15 августа
Писательница Ингела Дюва первой осмелилась приблизиться к дереву и поняла, что человек мертв. Это произошло около половины двенадцатого пополудни. Тело распространяло невыносимый запах, вокруг него роились мухи и другие насекомые.
Ингела лукавила, когда говорила позже, что открывшееся ей зрелище было по-своему трогательным и даже внушало почтение. Как видно, малыша хорошо пронесло в последние часы жизни, и он сидел в луже рвоты и кала. Желудок Ингелы чуть не вывернуло наизнанку от омерзения и ужаса, потому что в голову сама собой закралась мысль о собственной смерти.
То же касалось и полиции. Сандра Линдваль и Самир Эман, прибывшие на место происшествия спустя четверть часа после звонка Ингелы, не нашли оснований для возбуждения уголовного дела.
Они сфотографировали труп и обыскали парк до самого спуска к Цинкенс-вег, где лежала наполовину выпитая бутылка с чем-то похожим на мелкий гравий на дне. Полицейские тщательно осмотрели голову и грудь покойного и, не обнаружив следов насилия, после короткого совещания с начальством, решили не устанавливать оцепление.
В ожидании медиков прошлись по карманам окончательно потерявшего форму некогда голубого пуховика. Там обнаружилось много вощеной бумаги, в какую заворачивают сосиски в уличных кафе, несколько монет, двадцатикроновая купюра, кассовый чек из магазина канцтоваров на Хорнсгатан – и ни малейшего намека на личность покойного.
Утешало, что недостатка в особых приметах не было, поэтому опознание не представлялось делом безнадежным, но и здесь полицию ждало разочарование. Труп вскрыли в отделении судмедэкспертизы в Сольне, отпечатки пальцев и рентгеновские снимки зубов пробили по базам – ни единого совпадения. Наконец данные передали в Национальный центр судебной экспертизы, где доктору Фредрике Нюман первой пришло в голову проверить телефонные номера, записанные на бумажке, найденной в кармане брюк мертвеца. Один из них принадлежал журналисту Микаэлю Блумквисту, и это насторожило доктора Нюман, но не более того.
Лишь спустя несколько часов, уже вечером, после громкой ссоры с дочерью-подростком, Фредрика Нюман снова вспомнила о безымянном покойнике из парка. Только за последний год она вскрыла три неопознанных тела, и каждый случай повергал ее в состояние глубокой депрессии.
Доктору Нюман было сорок девять лет. Она в одиночку растила двоих детей, мучилась болями в спине, бессонницей и осознанием бессмысленности жизни.
В тот вечер, сама не зная зачем, она позвонила Микаэлю Блумквисту.
Когда мобильник завибрировал, Микаэль, в льняных брюках и мятой джинсовой рубашке, прогуливался по Хорнсгатан в направлении Шлюза и Гамла Стана. Увидев незнакомый номер, он отклонил вызов. Побродил еще немного по окрестным переулкам, устроился за столиком уличного кафе на Эстерлонггатан и заказал «Гиннесс».
Времени было семь вечера, но жара все еще держалась. Со стороны Шеппсхольмена слышались смех и аплодисменты. Глядя в голубое небо и чувствуя на лице освежающий морской ветерок, Микаэль почти поверил, что жизнь не такая уж глупая шутка. И все-таки убедить себя в этом до конца ему не удалось, даже после двух кружек пива. Блумквист расплатился и решил было вернуться домой, к работе, детективам или какому-нибудь телесериалу, как вдруг передумал – и, сам не заметив как, очутился на пути к Фискаргатан, где в доме номер 9 жила Лисбет Саландер.
Собственно, Микаэль не особенно надеялся застать ее дома. После смерти своего старого опекуна Хольгера Пальмгрена Лисбет отправилась путешествовать по Европе и далеко не всегда отвечала на звонки и эсэмэски. Тем не менее он решил попытать счастья и пошел по поднимающейся от площади лестнице. Стена дома напротив была покрыта граффити. У Микаэля не было времени его разглядывать, но сюрреалистическая картинка поневоле привлекла внимание. Особенно бросился в глаза маленький веселый человечек в брюках в шотландскую клетку, стоявший босиком на крыше зеленого вагона метро.
