Онлайн чтение книги Курумилла Curumilla
ГЛАВА XV. Соглашение

Все так увлеклись петушиным боем, что никому не было дела до переодетых французов, и они вышли из арены, не обратив на себя ничьего внимания.

Валентин остановился у темного коридора, который вел во внутренние покои дома.

— Слушай, Луи, — проговорил он еле слышно, — пора сообщить тебе наконец, зачем, собственно, я привел тебя сюда.

— Говори же, я слушаю, — ответил граф.

— С тех пор как я выехал из миссии, я не оставался праздным, как, надеюсь, ты сам понимаешь. Я разъезжал по окрестностям и навестил всех богатых и уважаемых обитателей Соноры. Всем им я растолковывал цель предпринятой тобой экспедиции и указывал на выгоды, которые они получат, если согласятся поддержать или даже присоединиться к нам. Праздник Магдалены пришелся очень кстати, так как дает нам возможность собраться, не возбудив никаких подозрений со стороны мексиканского правительства. Единственный дом, в котором многочисленное собрание пройдет незамеченным, — это тот, где мы находимся в данную минуту. И вот сегодня я назначил свидание с недовольными правительством, их очень много. Все это народ почтенный, богатый, следовательно, пользующийся известным влиянием в государстве. Они уже ожидают твоего прихода, и я сейчас представлю тебя. Ты теперь сам объясни им свои намерения, а они пусть выставят те условия, на которых согласятся присоединиться к тебе. Но, брат, будь осторожен, не забывай ни на минуту — ты имеешь дело с мексиканцами, не доверяй их словам и обещаниям. Можешь не сомневаться: лишь успех привлечет их к тебе, в случае же неудачи им ничего не стоит не только покинуть, но и выдать тебя, если, конечно, эта подлость принесет им какую-нибудь выгоду. Теперь поступай как хочешь. Если тебе не нравится то, что я задумал, я тотчас отпущу их. Ты нисколько не будешь скомпрометирован.

— Нет, — решительно отвечал граф, — теперь уже слишком поздно, да и глупо колебаться или отступать. Я должен продолжать начатое во что бы то ни стало. Пойдем же к нашим новым союзникам.

— Идем.

Коридор привел их к закрытой двери. Валентин постучал три раза эфесом шпаги.

— Кто там? — послышался из комнаты голос.

— Тот, кого вы давно ожидаете, хотя и не вполне уверены в его приходе.

— Добро пожаловать, — послышался ответ.

Тотчас дверь отворилась, Валентин и Луи вошли, и дверь захлопнулась за ними.

Они очутились в большом помещении, с выбеленными стенами и земляным полом. Вся мебель состояла из простых деревянных лавок. Народу было много, человек пятьдесят. Присутствовали и священники. На окнах висели красные ситцевые занавески, так что проходившие мимо дома не могли и подумать о том, что происходило в его стенах.

При появлении Валентина и графа все присутствующие встали и почтительно поклонились.

— Господа, — сказал охотник, — я исполнил свое обещание и привел графа Пребуа-Крансе, который согласился выслушать ваши предложения.

Все привстали и церемонно поклонились графу. Тот отвечал со свойственной ему обходительностью.

В это время к охотнику подошел мужчина средних лет, одетый в великолепный костюм богатого асиендадо, с умным, выразительным лицом.

— Извините, — сказал он, обращаясь к Валентину с легкой усмешкой, — кажется, вы допустили небольшую ошибку.

— Будьте добры, укажите какую, дон Анастасио, — отвечал охотник. — Я, по правде сказать, не понимаю, на что именно вы намекаете.

— Вы сказали, что граф пришел выслушать наши предложения.

— Ну, и что же следует из этого?

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, дон Валентин.

— Так в чем же моя ошибка, дон Анастасио?

— Мне кажется, нам незачем делать предложения графу, наоборот, мы должны выслушать то, что он сам предложит нам.

Всеобщее одобрение было очевидным, и дон Луи понял, что ему пора вмешаться.

— Господа, — начал он, поклонившись присутствующим, — надеюсь, мои объяснения снимут все вопросы и мы отлично поймем друг друга.

— Говорите, говорите, граф, — раздалось со всех сторон.

— Не буду входить во все подробности дела, тем более что многое касается лишь меня. Не буду распространяться и о том, как и с какой целью я приехал из Гуаймаса и как мексиканское правительство со свойственным ему бесстыдством не исполнило ни одного из своих обещаний, данных мне, объявило меня врагом отечества, лишило покровительства закона и, наконец, оценило мою голову, как какого-нибудь разбойника или убийцы. Рассказ об этом отнял бы у нас слишком много времени, да, по всей вероятности, вам уже многое известно и без моего рассказа.

— Граф, — прервал его тот же асиендадо, — мы очень сожалеем обо всем случившемся, нам стыдно за наше правительство.

— Ваше сочувствие особенно дорого, ибо из него я могу заключить, что вы знаете меня и не обращаете внимания на прокламации правительства. Итак, без всяких околичностей перехожу к сути дела.

— Внимание, senores caballeros, — послышались голоса, — слушаем графа.

Граф подождал, пока все не успокоились.

— Господа, — продолжал он, когда воцарилось абсолютное молчание, — Сонора самая плодородная и самая богатая провинция не только в Мексике, но и во всем мире. От конфедерации Мексиканских Соединенных Штатов ее отделяют высокие горы и обширные пустоши, так что по своему положению она может выйти из состава мексиканского государства и стать независимой. Сонора настолько богата, что не только не нуждается в других провинциях, но сама их кормит и обогащает избытком своих трудов. И вот эту-то страну, так щедро одаренную природой, правительство сумело своими непродуманными мерами превратить в пустыню. Большая часть ее территории остается необработанной, ибо мексиканское правительство, великолепно умеющее пользоваться дарами ее земли, золотом ее россыпей, не может защитить ее от врагов. С каждым годом набеги Indios Bravos становятся все более дерзкими, и если их не прекратить теперь же, они будут еще наглее. Конечно, Сонора отделится от мексиканской конфедерации — это случится неизбежно, — но как именно? И получат ли от этого какую-нибудь пользу ее жители? Соноре угрожают враги могущественнее индейцев — североамериканцы. Вам, без сомнения, известны хищнические наклонности этих людей, уже недалеко то время, когда они вырубят последние леса, отделяющие их от вас, и завладеют вашей страной, если вы не позаботитесь сами о себе. Вам нечего ожидать помощи от того правительства, которое истощает свою энергию лишь на безнравственную, отвратительную борьбу честолюбивых вельмож, которые попеременно вырывают друг у друга власть.

— Да, да! — вскричали несколько человек. — Вы правы, граф!

— Завоевание, о котором я говорю вам, неизбежно. Подумайте, господа, о его результатах. С вашей страной случится то же, что и со всеми другими, которыми они уже успели завладеть. Не сохранится ни ваш язык, ни ваши нравы, ни, наконец, ваша религия. Вспомните о Техасе и представьте, что такая же участь ожидает и вас.

Все сознавали справедливость слов графа, со всех рядов слышались гневные возгласы.

— Но у вас есть средство избавиться от грядущего ужасного несчастья, — продолжал граф, — это средство в ваших руках и зависит только от вас самих.

— Говорите, говорите! — воскликнули все разом.

— Провозгласите открыто свою независимость, решительно отделитесь от Мексики, образуйте сонорийскую конфедерацию и призовите к себе французских эмигрантов из Калифорнии. Уверяю вас, они откликнутся на призыв и придут к вам не только для того, чтобы помочь завоевать независимость, но и чтобы поддерживать ее, защищать от внешних и внутренних врагов. Французы будут вашими братьями, они исповедуют с вами одну религию, их обычаи напоминают ваши, не забывайте того, что вы принадлежите к одной расе с ними, вам легко будет понять друг друга. Они защитят страну от вторжения североамериканцев, заставят индейцев уважать границы и принудят мексиканцев признать за вами права на свободу.

— Да, все это очень хорошо, — заметил один из присутствующих, — только что же потребуют сами французы, если мы их призовем?

— Права возделывать ваши необработанные земли, населить ваши пустыни. Они принесут вам культуру, искусства, промышленность, обогатят ваши города и села. Вот все, чего они просят. Неужели это много?

— Нет, конечно, это не много, — заметил среди всеобщего одобрения дон Анастасио.

— Но, — возразил другой, — можем ли мы быть уверены, что французы исполнят обещания и не станут злоупотреблять своей силой? Кто поручится, что они в свою очередь не станут нам диктовать свои законы?

— Я ручаюсь. Я от их имени буду вести с вами переговоры и возьму на себя ответственность за все.

— Ваш план заманчив, граф, — заговорил от имени всех дон Анастасио. — Мы прекрасно понимаем наше положение. Вы не преувеличиваете ни его ненадежности, ни опасностей, угрожающих нам. Но смущает одно обстоятельство: имеем ли мы право втянуть во все ужасы гражданской войны нашу несчастную, уже наполовину разоренную страну? Ведь у нас ровно ничего не готово для энергичного сопротивления. Мексиканское правительство слабо для добра, но оно всегда найдет достаточно сил для зла. Оно сумеет навербовать значительное войско и уничтожить нас. Генерал Гверреро — опытный офицер, это холодный, жестокий человек, который не остановится ни перед какой крайностью, как бы ужасна она не была, для того, чтобы задушить нас. Посмотрите, за несколько дней он собрал против вас значительную армию, в предстоящей борьбе он выставит против каждого из ваших солдат целый десяток. Как ни храбры французы, они не смогут противостоять такой тле, а между тем, если вы проиграете сражение, для вас все кончено. Всякое вооруженное сопротивление будет невозможно. Подумайте, что будет с нами, если вы увлечете и нас в своем падении, ведь мы дети этой страны, у нас здесь семьи, наши состояния, мы в ином положении, чем вы. У вас всегда есть средство к спасению — это бегство. Вы, конечно, граф, сами сознаете серьезность этих соображений, которые заставляют нас действовать с величайшей осторожностью. Необходимо зрело обдумать весь план перед тем, как мы решимся свергнуть ненавистное мексиканское иго. Боже упаси вас от той мысли, что мы так говорим из малодушия или из слабости — нет, мы боимся потерять последнюю свободу, которую у нас еще не отняли из-за политических соображений.

— Господа, — отвечал граф, — я отлично понимаю причины, предъявленные вами, но как бы ни были серьезны ваши соображения, мы собрались здесь для другого. Цель этого собрания — заключить союз и сообща вести наступательную и оборонительную войну. Так ли я говорю?

— Конечно…

— Не будем же поступать так, как купцы, которые теряют время на расхваливание достоинств своего товара. Лучше приступим прямо к делу и будем говорить друг с другом вполне откровенно. Итак, скажите без всяких уверток: на каких условиях вы соглашаетесь помогать мне и как велико число людей, на помощь которых я могу рассчитывать?

— Вот это хорошо сказано, граф, — подхватил дон Анастасио. — На вопрос, так ясно поставленный, мы ответим не менее ясно. Мы нисколько не сомневаемся в мужестве и военном искусстве ваших солдат, нам известна храбрость французов. Но ведь вас мало, и притом у вас кет точки опоры. Овладейте одним из трех важнейших городов Соноры, тогда вы будете уже настоящими солдатами, настоящей армией, а не кучкой авантюристов. Тогда все будут смотреть на предпринятую вами экспедицию, как на серьезное дело, а мы не побоимся заключить с вами договор.

— Хорошо, господа, я понимаю вас, — холодно отвечал граф. — Ну, а в случае, если нам удастся овладеть одним из городов, о которых вы говорите, я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Безусловно, да!

— А сколько людей вы отдадите в мое распоряжение?

— Шесть тысяч через четыре дня, а через неделю и всю Сонору.

— Вы обещаете это?

— Клянемся! — поддержали все с энтузиазмом.

— Господа! Через две недели я назначу вам свидание в одном из трех главных городов Соноры… Исполнив свое обещание, я потребую выполнения вашего.

Мексиканцы пришли в восхищение от таких благородных и смелых речей.

Граф обладал какой-то непонятной чарующей силой, и каждое его слово производило сильное впечатление.

Присутствующие один за другим подходили пожать его благородную руку и уверить в своей преданности.

Когда все вышли, Валентин обратился к графу с вопросом, доволен ли он.

— Кто обладает достаточной силой, чтобы взять власть над этим народом? — проговорил граф, скорее отвечая на собственную мысль, чем на вопрос охотника.

Переодевшись, они возвратились к своему конвою. Толпа кричала всадникам: «Да здравствуют французы!»

— Если меня расстреляют в один прекрасный день, — с горечью сказал Луи, — им это будет стоить лишь одного слова-Валентин молчал. Он сознавал всю справедливость слов графа.