Онлайн чтение книги Девушка с Легар-стрит The Girl On Legare Street
Глава 2

Когда я наконец добралась до офиса «Бюро недвижимости Гендерсона» на Брод-стрит, я почти окоченела. Рывком открыв дверь – мой гнев еще не до конца остыл от холода, – я дала ей с грохотом захлопнуться у меня за спиной.

– Черт! – Наша секретарша, Нэнси Флаэрти, стояла с телефонной гарнитурой на голове. Одна ее рука лежала на бедре, в другой она сжимала клюшку для гольфа. По всей видимости, пропустив удар из-за моего шумного появления, она хмуро посмотрела на меня.

– Извини, что помешала твоей тренировке, Нэнси. В следующий раз я буду осторожнее, – пообещала я, проходя мимо нее, чтобы взять со стойки вешалку. Похоже, мой сарказм не достиг цели. Нэнси была уверена, что все разделяют ее мнение о том, что гольф непременно заменит бейсбол в роли главного национального спорта, и поэтому понимают, что ее стремление к совершенству в этой игре имеет безусловный приоритет над всем остальным. Включая ее работу. – Есть для меня сообщения?

Она даже не подняла голову, ибо все ее внимание было сконцентрировано на новом ударе.

– Только твои девять часов. Они немного опаздывают и будут здесь в девять тридцать.

Я расправила на вешалке плечи моего пальто и застегнула его спереди, чтобы оно висело ровно.

– Отлично, спасибо.

Я направилась было в свой кабинет, но затем вернулась и встала перед Нэнси. Ее клюшка тотчас застыла в воздухе, а она сама посмотрела на меня.

– Еще кое-что. Если Джек Тренхольм позвонит, меня здесь нет. Я не хочу говорить с ним. Никогда.

– Опять? – спросила она, опуская клюшку и вновь глядя на мяч.

– Не поняла?

– Все ясно. Тебя здесь нет, если он вдруг позвонит или зайдет. Поняла.

Я уже направилась к себе, но она окликнула меня:

– И тебя все еще нет, если позвонит твоя мать.

– Именно. Но если она позвонит и скажет, что ей нужен риелтор, соедини ее с Джимми.

На этот раз Нэнси опустила клюшку и повернулась ко мне:

– Мелани, это некрасиво.

– По отношению к Джимми или к моей матери?

Нэнси покачала головой:

– Ты же знаешь, что после того ужасного инцидента в театре на Док-стрит он вновь принимает лекарства.

– Это было до или после того, как он выкрасил свое голое тело в пурпурно-оранжевый цвет и выбежал на поле на последнем матче Клемсон против Университета Южной Каролины?

– После. Он хороший парень, но я думаю, что ему нужно направить свою энергию в более продуктивное русло. – Нэнси покачала головой. – И хотя ему неким чудом удается быть отличным риелтором, я не думаю, что он готов или в достаточной мере квалифицирован, чтобы прямо сейчас вращаться в приличном обществе.

– Знаю. Именно поэтому я и подумала, что он и моя мать отлично поладят. – Я не стала ждать ответа и поспешила вернуться в свой кабинет. Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней и глубоко вздохнула.

Оставшись наконец одна, я постепенно осознала весь смысл того, что только что произошло в кафе. Подойдя к своему рабочему месту, я буквально рухнула в кресло и, чтобы успокоиться, вцепилась в край стола. Тридцать три года, сказала я себе. Прошло тридцать три года с того момента, когда я в последний раз видела мою мать, и вот неожиданно, в нормальный во всех остальных отношениях день, она вновь появилась в моей жизни.

Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Мне хотелось полностью стереть из памяти этот эпизод – то, как она выглядела и как звучал ее голос. Но ее последние слова продолжали крутиться в моей голове, словно оторвавшийся от ветки и подхваченный ветром листок, который не знает, куда ему упасть. Мы не такие, какими кажемся. Конечно, я слышала эти слова и раньше. Недавно даже по телефону точно такие же слова были сказаны мне женщиной, которая была мертва более трех десятилетий.

На моем столе зазвонил телефон. Я тотчас вздрогнула и, вспомнив, где я нахожусь, подняла на третьем звонке трубку.

– Мелани, у меня на первой линии есть потенциальный клиент. Специально для тебя.

– Кто это? – спросила я. Я была готова поговорить с кем угодно о чем угодно, кроме снов, матерей или телефонных звонков от мертвых.

– Ее зовут Ребекка Эджертон. Говорит, что она давняя знакомая Джека. Но только ты не слишком переживай, – поспешила добавить Нэнси. – Я не думаю, что она в курсе, что вы с ним не разговариваете. В очередной раз.

Я тяжело вздохнула в телефон:

– Хорошо. Соединяй. Кто знает, вдруг она мне понравится.

В трубке раздался щелчок, а за ним – мягкий женский голос с явными переливами чарльстонского говора.

– Алло! Это Мелани Миддлтон?

– Да, это она, – сказала я, размышляя о том, откуда она знает Джека.

– Я репортер из «Пост энд курир». Обычно я не звоню моим потенциальным источникам с бухты-барахты, но наш общий друг Джек Тренхольм сказал, что вы не обидитесь.

Я недоуменно выгнула бровь:

– Неужели? То есть дело не касается недвижимости?

– Нет. Не совсем. Просто я пишу статью о знаменитых чарльстонцах, живших в последние пятьдесят лет, и хотела бы задать вам несколько вопросов о Джинетт Приоло Миддлтон. О вашей матери.

Я была слишком ошарашена, чтобы сразу бросить трубку. Вместо этого я лишь промолчала.

– Первым делом хочу заступиться за Джека. Он предупредил меня, что вы и ваша мать в течение нескольких лет не общались и что, возможно, вы не готовы ответить на все мои вопросы. Но потом Джек посоветовал мне упомянуть о том, сколько людей читают нашу газету, и что, прочитав о том, что вы дочь известной оперной певицы, они заинтересуются и вы получите много новых клиентов.

Мои щеки вспыхнули румянцем: как же точно этот поганец Джек умеет читать мои мысли! Моя карьера уже давно была для меня приоритетом номер один. Но он был не прав насчет одной вещи.

– Продолжайте, – выдавила я.

– Хотя моя история будет о вашей матери, я подумала, что, если сначала узнаю ваш взгляд на эту историю, это может стать откровением для читателей. Я имею в виду, она ведь всемирно известная оперная дива. Но какой ценой она добилась славы? Насколько мне известно, она бросила вас, когда вы были еще ребенком, чтобы посвятить себя сценической карьере. Это наверняка оставило след в вашей душе.

Мы не такие, какими кажемся . Я сглотнула. Спокойствие давалось мне с великим трудом.

– Она ушла вовсе не из-за этого.

Возникла короткая пауза.

– В самом деле? А мне говорили, что именно поэтому. Тогда почему же тогда она ушла?

Я вспомнила дни после смерти моей бабушки Приоло – та упала с лестницы в своем доме на Легар-стрит, вспомнила, как над домом и садом опустилась тьма, полностью заглушив все летние звуки, как будто мы внезапно погрузились под воду.

А потом я вспомнила, как моя мать укладывала меня спать, и когда она склонилась надо мной, ее горячие слезы упали мне на лоб. Она сказала мне, что есть вещи, которые мне сложно понять по причине моего юного возраста, и что я слишком слаба, чтобы бороться, и что иногда люди вынуждены делать единственно правильные вещи, даже если при этом им приходится расставаться с теми, кого они любят больше всего на свете. Я хорошо помнила приглушенные голоса людей, которых там не было.

Я помнила их, потому что тогда я слышала их в последний раз. Затем мама сказала, что любит меня, и, пожелав мне спокойной ночи, поцеловала. Я тотчас уснула, а когда проснулась утром, то увидела в моей комнате отца. Он собирал мои вещи. Он сказал мне, что мама ушла и что теперь я буду жить с ним на военной базе в Японии.

Я усилием воли заставила себя вернуться в настоящее.

– Я не знаю, – промямлила я. – Спросите это лучше у нее самой.

Я собралась было положить трубку, но Ребекка заговорила снова:

– Вообще-то, я уже спрашивала. И она посоветовала мне спросить вашу бабушку по материнской линии, Сару Маниго Приоло. Но из архивных данных явствует, что она умерла в тысяча девятьсот семьдесят пятом году. Это правда?

Я молчала, не зная, что ей ответить, и наконец решила сказать правду:

– Да, это правда. Моя бабушка умерла, когда мне было семь лет.

– Тогда почему ваша мама предложила мне…

– До свидания, мисс Эджертон. Извините, но я ничем не могу вам помочь.

* * *

Я положила трубку, но еще долго не выпускала ее из руки, размышляя о том, почему после стольких лет моя мать решила вернуться и почему она приплела к этому мою бабушку.

Несмотря на продуктивную встречу с моими новыми клиентами и два встречных предложения по домам к югу от Брод-стрит и на острове Даниэль, соответственно я возвращалась домой явно не в духе. Но стоило мне заехать в старинный каретный сарай за моим домом на Трэдд-стрит, теперь превращенный в гараж, как меня охватило безмятежное спокойствие.

Хотя я ни за что не признавалась бы в этом, но грандиозная работа по восстановлению старого дома подарила мне великое чувство гордости и самоуважения. Поскольку я достигла этой стадии в известной мере случайно и лишь благодаря упорству моих друзей, поставивших перед собой цель сохранить этот памятник истории, я не торопилась признаться им, что мне нравится этот особняк и что я чувствую себя в нем как дома. И что я с нетерпением жду следующего проекта.

Увидев рядом с бордюром ярко-зеленый «Фольксваген»-«жук» Софи, я невольно улыбнулась. Преподаватель чарльстонского колледжа, читающая курс исторической реставрации, Софи Уоллен была не только моей лучшей подругой, но и моей правой рукой в реставрационных работах, что полным ходом шли в моем доме. Улыбка слегка померкла, когда я поняла: Софи была не только моей правой рукой, но и моей совестью. Она бы точно выведала у меня – если Джек уже не сказал ей – подробности моего разговора с матерью этим утром, а потом выговорила бы мне за то, что я не предложила матери пожить у меня, пока я буду заниматься покупкой дома на Легар-стрит.

Вздохнув, я прошла через садовые ворота и по ступенькам поднялась к входной двери чарльстонского особняка. Из полукруглого окна над дверью на пол веранды лился маслянистый свет, отчего казалось, что кто-то расстелил перед ней теплый коврик. Я даже не успела достать из сумочки ключ, когда дверь распахнулась и на пороге возникла Софи. Ее пересыпанные чешуйками высохших белил непокорные волосы, казалось, кружили вокруг ее головы, словно рой диких пчел.

– Ты дома. Как раз вовремя!

Она распахнула дверь шире, и Генерал Ли с веселым лаем устремился ко мне. Бросив портфель и сумочку, я подхватила его на руки, не желая признавать, что этот маленький меховой комок нравился мне все больше и больше – так же как и дом. Что ни говори, а приятно жить под одной крышей с мужчиной, который всегда рад тебя видеть, никогда не спорит, оставляет сиденье унитаза опущенным и может по ночам согреть тебя в постели.

В свои без малого сорок лет я уже почти смирилась с одинокой жизнью и воспринимала присутствие в ней собаки как вполне приемлемый компромисс.

Софи чихнула.

– Извини, чтобы избежать аллергической реакции, я держала его в другой комнате. Впрочем, все не так плохо.

И словно для большей убедительности чихнула еще раз.

– Давай я отнесу его на кухню к миссис Хулихан. Она всегда припасает для него суповую косточку.

Пройдя в дальнюю часть дома, я толкнула кухонную дверь, сдала на хранение Генерала Ли, поздоровалась с моей домработницей, также доставшейся мне в наследство от бывшего владельца дома, и вернулась к Софи.

Та промокала слезящиеся глаза подолом «вареной» футболки, надетой навыпуск на пеструю, длинную юбку, подол которой доходил ей до самых сандалий-«биркенстоков». Мне нравилась Софи, я многое в ней ценила, но чувство стиля совершенно не входило в список ее добродетелей. Я протянула руку и сняла с ее волос чешуйку краски.

– Что это? – спросил я, держа ее двумя пальцами.

– Советую тебе подняться в гостиную второго этажа. Ты вряд ли ее узнаешь. Я соскребла с потолочных карнизов слои краски, накопившиеся за сто лет, и как будто открыла для себя рай.

Я пару раз моргнула, безуспешно пытаясь приравнять потолочные карнизы к раю.

– Отлично, – в конце концов сказала я. – Что у нас дальше на повестке дня?

– Полы во всем доме. Их придется ошкурить вручную, что займет некоторое время, но я не желаю видеть, как машина будет снимать с этих прекрасных полов древесную крошку.

Я отвела взгляд, притворившись, будто изучаю изящную балюстраду из красного дерева, которую я ошкурила собственноручно. Мне тотчас вспомнилась ломота в пояснице, которая потом напоминала о себе еще несколько недель. В ходе реставрационных работ я – дабы сохранить в целости и сохранности собственное тело, руки и ноги – за спиной Софи тайком проносила в дом шлифовальные машинки, тепловые пушки и множество других современных устройств. Очень хотелось бы, чтобы к концу реставрации крепко стоял не только дом, но и я тоже осталась живой и здоровой.

– Делай, как знаешь, лишь бы все шло на пользу, – уклончиво сказала я, подавшись вперед, чтобы разглядеть воображаемое грязное пятно.

– Угу, – ответила она, высморкавшись в бумажный носовой платок, который потом сунула обратно в карман своей ужасной юбки, и прошествовала мимо меня к главной лестнице. Я поплелась за ней следом.

– Как там Чэд? – спросила я, имея в виду другого преподавателя колледжа. Первоначально Чэд был моим клиентом, пока не встретил Софи и не переехал к ней. Просто как сосед по квартире – во всяком случае, так они оба утверждали.

– Не увиливай от темы, Мелани. Мы говорили о твоей матери.

Я остановилась.

– Вообще-то мы не говорили о ней. И не собираемся обсуждать это. Тебе звонил Джек?

– Нет, мне сказал твой отец. Джек звонил ему.

Я шлепнула рукой по перилам.

– Отлично, теперь вы все можете осудить меня за мое бездушие. Но вы все упускаете из виду одну вещь: вообще-то жертва здесь я.

Софи остановилась наверху лестницы, ожидая, когда я ее догоню.

– Ты жертва лишь в том случае, если тебе хочется ею быть.

– Я не просила мать бросать меня, если ты этого не заметила. И, да, отец недавно сказал мне, что она не раз пыталась поговорить со мной, когда я была подростком, но он препятствовал этому. Но это не меняет того факта, что она просто бросила меня, не попрощавшись и не объяснив причин. Я это пережила и сама построила свою жизнь. И в ней нет места для нее.

Софи пристально посмотрела на меня.

– А тебе не приходило в голову, что у нее могла иметься на то некая веская причина? Ты когда-нибудь спрашивала ее?

Я сглотнула комок – те же самые вопросы я задавала сама себе на протяжении многих лет, пока наконец мои горе и боль не погребли под собой даже самый слабый проблеск надежды на то, что причина ухода моей матери крылась в ком угодно, но не во мне.

Вместо ответа я прошла мимо Софи к двойным дверям, что вели в гостиную на втором этаже.

– Покажи мне эти удивительные карнизы.

Я услышала, как она идет за мной следом.

– Если игнорировать проблему, от этого она не исчезнет, ты сама прекрасно это знаешь. Обычно именно те проблемы, которые мы изо всех сил пытаемся игнорировать, в конечном итоге кусают нас за задницу.

– Ну, что же, – ответила я, обернувшись к ней. – Тогда мне не нужно ни о чем беспокоиться, не так ли? У меня нет проблем, да и моему заду не угрожают никакие укусы.

Софи открыла было рот, чтобы возразить, но ее потенциальная тирада была прервана звонком в дверь.

– Или же они укусят раньше, чем мы ожидаем, – услышала я, как она сказала себе под нос, пока я спускалась по лестнице.

Обернувшись через плечо, я одарила ее колючим взглядом. Открыв дверь, я увидела перед собой отца – тот стоял на пороге с охапкой розовых роз. Он держал их бережно, словно новорожденного.

– Привет, пап, – сказала я и поцеловала его в щеку.

Его бодрый внешний вид все еще был мне непривычен, хотя отец вот уже почти шесть месяцев оставался трезвым, не употребив за это время ни капли спиртного. Я никогда не знала его таким; мы оба как будто брели по неизведанной территории, заново осваивая роли отца и дочери, которые со времен моего детства сменились на диаметрально противоположные. Теперь мы были как те новые коллеги, что никак не могут определить, кому достанется в офисе стол возле окна.

Заметив, что отец смотрит мне через плечо, я отступила назад, впуская его в дом.

– Входи. Пришел на ужин? Я могу попросить миссис Хулихан накрыть еще на одного человека.

– Здравствуйте, полковник Миддлтон. – Голос Софи прозвучал слегка неестественно. – У меня для вас стопка квитанций, так что не забудьте перед уходом забрать их у меня.

Мой отец, доверительный собственник дома и имущества моего бывшего клиента Невина Вандерхорста – я была его единственным бенефициаром, – контролировал все расходы, необходимые для реставрации этого старинного особняка. А также исполнял роль арбитра между Софи и остальными нами, простыми смертными, принимавшими в этом участие, которые, в отличие от нее, не испытывали столь настоятельной потребности использовать для ремонта дома исключительно аутентичные материалы.

Я посмотрела на Софи, затем на отца. Между ними явно происходил некий тайный процесс общения. Их натужный разговор ясно давал понять: они не хотят, чтобы я узнала их секрет. Я посмотрела на розы.

– Это для меня?

– Нет, – ответил он.

– Да, – одновременно с ним сказала Софи.

Я закрыла дверь и встала руки в боки.

– Что тут у вас происходит?

Они снова переглянулись, чем подтвердили мои подозрения. Наконец мой отец откашлялся и произнес:

– Розовые розы – любимые цветы твоей мамы.

Я на мгновение застыла в растерянности.

– С какой стати ты принес их сюда?

Я встала между ними, чтобы эти двое не могли переглядываться, и укоризненно посмотрела на отца.

– Что такое сказал тебе Джек, отчего ты решил, что мать будет в моем доме?

Отец смущенно положил букет на столик в холле.

– Я говорил с ним сегодня утром, до того как вы с ним встретились за завтраком. Он был почти уверен, что после того, как ты выслушаешь то, что скажет тебе мать, ты пригласишь ее пожить у тебя. Предполагаю, все вышло не так, как подумал Джек, я прав?

– Похоже, что да. – Я отступила, чтобы посмотреть на Софи. – И ты тоже с ним в сговоре?

– Твоя мать убедила Джека, что тебе грозит опасность. Мы все подумали, что это заставит тебя выслушать ее.

Цокая каблуками по мраморному полу, я пересекла вестибюль и шагнула в отреставрированную гостиную с величественными напольными часами из красного дерева, которые занимали господствующее положение возле одной из стен. Здесь я плюхнулась на французский диванчик с выцветшей желтой шелковой обивкой – он вернулся в дом для повторной перетяжки, – затем снова встала, чтобы взбить подушки.

– То есть вы все решили, что после тридцати лет отсутствия я прощу ее через пятнадцать минут после нашей новой встречи и приглашу жить со мной, верно я говорю? У вас все в порядке с головой? – Я обошла комнату – поправила подушки, смахнула указательным пальцем пыль с фоторамок и даже завела часы… исключительно с той целью, чтобы чем-то занять руки и случайно не вцепиться кому-нибудь в горло.

Софи села на чиппендейловский стул. Ее «биркенстоки» выглядели крайне неуместно рядом с его изящными ножками, украшенными замысловатой резьбой. Она тихо сказала:

– Мелани, я видела в коридоре телефон, – тихо сказала она. – Что происходит?

Софи была одной из двух людей – вторым был Джек, – кому я призналась в моем особом «даре». Впрочем, моя способность общаться с мертвыми никогда не ощущалась мною как дар – это скорее привносило в мою жизнь больше травм, чем чего-то другого. Однако было приятно осознавать, что есть люди, которые верят тебе, когда ты говоришь им, что твоя мертвая бабушка любит названивать тебе по телефону, чтобы сообщить, что у тебя вот-вот возникнут серьезные неприятности. К сожалению, мой отец не входил в их число.

– Подожди минутку, – сказал он. – Никто никого не пытается обвести вокруг пальца. Твоя мать сказала мне, что ей снились тревожные сны. Вот и все, о телефонных звонках от мертвых не было сказано ни единого слова. Ты же знаешь, как я к этому отношусь, Мелани. Думать о подобных вещах – значит портить себе здоровье.

Я села на точно такой же стул, какой выбрала Софи, и подперла кулаками подбородок.

– Пап, я отказываюсь говорить с тобой на эту тему. Особенно когда я вынуждена спросить тебя об этих цветах. Мать оставила тебя, или ты забыл? Она бросила нас с тобой и ушла. Так что, если ты принес ей цветы, потому что у тебя сохранились к ней какие-то чувства, то меня от этого просто тошнит.

Отец прочистил горло, что он всегда делал, когда нервничал, и принял обиженный вид.

– Я принес их, потому что подумал, что они помогут исправить то, что случилось с могилой ее матери.

Мы с Софи как по команде повернули к нему головы.

– Ты о чем? – спросили мы в унисон.

– А вы разве не слышали? Это было в дневных новостях. Сегодня кто-то осквернил кладбище Святого Филиппа. Я уже собрался переключиться на другой канал, когда услышала имя Сары Маниго Приоло. Похоже, ее могила единственная подверглась осквернению.

Софи встала со стула:

– Это твоя бабушка, верно, Мелани?

Я кивнула, и меня вновь охватило странное ощущение: я как будто тонула. Я повернула голову и тотчас уловила резкий запах соленой воды. Впрочем, он вскоре исчез, и я усомнилась в том, был ли он вообще.

– Вы чувствуете этот запах?

Отец и Софи отрицательно покачали головами.

– Какой запах? – спросил отец.

– Не бери в голову. – Я вновь посмотрела ему в глаза. – Известно, кто это сделал?

– Нет. Надгробие было опрокинуто, но никакого другого ущерба ее или другим могилам вандалы не причинили. – Отец покачал головой. – Газетчики взяли интервью у кого-то из церковного совета, и им сказали, что без помощи строительного оборудования надгробие просто невозможно целиком вытащить из земли, но там не было никаких следов, хотя это случилось среди бела дня.

Я чувствовала на себе взгляд Софи.

– Скажи, Мелани, было в этом надгробии что-нибудь необычное?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Я никогда его не видела. Я была на похоронах, но сразу после этого уехала с отцом в Японию. Я никогда не видела надгробие, которое бабушка выбрала еще при жизни.

– Ты хочешь сказать, что ни разу не была на кладбище с тех пор, как вернулась в Чарльстон?

Не зная, что на это ответить, я встала и взбила подушку.

– Нет. Просто… – Я осеклась, но, помолчав, все же договорила: – Просто это напомнило бы мне слишком многое о тех днях моей жизни, которые я предпочла бы забыть.

Отец сделал шаг в мою сторону:

– Например, забыть о том, как твоя мать всегда говорила тебе, что дом твоей бабушки на Легар-стрит однажды станет твоим, а потом, когда та умерла, продала его?

Я удивленно посмотрела на него:

– Ты ни разу не говорил мне ничего подобного. Никогда не думала, что ты знаешь об этом. Или что тебе это небезразлично.

Отец еле заметно улыбнулся:

– Конечно, знал! И мне это было небезразлично. Но что я мог с этим поделать? Ты четко дала понять, что не желаешь говорить на эту тему – ни о доме, ни о матери. Даже когда я напивался, мне было невыносимо слышать твой плач. Так что я просто махнул на все рукой.

Софи подошла ближе и обняла меня за плечи:

– Думаю, тебе нужно сходить на кладбище. Я пойду с тобой, если хочешь.

– И я тоже, – предложил отец, хотя я видела, что ему немного не по себе.

Для него весь мир делился на черное и белое. Серая зона между светом и тьмой, в которой обитали мы с матерью, для него не существовала. Я давно научилась обходить в разговорах с ним эту тему. Он же – в том, что касалось моего шестого чувства, – разработал свою собственную политику типа «ничего не спрашивай и ничего не говори».

Мы не такие, какими кажемся. Я закрыла глаза, пытаясь заблокировать и эти слова, и далекий голос в телефонной трубке. После того как мы с Джеком потратили полгода на изгнание призраков, обитавших в моем новом доме, я надеялась, что дни моей охоты на них закончились. Бесплотные голоса в телефонной трубке, похоже, свидетельствовали об обратном. И, несмотря на все мои попытки убедить себя, что не стоит поддаваться панике, по моему позвоночнику вскарабкался и вонзился в мою фальшивую браваду острый осколок страха.

Пытаясь избавиться от неприятного чувства, я расправила плечи.

– Спасибо вам обоим, но я справлюсь сама. Завтра утром я первым делом поеду на кладбище и позабочусь обо всем, что нужно сделать, чтобы привести в порядок надгробье и избавить мать от лишних забот. Но это все. Да-да. Даже на минуту не думайте, что это означает, будто я готова наладить отношения с матерью, потому что это не входит в мои намерения.

Я сделала вид, будто не замечаю, как Софи и мой отец переглянулись, и вместо ответа направилась в кухню. В воздухе внезапно вновь повис терпкий запах соленой воды.