Блумквист набрал код на двери и вошел в подъезд. В лифте посмотрелся в зеркало. Все такая же бледная кожа, запавшие глаза – непохоже, чтобы это солнечное лето что-нибудь изменило в его жизни. Весь июль Микаэль только и думал, что о крахе фондового рынка. Та еще история, и кризис был вызван не только неоправданным взвинчиванием ставок, но и хакерскими атаками, и намеренной дезинформацией. Едва ли не каждый более-менее заметный журналист так или иначе отметился в этом деле. Но даже если Блумквисту и удалось что-то нарыть – к примеру, выяснить, какая из фабрик троллей[2]Троллинг – форма социальной провокации или издевательства в сетевом общении, использующаяся как персонифицированными участниками, заинтересованными в большей узнаваемости, публичности, эпатаже, так и анонимными пользователями без возможности их идентификации. Методы троллей – провокация и подстрекательство, сознательный обман, клевета, возбуждение ссор и раздоров, призыв к неблаговидным действиям. в России распространяла самую опасную ложь, – что-то подсказывало ему, что мир выстоял бы и без его, Блумквиста, вмешательства. Наверное, сейчас, как никогда, имело смысл взять отпуск, заняться спортом и… Эрикой, которая, похоже, решилась-таки на развод с Грегером.
Наконец лифт остановился. Открыв стеклянную дверь, укрепленную стальными прутьями, Блумквист вышел на лестничную площадку. Теперь он почти не сомневался, что напрягался напрасно. Лисбет, конечно, не было дома. Она уехала, наплевав на его чувства.
Но в следующий момент его охватило нешуточное беспокойство. Дверь в ее квартиру стояла нараспашку. Микаэлю вдруг вспомнились все ужасы этого лета и похищение Лисбет «гангстершей» Бенито и ее приспешниками, чудом не окончившееся плачевно[3]Об этом рассказывается в романе Д. Лагеркранца «Девушка, которая искала чужую тень».. Блумквист решительно шагнул через порог. В нос ударил запах краски и моющих средств.
– Привет! Эй…
Дальше он не пошел, потому что за спиной послышались тяжелые шаги. Кто-то, пыхтя, поднимался по лестнице. Обернувшись, Микаэль увидел двух крепких мужчин в голубых комбинезонах. Они втаскивали наверх какой-то тяжелый предмет и выглядели до такой степени озабоченными и серьезными, что Блумквист насторожился.
– Что это вы делаете? – спросил он.
– А вы как думаете? – отозвался один.
Что обо всем этом можно было подумать, в самом деле? Два грузчика пытались втащить в квартиру шикарный голубой диван. Но Лисбет, насколько Блумквист ее знал, не интересовалась дизайнерской мебелью. Вообще, обустройство жилья было последним, что занимало ее в жизни. Не успел Микаэль высказать свои соображения на этот счет, как из квартиры послышался голос. Лисбет – как показалось Блумквисту в первый момент. И он уже обрадовался, когда вдруг понял, что выдал желаемое за действительное. Даже отдаленно этот незнакомый женский голос не имел с Лисбет ничего общего.
– О, какой гость… Чему обязана такой честью?
На пороге квартиры стояла высокая чернокожая женщина чуть за сорок, в джинсах, элегантной серой блузе и с волосами, заплетенными в мелкие косички. Встретив насмешливый взгляд живых раскосых глаз, Блумквист смутился. Неужели они знакомы?
– Нет, нет… – пробормотал он. – Я всего лишь… ошибся этажом.
– Или не знали, что молодая дама продала квартиру?
Этого он не знал. Женщина улыбалась, отчего новость поразила его вдвойне неприятно. Блумквист даже испытал что-то вроде облегчения, когда дама отвернулась от него и стала следить, чтобы грузчики не поцарапали дверную раму.
В любом случае, чтобы переварить сказанное, требовалось время. И по меньшей мере еще одна кружка «Гиннесса».
Тут Блумквист заметил, что над почтовой щелью появилась новая табличка – «Линдер». Что за Линдер, черт ее возьми?
Он достал мобильник.
Как же, вот она… Кади Линдер, психолог. Микаэль судорожно вспоминал; собственно, его занимала скорее Лисбет, чем эта Кади. Она снова возникла в дверях, едва он успел собраться с мыслями. И теперь глядела скорее настороженно.
Глаза женщины блестели. От нее пахло духами. Она была стройной, с тонкими запястьями и четко обозначенными под блузой ключицами.
– Ну, теперь вы должны мне все рассказать. Так вы и в самом деле заблудились? – спросила она.
По ее улыбке Микаэль понял, что женщина видит его насквозь. Ему нужно было исчезнуть, и как можно скорее. Ничто не заставило бы Блумквиста открыть, что Лисбет жила здесь под вымышленным именем – вне зависимости от того, что уже было известно этой Кади.
– Тем не менее вы раздразнили мое любопытство.
Он рассмеялся, пытаясь обратить все в шутку.
– Неужели вы явились сюда не для того, чтобы следить за мной? – продолжала она. – Ну… если учесть, что квартиры здесь совсем не дешевые…
– Не беспокойтесь, – отозвался Блумквист. – Чтобы заинтересовать меня, вам нужно по меньшей мере подсунуть кому-нибудь в постель лошадиный труп.
– Не помню, чтобы когда-нибудь делала нечто подобное. – Она наморщила лоб. – Хотя…
– Ну вот и прекрасно! – воскликнул Микаэль с напускной легкостью. – В таком случае, всего хорошего.
Он медлил, потому что рассчитывал дождаться грузчиков, с тем чтобы задать им пару вопросов. Но Кади Линдер продолжала стоять, нервно теребя блузку и поправляя косички. И Блумквист вдруг понял, что вся ее самоуверенность – маска, за которой скрывается нечто совершенно противоположное.
– Вы ее знали? – спросил он.
– Кого?
– Девушку, которая здесь жила?
Она замотала головой.
– Н-нет… Не знаю даже, как ее зовут. Тем не менее она мне нравится.
– То есть? – не понял Блумквист.
– За эту квартиру шла настоящая война, несмотря на весь хаос на бирже. И у меня не было бы никаких шансов, но… «молодая дама» пожелала, чтобы здесь жила я, так сказал адвокат.
– Забавно.
– Еще бы…
– Вы, наверное, сделали что-нибудь такое, что понравилось «молодой даме»? – предположил Блумквист.
– У меня бывали разногласия с правительством, о которых я не стеснялась заявлять в прессе.
– Да, такое вполне могло ей понравиться.
– Думаю, здесь другое… Может, войдете? Угощу вас пивом по случаю новоселья… – Она снова замялась. – И вообще… я читала ваш репортаж о близнецах… Очень, очень захватывающе…
– Спасибо, – ответил Блумквист. – Приятно слышать, но мне надо идти.
Она кивнула, выдавила из себя что-то вроде «пока» и «всего хорошего». Остальное Микаэль помнил плохо. Он вышел из подъезда в летний вечер, не заметив ни воздушного шара, стоявшего в небе прямо над его головой, ни двух новых камер слежения над дверью.
И только на Урведерсгренд, почти у перекрестка с Гётгатан, замедлил шаг и почувствовал страшный упадок сил. Она съехала – всего-то… Собственно, он должен был приветствовать это решение, принятое Лисбет из соображений собственной безопасности. Но вместо этого у Блумквиста возникло чувство, будто ему только что влепили пощечину. Глупо, конечно…
Саландер – это Саландер, стоит ли обижаться? Могла бы намекнуть по крайней мере… Он хотел послать ей эсэмэску и достал было мобильник, но передумал. Пусть делает, что считает нужным.
На Хорнсгатан самые юные уже начали традиционный полуночный забег. Блумквист смотрел на родителей по обе стороны дороги. Их воодушевление оставалось за гранью его понимания. Не говоря о трудностях, которые оно создавало для пешеходов.
На Бельмансгатан мысли снова вышли из-под контроля, и Микаэль вспомнил последнюю встречу с Лисбет. Это было в ресторане «Кварнен», вечером после похорон Хольгера. Разговор за столом не клеился, это было понятно. Но одна фраза Лисбет запала Блумквисту в память.
– Что ты теперь намереваешься делать? – спросил он.
– Теперь я буду кошкой, – ответила Лисбет. – Надоело быть крысой.
Вот так.
Напрасно Блумквист пытался вытянуть у нее хоть какое-нибудь объяснение. Лисбет была в черном костюме – ни дать ни взять озлобленный мальчишка, которого заставили вырядиться на свадьбу. И случилось-то все в начале июля, а кажется, так давно…
Блумквисту не хотелось больше об этом думать. Дома он сел на диван и не успел налить себе «Пилснер Урквел», как зазвонил мобильник.
Это была патологоанатом Фредрика Нюман.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления