Онлайн чтение книги Дикие цветы The Wildflowers
Глава 8

Август 1978 года

Тем летом гостей в Боски ждали постоянно, но те так и не появлялись. Шла четвертая неделя жары, когда во время завтрака мама повернулась к папе и сказала:

– Сдается мне, твоя певица не появится здесь до конца недели.

– Кеннет вчера мне звонил, – ответил папа. – Вероятно, она приедет сегодня.

– Вот как? – удивилась Алтея, и Бен заметил, как она нахмурилась. – В таком случае неплохо было бы сообщить мне об этом заранее.

Тони пожал плечами.

– Кстати говоря, где мы ее разместим? Тебе нужно попросить Берти, чтобы он располагался в пляжном домике, если надумает остаться на эти выходные.

– Берти не приедет, – отрезала мама.

– Не приедет? Но я недавно видел его у Клэр, и он сказал, что собирается.

– Он уезжает на несколько дней, – ответила мама. Она начала намазывать маслом тост. – Его позвали в место получше.

– Ты что, все еще сердишься, что он вынудил тебя сыграть в скетч-шоу? Дорогая, ты была просто уморительна.

Слой масла на тосте Алтеи рос с угрожающей быстротой.

– Я никогда не против подурачиться, милый, – сказала мама.

– О-о-о, – сказал папа со смешком. – Да неужели?

– Не сомневайся. И, если хочешь знать, Берти уезжает на пятидесятилетие Саймона, – отрезала она, и ее слова прозвучали почти злобно. Папа откинулся на стуле и сложил руки.

–  О-о-о-о,  – протянул он.

– Саймон – это тот дяденька, который приезжал и приглядывал за нами? – спросила Корд. Никто не отреагировал. – Он еще умеет делать птичек из бумаги и всякие другие забавные поделки?…

– Не сейчас, Корд, – оборвала ее мама.

– А почему он больше не приезжает?

–  Заткнись , Корд, – вставил Бен с вызовом.

– Он теперь женат, – ответила мама, постукивая пальцами по столу. – Какая-то актриса, которую он встретил на репетиции. Не помню, как ее зовут, но вполне милая. Мы выпили по бокалу, когда он приезжал на съемки. Господи, как же ее звали?…

– Узнаю Саймона, – Тони многозначительно приподнял брови, делая очередной глоток кофе.

– Розали! Точно – Розали Бёрн!

Папа закашлялся.

– Она ирландка.

Папа громко выдохнул. Бен внимательно наблюдал за ним.

– Слушайте, я могу пойти домой, а Бен ляжет вместе с Корд, – вклинилась Мадс.

Бен следил за ее встревоженным лицом, за тем, как она переводила взгляд с Алтеи на Тони, и тер пальцы – точнее обрубки, оставшиеся от них. По утрам они пульсировали – особенно, если он только что встал и еще не успел хорошо поесть.

– Не беспокойся, дорогая. Все в порядке, – сказала мама. Она положила тост на стол. – Послушай, Тони, а ты уверен, что она приедет сегодня? Как ее имя, запамятовала?

– Белинда Бошан.

Мама издала короткий смешок.

– Гениальное имя. Оно настоящее или это сценический псевдоним?

– Понятия не имею, Дороти , милая, – ответил папа, открыв газету со звуком, похожим на хруст. «Дороти» было настоящим именем мамы, и Бен был готов поклясться, что она ненавидела это имя всеми фибрами души. – Она приедет, чтобы научить меня петь эту проклятую песню, и единственная причина, по которой она здесь останется, – в том, что она крестница Кеннета и, как он говорит, с ума сходит по « Хартман-Холл ». Так что Белинда хочет встретиться с тобой, вот и все. У нее, наверное, и дом весь завешан твоими фотографиями. Довольно странное поведение для тридцатитрехлетней женщины, но что уж тут поделаешь.

– Что ж, ясно. Будет мило, если она приедет, – ответила мама, а Корд, воспользовавшись тем, что про тост все забыли, со смешком стянула его со стола.

– Корд, не будь нахалкой, – одернула ее мама.

– Прости, – невинным голоском ответила Корд.

– Дорогая, на сегодня достаточно. Ты уже съела пять штук, – сказала мама не терпящим возражений тоном, и Корд пришлось отодвинуть тарелку. – Не останется места для обеда, а сегодня у нас ветчина.

– Ух ты! Обожаю ветчину, – вклинилась Мадс, пытаясь снова установить мир в семье, как она всегда это делала. – Корд, может, пойдем переоденемся? Я уже изжарилась в этой одежде.

– Давай, – сказала Корд. – А потом пойдем в пляжную лавку и купим по мороженому.

– Никакого мороженого перед обедом, – крикнула мама ей вслед, но девочки уже скрылись в доме.

– Корд ужасно толстая, – бросил Бен с деланой небрежностью, когда они ушли. – Правильно, что ты не разрешаешь ей слишком много есть.

– Не подлизывайся, милый, – тут же отреагировала мама. – Она растет, и ей нужно питаться. Я была такой же комплекции в ее возрасте, но сначала она объедается, а в обед отказывается от еды, что просто неприлично при гостях, и потом еще эти косички…

– А что с косичками? – спросил Тони с легким любопытством.

