут жениться, что станет с потомством?

— Я не вижу необходимости в потомстве, мистер Кларксон.

— Вы его не одобряете?

— Да.

Кларксон встал — довольно резко, как поступил бы на его месте любой тонко чувствующий человек. Его возмутили взгляды дворецкого на любовь, о которой он с самой ранней юности немало размышлял. Если и дурно с его стороны было мысленно обозвать Ферриса старой пузатой треской, то его надо простить. Он был возмущен до глубины души.

— Ладно, мне пора в деревню, — сказал Кларксон. — И, наверное, стоит сперва спросить разрешение. Это не совсем обязательно, но все-таки приличнее.

3

Как только Джейн ушла, Келли взяла быка за рога. Она не любила ходить вокруг да около, поэтому без предисловий спросила:

— Хэнк, у вас есть капуста?

— Вы хотите сделать салат?

Келли нетерпеливо прищелкнула языком. Как верно заметил Кларксон, она начинала испытывать к Генри нечто более теплое и глубокое, чем обычная дружба, но временами его удивляла его несообразительность.

— Тити-мити. Хруст. Презренный металл. Деньги.

— А, деньги? Я сперва не понял. Сколько вам надо?

— Нисколько. Я не собиралась просить взаймы.

— Это хорошо, потому что с деньгами у меня сейчас не очень.

— Вот это я и хотела выяснить. Теперь можно продолжать. Если бы кто-то предложил вам тысячу фунтов, уж сколько это будет в долларах, что бы вы сделали?

— Упал бы в обморок, а когда пришел бы в себя, наверное, расцеловал бы его. Здорово, если бы были такие сумасшедшие.

— Они есть. Уэнделл, например.

— Я бы не сказал, что он психически неуравновешен.

— У него есть пунктик. Вспомните обед, на котором мы познакомились. Когда он сперва молчал, как рыба, а потом вы спросили, что он собирает, и из него полило, как из гейзера?

— Помню.

— Он всегда такой, когда говорит про пресс-папье. Французские восемнадцатого века. Что он в них нашел, ума не приложу, но он без них жить не может. Вот и на ваше положил глаз.

— На мое? Какое мое? С гордостью могу сказать, что у меня нет французского пресс-папье восемнадцатого века.

— Есть. Крошка Джейн показывала его Уэнделлу.

— Черт, верно. Я забыл.

— Уэнделл только что распинался передо мной, какое оно потрясное. Самое лучшее из всех, сколько он видел. Не знаю, чем одно паршивое пресс-папье лучше другого, но так он говорит, и просил меня прощупать, не согласитесь ли вы его продать. Думаю, его можно растрясти на тысячу фунтов. Ну как, идет? Думайте.

Генри изменился в лице. Челюсть его отвисла, глаза стали грустные, как у медведя в зоологическом саду, которого ребенок подразнил булочкой.

— Черт! — вскричал он, обретя дар речи. — Дьявол! — добавил он и заключил: — Гадство!

Келли удивленно взглянула на Генри.

— В чем дело? — спросила она в некотором недоумении. Не этой реакции она ожидала.

В это время вошел Уэнделл. Он устал слоняться по дому, ожидая, пока его посредница завершит переговоры, и наконец счел, что у нее было уже достаточно времени.

— А, тетя Келли, — сказал он. — Вы говорили Парадену про… э… про то?

Профана такой вопрос мог бы поставить в тупик, но Келли поняла без труда.

— Спросила минуту назад, и он только-только перестал чертыхаться.

Лишь сейчас Уэнделл заметил перекошенное лицо Генри и тяжело вздохнул. Этого он и боялся. Прозвучала фальшивая меркантильная нота, гордый английский аристократ оскорбился. Уэнделл уже формулировал извинения, собираясь сказать, что больше это не повторится, когда Генри заговорил связно.

— Простите, — сказал он. — Я страшно виноват. Я чертыхался, потому что очень хотел бы продать эту штуку, но не могу.

— Не можете? — изумилась Келли.

— Не могу.

— Почему? Она не ваша?

— Не моя.

— Не ваша? — Келли была потрясена. — Только не говорите, что держите у себя краденое пресс-папье.

— Это фамильная ценность.

— Что это значит?

— Вы никогда не слышали о фамильных ценностях?

— Нет.

— И о майорате?

— Нет. Никто мне ничего не рассказывает.

Более подкованный Уэнделл объяснил ей горькую правду севшим от разочарования голосом. Слова Генри убили в нем всякую радость жизни. Пресс-папье Красавчика его обворожило.

— Боюсь, что понимаю, о чем говорит Параден, — сказал он. — В старых английских семьях некоторые ценные предметы переходят от главы рода к наследнику, а от того — к следующему наследнику и так далее. И если майорат не отменят, ни один временный владелец не вправе ими распоряжаться. Они называются фамильными ценностями. Понятно?

— Нет, — ответила Келли.

На подмогу Уэнделлу пришел Генри.

— Все на самом деле очень просто. Раз майорат, значит, эта штуковина должна оставаться на месте. Теперь понятно?

— Не то что б очень, — ответила Келли. — По мне это бред сивой кобылы.

Генри продолжал спокойно, как терпеливый учитель, втолковывающий урок тупому ученику.

— Ну, возьмите, например, меня. Когда я унаследовал дом, то получил и пресс-папье. Прежний владелец не мог его продать. Я не могу его продать. Тот, кто получит наследство, не сможет его продать. Оно должно быть в Эшби-холле, покуда есть семья Параден. Пусть мы разоримся, пусть наши дети будут умирать с голода, загнать пресс-папье мы не вправе. Теперь ясно?

Перед Келли смутно забрезжило понимание. Она по-прежнему не видела в этом бреде никакой логики, но чего хотеть от англичан, которые ездят по левой стороне улицы и называют газировку шипучкой?

— Что будет, если вы его продадите?

— Меня упекут в кутузку. Продавать фамильные ценности — незаконно.

— А если кто-нибудь его свистнет?

— Это другое дело.

— И вас не упекут?

— Конечно, нет.

— Так чего бы Уэнделлу его не свистнуть? — сказала Келли. — Тогда он получит свое пресс-папье, вы — свою тысячу монет, и все будут счастливы.

Слушатели разом ахнули и замолчали от избытка чувств. Уэнделл в который раз корил себя за то, что ввел тетку в рафинированную атмосферу английской аристократической семьи. Генри молчал, восхищенный ее умом. Келли, с ее живой сообразительностью, нашла выход из казавшегося неразрешимым затруднения.

— Это мысль, — начал Генри, и тут же его одолели сомнения. — Одна беда: когда увидят, что это штука пропала, трудно будет объяснить, почему ее нет на месте.

— Кто увидит?

— Попечители.

— Это еще кто такие?

— Не помню. Какая-то адвокатская контора.

— И они могут сунуть сюда свой нос?

— Думаю, они посылают время от времени человека убедиться, что все честь по чести. Я не так давно влип в эту историю с наследством, поэтому точно сказать не могу. Однако мой друг, Уэйд-Пиготт — у его знакомого этой дряни целая куча — рассказал мне о проверках. Звучит правдоподобно. Понятно, они хотят убедиться, что вещички не сплыли.

— Через определенные промежутки времени?

— Простите, я не совсем понял.

— Присылают письмо, что их представитель навестит вас в четырнадцать тридцать пять ровно через неделю после следующей среды, или он просто приходит, когда вздумается?

— Думаю, скорее второе.

— Значит, он может заявиться только через месяц или два?

— Наверное.

— Тогда дело в шляпе. Он приходит, видит, что штука пропала, поднимает бучу, а вы хлопаете себя по лбу и говорите: «Господи! Это, наверное, Стикни!» «Стикни?» — переспрашивает он. «Да гостил тут у меня пару месяцев назад, — говорите вы. — Наверняка он и спер. Помню, он говорил, что собирает пресс-папье. Ну и ну, — продолжаете вы. — Никогда бы не подумал. А с виду такой честный! Ладно, теперь ничего не попишешь». И действительно, ничего не попишешь, потому что Уэнделл давно в Америке, вне юрисдикции, или как там это называется. Не удивлюсь, если в Англии такое случается сплошь и рядом. Вопросы есть?

У Генри вопросов не было. Он безгранично восхищался логичностью ее доводов. Уэнделл, вероятно, нашел бы, что возразить, но у него временно парализовало голосовые связки. Он пребывал во власти смешанных чувств. С одной стороны, врожденная порядочность противилась бесчестному плану. С другой стороны, замысел открывал дорогу к вожделенному пресс-папье.

— Сработает, — убежденно сказал Генри.

— Конечно, — подхватила Келли. — История — комар носа не подточит. Одно дело, если бы вы разыграли ограбление, вызвали фараонов, и они вас в лет раскололи. А так эта штука лежала в картинной галерее, в стеклянной витрине, которая даже не запирается. Уэнделл мог ее свистнуть в любой момент. Я прямо сейчас за ней и схожу, идет? Не откладывай на завтра и все такое.

Она с девичьей резвостью выбежала из комнаты, и Уэнделл наконец обрел дар речи. Все это время его мысли двигались в одном направлении.

— Параден, — сказал он.

— Да?

Уэнделл издал странный горловой звук — что-то среднее между блеяньем и бульканьем.

— Люди, которые покупают фамильные ценности… их сажают в тюрьму?

— Конечно, — бодро отозвался Генри. — В Дартмуте их пруд пруди.

— Нда? — проговорил Уэнделл.

Наступило молчание — со стороны Уэнделла мрачное. Нарушила его Келли. Она была даже веселее, чем Генри.

— Готово, — объявила она. — Лежит у вас в спальне, Уэнделл, в комоде, под носками и носовыми платками.

— Но его могут найти!

— Разумеется, я об этом подумала. Нельзя его там долго держать. Советую упаковать пресс-папьишко в бумагу, отнести на почту и отправить в ваш лондонский банк. Уэнделл открыл счет в Лондоне, — объяснила она Генри, — чтобы сразу выписать чек, если подвернется что-нибудь стоящее.

— Отличная мысль, — сказал Генри. — Правда, Стикни?

— Превосходная, — ответил заметно оживший Уэнделл. Он по-прежнему осуждал махинации своей тетки, но не мог отрицать их действенность.

— Я так и думала, что вам понравится, — сказала Келли. — Вот сейчас и отправьте, чтобы потом голова не болела.

За спиной у них кто-то кашлянул — негромко, словно страдающая астмой овца, но все трое заговорщиков вздрогнули, как будто услышали львиный рык. Генри затрепетал от макушки до пяток, Уэнделл подпрыгнул на два дюйма в воздух, и даже Келли немного смутилась. Все мигом обернулись. В дверях почтительно стоял Кларксон.

— Простите, сэр, — адресовался он к Уэнделлу, который вновь спустился на твердую землю. — Вы позволите мне сходить в деревню?

Уэнделл, судя по выражению лица, проглотил что-то жесткое и колючее. Слова дались ему с явным трудом.

— Да. Да. Конечно. Разумеется.

— Спасибо, сэр, — сказал Кларксон и пошел за котелком, без которого ни один английский камердинер не смеет показаться на улице. Устав гильдии строг.

Он оставил по себе тишину, которую одни назвали бы тягостной, другие — гнетущей. Будь Кларксон гонцом в греческой трагедии и принеси он весть о разгроме войска, вряд ли ему удалось бы вызвать большее оцепенение. Уэнделла по-прежнему била сильная дрожь.

— Думаете, слышал? — спросил он севшим от волнения голосом.

— Нет, — отвечал Генри, всегда веривший в лучшее.

— Вдруг он стоял здесь все время, пока мы разговаривали?

— Ерунда, — сказала Келли. — Бросьте трепыхаться. Все в ажуре. Пойдемте лучше, найдем коробку, бумагу и бечевку, а я быстренько упакую посылку.

4

Келли и Генри совершенно правильно отмели мысль о том, что Кларксон подслушал их деловую беседу. Он кашлянул, как только вошел, и слышал лишь последние слова Келли: «Я так и думала, что вам понравится». Что им понравится, или, наоборот, вызовет их неудовольствие, он не знал и нисколько не тяготился своим неведением. У Кларксона и без того было о чем подумать.

С самого дня несложившейся поездки Келли на Кони-Айленд, Кларксон всерьез размышлял о том, не следует ли ему предпринять шаги, и если да, то какие. Может ли он дальше служить Уэнделлу, или обязан подать в отставку? Решение было не из простых, ибо сама по себе работа его устраивала: Стикни платил много и почти ничего не требовал взамен. Однако может ли человек, не поступаясь принципами, чистить ботинки и гладить брюки хозяину, чья тетка так хорошо знакома с полицией?

Возвращение в Англию склонило чашу весов в пользу увольнения. Кларксон ясно увидел свой путь. В Нью-Йорке было совсем неплохо, но сейчас он осознал, что не сумел до конца приспособиться к жизни в стране, где котлету зовут бургером, а чай заваривают в пакетиках. За несколько дней в родной среде он окончательно дозрел и написал в свое агентство по найму, что готов рассмотреть новые предложения. Утром пришло письмо с подробным описанием места, которое ему могут предоставить при условии немедленно согласия. Не будете ли вы так любезны телеграфировать, говорилось в письме; с намерением любезно телеграфировать Кларксон и направлялся сейчас в деревню.

Почта в Эшби Параден, как и другие подобные учреждения в сельской местности, не только принимает и отправляет письма. Еще здесь торгуют открытками, ядовитого цвета леденцами, комиксами для детей и тому подобным. Заправляет этим мрачного вида пожилая дама, склонная рычать на клиентов при обострении ревматизма; к несчастью для Кларксона, именно в этот день ее сильно донимала поясница. Дама только холодно засопела в ответ на вежливое приветствие Кларксона и в полном молчании приняла у него телеграмму. Заговорила она, только сосчитав слова, и то лишь для того, чтобы назвать незначительную сумму, которую следует заплатить. Однако даже эта жалкая сумма оказалась для Кларксона неподъемной: сунув руку в карман, он вспомнил, что оставил бумажник на столе в спальне. Досадное недоразумение. Однако Кларксон рассмеялся, как человек, над которым дружески пошутили, объяснил положение и добавил, что живет поблизости, в Эшби-холле. Не возражает ли дама, если деньги он занесет позже. Ответ последовал незамедлительно. Дама возражала.

Это был удар. Кларксону предстояло идти в Эшби-холл, снова в деревню и снова в Эшби-холл — тяжелое испытание для человека, не питающего особой любви к спорту. Он принялся слезно объяснять, что телеграмма срочная и отправить ее надо немедленно и, не увидев отклика на каменном лице дамы, уже готов был со вздохом отвернуться, когда сзади кто-то спросил: «Не могу ли я вас выручить?». Кларксон повернул голову и увидел молодого человека с открыткой в руке. А именно — Билла Харди.

Билл зашел на почту, потому что, вернувшись в «Жука и Клен» нашел телеграмму от Алджи, гласившую:

Возвращайся немедленно. Жизненно необходимо сообщить грандиознейший замысел. Бросай все, садись на первый же поезд. Телеграфируй время приезда.

и собирался потратить несколько шиллингов на телеграмму Алджи с советом не быть ослом. Удивительную глупость предложил друг: покинуть место, где в любой момент можно встретить его сестру Джейн и насладиться ее дивной беседой.

Придя на почту и обнаружив, что телеграфное окошко занял мужчина в котелке, Билл, чтобы скоротать время, принялся рассматривать открытки на противоположной стене и обнаружил среди них цветное изображение Эшби-холла. Поначалу он содрогнулся, как всякий, впервые увидевший это здание. Хотя Джейн и предупреждала его, Билл не думал узреть нечто настолько чудовищное. Очевидно, зодчий возводил Эшби-холл в состоянии сильного опьянения, что нередко случалось с зодчими в веселые дни Регентства.

Однако, при всем своем уродстве, это был дом, в котором живет любимая девушка, и чувства понуждали купить открытку. Стоила она дешево и как раз влезала в карман пиджака у сердца. Билл взял ее и стал искать, кому бы заплатить, когда понял, что у телеграфного окошка происходит какая-то заминка. Он прислушался и вскоре разгадал причину затруднений.

Как правило, влюбившись, человек первым делом ищет, кого бы облагодетельствовать, и Билл не стал исключением. После встречи с Джейн его разобрала бойскаутская любовь к ближним. Случись рядом дитя, Билл погладил бы его по головку и угостил ядовитыми леденцами, вероятно, присовокупив к ним еще пару комиксов. Подойди к нему попрошайка и пожалуйся на нехватку средств, Билл бы раскошелился, не задумываясь. Однако ни детей, ни попрошаек рядом не было, поэтому человек в котелке пришелся как нельзя кстати. Ему, насколько можно было судить, не хватало денег на телеграмму, а Билл ничего так не хотел, как поддержать и утешить.

Поэтому он спросил: «Не могу ли я выручить?», и тут же получил от Кларксона заверения, что да, может. Деньги перешли из рук в руки, пожилая дама нехотя их приняла, телеграмма отправилась по назначению, Билл отдал свою, заплатил за открытку, и Кларксон наконец получил возможность выразить ему благодарность. Благодарил он долго, потому что растрогался до глубины души. И вот, когда они стояли рядом, а Кларксон с жаром изливал признательность в левое ухо Билла, вошел Уэнделл Стикни со своим свертком.

Быть может, коллекционирование французских пресс-папье как-то влияет на нервную систему, отнимая столь необходимого преступнику хладнокровие. Так это или нет, но Уэнделл был начисто лишен качеств, отличающих хорошего жулика. Если Генри нимало не смутил предложенный черный замысел, если Келли оставалась спокойна и весела, то мистер Стикни с самого начала чувствовал себя так, будто десятки пауков бегают туда-сюда по его спинному хребту. Единственно, что поддерживало Уэнделла — мысль о том, каким украшением коллекции станет это сокровище, если удастся переправить его в Нью-Йорк.

Если! Вот оно, ключевое слово! Генри сказал, что платные агенты попечителей — надо полагать, частные сыщики — через неопределенные промежутки времени наведываются посмотреть, на месте ли фамильные ценности. Мысль эта по-прежнему наполняла Уэнделла трепетом. Что если один из попечительских наймитов где-то поблизости, притаился в засаде? Да еще Кларксон — при воспоминании о нем пауки на чувствительной коже Уэнделла принимались быстрее сучить ножками и пускались в лихой пляс.

Генри легко отмахнулся от мысли, что Кларксон подслушал их разговор. Келли заверила, что все в ажуре. Однако Уэнделл не разделял их оптимизм.

Ему никак не удавалось отделаться от леденящего подозрения, что Кларксон в курсе заговора и в эту самую минуту излагает страшные факты попечительскому наемнику. От страха руки и ноги у него так ослабели, что он с трудом открыл дверь почты, и первым делом увидел Кларксона, увлеченно беседующего с молодым человеком в твидовом пиджаке и серых фланелевых брюках, который, казалось, с жадностью ловит каждое слово.

Ранее уже сообщалось, что при первой встрече Билл изумлял своим сходством с киношным гангстером. В глазах Уэнделла он обладал всеми отличительными чертами частного сыщика — как раз такого выбрали бы разборчивые попечители из длинной очереди кандидатов. Кларксон явно докладывал соглядатаю о положении в Эшби-холле. Как иначе объяснить его словоохотливость? Еще мгновенье, и он, Уэнделл, вошел бы на почту с изобличающей посылкой в руке.

Сильнейшая дрожь сотрясла его от редеющей макушки до пяток. Пауки теперь исполняли большой эстрадный номер, из тех, в которых участвует весь творческий коллектив. Что-то подобное Уэнделл испытывал, когда ему снилось, что он падает в черную пропасть.

Пятясь, на негнущихся ногах он вышел на улицу, прямо к «Жуку и Клену», кое-как доплелся до стойки и хриплым голосом заказал двойную порцию бренди. Вообще-то он не привык пить так рано, тем более — двойное бренди, но сейчас был явно особый случай.

Не успел он сделать глотка, как вошел детектив в серых фланелевых брюках, заказал кружку пива и оглядел Уэнделла с таким нескрываемым подозрением, что тот взвился вспугнутым фазаном и вылетел в дверь раньше, чем Билл, собиравшийся сказать: «Отличный денек» продвинулся дальше первого «о» в слове «отличный».


Читать далее

Глава пятая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть