Онлайн чтение книги Дьявол внутри нас
XIII

Когда Омер открыл глаза, он увидел, что Маджиде уже проснулась. Одетая так же, как и вчера, она сидела в профиль к нему, у стола, и задумчиво глядела перед собой. Омер некоторое время наблюдал за ней. Теперь он видел, как прекрасна ее шея, сиявшая белизной под волосами, которые она гладко зачесала назад. «Отчего я не проснулся, когда она встала и одевалась», - пожалел Омер. Потом подумал: «Который же час? Наверное, я опять опоздал в контору? Это уж слишком. Не хватало только, чтобы сейчас меня выгнали с работы. Тогда все пропало. Я во что бы то ни стало должен сегодня пойти в контору. Нужно бы переговорить с моим важным родичем. Расскажу, в каком оказался положении, скажу, что женился или, лучше, что собираюсь жениться. Может быть, найдет мне место поприличнее. На сорок две лиры семью не прокормишь… Но, главное, надо подумать, как быть сегодня. Кажется, у меня оставалось что-то около тридцати пяти курушей. Что на них можно сделать? Как я скажу ей об этом?»

Он пошевелился. Кровать скрипнула, и Маджиде повернула голову. Увидев, что Омер проснулся, она улыбнулась. И эта улыбка придала ее бледному, немного осунувшемуся лицу еще большую привлекательность. «Благодарю тебя. Я люблю тебя. Ты принес мне счастье!» - говорил ее взгляд так откровенно и ясно, как не могли сказать никакие слова. И Омеру почудилось, что он полной грудью вдыхает аромат цветов.

Омер вскочил с кровати. Босиком по грязному ковру подбежал к Маджиде, обнял ее и долго стоял, прижавшись лицом к ее щеке. Он гладил ее шею и, запустив пальцы в завитки волос на затылке, прижимал к себе ее голову.

Отпустив ее, он быстро оделся и, пытаясь придать естественность своему голосу, сказал:

- Я загляну в контору, постараюсь раздобыть денег.

Маджиде снова улыбнулась:

- У меня есть кое-что… До конца месяца дотянем. Да и не так уж долго осталось!

Омер вышел из комнаты и через некоторое время вернулся вместе с хозяйкой.

- Это моя жена!.. Мадам, наша хозяйка! - представил он их друг другу.

Мадам на вид было лет сорок - пятьдесят. С ее постной физиономии не сходило выражение вечного недовольства. Одежду она носила исключительно черного цвета, а волосы затягивала в тугой пучок на затылке. Мадам остановила на Маджиде долгий изучающий взгляд, затем, повернувшись к Омеру, проговорила с сильным греческим акцентом:

- Я очень рада! - и, обернувшись к Маджиде, добавила: - Я вам предоставлю соседнюю комнату. Она немного больше. Сейчас мы в ней приберем, подметем, и сегодня же вы сможете переехать.

Омер позавтракал вместе с Маджиде в маленькой столовой по соседству. Потом сел в трамвай и уехал на почту, а Маджиде вернулась домой, чтобы перебраться в другую комнату.

Когда Омер, взбежав по каменным ступеням, влетел в контору, он никого из сотрудников не застал на своих местах: все ушли обедать и еще не вернулись. Он сел за свой стол, зарегистрировал несколько бумажек, лежавших перед ним, и, не зная, чем бы еще заняться, стал перелистывать бухгалтерские книги; назначение большинства из них он давно позабыл. Отныне, решил он, следует проявить усердие в работе, дабы никто не мог его попрекнуть незаслуженным жалованьем. Пора крепко стать на ноги. Никогда прежде он не ощущал такой потребности и поначалу обрадовался, но вскоре призадумался: не слишком ли быстро он меняется?

Обеденный перерыв кончился, стали возвращаться чиновники. Они удивленно таращились на Омера - не привыкли видеть его поглощенным работой. Обмениваясь с ним короткими приветствиями, они усаживались за свои столы. А Омера так и подмывало сообщить всем о своей женитьбе. Так прямо и сказать: «Знаете, я женился! Сегодня. Теперь у меня семья. И мне, как большинству из вас, придется отныне думать о хлебе насущном и угождать начальству в надежде на прибавку к зарплате». Но он себя сдерживал. Какая там женитьба! Ни свадьбы, ни обручальных колец. Да над ним просто посмеются. И потом, разве его сослуживцев интересует что бы то ни было, не имеющее отношение к их собственным персонам? Пожалуй, только как тема для сплетен.

В конце концов Омер направился в закуток к Хюсаметтину-эфенди - сколько ж можно таить в себе радость? К тому же он намеревался попросить несколько лир в долг. Денег Маджиде хватило б до конца месяца, но не станет же он брать у нее на карманные расходы.

Едва взглянув на Хюсаметтина, Омер остановился в изумлении. Всего одну неделю они не виделись, но узнать того было почти невозможно: зарос щетиной, глаза ввалились, выражение лица стало опустошенным и даже немного диким.

- Что случилось, Хюсаметтин-бей? Вы нездоровы? - воскликнул Омер.

Кассир поднял очки на лоб и несколько мгновений отрешенно смотрел на юношу. Казалось, он вовсе не замечает его, а только пытается собраться с мыслями.

- Мы не виделись целую неделю, - сказал Омер. - У меня появилась важная новость!

- Садись, рассказывай, - безучастно произнес Хю-саметтин-эфенди.

Он предложил Омеру сесть из одной только вежливости. Было совершенно очевидно, что на самом деле он и думать не думает о делах своего молодого друга, а целиком поглощен своими заботами.

- Сначала вы расскажите. На вас же просто лица нет! Чем вы обеспокоены?

- И не спрашивай!.. Выкладывай лучше, что случилось с тобой.

«Господи боже мой, - удивился про себя Омер, - что это с нашим хафызом? Он и в прошлый раз был какой-то странный. Но сегодня особенно… Впрочем, ладно, все равно не выдержит, расскажет».

- Знаете, я женился! - выпалил Омер. Хюсаметтин несколько оживился и спросил заинтересованно:

- Когда? На ком? А нам ничего не известно! Омер рассмеялся:

- Откуда вам было знать?! Я сам не понял, как это случилось. Но что правда, то правда: теперь у меня есть жена, и я должен заботиться о ней.

Хюсаметтин поглядел на него с нескрываемой жалостью.

- Желаю счастья… Дай бог, чтобы тебе повезло. А я… я полагаю, ты парень с умом.

Омер заметил, что он еле удержался от того, чтобы сказать: «я полагал». Омер улыбнулся:

- Что, я сделал глупость?

- Нет, дорогой мой, должно быть, нет.

Омер стал рассказывать, как все это произошло. Он многое изменил в своем рассказе, не желая выставить Маджиде в невыгодном свете. Он не хотел, чтобы кто-нибудь даже за глаза подумал о ней плохо. К концу его рассказа Хюсаметтин-эфенди снова погрузился в свои мысли, и Омер убедился, что кассир его не слушает. Ему вдруг стало тоскливо, он вернулся к себе и до конца рабочего дня просидел, ничего не делая, однако создавая видимость глубокой заинтересованности работой. Несколько раз он подходил к начальнику канцелярии за объяснениями по поводу реестров. Тот отвечал ему серьезно, а сам ухмылялся: кого, мол, обманываешь, любезный; нам ли не знать, чего ты стоишь и благодаря кому здесь держишься.

Когда чиновники захлопнули ящики столов, Омера охватило радостное волнение при мысли о том, что он тоже сейчас пойдет домой. Там его ждала Маджиде. И впервые он не поморщился, вспомнив о пансионе и хозяйке-гречанке. От его напускного трудолюбия и старательности не осталось и следа. Захотелось сейчас же выскочить на улицу и нестись домой. В дверях он столкнулся с кассиром и сразу вспомнил, что собирался попросить у него денег взаймы.

- А я как раз к вам… - соврал он.

- Я тоже шел к тебе… Пойдем вместе.

Кассир не раскрывал рта, пока они не вышли на улицу. Они направились к Сиркеджи.

- Послушай, сынок, - начал Хюсаметтин-эфсн-ди. - Это правда, что ты рассказал мне сегодня?

- А вас это и вправду интересует? - со смехом ответил Омер.

- Оказывается, ты из быстрых. ; Молча они прошли еще несколько шагов. ••

- Хоть и нехорошо вводить в соблазн молодожена, ну да ладно, - сказал Хюсаметтин. - Пойдем пропустим пару рюмочек. Мне надо поговорить с тобой. И на этот раз серьезно. Ну и плохи же мои дела, раз я собираюсь обратиться к тебе за советом!

Омер хотел отказаться: ведь сегодня у него особенный день. Но вид Хюсаметтина встревожил его. Несмотря на всю свою взбалмошность, Омер был неплохой малый и не мог отказать, когда его о чем-нибудь просили. Не раз, бывало, остановит его на улице приятель и добрых полчаса несет околесицу, но, как бы Омер ни спешил, он не решался сказать: «Хватит, у меня дела». А на сей раз ему было особенно интересно, что скажет Хюсаметтин-эфенди.

- Ладно, пойдем. Только предупреждаю: я пить не буду, - сказал Омер.

Они зашли в маленькую закусочную у трамвайной остановки. Справа - стойка, слева - три маленьких столика. За одним из них сидел однорукий и одноглазый человек. Он опрокидывал водку рюмку за рюмкой, и после каждого глотка лицо его странно передергивалось.

Хюсаметтин быстро отхлебнул несколько глотков из своей рюмки и, подождав, пока Омер, вопреки своему намерению все же заказавший водку, пригубит ее, без всяких предисловий перешел прямо к делу:

- Тянется это уже давно. Два месяца. Ты ведь знаешь, я не из тех, кто делает из мухи слона. И вообще на все мне плевать. Но если бы кто-нибудь еще недавно сказал, что я впутаюсь в подобную историю, я бы ни за что не поверил. И вот я выбит из седла. Боюсь, здравомыслие окончательно откажет мне, и тогда, если есть хоть один шанс из тысячи выпутаться из этого дела, я упущу и его. Ты знаешь, просить совета не в моем характере. Но, может быть, твоя молодая голова все-таки снесет какую-нибудь золотую мыслишку. Ладно, не буду тянуть. Расскажу тебе вкратце все с самого начала. Не помню, рассказывал ли я тебе о своем шурине, который занимается посредническими делами по продаже недвижимости. Его контора здесь, в Сиркеджи. Но недвижимость - это только ширма. Нет такого дела, куда бы он ни совал нос, начиная от спекуляции земельными участками и кончая набором прислуги и хористок для баров и театральных компаний. То вдруг разбогатеет и приезжает к нам в гости на автомобиле, то люди видят, как его ведут в участок. У нас с ним были неважные отношения. Но все-таки родственник. У негодяя две дочери, два солнышка. Я люблю их, как родных. Стоит их отцу прогореть на очередной афере, как у них начинается голодный период, и девочки вместе с матерью перебираются к нам. А месяца через два-три этот самый Исмаил-бей, то есть мой шурин, в мое отсутствие приезжает за ними на машине и увозит к себе. Такая волынка тянется уже лет пятнадцать. Я довольно долго ничего не слыхал о нем. А два месяца назад ко мне прямо в контору заявился какой-то тип. Назвался адвокатом и сообщил, что шурин мой арестован и хочет меня видеть. Бог мой, думаю. Отпросился с работы и пошел в тюрьму. Шурин наплел целую историю. Нашел, мол, он одному человеку служанку, а тот холостой, девушка несовершеннолетняя, что-то у них там приключилось. Словом, наш благородный Исмаил-бей на пару с одной пожилой «дамой» попал в тюрьму за понуждение к проституции. «Ради бога, - говорит, - помоги мне, братец! Я здесь ни при чем. Это все мой секретарь без моего ведома натворил. А меня обязательно должны оправдать!» Очень любит он, скотина, прихвастнуть. «Мой секретарь», «мой адвокат», «мой агент» - только и слышишь от него. Изображает из себя крупного дельца. Наконец понял я, что ему нужно: двести лир. Нужно, видите ли, внести залог, и тогда его освободят. «Мне причитается в сорока местах, в банках лежат деньги. Но не могу, - говорит, - получить их. Арестован! К тому же не хочу, чтобы кто-нибудь прознал о таком позоре! Не знаю, что теперь делать, - говорит. - Ради бога что-нибудь придумай. А как меня выпустят, я, конечно, тебе тут же отдам деньги». Поначалу я не догадался, в чем дело. Но он, подлец, стал умолять меня, надулся, чуть не плачет. А потом стал удивляться, что это я артачусь из-за столь ничтожной суммы. Наконец я и говорю: «Посмотрим, что-нибудь придумаем!» А он мне: «Помилуй, думать некогда. У меня обязательства, деловые свидания. Я несу тысячные убытки!» Я по глупости ему поверил. Вернулся в контору, голову ломаю. Попросить не у кого, двести лир - деньги немалые. Тут, черт возьми, вспомнил его детей, жалко мне их стало. Он ведь сказал, что, как выйдет, в тот же день отдаст деньги. Был он прилично одет, и я подумал, что он в самом деле при деньгах. Взял из кассы двести лир и уплатил залог. Вот тут-то и началась трагедия. Исмаил-эфенди как был мошенником, так и остался. Когда его выпустили из тюрьмы, я ему сказал: «Ну, братец, пойдем, сейчас же доставай деньги, чтобы я мог их вернуть в кассу». А он и отвечает: «Поздно уже, завтра что-нибудь придумаем». Этого оказалось достаточно, чтобы раскрыть мне глаза. Его фокусы были известны мне и прежде. Началась борьба, конец которой заранее был предрешен. Я уже сказал, что надежды не было никакой. Стоило мне заглянуть в каморку, которую он называл своей конторой, как я понял, в каком он положении. Набрехал он про сорок мест, где ему якобы причитаются деньги, и про счета в банках. Как он ни крутился, даже десяти лир ему взять было неоткуда. А продать и подавно нечего. В этот раз пришла моя очередь умолять его. Представь, всю жизнь я старался прожить, никого ни о чем не прося. И вот теперь стал говорить ему о своих детях, жене, о двадцати годах безупречной службы. Но ведь этот мерзавец не человек. Да и будь он человеком, ему ничего другого не оставалось, как водить меня за нос. Главную подлость он уже совершил - обманул меня в тюрьме. А это было уже ее следствием, и тут он ничего поделать не мог. Увидев, что я настаиваю чуть ли не со слезами на глазах, он сказал: «Что я могу поделать, братец? Сам видишь, в каком я положении. Дела мои совсем плохи. Постарайся что-нибудь придумать. Как только закончится судебное разбирательство, тебе возвратят залог. Все уладится!»

Не хотел, подлец, верить, что мне неоткуда больше взять денег. А делу его конца не видно. Да и не такое это дело, чтобы его могли решить в две-три недели. Я же должен был вернуть деньги в кассу до первого числа. Если бы нагрянула ревизия, я погорел бы еще раньше. Но в начале месяца все непременно обнаружилось бы. Наконец наступило первое число. Я стал то и дело отлучаться из конторы, одно это насторожило начальство. Но что мне было делать? Если бы у меня не было никакой надежды, я пошел бы и сам рассказал обо всем директору. Но проклятая надежда, что дело его вот-вот решится и мне вернут залог, завела меня еще дальше в болото. Подводя баланс и подсчитывая оставшиеся в кассе деньги, я сделал в бухгалтерских книгах несколько небольших ошибок или, будем называть вещи своими именами, - подлог. Пусть даже в книгах потом будут подчистки, но если я верну деньги, все обойдется, решил я. Сделают мне выговор, на том и кончится. И вот так тянется уже два месяца. Чтобы ничего не выплыло наружу, я вынужден производить все новые подлоги. С каждым днем все глубже погрязаю в трясине. Но что делать?

- Ну, а как суд? - спросил Омер.

- Суд? Только вчера я ходил узнавать. Ждут свидетеля из Хараболу и свидетельских показаний из Бартына. Похоже, Исмаил-бея все-таки посадят, и поэтому он старается затянуть дело. Но мне, наоборот, нужно, чтобы оно кончилось как можно скорее. Иначе я погиб. А как кончится - неважно.

Хюсаметтин задумался. Потом заговорил снова: - - Иногда мне хочется сознаться во всем, чтобы, положить конец своим терзаниям. Но что поделаешь, дорогой? Семья, дети… У них нет иной опоры, кроме меня. Шесть душ. И потом, за это дадут не меньше пяти лет. Разве я смогу столько отсидеть? Что ты на это скажешь?

Омер молчал, хмурил брови.

- Да, - сказал он наконец, - в самом деле, положение скверное. Значит, денег вы не можете достать? В таком случае ничего другого не остается, как ждать, пока кончится процесс.

Хюсаметтин кивнул головой, словно говоря: «Это я и без тебя знаю!» Осушив рюмку, он поднялся из-за стола. Они вышли на улицу.

- Я поделился с тобой вовсе не для того, чтобы получить какой-то совет, - проговорил кассир. - Просто надо было выговориться. Думал, легче станет. А получилось наоборот. Пока я тебе рассказывал, я окончательно убедился, что дела мои так плохи, что хуже и быть не может. Оказывается, я до последнего момента пытался обмануть себя. Но теперь не осталось у меня никакой надежды. Дела ничем не поправишь. Ты, кажется, тоже хотел мне что-то сказать? - неожиданно спросил он, меняя тему разговора. - Ну, рассказывай, что у тебя там?

- Что? Когда? - спросил Омер, уже забыв о своем намерении попросить у него денег.

- Ты ведь сказал, что шел ко мне, когда мы встретились? Наверное, деньги тебе нужны?

Только теперь Омер вспомнил и молча посмотрел на Хюсаметтина.

- Сколько? - спросил тот.

- Две-три лиры. Но как…

- Не беспокойся, - сказал Хюсаметтин-эфенди, горько улыбнувшись. - У меня осталось кое-что от получки. Не краденые. К тому же я знаю, что в подобных делах ты не щепетилен… Бери!

Он вытащил кошелек. В нем лежали четыре бумажные лиры. Три из них он протянул Омеру. Они расстались.