– Ох, сущее проклятье. Они похожи на толстые сигары. Лучше бы она остриглась под мальчишку или отрастила их, а то выглядит как малолетняя преступница из «Школы Святого Триниана»[64]St Trinian’s School (1946–1952) – популярная серия карикатур британского художника Рональда Сёрла, рассказывающая о школе для трудных девочек-подростков и садистах-учителях.. – Мама закатила глаза. – И не смотри на меня так, Тони. Это правда.

– Корди – красавица.

– Разве я сказала, что это не так? Но с фактами не поспоришь… – Она умолкла. – Ладно. Ох уж эта ворчливая старушка мама, верно? – Она улыбнулась Бену. – С другой стороны, ты, мой дорогой, воплощенная безупречность. И всегда был.

Бен почувствовал себя неловко – не только от того, что она погладила его по лицу, чего ему совсем не хотелось, но и из-за быстрого презрительного взгляда, который отец бросил на него.

Папа поднялся.

– Пойду на пляж – поплаваю, пока еще не стало слишком жарко, – сказал он. – Составите мне компанию? – Он посмотрел на Алтею, протянув ей руку.

– Обязательно, – сказала Алтея, встречаясь с ним глазами и вкладывая свою руку в его. – Только дай мне пару минут, чтобы я могла обсудить обед с Гэри, и я к тебе присоединюсь. Хочу приготовить картофельный салат к ветчине.

– Мое любимое блюдо, замечательно! – воскликнул папа. Каждый раз он так горячо приветствовал все попытки мамы приготовить что-то, словно кухня находилась на Эвересте. – Она просто чудо, правда, Гэри?

– Определенно, – сухо ответила миссис Гейдж, с грохотом собирая со стола пустые тарелки. – Не волнуйтесь насчет салата, миссис Уайлд. Будет лучше, если им займусь я.

– Ну что ж, – сказала Алтея таким голосом, будто испытывала величайшее разочарование. – Хорошо, идем на пляж.

Корд отлично плавала – она обожала воду больше всего на свете, могла заплывать дальше, чем остальные, и была достаточно сильна, чтобы плыть против течения. В тот день они плавали все вместе: мама в ее умилительно глупом купальном костюме аквамаринового цвета, украшенном цветами, который на ветру покрывался рябью, Мадлен в одном из прошлогодних купальников Корд и Бен с папой, соревнующиеся, кто плавает быстрее. Пока никто не видел, Корд подныривала и щипала их за пятки – когда они замечали под водой ее голубой силуэт, мчащийся со скоростью морской торпеды, становилось уже поздно.

– У тебя грандиозный объем легких, – заметил папа, шутливо борясь с Корд и пытаясь вытащить ее из воды после того, как она попыталась атаковать его. – Тебе нужно на какой-нибудь конкурс вроде тех, что в Борнмуте, где пловцы соревнуются, кто дольше продержится под водой.

– Знаю, – ответила Корд, отдуваясь, и снова нырнула и дернула брата за плавки, рассчитывая, что они спадут. Бен закричал от неожиданности и свалился, хихикая, спиной в море, и они все присоединились к нему, тоже смеясь, а потом он вдруг обнаружил, что задыхается от того, что хохотал слишком сильно. Мадлен подняла его, а мама погладила по спине, и Бен перестал задыхаться, но зато начал икать.

– Прости, – сказала Корд. – Я не хотела…

– Ничего, – ответил Бен, шлепнув ее по руке. – Я все равно собирался немного посидеть на песке. – Он возвратился на пляж, шлепнулся на полотенце и вскользь осмотрел свое тело. На груди у него росло несколько коричневых волосков, восемнадцать или вроде того, и он мечтал, чтобы они стали чуть темнее или более заметны, а еще о том, что было бы здорово не выглядеть таким худосочным в этих оранжевых плавках.

Было так странно, что он снова здесь. После того, как все произошло, Бен был уверен, что на следующий год они сюда не поедут. Мама постоянно пропадала на съемках второго сезона « Хартман-Холл », а папа дни напролет проводил на репетициях-он пытался научиться говорить с шотландским акцентом, но у него не очень-то получалось. Однако в один из летних дней все изменилось, и уже позже, намного позже, Бен понял, что его отец, по-видимому, отказался от участия в очередной постановке или телерекламе, чтобы отвезти их всех в Боски, и хотя сначала Бен сомневался, что хочет ехать, момент их приезда оказался просто чудесным. Мадс тоже внесла свою лепту в это счастливое ощущение: она все понимала и не суетилась, как сначала делали папа и Корд.

Еще один год мама была занята на съемках третьего сезона, так что с ними остался мистер Гейдж, а она приезжала по выходным. Папа уехал в Нью-Йорк ставить «Макбет» на Бродвее. То лето тоже выдалось неплохим, снова по большей части благодаря Мадс, которая постоянно находилась рядом и с которой можно было делать всякие веселые вещи, – втроем из них вышла банда что надо. И ей, и Бену нравилась одинаковая музыка, они смеялись над одними и теми же шутками и любили сумасшедшие игры. Но самым замечательным в Мадс оказалось то, что она понимала, когда ему нужно было остаться в одиночестве. Раньше он так не делал, но теперь иногда ему хотелось побыть одному-особенно здесь, в любимом доме, где каждый предмет напоминал ему о том, как когда-то он был мальчишкой и верил, что ничего плохого с ним случиться не может. Плохое случилось, и временами он еле сдерживался, чтобы не растолкать Корд в ночной темноте – не разбудить и не втолковать ей, что она не знает, не понимает, насколько чудовищно реальный мир отличается от стерильного пузыря, в котором они выросли. Это страшное место, и здесь происходят жуткие вещи.

Мамина популярность тоже многое изменила-почти столько же, сколько и несчастный случай. Жизнь теперь текла по-другому-они больше не могли спокойно выйти с ней на улицу, а сама она все время пропадала на интервью или телешоу вроде «Паркинсона»[65]Популярное британское ток-шоу.. «О, смотри, там мама», – сказала как-то Корд, переключая с канала на канал и наткнувшись на Алтею, которая восседала на диване, как всегда очаровательная. Мама даже приняла участие в одном из скетчей «Моркама и Уайза»[66]Культовый британский комедийный дуэт: Эрик Моркам и Эрни Уайз.: Эрик надел ей на голову ведро, и это выглядело очень смешно, что, впрочем, не удивило Бена и Корд – они и так знали , что мама смешная.

Иногда это получалось даже здорово: вечеринки, которые они устраивали в Ривер-Уок, с шампанским и веселыми друзьями родителей, походы на съемки, одноклассники, расспрашивающие о маме. А иногда – когда ее не бывало рядом недели напролет и они были предоставлены сами себе, пытаясь заполнить чем-то скучные часы в опустевшем доме и скучая по ней, в то время как миссис Берри сидела на кухне за вязанием, – не очень. Так или иначе, правда состояла в том, что теперь они стали другой семьей.

Бен обхватил руками колени. Находиться в Боски означало снова вспомнить все, что он хотел забыть. Корд однажды сказала ему, что мама расцарапала себе лицо от волнения, когда он исчез. Он видел красные рваные раны, обезобразившие ее лицо, когда проснулся в больнице, но ничего не спросил-он был слишком взволнован, слишком растерян. А потом появился папа, и Бен велел ему уйти. Он орал на него, громя все вокруг и вытаскивая из своего тела трубки, пока доктор не попросил отца покинуть помещение.

Мадс помахала ему из воды, и Бен помахал в ответ, вспомнив вкус ее губ на своих губах, ее теплоту на своих иссушенных солью плечах, чувство безопасности и счастья, правильности всего происходящего. Как же ему хотелось остановить время, потому что он уже знал – если он так чувствует себя сейчас, значит, скоро придут и другие чувства, которых он не желал и не ждал, но которые были неизбежны- словно за право на счастье нужно было обязательно платить что-то вроде налога. Он крепче обхватил себя и качнул головой, и вот уже он вспоминал об этом, а когда начал, уже не мог остановить круговорота своих мыслей: он снова переживал все сначала, словно кто-то привязал его к стулу и заставлял смотреть фильм ужасов, который он уже много раз до этого видел. Корд перестала спрашивать его, потому что он попросил ее. Но продолжали ли они думать об этом, как это делал он?

«Со мной все в порядке», – отвечал он маме, папе или кому-то еще, кто интересовался его состоянием. Но прошлое по-прежнему жило в нем. Кадры в его голове, запахи – их было достаточно, чтоб вновь запустить весь процесс. Розовато-белые собаки, похожие на борзых, или запах дегтя, или просто силуэт высокой худой женщины впереди него на улице.

Конечно, у него в мозгу много и других вещей – столько, что иногда он боялся, что скоро там просто закончится место, – его ненависть к школе, его переживания из-за ИРА и бомб, авиакатастроф или того, что Корд собьют на повороте у станции, где мотоциклы ездили слишком быстро; его мысли о том, что будет, если мама умрет от рака, убившего мать Джонса, или же папа бросит их ради другой женщины, более молодой, той, что смогла бы родить ему больше детей, и забудет о них навсегда. (Такое уже случилось с одним из одноклассников Бена-тот перестал получать подарки на день рождения, и в конце концов ему пришлось бросить школу, потому что его мать не могла больше оплачивать обучение.) Но он, конечно, прекрасно понимал, почему беспокоится обо всех этих вопросах: так ему не приходилось думать об остальном – о настоящем, о том, что было правдой.

Он слышал, что папа сказал в тот день по телефону, слышал каждое слово, вылетающее из его рта. Что, если бы он узнал, что Бен подслушивает? Что бы он сказал тогда? Прости, Бен, но это ничего не меняет. Или: Ну вот ты и услышал правду о том, почему я не люблю тебя и почему я отослал тебя учиться в школу подальше. Я не хочу видеть тебя в нашем доме.

Он помнил все так ясно, словно это случилось вчера.

Бен подумывал уйти из дома после ссоры с отцом из-за школы-пойти на пляж, немного поплескаться в море, остыть. Но когда, стоя в коридоре под дверью родительской спальни, Бен услышал слова отца и решил убежать туда, где никто и никогда его не найдет.

Из провизии в тот вечер в его распоряжении оказался лишь шоколадный батончик, который он еще днем купил в деревенском магазинчике. Он держал его в кармане, в секрете от Корд в качестве сюрприза, который взбодрил бы их на обратном пути в Лондон. Теперь Бен добавил к батончику немного бечевки, а в другой карман засунул пару носков, чистый носовой платок и два фунта стерлингов, его карманные деньги, припрятанные загодя, чтобы сходить в кино на «Монти Пайтон и Священный Грааль»[67]«Монти Пайтон и Священный Грааль» (1975) – культовая кинокомедия британской комик-труппы «Монти Пайтон», пародирующая легенды о короле Артуре., который все еще показывали в Суонедже. В свой школьный ранец он положил чистую рубашку, пару шортов и книжку «Робинзон Крузо», которая, как он полагал, могла бы ему пригодиться.

Он все еще слышал, как Тони говорит по телефону. Бен тихо прокрался в коридор и вгляделся в огни крыльца, надеясь в последний раз услышать голос сестры, но ничего не услышал. Тогда, тихо открыв входную дверь, он оставил Боски позади и пошел вниз по улице.

Бен не оглядывался. Он старался ощущать себя храбрецом и искателем приключений, но ничего не получалось. Он чувствовал себя жалким.

Свернув на дорогу, Бен зашагал с высоко поднятой головой, с рюкзаком, небрежно болтающимся на одном плече. Он представлял себя трубадуром, странником. Ему было плевать – пусть даже то, что он подслушал, правда. Отныне ему нет дела ни до кого из них. Никто больше не заставит его ходить в интернат. Он найдет другую семью, станет жить с ними, а когда вырастет, вернется в Боски.

– Видите? – скажет он. – Со мной все отлично. Я прекрасно справляюсь. Мне не нужен ни один из вас.

Когда Бен ушел из Боски, солнце клонилось к закату. Примерно с милю он ощущал себя в полном порядке и даже почти ликовал – его радость омрачало лишь то, что пришлось покинуть Корд и Мадс. Он жевал шоколадку и размышлял о том, с кем поселится. Это непременно должна быть богатая семья, живущая круглый год у моря, со спортивной машиной и гоночным треком на целый этаж. Каждую пятницу они будут есть жареную рыбу с картофельными чипсами, а еще заведут щенка.

Бен шел по дороге, которая, как он думал, вела к Биллз-Пойнт. Он вынашивал смутную идею пойти в Суонедж и зайти к «Уимпи», чтобы что-нибудь съесть, но потом свернул не в ту сторону и оказался выше по холму, вдалеке от скал, где строились новые летние домики, длинной линией тянувшиеся вдоль фермы. Было темно, фонари не горели, луна еще не взошла, так что, когда из какого-то дома вышла женщина, Бен чуть не подпрыгнул от испуга.

– Тебя-то как сюда занесло? – поинтересовалась, затягиваясь сигаретой, женщина в халате и тапочках.

Бену стало неловко. Он посмотрел в пасмурное темно-серое ночное небо и выдавил:

– Гуляю.

– Такой малец, как ты? – удивилась женщина. – Не рановато ли тебе гулять без взрослых? – Она пригляделась к нему повнимательнее и присвистнула: – Батюшки! Да я тебя знаю! Ты мальчишка Тони Уайлда, верно? Видала тебя раньше на пляже.

Женщина рассмеялась, и он ощутил исходившую от нее сигаретную вонь. Чем-то омерзительным веяло от ее крашеных светлых волос с черными отросшими корнями и худого мрачного лица. Он вспомнил голос Корди и ее мордашку, на которой оранжевым и черным играло пламя свечи, горевшей на крыльце. На холме живет ведьма. Я видела ее. Однажды она спустилась с неба и теперь живет здесь. Ее зовут Вирджиния Крипер, и она забирает детей.

Бен сделал шаг назад, к живой изгороди.

– Я знавала его после войны, представляешь? Меня-то он, конечно, не узнал. А ведь мы были приятелями. Тони, Тони, старый Казанова… – Она задумчиво посмотрела на Бена. – Слушай, а не слишком ли я с тобой откровенна?… Отец-то твой ошивался здесь целыми днями после того, как старушка задала стрекача… – Она махнула сигаретой в его сторону. – Старый-добрый Тони Уайлд, охо-хо. Ты бы видел вечеринки, что он тут после войны закатывал. А люди, которых приглашал… Эх, были времена! – Она быстро моргнула. – Не так много осталось тех, кто помнит, что за птица был Тони до того, как повстречался с твоей мамулей. Тоже мне, важная особа, ходит вся из себя, будто у нее кочерга в заднице. Уж прости мой французский…

– Все нормально, – ответил Бен машинально. Ему стало дурно.

– Странная была компания: женщина со шрамом, старая кошелка и он… Что-то с ними было не так, несмотря даже на то, что шла война. – Она ткнула сигаретой в его сторону. – Как по мне, так она была больной на всю голову вместе с ее древними черепками, и цыплятами, и всем остальным. Отец утверждал, что своими глазами видел, как она украла подсвечник из церкви, но он, конечно, был тот еще пропойца, не понимал, что есть что…

Она замолчала и уставилась на него, прищурившись, – Бен понял, что она пьяна.

– Прошу прощения, но мне нужно идти, – сказал он, собирая остатки вежливости. – Извините…

– Брось, не уходи, зайди в дом. В такое время не место тебе на улице, дорогуша. – Она тяжело оперлась на приземистую ограду сада и положила голову на кирпичи. – Я позвоню Тони, мы позовем его сюда, и он тебя заберет… Посидим, развлечемся, выпьем. Будет здорово снова увидеть его – сто лет прошло, как мы встречались в последний раз… – Улыбаясь, она подалась вперед, и он увидел угри у нее на носу. В ее желтых глазах горело любопытство. – Сейчас позвоню ему, отцу-то…

– Он мне не отец! – выпалил Бен и бросился бежать, испугавшись, что она протянет руки, схватит его и заберет навсегда. Он слышал, как она зовет его, но продолжал бежать, ощущая, как звенит в кармане мелочь и гулко бьется сердце.

– Эй! Вернись! Вернись, кому говорят!

Он бежал и бежал мимо домов и остановился только, когда дорога кончилась. Дальше шла узкая тропинка, заросшая ежевикой и кораллово-оранжевыми дикими розами. Она вела к боковому входу фермерского дома, где жил жуткий фермер Дерек, хозяин Спам.

Бен заколебался, но тут услышал голос женщины со стороны дороги:

– Иди сюда! Скажу кое-что!

Голос приближался, и тогда Бен снова побежал.

Он мчался все быстрее и быстрее по узенькой, заросшей дорожке, огибающей задворки фермы, а потом спрятался в сарае.

Здесь оказалось тихо и тепло, и он сжался в комок под соломой, пропахшей мочой и потом – как он надеялся, коровьими. Так или иначе, внутри было безопаснее, чем снаружи, и он сидел очень тихо, пока глаза не стали слипаться.

Его разбудили жуткие звуки, доносившиеся откуда-то поблизости. Сообразив, что заснул, Бен схватил ранец, поднялся и медленно прокрался к двери, тщательно нащупывая дорогу, потому что вокруг уже стояла кромешная тьма. Он открыл задвижку так тихо, как мог, приподняв ее всего на несколько дюймов.

Звук оказался воем, и не таким уж и громким. Визжащий, хриплый лай. После того, как его глаза привыкли к темноте и он окончательно проснулся, Бен увидел фермера Дерека. Тот избивал гаечным ключом собаку, привязанную к столбу во дворе дома. Бен узнал Спам.

Собака была ужасно тощей. Кости торчали из-под розовато-белой кожи, хвост обвивался вокруг ее изможденного тела, словно она хотела сжаться поплотнее, чтобы избежать ударов, а фермер Дерек ревел и лупил ее с такой силой, что Бен не понимал, как она вообще все еще могла издавать какие-то звуки.

Причина избиения голодающей собаки валялась в грязи поблизости. Это был мертвый цыпленок со свернутой шеей.

–  Получай , бесполезная тварь! – орал Дерек. – Даже собственных щенков уберечь не можешь, тупая ты сука! Вот тебе!

Несмотря на то что Спам была хрупкой, как перышко на ветру, фермер ухватился за шест, чтобы придать удару больше мощи, и с огромной силой пнул ее в ребра. Собака снова зашлась ужасным, задыхающимся, мучительным лаем, и Бен закричал, не в силах остановить себя. Фермер даже не отреагировал: все выглядело так, словно он обезумел – пиная собаку снова и снова, он бормотал что-то себе под нос. На этот раз Спам рухнула на землю и осталась лежать неподвижно.

« Беги!  – кричал голос внутри Бена. – Беги и останови его! Ты можешь укусить его. Ты можешь его ударить! »

Но он ничего не сделал, прикованный к земле ужасом.

Пнув собаку последний раз, фермер Дерек удовлетворенно крякнул и пробормотал: «Теперь-ка попробуй встать и сожрать еще одного из моих цыплят, жадная сука». Он оставил тело собаки лежать и зашел в дом, захлопнув дверь ударом ноги. Бен подождал мгновение, страдая от чувства вины и отвращения к себе, а потом, через кучи грязи и дерьма, которыми был завален двор, прокрался к Спам.

Он гладил ее худое, теплое тело, он шептал ей на ухо, но она продолжала лежать неподвижно. И тогда он понял, что теперь не сможет вернуться домой – возможно, уже никогда, потому что повел себя, как маменькин сынок-смотрел, как фермер убивает собаку, вместо того чтобы остановить его. Отец прав – он это действительно заслужил.

Бен еще долго сидел рядом со Спам, по-прежнему надеясь, что та очнется и он снова услышит ее дыхание. Но она становилась все тяжелее, ее тело окоченело, и он знал, что она мертва.

Он подумывал отнести ее в какое-нибудь укромное место и похоронить там, даже попробовал подняться, держа ее на руках, но цепь, которой собака была все еще прикована к столбу, громко зазвенела – металл о металл, и он оставил свои попытки.

Дверь фермерского дома отворилась, и фермер Дерек появился на пороге. Он был на удивление маленького роста – Корд обратила на это внимание, еще когда Дерек приходил забрать Спам. «Ну и коротышка», – заметила она пренебрежительно. Дерек уставился на Бена, вглядываясь в его силуэт сквозь сумрак, – Бен так и не понял, вечерние это были сумерки или утренние.

– Эй, ты! Кто таков?

Бен опустил голову. Фермер не узнал его.

– Ну-как пойди сюда! – Дерек двинулся к Бену.

Настолько аккуратно, насколько это было возможно, Бен опустил тело Спам на землю. А потом снова побежал – так быстро, что раз или два споткнулся. Он промчался через скотный двор, пронесся мимо тропинки, огибающей владения Дерека, мимо сарая и наконец выбежал за пределы фермы.

– Ну-ка вернись! Вернись, кому говорят! Ах ты, маленький ублюдок!

Может быть, фермер Дерек и был коротышкой, но бегал он быстро, и расстояние, отделяющее его от Бена, сокращалось с каждой секундой. Бен, метнув вперед себя ранец, запрыгнул на забор, тянувшийся вдоль поля. Но когда, подняв одну ногу с нижней планки деревянной ограды, он попытался перекинуть ее на ту сторону, опорная нога соскользнула. Его тряхнуло и швырнуло вперед, и его рука зацепилась за металлическую перекладину, скреплявшую забор в местах, где дерево износилось и потрескалось. В доли секунды, растянувшиеся, как в замедленной съемке, на долгую минуту, он перенес свое тело через забор и упал навстречу свободе. Увы, острый металл перекладины крепко держал его кисть – так крепко, что отпустил, только разорвав ее.

Бен приземлился с глухим звуком, почти довольный собой – он до сих пор помнил это чувство. Да, он был доволен, ему нравилось слышать крики фермера, в которых звучала неукротимая ярость, и радоваться бессилию этой злобы. Только когда он пробежал пару сотен метров, где уже никто с фермы не мог его увидеть, и внезапно упал в высокую, раскачивающуюся на ветру траву – только тогда он посмотрел вниз и почти с удивлением увидел свою липкую от крови и странную, неправильную руку.

Он не чувствовал боли и разглядывал руку, пытаясь понять почему. Но потом боль пришла, и все вокруг стало черным, и боль грызла его, и сотрясала все его тело, и он пытался убежать и от нее тоже, но не мог. И он видел странную женщину на дороге, ту самую ведьму с грязными светлыми волосами, и фермера, и слышал разговор папы, пренебрежительный, отрывистый, по телефону, и все еще чувствовал ощущение рифленых ребер Спам под ее мягкой, тонкой шкурой и тепло ее тела. Потом пришла пустота.

Они нашли его через два дня после того, как он убежал, без сознания в старом каменном сарае на холме Найн-Бэрроу[68]Холм на острове Пурбек в Дорсете, на котором находятся девять погребальных курганов каменного века.. Он не помнил, как туда попал – должно быть, дополз как-то. Он лежал на земле с «Робинзоном Крузо» вместо подушки, накрывшись пальто.

– Это настоящее чудо, – сказала одна из медсестер Алтее и Тони в Королевской больнице Борнмута. – Инфекция, кровопотеря – он мог бы… Должно быть, ангел-хранитель приглядывает за ним.

Бену оторвало три пальца на левой руке, а потом началась инфекция, ставшая причиной потери сознания.

В каком-то смысле Бену нравилось иметь некий знак, напоминание о том, что все произошло на самом деле. Он рассказал им о сумасшедшей женщине и об ужасном фермере, и полиция пошла поговорить с Дереком – но только сделала ему выговор, не более. Бен написал в «Блу Питер»[69]Blue Peter – детская телевизионная программа, существующая с 1958 года по наши дни., разрабатывая навыки правой руки. «Люди должны больше заботиться о животных, живущих в плохих домах», – писал он. Мама отправила письмо. Они прислали ему значок и специальную записку от редактора программы. Он несколько недель носил значок, но никогда не рассказывал историю до конца, не сообщал родителям о причине, по которой сбежал. Они понятия не имели, никто из них, и поэтому никогда не спрашивали.

Песок на пляже ослепительно сверкал на полуденном солнце. Сидя с поднятыми к подбородку коленями, Бен зажмурился, отгоняя воспоминания. Закрыв глаза, он видел красноту собственных глазных яблок, а когда открывал их, мир на мгновение становился черным, а силуэты членов его семьи в ясно-синем море медленно превращались в нагромождение пятен желтовато-розового оттенка. Поддавшись внезапному порыву, он вскочил и вбежал в воду, и прохлада заструилась вокруг его покрытого песком тела.

– Привет, дорогой. А я как раз иду назад, – сказала мама, но он схватил ее за руку в неожиданном порыве.

– Нет, пожалуйста, мамочка, останься еще ненадолго.

Она повернулась к нему и увидела его бледное лицо. «Конечно», – сказала она и обняла его в воде, и он позволил ей поцеловать его мокрую голову. Они играли в морские бои, Мадс на плечах Корд, мама на папиных, плескались друг на друга прохладной водой, пока кто-нибудь не падал с громкими криками веселья, и ныряли через ноги друг друга, и папа уплыл – так далеко, что, как он сказал, доплыл до самого танка, оставшегося еще со времен Второй мировой войны. День выдался спокойным и жарким – не таким жарким, как в прошлые годы, но все равно знойным. Когда игры закончились, Бен лег на спину, покачиваясь на волнах, глазея на Боски, забравшийся на холм над пляжем, полотенца сохли на крыльце, прохладные сосны росли за ними, цветы опутывали и обвивали друг друга во дворе старого деревянного дома.

В конце концов мама и папа засобирались домой первыми, дабы помыться и подготовиться к обеду. Корд, Бен и Мадс оставались в воде, пока их пальцы не стали белыми, как воск, и не сморщились. Когда они выбрались, с легким чувством тошноты от того, что наглотались морской воды, песок оказался таким горячим, что на него едва можно было ступить.

– Ой, – сказала босая Мадс. – Как больно!

– Тебе? – удивилась Корд. – Но ты ведь не чувствуешь боли.

– Знаю. Но сегодня, наверное, сотня градусов, – ответила Мадс. Она переминалась с одной босой ноги на другую.

– Сейчас, – сказал Бен, расстроенный видом ее сморщившегося от боли влажного личика. Он сгреб ее в охапку и понес к крыльцу одного из пляжных домиков, где поспешно поставил на землю. Корд наблюдала за ними.

– Спасибо тебе, Бен, – сказала Мадлен и улыбнулась ему сквозь занавесь волос.

– Без проблем, – ответил он, пожимая плечами.

– Смотрите-ка, Мадс покраснела! – завопила Корд. – Боже мой! Мадс влюбилась в Бена!

Бен неожиданно разозлился – жара дня настигла и его.

– Заткнись, Корд, – рявкнул он. – Просто заткнись.

– О,кей! – сказала Корд, примирительно подняв руки.

Бен зашагал впереди них, чувствуя, как сестра изучает его спину, пока они пробираются сквозь грязную траву назад к дому. Эйфория, которую он чувствовал в воде, окончательно растворилась. Он слышал, как они смеются, и, повернувшись чуть вправо, видел их искривленные полуденным светом тени и головы, сросшиеся, как у сиамских близнецов. Внезапно он почувствовал злость на Мадс. Почему ей всегда обязательно торчать тут?

Он вспомнил о ее теплых тонких губах прошлым летом и о том, как их притянуло друг к другу, как магниты, а потом оттолкнуло с такой же силой. Вздрогнув, он ощутил смесь смущения и удовольствия. Он подумал о ее маленьком бледном лице и ее крошечных ступнях, прыгающих по песку, и о том, как мама стояла у окна, наблюдая, как она и Корди бегут к пляжу, и рассказывая Бену, как отец столкнул ее с лестницы, когда был пьян. И как полиция вынесла ему предупреждение, но они, Уайлды, должны были лично убедиться, что с ней все в порядке. Он думал о том, как ему повезло-да, повезло, несмотря даже на тайну, которую он носил в своем сердце, и на побег – все это было, если подумать, не так уж и страшно.

…Он видел ее милое, серьезное лицо, глаза с плотно закрытыми веками, слышал шуршание ее волос, когда она медленно двигалась к нему, желая поцеловать его…

По правде говоря, ему нравилось думать о ней так , даже если это заставляло его чувствовать себя странно и гореть от стыда. Не надо. Ведь это Мадс. Думай о чем-то еще. Цветы. Или камни.

Медленно, опустив голову, он подошел к крыльцу, но, шагнув на ступеньки, вдруг услышал низкий, веселый голос:

– О, добрый день! Как же хорошо, что кто-то пришел, а то я уже начала волноваться. Радио внутри работает, но никто не откликается. Это ведь дом Энтони Уайлда?

Взгляду Бена, моргавшего в непривычном полумраке крыльца, открылись широкополая шляпа, длинные волосы, длинная блуза и длинная юбка. Будучи всегда настороже на случай опасности, он вгляделся в округлую фигуру, насторожившись при звуках низкого голоса и подумав, что это может быть замаскированный мужчина-он слышал, что они иногда так действуют-переодеваются в женщин, но потом он одернул себя. Это был не мужчина.

– Я его… Я Бен. – Он думал, поблизости ли мама и папа. Разве они не вернулись сто лет назад?

Женщина – хотя это скорее была девушка – наклонилась к нему.

– Привет, Бен. Рада познакомиться!

Бен почувствовал себя неловко и понял, что не знает, что делать дальше. Корд смогла бы правильно оценить ситуацию и, если женщина заслуживала доверия, меньше чем через пять минут уже дружески щебетала бы с ней на крыльце.

– Гм, – сказал Бен. – Войдете? – Он осекся. – Простите… Как вас зовут?

– Белинда Бошан. – Она потянула себя за прядь волос медового оттенка. – Я певица и приехала обучать твоего папу для роли в «Джейн Эйр».

– Точно.

– И я уже почти сдалась. Тысячу лет искала это место. – Она сняла шляпу, бросила ее в плетеное кресло и, встряхнув длинными волосами, улыбнулась ему. У нее была щель между передними зубами, как у мамы. – Знаешь, я даже расплакалась от волнения. Шутка ли-сам Тони Уайлд!  – Она подавила смешок.

– Да, – только и смог вымолвить Бен.

– Ох, какая же я глупая. – Она пожала плечами и широко улыбнулась, сверкнув зубами. Материал ее блузки был необычным: кружевные нити сверху и снизу, – и он мог видеть… Он переступил с ноги на ногу, снова желая, чтобы Корд оказалась рядом.

Потом он провел Белинду внутрь и дал ей стакан воды, они вернулись на крыльцо, и он предложил ей сесть, и она все время говорила: об обучении в Королевской академии, о том, как она встретила Джоан Сазерленд однажды на школьном концерте, и это был самый великий момент ее жизни, когда та сказала: « Эта девочка рождена петь ». И как она стала работать преподавательницей пения, потому что у нее появились проблемы с голосом и, вместо того чтобы петь самой, она учила людей, и это замечательная, интереснейшая работа.

…Она говорила и говорила, и Бен смотрел на нее, как загипнотизированный, смотрел на блузку и ее груди, покачивающиеся под ней, и на щель у нее между зубами, и на ее стройные лодыжки, карамельно-коричневые, в отличие от остальной части ног.

Потом он услышал глухие шаги по расшатанным ступенькам лестницы в доме, оглянулся и увидел родителей: папу на середине лестницы и маму, только вышедшую из спальни.

– Где вы были? – потребовал он ответа.

– Наверху, – ответил папа, разглядывая гостью. – Мы переодевались.

– Мы… Улаживали кое-что, – сказала мама, которая успела переодеться в сарафан и теперь пыталась пригладить растрепавшиеся волосы. – О, – сказала она, выходя вперед. – Прошу меня простить. Дорогой Бен, тебе следовало бы сказать мне, что к нам пришли.

– Белинда Бошан, – сказала Белинда и протянула маме руку. – Я ужасно опоздала, и это мне следует извиняться.

– Мы думали, вы приедете сегодня вечером, – сказала мама и пожала ей руку. – Милый, неужели ты все это время прозябал на крыльце, гадая, куда мы пропали?

– Нет-нет, я не давала Бену скучать, – поспешно ответила за Бена гостья и улыбнулась. – Здравствуйте, мистер Уайлд! Белинда Бошан. Я так благодарна, что вы оба пригласили меня. – Она бросила быстрый взгляд на маму, но тут же снова перевела глаза на отца.

Тот засмеялся.

– Не стоит благодарности, моя дорогая, – сказал он и пожал ей руку. – Кеннет сказал, у вас прекрасный голос. Мне очень жаль, что произошло такое досадное недоразумение.

– Спасибо, – сказала Белинда и посмотрела на пол. Бен, следя за ней, чувствовал себя слегка странно-его сердце как будто переполнялось, и ему хотелось заплакать. Он тайком потянул себя за шорты. Нет, пожалуйста, только не сейчас.

– Мне очень повезло, что вы здесь и научите меня кое-чему, – сказал папа, почесывая шею и жестом приглашая ее снова садиться. – Выпьем? Алтея, дорогая, останься здесь и поговори с Белиндой Бошан. – Он чмокнул маму в голое плечо, и она прикрыла глаза, поймав его пальцы, слегка сжавшие ее сзади за шею.

Бен с неприязнью гадал, чем они занимались сверху. Его родители были ужасны во всем, что касалось этого . Однажды он встал выпить воды поздно ночью и слышал, как они делали это на крыльце. На крыльце -при том что у них отличная спальня.

Когда Бен вернулся с мартини для мамы и имбирным элем – «О, прошу вас, нет-нет, я так неопытна, когда дело касается алкоголя»-для Белинды Бошан, та, поджав ноги и заведя волосы за уши, увлеченно слушала маму. Папа угощал дам вкусными крохотными сырными бисквитами из тех, что Уайлды приберегали для гостей, и они вместе смотрели в сторону моря, где крыши пляжных домиков, казалось, плавились от жары.

– Наши занятия пением, – напомнил папа. – Как вы планируете организовать их?

Белинда Бошан села прямо и разогнула ноги.

– Совсем забыла! У меня с собой небольшая гитара. Я научу вас песне и удостоверюсь в том, что у вас легко получается ее исполнять. Мистеру Рочестеру следует звучать могущественно. Не стесняться. Излучать уверенность. Он из тех мужчин, что…

– Я знаю, каков мой персонаж, спасибо, – перебил ее папа сухо.

Лицо Бошан стало малиновым.

– Я… Простите меня. Я просто говорила про песню.

– А я вас просто поддразнил, – улыбнулся папа.

Что случилось с ее голосом? Почему она стала учителем? Почему ее волосы были светлыми в одних местах и темно-янтарными в других? Был ли у нее бойфренд? Бен пожирал ее голодными глазами, словно она была экзотическим животным, способным в любой момент сбежать, раствориться в этом жарком дне.

К счастью, в это время, вволю наболтавшись с другими детьми у пляжных домиков, вернулись Корд и Мадлен, и он смог позволить себе расслабленно откинуться назад, предоставив им обсуждать Белинду Бошан, ее волосы и ее сандалии, ее ожерелье – «Какое чудесное? Вы сами его сделали?»-«Нет, моя мать привезла его из Марракеша».

В такой болтовне он был совершенно безнадежен. И только когда они мыли руки к обеду, он поинтересовался у Корд:

– Как думаешь, она хорошая? Я надеюсь, что да. Не хочу, чтобы она испортила наш отпуск.

– Она ничего, – мрачно ответила Корд. – Но ей нужно носить бюстгальтер. Нельзя допустить, чтобы они болтались туда-сюда у всех на виду, и мне все равно, что там думают в Движении за освобождение женщин. Маме это тоже не понравится.