Онлайн чтение книги Темные реки сердца Dark Rivers of the Heart
Глава 6

Утром Спенсер обнаружил на руках и лице несколько небольших синяков и красных пятен – следы разрыва пластиковой гранаты. По сравнению со шрамом даже и говорить не о чем.

На завтрак он приготовил оладьи и ел их, запивая кофе, за своим рабочим столом, подключившись к компьютерной системе налоговой службы округа. Он выяснил, что дом в Санта-Монике, где еще день назад проживала Валери Энн Кин, принадлежит Семейному фонду Луиса и Мей Ли. Счета отправлялись на адрес «Китайской мечты» в западном Голливуде.

Из любопытства он затребовал список и других владений, являющихся собственностью Фонда. Их было четырнадцать: еще четыре дома в Санта-Монике, два восьмиквартирных дома в Вествуде, три особнячка в Бель-Эр, четыре сдаваемых внаем, расположенных на одном участке здания, включая «Китайскую мечту».

Луис и Мей Ли неплохо устроились.

Выключив компьютер, Спенсер, допивая свой кофе, еще долго глядел на погасший экран. Кофе был горький. Но он все равно выпил его.

В десять часов они с Рокки направлялись на юг по Тихоокеанской автостраде. Спенсера беспрерывно обгоняли проносившиеся мимо машины, но он соблюдал скоростной режим.

Гроза за ночь передвинулась к востоку, унеся с собой все тучи. Бледное солнце высвечивало четкие очертания гор, казавшиеся при этом утреннем свете острыми как бритва. Океан был темным, зеленовато-серого цвета.

Спенсер включил радио и настроился на программу новостей. Он надеялся услышать что-нибудь о рейде отряда специального назначения, чтобы, по крайней мере, выяснить, кто же все-таки стоит за всем этим и почему им понадобилась Валери.

Диктор сообщил, что опять возросли налоги. В экономике наблюдается резкий спад. Правительство ввело еще более жесткие ограничения на право владения оружием, а также на показ по телевидению сцен насилия. Грабежи, изнасилования и убийства достигли невероятного размаха. Китайцы обвиняют нас в том, что мы являемся обладателями «смертоносных лазерных лучей, установленных на космических объектах», а мы обвиняем их в том же самом. Кто-то верит, что мир погибнет в огне, другие говорят, что мир покроется слоем льда, и обе стороны выступают в Конгрессе со своими программами, нацеленными на то, чтобы спасти человечество.

Теперь он слушал репортаж о собачьей выставке, подвергшейся пикетированию со стороны противников подобных шоу, требовавших прекратить селекционный отбор и «положить конец эксплуатации животных, которых выставляют для всеобщего обозрения, поскольку это ничем не лучше, чем омерзительные выступления стриптизерш в стриптиз-барах». Тут он понял, что сообщения о налете на дом в Санта-Монике не будет. Ведь операции отрядов особого назначения получают освещение среди новостей гораздо раньше, чем декларации о неприличии демонстраций собачьих прелестей.

Или средства массовой информации не видят ничего интересного в нападении на частный дом вооруженного автоматами отряда, или же организация, проводившая операцию, сделала все возможное, чтобы запутать прессу. То, что обычно бывало публичным спектаклем, прошло как скрытая и секретная операция.

Он выключил радио и выехал на шоссе, ведущее к Санта-Монике. Где-то на востоке, вернее, северо-востоке, его ожидала «Китайская мечта».

Он сказал Рокки:

– И что ты думаешь об этих собачьих делах? – Рокки с любопытством посмотрел на него. – Ты же все-таки пес и должен иметь свое мнение. Ведь это твоих родичей эксплуатируют.

Но либо Рокки был чрезвычайно осторожен в выражении своей позиции, либо же, будучи простой, малообразованной, неинтеллигентной дворнягой, не имел определенной позиции по самой серьезной проблеме современности, касавшейся его соплеменников.

– Мне было бы неприятно думать, – сказал Спенсер, – что ты – деклассированная личность, что-то вроде млекопитающего люмпена, которого не волнуют вопросы эксплуатации. – Но Рокки по-прежнему внимательно смотрел на дорогу. – Разве тебя не волнует, что чистопородным дамам запрещено любить дворняг вроде тебя, что они вынуждены отдаваться лишь чистопородным самцам? Только для того, чтобы их щенков ждала жалкая участь участников подобных выставок? – Псина стукнула хвостом по дверце машины. – Хороший пес. – Спенсер вел машину левой рукой, а правой потрепал Рокки по спине. Собака с радостью приняла ласку. Хвост так и заходил. – Хороший пес, ласковый пес. Тебе даже не кажется странным, что хозяин разговаривает сам с собой.

Они свернули с шоссе на бульвар Робертсон и двигались в направлении легендарных холмов.

После ночного дождя и ветра огромный город был светел и чист, так же как и побережье, вдоль которого они только что ехали. Пальмы, фикусы, магнолии и еще какие-то деревья с красными цветами были покрыты такой сияющей зеленью, как будто их только что протерли и почистили – каждую веточку, каждый листочек. Улицы были чисто вымыты, стекла высоких зданий сверкали на солнце, в пронзительно синем небе носились птицы, и так хотелось думать, что в этом мире все прекрасно и благополучно.

Утром в четверг, пока другие агенты с помощью различных подразделений правопорядка разыскивали девятилетний «Понтиак», зарегистрированный на имя Валери Кин, Рой Миро занялся определением личности человека, которого чуть было не схватили во время налета прошлой ночью. Из своей гостиницы в Вествуде он отправился в самый центр Лос-Анджелеса, в Главное калифорнийское управление его организации.

В центре города лишь банки могли соперничать величиной занимаемых зданий со всевозможными административными учреждениями самого разного уровня – от района до штата. В обеденное время разговоры в ресторанах и кафе в основном крутились вокруг денег, больших денег, независимо от того, работали посетители в управленческой или финансовой организации.

В этом процветающем районе организация Роя занимала красивое десятиэтажное здание на одной из самых фешенебельных улиц, рядом с городской ратушей. Банкиры, политики, чиновники и проспиртованные пьянчужки бродили по этим тротуарам, соблюдая взаимную вежливость, за исключением тех случаев, когда вдруг кто-нибудь из них неожиданно дергался, выкрикивал какое-то нечленораздельное ругательство и всаживал нож в одного из своих собратьев, населяющих Город ангелов. Владельцу ножа (или револьвера, или кастета), как правило, мерещились преследования со стороны инопланетян или ЦРУ, и чаще всего он оказывался опустившимся алкашом, нежели банкиром, политиком или чиновником.

Хотя лишь полгода назад один банкир, человек среднего возраста, устроил побоище с помощью своего револьвера десятимиллиметрового калибра. Этот эпизод привел в полное смятение уличных бродяг, которые стали с большей опаской относиться к «пиджакам», с которыми им приходилось делить тротуары.

На здании Управления, облицованном известняком, между огромными пространствами стекол, затемненных, как очки какой-нибудь кинозвезды, не было таблички с названием организации. Люди, с которыми работал Рой, не искали себе славы, они предпочитали действовать незаметно. Кроме того, официально этой организации не существовало, она финансировалась весьма хитрыми путями через другие организации, также находившиеся в ведении министерства юстиции, и у нее не было названия.

Над главным подъездом виднелись сверкающие медью название улицы и номер дома. Под цифрами также медными буквами были выложены четыре имени:

Если бы какой-нибудь прохожий задался вопросом, что же разместилось в здании, то он, скорее всего, подумал бы о какой-то совместной юридической или бухгалтерской фирме. Ну а спроси он у привратника, тот ответит, что это «международная компания по управлению недвижимостью».

Рой въехал по пандусу в подземный гараж. В самом низу въезд преграждали железные ворота.

Его пропустили не потому, что он показал пропуск вахтеру, и не потому, что просунул магнитную карточку в соответствующее отверстие. Вместо этого он посмотрел прямо в объектив видеокамеры с большой разрешающей способностью, установленной на столбике сантиметрах в семидесяти от окна его машины, и стал ждать, пока его узнают.

Его портрет был воспроизведен на экране в одной из плотно закрытых комнат в подвале, где не было окон. Там, как знал Рой, охранник за дисплеем будет следить, как от его лица на экране останутся только глаза, они будут увеличены, и тогда неумолимая камера с высокой разрешающей способностью просканирует структуру его сетчатки и расположение сосудов в ней и сравнит это изображение с хранившимся в файле машины, а затем признает Роя как одного из немногих избранных.

Вахтер нажал на кнопку, и ворота поднялись вверх.

Вся эта процедура вполне могла бы пройти и без вахтера, однако необходимо было исключить одну опасность. Если какому-нибудь агенту понадобится проникнуть в Управление, то он может убить Роя, вынуть его глаза и предъявить их для сканирования. И если компьютер и можно иногда обмануть, то вахтер сразу же заметит непорядок.

Конечно, трудно было предполагать, что кому-нибудь придет в голову пойти на такую крайность, чтобы проникнуть в это секретное заведение. Но все же возможность такая была. В наше время полной распущенности нравов всего можно было ожидать.

Рой въехал в подземный гараж. Когда он поставил машину, ворота уже снова с лязгом закрылись. Все опасности Лос-Анджелеса, которые невозможно было предвидеть, остались по ту сторону железной заслонки.

Гулкий звук его шагов по бетонному полу отзывался эхом под низким потолком, и Рой знал, что вахтер в подвале тоже все слышит. Гараж не только находился под наблюдением видеокамер, но также и прослушивался.

Чтобы попасть в скоростной лифт, необходимо было прижать большой палец правой руки к стеклянному окошку печатного сканера. Сюда тоже была устремлена видеокамера, установленная над дверью лифта так, чтобы находящийся в отдалении вахтер мог помешать войти тому, кто использует чей-либо отрубленный палец.

И как ни умны машины, все же без человека было не обойтись. Иногда эта мысль радовала Роя, а иногда, наоборот, огорчала, хотя он и сам не понимал почему.

Он поднялся на четвертый этаж, на котором располагались отдел изучения документов, отдел изучения фотографий и отдел изучения веществ.

В лаборатории отдела изучения фотографий два молодых человека и женщина средних лет работали над каким-то секретным материалом. Они все ему улыбнулись и пожелали доброго утра, поскольку физиономия Роя располагала к доброжелательности и всегда вызывала приветливые улыбки.

Мелисса Виклун, их главный фотоэксперт, сидела за столом в своем кабинете в углу лаборатории. Здесь не было окон, однако сквозь две стеклянные перегородки она могла наблюдать за своими подчиненными в другой комнате.

Когда Рой постучал в стеклянную дверь, она подняла глаза от разложенных перед ней бумаг:

– Входи.

Мелисса, блондинка лет тридцати с большим гаком, была одновременно и феей и ведьмой. Казалось, ее огромные зеленые глаза смотрят на мир с наивностью и простодушием, однако было в них что-то и непонятно-загадочное. Дерзкий вздернутый носик соседствовал с чувственным, невероятно соблазнительным ртом. У нее были высокая полная грудь, тонкая талия и длинные ноги – однако она предпочитала скрывать свои достоинства под просторными блузами, белым лабораторным халатом и мешковатыми бумажными брюками. И стоптанные туфли несомненно скрывали такие изящные и красивые ножки, что Рой мог бы часами целовать их.

Он никогда не пробовал за ней ухаживать, потому что она была чрезвычайно сдержанной и деловой, и, как ему казалось, смахивала на лесбиянку. Он не имел ничего против лесбиянок. Живи и жить давай другим. Но, с другой стороны, он боялся проявить к ней интерес и быть отвергнутым.

– Доброе утро, Рой, – весело сказала Мелисса.

– Как ты тут жила? Боже милостивый, ты же знаешь, что меня не было в Лос-Анджелесе, и мы не виделись с…

– Я только что изучала это досье. – Сразу за дело. Ее никогда не интересовала пустая болтовня. – Мы закончили работу над снимком.

Когда Мелисса говорила, Рой терялся, не зная, смотреть на ее глаза или на губы. У нее был прямой, несколько даже вызывающий взгляд, что ему нравилось. Но у нее были такие мягкие, сочные губы!

Она пододвинула ему фотографию.

Рой отвел взгляд от ее рта.

Фотография была значительно лучше прежней – это был цветной, довольно разборчивый вариант того, что он видел на экране своего дисплея накануне вечером, – профиль мужчины крупным планом. Лицо несколько затемнено, однако вполне различимо. Помехи, вызванные дождем, были полностью убраны.

– Отлично сработано, – сказал Рой. – Однако еще недостаточно для того, чтобы мы могли определить, кто это.

– Ну почему же, мы можем довольно много сообщить о нем, – сказала Мелисса. – Ему где-то между двадцатью восемью и тридцатью двумя.

– Как ты узнала?

– Компьютерный анализ линий кожи в углах глаз, количества седины в волосах, примерный уровень мышечного тонуса в мускулах лица и шеи.

– Довольно много, если учесть, что имеется так мало…

– Ничего подобного, – перебила она его. – Наши приборы могут действовать и производить анализ материала при информационной биологической базе в десять мегабайтов, и на результаты вполне можно положиться.

То, как двигались ее губы, произнося «при информационной биологической базе в десять мегабайтов», привело его в совершеннейший восторг. Нет, рот у нее был положительно лучше глаз. Само совершенство. Он откашлялся.

– И мы имеем…

– Шатен, карие глаза.

Рой нахмурился:

– Ну, что касается цвета волос, то понятно, а как ты можешь определить по этому снимку цвет глаз?

Мелисса встала со стула и, взяв у него снимок, положила на стол. Кончиком карандаша она показала на краешек глаза, видный при этом повороте головы.

– Он не смотрит в камеру, так что если ты или я будем изучать снимок под микроскопом, мы все равно не сможем увидеть его радужную оболочку, чтобы определить цвет. Но даже и при таком ракурсе компьютер смог определить несколько цветовых пикселей.

– Значит, у него карие глаза.

– Темно-карие. – Она положила карандаш и уперлась кулачком в бедро, нежная, как цветок, и решительная, как генерал перед сражением. – Очень темные, почти черные. – Рою нравился ее убежденный тон, непоколебимая твердость, с которой она говорила. И еще эти губы . – На основе сравнительного анализа других предметов на снимке, проведенного с помощью компьютера, его рост примерно сто восемьдесят сантиметров. – Она говорила четко и быстро, так что слова вылетали из ее рта отрывисто и энергично, как пулеметная очередь. – Весит он восемьдесят килограммов – плюс-минус два. Он белый, чисто выбрит, в хорошей физической форме, недавно стригся.

– Еще что-нибудь?

Мелисса вытащила из папки еще одну фотографию.

– Вот его изображение. В фас.

Рой с удивлением воззрился на нее:

– Я и не знал, что у нас есть и такой снимок.

– У нас его и не было, – сказала она, с видимой гордостью разглядывая фотографию. – Собственно, это даже не снимок. Это создание компьютера, восстановившего его предполагаемое изображение в фас на основе структуры костей черепа и расположения жировых отложений, о которых сообщили снимки в профиль.

– И машина способна на такое?

– Это недавнее введение в наши программы.

– Оно заслуживает доверия?

– Учитывая качество снимка и ракурс, с которым пришлось иметь дело компьютеру, существует вероятность того, что снимок соответствует реальному изображению процента на девяносто четыре по ста девяноста параметрам, – заверила она Роя.

– Думаю, что это даже лучше, чем обычный полицейский фоторобот, – сказал он.

– Несомненно. – Через секунду она спросила: – Что-нибудь не так?

Она уже смотрела не на снимок, а прямо на него, а он, оказывается, не сводил глаз с ее губ.

– Да, – сказал он, глядя на фотографию таинственного незнакомца. – Не могу понять, что это… что это за линия на правой щеке?

– Шрам.

– Нет, серьезно? Ты уверена? Прямо от уха до середины подбородка?

– Глубокий большой шрам, – сказала она, выдвигая ящик стола. – Давно зарубцевавшийся – ткань в основном гладкая, лишь сморщена в нескольких местах у краев.

Рой взглянул на снимок в профиль и увидел, что часть шрама была видна и на нем, хотя он сразу и не понял, что это.

– Я думал, просто тень так падает на лицо.

– Нет.

– Точно?

– Да. Это шрам, – уверенно произнесла Мелисса и вытащила из раскрытого ящика бумажную салфетку.

– Это же отлично. Теперь его гораздо легче будет найти. Похоже, что этот парень проходил специальную подготовку – в армии или какой-нибудь военизированной организации, а если у него такой шрам, то он, скорее всего, получил его во время какой-нибудь операции. Видно, его здорово ранило. Может быть, даже настолько сильно, что ему пришлось оставить службу, если не по состоянию физического здоровья, то из-за психической травмы.

– Архивы полиции и армии хранятся вечно.

– Вот именно. Мы найдем его через пару дней, даже еще быстрее. – Рой поднял глаза от снимка. – Спасибо, Мелисса.

Она вытирала рот салфеткой. Она могла не бояться размазать губную помаду, поскольку ею не пользовалась. Помада ей была не нужна. Она не могла сделать Мелиссу лучше.

Рой с восторгом смотрел, как полные, мягкие губы прижимаются к мягкой салфетке.

Он поймал себя на том, что опять уставился на нее и что она видит это. Он посмотрел ей в глаза.

Мелисса чуть покраснела и, отвернувшись, бросила смятую салфетку в мусорную корзину.

– Я могу это взять? – спросил он, указывая на портрет, сделанный компьютером.

Она протянула ему плотный конверт и сказала:

– Я положила сюда пять копий и еще две дискеты с портретом.

– Спасибо огромное, Мелисса.

– Всегда рада.

Нежный румянец еще не сошел с ее лица.

Рой почувствовал, что ему впервые удалось пробить ее холодный панцирь деловой женщины и войти в контакт, хотя и очень слабый, с истинной Мелиссой, натурой ранимой и тонкой, тщательно скрывавшей свои слабости. Он подумал, не стоит ли назначить ей свидание.

Он повернул голову и глянул сквозь стеклянные перегородки на работников компьютерной лаборатории, совершенно убежденный в том, что они улавливают эротические флюиды, которые вовсю гуляют в кабинете их начальницы. Однако, казалось, все сотрудники поглощены своими делами.

Повернувшись снова к Мелиссе Виклун, чтобы пригласить ее на ужин, он увидел, что она тихонько трогает кончиком пальца уголок рта. Заметив его взгляд, она кашлянула и сделала вид, что от этого прикрывает рот рукой.

Рой разочарованно подумал, что эта женщина неправильно истолковала его взгляд. Она, по всей видимости, решила, что его внимание привлекла прилипшая к губам крошка или другой след утреннего завтрака, оставшийся на лице.

Она не заметила его влечения. Если она действительно лесбиянка, то считает, что Рой знает об этом и не может проявлять к ней интереса. Если же она не лесбиянка, то, возможно, просто не испытывает интереса к такому, как он, а возможно, и не представляет себя способной вызвать интерес у мужчины с круглыми щеками, мягким подбородком и намечающимся брюшком. Он и раньше встречался с этим предрассудком – судить по внешности. Многие женщины, одурманенные культурой потребительского общества с его ложными ценностями, интересовались лишь мужчинами типа Кэвина Клейна или таких, что рекламируют «Мальборо». Им не понять, что мужчина с добродушной и веселой физиономией любимого дядюшки может быть более добрым и умным, более чутким и искусным в любви, чем какой-нибудь громила, все свободное время проводящий в спортивном зале. Как жаль, что и Мелисса, возможно, такая же недалекая. Как это печально. Очень печально.

– Еще что-нибудь? – спросила она.

– Нет, все отлично. Мне этого хватит. С этим мы его быстро словим.

Она кивнула.

– А теперь хочу зайти в дактилоскопическую лабораторию, узнаю, что им удалось получить с этого окошка в ванной.

– Да, конечно, – неуверенно произнесла она.

Он бросил последний взгляд на ее совершенный рот, вздохнул и сказал:

– Ну, до встречи.

Выйдя из ее кабинета, закрыв дверь и пройдя длинную комнату лаборатории почти до конца, он обернулся в надежде, что она с тоской смотрит ему вслед. Однако она сидела за столом и изучала свое лицо в зеркальце пудреницы.

Ресторан «Китайская мечта» располагался в западном Голливуде, в причудливом трехэтажном кирпичном здании среди шикарных магазинов. Спенсер направился туда, оставив машину за квартал от ресторана и, как обычно, закрыв в кабине Рокки.

Был приятный теплый день. Дул мягкий ветерок. Это был один из тех дней, когда кажется, что все-таки стоит жить и стоит бороться за жизнь.

Ресторан еще не принимал посетителей, однако дверь была не заперта, и Спенсер вошел.

«Китайская мечта» не был похож на обычный китайский ресторан с присущей ему атрибутикой: драконами, фонариками, иероглифами на стенах. Это был почти ничем не украшенный современный зал, отделанный в жемчужно-сером и черном тонах, с белоснежными скатертями на тридцати или сорока столиках. Единственным китайским предметом здесь была вырезанная из дерева в полный человеческий рост статуя женщины в национальном костюме с добрым лицом, державшей в руках какой-то предмет, напоминающий перевернутую бутыль. Она стояла у самой двери.

Два китайца лет двадцати с небольшим раскладывали приборы и расставляли бокалы. Третий китаец, лет на десять старше, быстро сворачивал накрахмаленные салфетки каким-то причудливым образом. Его руки действовали с ловкостью жонглера. На всех троих были черные ботинки, черные брюки, черные рубашки и черные галстуки.

Старший из них с улыбкой подошел к Спенсеру.

– Простите, сэр. Но мы открываемся лишь в половине двенадцатого.

У него был мягкий голос, и говорил он почти без акцента.

– Я пришел поговорить с Луисом Ли, если это возможно, – сказал Спенсер.

– Вы с ним договорились о встрече, сэр?

– Нет.

– Вы не могли бы сказать, что именно собираетесь обсудить с ним?

– Мне бы хотелось поговорить об одном из жильцов дома, которым он владеет.

Тот кивнул:

– Если не ошибаюсь, о Валери Кин?

Мягкий вкрадчивый голос, безупречная вежливость должны были производить впечатление человека смиренного и робкого, и через эту завесу было нелегко угадать, что специалист по салфеткам был человеком чрезвычайно умным и наблюдательным.

– Да, – сказал Спенсер. – Меня зовут Спенсер Грант. Я… я друг Валери. Я очень за нее волнуюсь.

Из кармана брюк китаец достал предмет размером с карточную колоду, хотя и потоньше ее. Так он выглядел в сложенном состоянии, но через мгновение Спенсер увидел, что это совсем крохотный радиотелефон. Он еще никогда в жизни не видел таких маленьких.

Заметив любопытство Спенсера, человек произнес:

– Сделан в Корее.

– Прямо как у Джеймса Бонда.

– Мистер Ли только начал их импортировать.

– Я думал, он занимается ресторанами.

– Да, сэр. Но он занимается многими вещами. – Специалист по салфеткам нажал на одну кнопку и подождал, пока включится связь с занесенным в программу номером. Спенсер был удивлен тем, что разговор происходил не на английском или китайском, а на французском языке.

Затем, сложив телефон и убирая его в карман, метрдотель сказал:

– Мистер Ли примет вас. Сюда, пожалуйста.

Спенсер прошел за ним мимо столов в дальний конец зала и прошел сквозь вращающуюся дверь с круглым окошком посередине. Тут его обступили аппетитнейшие ароматы – чеснока, жареного лука, имбиря, разогретого арахисового масла, грибного супа, жареной утки, миндальной эссенции.

В огромной, безупречно чистой кухне было множество жарочных шкафов, плит, сковородок, котлов, сотейников, столов для подогрева пищи, моек и разделочного оборудования. В основном все было сделано из нержавеющей стали, сверкавшей на фоне белых облицовочных плиток. Не менее дюжины поваров и их помощников, одетых в белое с ног до головы, колдовали над различными блюдами.

Все было отлажено и отрегулировано и работало, как дорогие старинные швейцарские часы с танцующими балеринами, марширующими солдатиками, скачущими деревянными лошадками. Так и слышалось: «Тик-так, тик-так».

Спенсер прошел за своим проводником еще через одну крутящуюся дверь и оказался в коридоре, где они миновали многочисленные кладовки, комнату отдыха для служащих и оказались около лифта. Он думал, что они поедут наверх. Но они в полном молчании спустились на один этаж. Когда дверь отворилась, его сопровождающий сделал ему знак выйти первым.

В подвальном помещении не было ни темно, ни мрачно. В отделанном панелями из красного дерева холле стояли несколько красивых, обитых велюром кресел. За столом секретаря сидел мужчина – китаец, совершенно лысый, более ста восьмидесяти сантиметров роста, с широкими плечами и мощной шеей. Он что-то энергично печатал на компьютере. Повернувшись к вошедшим, он улыбнулся, под тесноватым пиджаком явственно проступал револьвер в кобуре под мышкой.

Он сказал:

– Доброе утро.

Спенсер ответил на приветствие.

– Можно войти? – спросил провожатый Спенсера.

Лысый кивнул:

– Да, все в порядке.

Когда они подошли к двери, электрический замок щелкнул, открытый секретарем с помощью дистанционного управления.

Лысый опять вернулся к прерванному занятию. Его пальцы так и бегали по клавишам. Если он владеет револьвером так же искусно, как и компьютером, то с ним опасно иметь дело.

Выйдя из холла, они оказались в коридоре с белыми стенами и серым виниловым покрытием на полу. По обеим сторонам через открытые двери кабинетов без окон Спенсер видел мужчин и женщин – многие, но не все, были китайцами или вьетнамцами, они работали за письменными столами, компьютерами, у картотек, как и обычные служащие в обычном мире.

Дверь в конце коридора вела в кабинет Луиса Ли, и там Спенсера ждал очередной сюрприз. Пол из итальянского известняка. Великолепный персидский ковер в серых, сиреневых и зеленых тонах. Стены увешаны гобеленами. Французская мебель начала девятнадцатого века с тончайшей инкрустацией и позолотой. Книги в кожаных переплетах за стеклянными дверцами шкафов. Большая комната уютно освещена настольными лампами и торшерами, на некоторых – шелковые абажуры или плафоны из дутого цветного стекла. Спенсер был убежден, что все вещи подлинные.

– Мистер Ли, это мистер Грант, – сказал его спутник.

Человеку, вышедшему из-за искусно отделанного стола, было лет пятьдесят с небольшим, он был худощав, ста семидесяти сантиметров роста. Его густые иссиня-черные волосы начали седеть на висках. На нем были черные открытые туфли, темно-синие брюки с подтяжками, белая рубашка и галстук-бабочка синего цвета в мелкий красный горошек, а также очки в роговой оправе.

– Рад вас видеть, мистер Грант. – У него был приятный акцент, то ли европейский, то ли китайский. Рука была небольшая, но рукопожатие сильное.

– Спасибо, что согласились принять меня, – сказал Спенсер, чувствуя себя несколько сбитым с толку, как Алиса, ринувшаяся за кроликом и оказавшаяся в мягко освещенной шелковой норе.

У Ли были антрацитово-черные глаза. Он устремил на Спенсера взгляд, который словно проникал тому прямо под кожу, как скальпель.

Спутник Спенсера, которого он считал метрдотелем, теперь стоял сбоку от двери, держа руки за спиной. Он не вырос за это время, однако теперь он казался таким же крупным, как и лысый телохранитель.

Луис Ли пригласил Спенсера сесть в одно из кресел возле стола. Стоявший рядом торшер под шелковым абажуром отбрасывал пятна света синего, зеленого и красного оттенков.

Ли сел напротив Спенсера, держась очень прямо. В своих очках, подтяжках, галстуке-бабочке, с рядами книг за спиной он был больше похож на профессора-филолога в своем домашнем кабинете где-нибудь в домике неподалеку от Йеля или близ еще какого-нибудь престижного университета.

Он держался сдержанно, но дружелюбно.

– Так, значит, вы – друг мисс Кин? Может быть, вы учились вместе? В школе? В колледже?

– Нет, сэр. Я не так давно знаком с ней. Я познакомился с ней там, где она работает. Так что я ее недавний знакомый. Но она мне очень дорога, и… я очень боюсь, чтобы что-нибудь с ней не случилось.

– Почему вы решили, что с ней должно что-то случиться?

– Не знаю. Но я уверен, что вам известно о налете отряда специального назначения на ваш дом прошлой ночью; на тот, который она у вас снимала.

Ли помолчал с минуту. Затем сказал:

– Да, вчера вечером приходили и ко мне домой, после этого налета. Спрашивали о ней.

– Мистер Ли, те, кто приходил… кто они?

– Их было трое. Заявили, что они из ФБР.

– Что значит «заявили»?

– Они показали мне удостоверения, но говорили неправду.

Нахмурившись, Спенсер спросил:

– Почему вы так думаете?

– За свою жизнь я не раз сталкивался с ложью и предательством, – сказал Ли. В его словах не было озлобленности или горечи. – Так что у меня прекрасное чутье на вещи такого рода. – Спенсер не знал, предупреждение это или действительно только объяснение. Однако, как бы там ни было, он понимал, что перед ним не обычный предприниматель. – И если они не являются представителями правительственных органов…

– Да нет, я уверен, что они из правительственной организации, просто думаю, что они действуют под прикрытием ФБР.

– Да, но если они из другого учреждения, почему бы им не показать свои истинные удостоверения? – Ли пожал плечами. – Несчастные агенты, действующие без ведома своих организаций и надеющиеся конфисковать доход от торговли наркотиками в свой карман, например, имеют все основания действовать по подложным документам.

Спенсер знал, что такие вещи случаются.

– Но я не… я просто не могу поверить, что Валери была связана с торговлей наркотиками.

– Я убежден, что это не так. Если бы я сомневался, то не стал бы сдавать ей дом. Эти люди – мерзавцы: развращают детей, губят человеческие жизни. Кроме того, хотя мисс Кин и вносила плату за проживание наличными, она в деньгах не купалась. И она работала с утра до вечера.

– Так если это не мошенники из Агентства по борьбе с наркотиками, действующие в своих собственных корыстных интересах и набивающие карманы деньгами от продажи кокаина, и если они не агенты ФБР – то кто же они?

Луис Ли переменил позу, но сидел так же прямо, он чуть поднял голову, блики от разноцветного абажура падали на стекла его очков, отчего глаза его стали невидимыми.

– Иногда правительству – или какой-нибудь правительственной организации – надоедает играть по правилам. Имея в своем распоряжении колоссальные денежные средства и неэффективную систему учета, над которой бы посмеялся любой уважающий себя предприниматель, они получают возможность образовывать тайные учреждения для достижения целей, которых нельзя добиться с помощью легальных средств.

– Мистер Ли, а вы не начитались шпионских романов?

Ли чуть улыбнулся:

– Я ими не интересуюсь.

– Простите меня, сэр, но то, что вы говорите, похоже на бред.

– Я опираюсь на собственный опыт.

– Значит, у вас была более интересная жизнь, чем это может показаться с первого взгляда.

– Да, – сказал Ли, но не стал вдаваться в подробности. После некоторого молчания, глядя на Спенсера невидимыми из-за отражающих свет стекол глазами, он продолжил: – Чем больше правительство, тем больше вероятность того, что оно содержит подобные организации: и совсем небольшие, и другого рода. А у нас, мистер Грант, очень большое правительство.

– Да, но…

– Прямые и косвенные налоги заставляют простого гражданина работать с января до середины июля на содержание этого правительства. И только потом уже можно работать непосредственно на себя.

– Я тоже слышал об этих расчетах.

– Когда правительство так разрастается, оно наглеет.

Луис Ли не был похож на душевнобольного. В его голосе не было ни злобы, ни горечи. И хотя он окружил себя чрезвычайно изысканными и дорогими вещами, в нем чувствовалась простота, свойственная последователям дзэн-буддизма, а также типично азиатское философское отношение к жизни. Он был скорее прагматик, нежели борец за идею.

– И враги мисс Кин – мои враги тоже, мистер Грант.

– И мои.

– И однако я не собираюсь подставляться, как это делаете вы. Вчера вечером я не стал выражать сомнений в подлинности их удостоверений, когда они представились как агенты ФБР. Это было бы неразумно. Я не смог им помочь, но я очень старался . Вы меня понимаете?

Спенсер вздохнул и обмяк в своем кресле.

Ли подался вперед, его пронзительные черные глаза опять стали видимыми, поскольку на них не падал свет лампы. Он спросил:

– Это вы приходили в ее дом вчера вечером?

Спенсер удивился:

– Откуда вы знаете, что я там был?

– Они интересовались человеком, с которым она, возможно, живет. Ваш рост, вес. Можно спросить, что вы там делали?

– Она опоздала на работу. Я очень волновался. Я пошел к ней, чтобы посмотреть, не случилось ли чего.

– Вы тоже работаете в «Красной двери»?

– Нет. Я просто ждал ее там. – Больше он ничего говорить не хотел. Остальное было бы слишком трудно объяснить – да и как-то неловко. – А не знаете ли вы о Валери что-нибудь такое, что помогло бы ее найти?

– В сущности, ничего.

– Я только хочу помочь ей, мистер Ли.

– Я верю вам.

– Ну хорошо, сэр, тогда вы хотя бы поможете мне? Что было в ее заявлении о найме дома? Может быть, прежний адрес, место работы, данные о получении кредитов – хоть что-нибудь, что могло бы пригодиться.

Тот откинулся и, убрав руки с колен, положил их на ручки кресла.

– Не было никакого заявления.

– Хорошо, мистер Ли, но у вас немало домов, и я уверен, что тот, кто управляет вашей собственностью, наверняка получал какой-нибудь документ или заявление.

Луис Ли поднял брови, что для столь сдержанного человека было просто театральной мимикой.

– Так вы уже немало узнали обо мне. Очень хорошо. Да, но в случае с мисс Кин никакого заявления не было, поскольку мне ее рекомендовал кое-кто, работающий в «Красной двери», она тоже снимает у меня жилье.

Спенсер вспомнил красивую официантку-метиску.

– Это, случайно, не Рози?

– Случайно, да.

– Они с Валери подруги?

– Да. Я встретился с мисс Кин, и она мне понравилась. Мне она показалась порядочной девушкой. Больше мне ничего не надо было.

Спенсер сказал:

– Мне необходимо поговорить с Рози.

– Наверняка она будет сегодня вечером на работе.

– Я хочу поговорить с ней прямо сейчас. Отчасти из-за нашего с вами разговора, мистер Ли. У меня такое чувство, что за мной охотятся, и у меня мало времени.

– Думаю, что вы правы.

– Тогда мне нужны ее фамилия, сэр, и ее адрес.

Луис Ли молчал так долго, что Спенсер заволновался. Наконец он заговорил:

– Мистер Грант, я родился в Китае. Когда я был ребенком, нам пришлось бежать от коммунистов, и мы эмигрировали во Вьетнам, в Ханой, где в то время хозяйничали французы. Мы потеряли все, но это было лучше, чем оказаться среди десятков миллионов, уничтоженных Председателем Мао.

Хотя Спенсер и не был уверен, что история жизни этого человека имеет какое-то отношение к его делам, он чувствовал, что какая-то связь между ними есть и вскоре он поймет, в чем она заключается. Хотя мистер Ли был китайцем, но в нем не было ничего загадочного. В сущности, он был достаточно откровенен и прям, как любой житель Новой Англии.

– Китайцам нелегко приходилось во Вьетнаме. Жизнь была тяжелой. Однако французы обещали защитить нас от коммунистов. Они нас предали. Когда в 1954 году Вьетнам разделился на две части, я был еще совсем мальчиком. И нам опять пришлось бежать, мы уехали в Южный Вьетнам – и потеряли все.

– Понимаю.

– Нет. До вас начало кое-что доходить, но вы еще не понимаете. Через год началась гражданская война. В 1959-м моя сестра погибла на улице от выстрела снайпера. Три года спустя, через неделю после того, как Джон Кеннеди пообещал, что Соединенные Штаты помогут нам, от взрыва бомбы, подложенной в автобус террористами, погиб в Сайгоне мой отец.

Ли закрыл глаза и сжал руки. Казалось, он не вспоминает, а молится.

Спенсер ждал.

– В конце апреля 1975 года пал Сайгон, мне было тридцать, у меня было четверо детей и жена Мей. Моя мать была еще жива, и мы жили вместе с одним из моих трех братьев и его двумя детьми. Нас было десять человек в семье. А после шести месяцев террора погибли моя мать, брат, одна из моих племянниц и один из моих сыновей. Я не мог спасти их. Нас осталось шестеро… и мы решили бежать морем. С нами было еще тридцать два человека.

– «Люди на лодках», – произнес Спенсер сочувственно, поскольку он тоже знал, что значит оторваться от прошлого, от привычного уклада и броситься в плавание в страхе за свою жизнь, пытаясь выжить и спастись.

Не открывая глаз, таким тоном, будто он рассказывает о загородной прогулке, Ли продолжал:

– Однажды, когда штормило, на наше судно напали пираты. Это был военный катер вьетконговцев. То же самое, что пираты. Они убивали мужчин, насиловали и убивали женщин, забирали себе наши жалкие пожитки. Восемнадцать из тридцати восьми погибли, отражая их нападение. Одним из них был мой сын. Ему было десять лет. Его застрелили. Я ничего не мог сделать. Остальные спаслись, потому что погода ухудшилась, поднялись большие волны, и катер срочно ретировался. От пиратов нас спас шторм. Но сильными волнами двоих смыло за борт. И нас осталось восемнадцать человек. Когда погода улучшилась, наше судно, сильно потрепанное, с неработающим двигателем, без парусов и с неисправной рацией, оказалось посреди Южно-Китайского моря.

Спенсер не мог больше смотреть на его спокойно-каменное лицо. Но он и не мог отвести от него глаз.

– Мы дрейфовали шесть дней. Жара была невыносимой. Не было питьевой воды. Очень мало пищи. Прежде чем нас заметили с американского военного судна и спасли, умерли одна женщина и четыре ребенка. В том числе моя дочь – она умерла от жажды. Я не мог ее спасти. Я не мог никого спасти. Из десяти человек моих близких, переживших падение Сайгона, осталось лишь четверо. Моя жена, еще одна дочь – единственный мой ребенок, оставшийся в живых, – и моя племянница. И я.

– Очень вам сочувствую, – сказал Спенсер, но слова не могли выразить истинных чувств и прозвучали фальшиво.

Луис Ли открыл глаза.

– С этой развалюхи двадцать лет назад спасли еще девять человек. Они все, как и я, взяли себе американские имена и сегодня являются совладельцами этого ресторана, партнерами в других моих предприятиях. Я их всех считаю своей семьей. Мы, мистер Грант, держимся довольно замкнуто. Я – американец, потому что верю в американские идеалы. Я люблю эту страну, ее народ. Но я не люблю ее правительство. Я не могу любить то, чему я не доверяю, и я никогда и нигде не буду доверять правительству. Вас это не шокирует?

– Нет. Это можно понять. Но это все очень печально.

– Как отдельные личности, как соседи, члены одного коллектива, – сказал Ли, – представители всех рас и политических убеждений обычно очень симпатичные, приятные, добрые люди. Но, объединившись или же попав в правительство, где в их руках сосредоточивается большая власть, некоторые становятся просто чудовищами, причем иногда даже имея самые благие намерения. Я не могу хорошо относиться к чудовищам. Но я всегда буду хорошо относиться к своей семье, своим соседям, людям моего круга.

– Думаю, это правильно.

– Рози, официантка из «Красной двери», не была среди тех, кто оказался с нами на судне. Однако ее мать – вьетнамка, а ее отец – американец, погибший там, так что она – одна из людей моего круга.

Спенсер настолько увлекся рассказом Луиса Ли, что совсем позабыл о своей просьбе, которая и вызвала все эти воспоминания. Ему хотелось как можно скорее поговорить с Рози. Ему было необходимо узнать ее фамилию и адрес.

– Нельзя вовлекать Рози в это дело еще больше, – сказал Ли. – Она рассказала этим лжефэбээровцам, что знает о мисс Кин очень мало, и я не хочу, чтобы вы что-либо выпытывали у нее.

– Я просто хочу задать ей несколько вопросов.

– Если эти люди увидят ее с вами, а в вас узнают того человека, что был прошлой ночью в доме, то они решат, что Рози с мисс Кин связывает нечто большее, чем общая работа, хотя, по правде, так оно и есть.

– Я буду очень осторожен, мистер Ли.

– Да. Только при этом условии я вам помогу.

Тихо отворилась дверь, Спенсер обернулся и увидел, что в комнату вернулся метрдотель, который привел его сюда. Он даже не слышал, как тот выходил.

– Она его помнит. Все в порядке, – сказал тот Луису Ли, подходя к Спенсеру и протягивая ему листок бумаги.

– В час дня, – сказал Луис, – Рози встретится с вами по этому адресу. Это не ее дом – вдруг за ее домом следят.

Быстрота, с которой было улажено это дело без единого слова между Ли и его человеком, показалась Спенсеру просто волшебной.

– За ней не будет слежки, – сказал Ли, вставая с кресла. – И убедитесь в том, что за вами тоже нет слежки.

Поднимаясь с места, Спенсер сказал:

– Мистер Ли, вы и ваша семья…

– Да?

– Меня это просто потрясло.

Луис Ли слегка поклонился. Затем, направляясь к своему рабочему креслу, произнес:

– И еще одно, мистер Грант. – Когда Ли выдвинул ящик стола, у Спенсера возникло нелепое предчувствие, что этот спокойный, тихий, безобидный господин собирается вытащить револьвер с глушителем и пристрелить его на месте. Что только не придет в голову, когда за тобой гонятся! Ли вынул что-то похожее на медальон из нефрита на золотой цепочке. – Иногда я дарю его тем, кому он может понадобиться.

Боясь, как бы эти двое не услышали, как бешено колотится его сердце, Спенсер подошел к Ли и взял подарок.

Он был сантиметров пять в диаметре. С одной стороны была вырезана голова дракона. С другой – стилизованное изображение фазана.

– Это слишком дорогая вещь, чтобы…

– Это всего лишь мыльный камень. Фазаны и драконы, мистер Грант. Вам нужна их сила. Благополучие и долгая жизнь.

Держа медальон на ладони, Спенсер спросил:

– Это талисман?

– Да, и очень эффективный, – сказал Ли. – Вы видели Кван Инь, когда вошли в ресторан?

– Не понял?

– Деревянную статую около входной двери.

– Да, видел. Женщина с добрым лицом.

– В ней живет добрый дух и не позволяет врагам переступить мой порог. – Ли говорил с той же серьезностью, с какой повествовал о своих мытарствах. – Особенно она оберегает от завистливых людей, а зависть среди самых опасных чувств занимает второе место после жалости к себе.

– И прожив такую жизнь, после всего, что выпало на вашу долю, вы еще верите в это?

– Мы должны во что-то верить, мистер Грант.

Они обменялись рукопожатиями и простились.

Спенсер пошел за своим проводником, держа в руке записку с адресом и медальон.

В лифте, вспоминая короткий обмен репликами между своим сопровождающим и лысым телохранителем, когда они только вошли в приемную, Спенсер спросил:

– Когда мы ехали вниз, вы проверили, нет ли у меня оружия?

Вопрос вызвал у того улыбку, однако он не ответил.

Чуть позже, подойдя к входной двери, Спенсер остановился, чтобы как следует разглядеть Кван Инь.

– Он действительно думает, значит, так оно и есть, – сказал его сопровождающий. – Мистер Ли – великий человек.

Спенсер посмотрел на него:

– Вы были на том судне?

– Мне было всего восемь. Это моя мать умерла от жажды за день до нашего спасения.

– Он говорил, что никого не смог спасти.

– Он спас нас всех, – сказал тот, отворяя дверь.

Выйдя на улицу, ослепленный ярким солнечным светом и оглушенный шумом проносящихся мимо машин и пролетающего над головой самолета, Спенсер словно неожиданно проснулся от какого-то странного сна. Или же наоборот – заснул и видел сон.

За все то время, что он пробыл в ресторане и прилегающих к нему помещениях, никто ни разу не взглянул на его шрам.

Он повернулся и посмотрел внутрь ресторана через стеклянную дверь.

Человек, чья мать погибла от жажды в Южно-Китайском море, стоял среди столов и опять скручивал салфетки в причудливые остроконечные пирамиды.

* * *

Дактилоскопическая лаборатория, где молодой ассистент Дэвид Дэвис поджидал Роя Миро, занимала одно из помещений дактилоскопического отдела. Здесь находилось большое количество компьютеров для обработки изображений, мониторы с высокой разрешающей способностью и еще более экзотические приборы.

Дэвис готовился к тому, чтобы проявить незаметные глазу отпечатки пальцев на окне в ванной Валери Кин, аккуратно вынутом из стены дома. Оно лежало на мраморном столике лаборатории – вся рама целиком и нетронутое стекло, даже рояльные петли казались в полном порядке.

– Это очень важное дело, – сказал Рой, подходя к столу.

– Ну разумеется, у нас все дела очень важные, – сказал Дэвис.

– Да, но это дело особой важности. И к тому же очень срочное.

Рою Дэвис не нравился, и не только потому, что у него было дурацкое имя, а потому, что его раздражали его увлеченность и суматошность. Длинный, тощий, похожий на журавля, с жесткими, как проволока, светлыми волосами, Дэвид не просто входил в помещение, но врывался, влетал, вбегал. Вместо того чтобы просто повернуться, он вращался . Вместо того чтобы просто показать на что-то, он тыкал пальцем. Рою Миро, всегда избегавшему крайностей в одежде или поведении, Дэвид казался ужасно неестественным.

Его помощник – Рой только знал, что его зовут Верц, – был бледным типом, носившим свой белый лабораторный халат, как робкий новичок-семинарист рясу. Если он не сновал по лаборатории, выполняя поручения Дэвиса, то вечно суетился вокруг своего начальника, глядя на него с нескрываемым восхищением. Роя просто тошнило от него.

– На этой форточке ничего нет, – сказал Дэвид, рисуя ручкой в воздухе огромный ноль. – Ноль! Ни граммулечки. Дерьмо. Эта форточка – просто кусок дерьма ! Здесь вообще нет ни сантиметра гладкой поверхности.

– Очень плохо, – сказал Рой.

– Очень плохо? – произнес Дэвид, глаза его расширились, как будто Рой на новость о покушении на папу римского отреагировал лишь пожатием плеч и усмешкой. – Похоже, что эта дрянь специально придумана для воров и грабителей – просто оборудована для мафии, ей-богу.

Верц тоже пробормотал:

– Ей-богу.

– Так давайте займемся окном, – нетерпеливо произнес Рой.

– Да, мы возлагаем на окно большие надежды, – сказал Дэвис, мотая головой вверх-вниз, как попугай, слушающий джаз. – Лаковая поверхность. Несколько раз рама была покрыта темно-желтым лаком, чтобы дерево не портилось от влажности ванной. Очень гладкая поверхность. – Дэвис просиял, глядя на маленькое окошко, лежащее на мраморном столике. – И если на нем что-то есть, то мы это найдем.

– Чем раньше, тем лучше, – подчеркнул Рой.

В одном из углов комнаты под вытяжным шкафом стоял пустой аквариум литров на десять. Верц, надев хирургические резиновые перчатки, взял окошко за боковые поверхности и понес его к аквариуму. Более мелкие предметы обычно подвешивались на проволоку с помощью специальных зажимов. Но окно было слишком тяжелым и громоздким для этого, так что Верц поставил его в аквариум под углом, прислонив к одной из стеклянных стенок. Оно еле-еле вошло.

Дэвис положил в чашку Петри три ватных тампона и поставил ее на дно резервуара. С помощью пипетки он нанес на вату несколько капель метилового эфира. Другой пипеткой он накапал такое же количество раствора гидрата окиси натрия.

Тотчас же в аквариуме появились пары цианистого акрилата, которые устремились вверх, к вентиляционному отверстию.

Скрытые отпечатки, оставленные небольшим количеством выделений – жира, пота, грязи, – не видимые простому глазу, обычно проявляются под воздействием одного из следующих веществ: порошка, йода, раствора нитрата серебра или же паров цианистого акрилата, с помощью которого достигаются лучшие результаты на непористых материалах, вроде стекла, металла, пластика и лаковых покрытий. Пары моментально конденсируются в плотную смолоподобную массу на всей поверхности, однако сильнее всего на остатках жира, повторяя рисунок отпечатка.

Процесс занял чуть больше тридцати минут. Если бы оставили окно в аквариуме на более длительное время, мог образоваться слишком плотный слой смолы, скроющий отпечатки пальцев. Дэвис решил, что ему понадобится сорок минут, и оставил Верца следить за процессом.

Рой с трудом пережил эти сорок минут, поскольку Дэвид Дэвис – волшебник в области техники – настоял на том, что покажет гостю новое, ультрасовременное оборудование своей лаборатории. Отчаянно жестикулируя, не умолкая ни на минуту, сверкая маленькими блестящими, как у птицы, глазками, он подробнейшим образом рассказывал Рою о работе каждого прибора, всех его узлов.

К тому времени, как Верц объявил, что окно из резервуара вынуто, Рой уже устал демонстрировать внимание к болтовне Дэвиса. Он с тоской представил спальню Беттонфилдов вчера вечером: как он держал руку милой Пенелопы, как слушал «Битлз». Ему было так хорошо.

Насколько же с мертвыми приятней иметь дело, чем с живыми.

Верц подвел их к фотографическому столику, на котором лежало окно из ванной. На штативе, установленном над столом, был укреплен «Полароид С-5», чтобы сделать снимки отпечатков пальцев крупным планом.

Окно лежало к объективу внутренней стороной – таинственный незнакомец мог коснуться ее, убегая из дома. С внешней же стороны все следы были, разумеется, смыты дождем.

Хотя идеальным фоном считался черный, деревянная лакированная рама была достаточно темной, чтобы на ней проявились белые узоры от скопления цианистого акрилата. Однако при тщательном рассмотрении они ничего не заметили ни на раме, ни на стекле.

Верц выключил верхний свет, и в лаборатории стало темно, только через закрытые жалюзи проникал дневной свет. Его бледное лицо, казалось, фосфоресцировало в темноте, как какая-то тварь морских глубин.

– Возможно, мы сумеем что-нибудь увидеть при боковом освещении, – сказал Дэвид.

На гибком штативе была прикреплена галогеновая лампа с коническим абажуром. Дэвис включил ее, снял со штатива и стал медленно водить ею над окном, всячески поворачивая лампу под самыми разными углами.

– Ничего, – с досадой произнес Рой.

– Давай-ка посмотрим стекло, – сказал Дэвис, продолжая водить лампой в разных направлениях, с той же тщательностью изучая и стекло.

Ничего.

– Магнетический порошок, – сказал Дэвис. – Он поможет.

Верц опять включил яркий верхний свет. Он подошел к шкафчику и вернулся, держа в руках баночку с магнитным порошком и специальным аппликатором, называемым «магнитной кистью». Рою приходилось видеть, как она действует.

Ручейки черного порошка лучами расходились от этой кисточки и прилипали там, где были хоть какие-то следы жира, а излишки порошка удалялись затем магнитной кисточкой. Преимущество магнитного порошка заключалось в том, что на изучаемой поверхности не оставалось лишнего материала.

Верц покрыл порошком каждый сантиметр рамы и стекла. Никаких отпечатков.

– Ага, значит, так! – воскликнул Дэвис, потирая руки с длинными пальцами, дергая головой, с явным удовольствием принимая вызов. – Ничего, мы еще поборемся. Черт подери! Это делает работу еще интереснее.

– Если все легко получается, то никакого интереса. Легкая работа – работа для придурков, – с улыбкой проговорил Верц, явно повторяя одно из своих любимых выражений.

– Вот именно! – отозвался Дэвис. – Ты прав, юный друг Верц. А мы с тобой не придурки!

Казалось, трудность работы еще больше взвинчивала его.

Рой выразительно посмотрел на часы.

Пока Верц убирал на место порошок и кисточку, Дэвис натянул на руки перчатки из латекса и осторожно перенес окно в соседнюю комнату, чуть поменьше главной лаборатории. Он поставил его в металлическую раковину и, схватив одну из двух пластиковых бутылочек, стоявших на соседнем столике, полил жидкостью рамы и стекло.

– Метиловый раствор родамина-6, – объяснил Дэвис с таким видом, как будто Рой знал, что это за вещество, или даже хранил его в своем домашнем холодильнике.

Тут в комнату вошел Верц и сказал:

– А я знал одну по имени Родамин, и она жила в квартире 6, на моей же площадке.

– Она так же пахла? – спросил Дэвис.

– У нее был более резкий запах, – сказал Верц, и они с Дэвисом расхохотались.

Тупой юмор. Рой не видел в этой шутке ничего смешного. Он не мог дождаться, когда они закончат.

Затем Дэвис взял вторую бутылку со словами:

– Чистый метанол. Смывает излишки родамина.

– Родамин частенько была невоздержанна, так что ее невозможно было смыть неделями, – сказал Верц, и они снова расхохотались.

Иногда Рой просто ненавидел свою работу.

Верц включил в сеть лазерный генератор с водяным охлаждением, стоявший около стены. Затем стал крутить какие-то ручки.

Дэвис поднес окно к столику для лазерного обследования.

Убедившись, что аппарат готов к работе, Верц раздал им специальные темные очки. Дэвис выключил яркий верхний свет. Теперь единственным освещением был тоненький лучик, проникающий из-под закрытой двери соседней лаборатории.

Надев очки, Рой приблизился к столику и встал рядом с другими двумя.

Дэвис включил лазер. Когда таинственнный, пугающий луч упал на нижнюю часть рамы, сразу появился отпечаток, нарисованный родамином, – странный светящийся изгиб.

– Вот ты где, гад! – воскликнул Дэвис.

– Ну, его мог оставить кто угодно, – сказал Рой. – Мы посмотрим.

Верц сказал:

– Похоже на отпечаток большого.

Луч стал двигаться. На ручке, на задвижке, в центре нижней части рамы волшебным образом появились отпечатки пальцев. Целая куча. Некоторые – лишь фрагментарно, некоторые были смазаны, некоторые отпечатались полностью и были смазаны, некоторые отпечатались полностью и были хорошо различимы.

– Если бы я был из тех, что любят заключать пари, – сказал Дэвис, – я бы поспорил на что угодно, что это окно недавно помыли, хорошенько протерли тряпочкой, поэтому так легко разглядеть отпечатки. Могу поклясться, что все эти отпечатки принадлежат одному человеку и появились здесь одновременно, они оставлены прошлой ночью вашим незнакомцем. Их было нелегко разглядеть, потому что на кончиках его пальцев почти не было жировых выделений.

– Ну да, конечно, он же бродил под дождем, – взволнованно произнес Верц.

Дэвис сказал:

– А возможно, он вытер чем-нибудь руки, когда вошел в дом.

– На кончиках пальцев нет сальных желез. – Верц чувствовал себя обязанным просветить Роя. – Кончики пальцев могут покрыться жировыми выделениями, если трогать свои волосы, лицо, другие части тела. Похоже, что люди постоянно трогают себя.

– Эй, эй, поосторожнее, – с притворным возмущением произнес Дэвис, – пожалуйста, здесь – никаких глупостей, мой юный коллега Верц.

Они оба расхохотались.

От давивших темных очков у Роя заболел нос. У него начиналась головная боль.

Под мерцающим лучом лазера появился еще один отпечаток.

Сама мать Тереза, даже принявшая мощные поддерживающие препараты, сошла бы с ума в компании Дэвида Дэвиса и этого типа Верца. Тем не менее Рой чувствовал, как поднимается его настроение при появлении каждого нового отпечатка.

Таинственному незнакомцу теперь недолго оставаться таинственным.