Онлайн чтение книги До Берлина - 896 километров
Стратег из львовской комендатуры

Я давно уже заметил, что кадровые офицеры, оторванные тыловой должностью от текущих боевых дел, страшно любят воевать по карте. Комендант Львова, перед которым я предстал, вернувшись из Словакии, исключения не представлял. Боевой офицер, китель которого пестрел орденскими ленточками, усадил меня в кресло на львиных лапах, приказал дежурному никого без крайней надобности в кабинет не пускать, достал из сейфа свернутую карту, на которой со штабной тщательностью была обозначена линия фронта, и стал посвящать меня в то, что творится сейчас в войсках Первого Украинского.

Честно говоря, было бы больше по душе, если бы он предложил мне с дороги ужин или хотя бы "ворошиловскую дозу". Ужин, правда, был обещан. Но на первое была подана все же лекция о нашем наступлении.

Вдруг где-то на середине беседы комендант прервал рассказ странным замечанием:

— Я ведь почему разговорился?.. Я вас, военных корреспондентов, уважаю. Есть вас за что уважать.

И тут ошеломил меня новостью: на днях ему пришлось хоронить одного из моих коллег, фотокорреспондента «Известий» капитана Павла Трошкнна. Это был один из самых боевых военных журналистов, известный своими снимками еще в дни сражений на Халхин-Голе и озере Хасан. Трошкин возвращался из Бухареста, который недавно взят войсками Второго Украинского фронта, и на дороге между Коломыей и Станиславом попал в бандеровскую засаду. Не растерялся. Принял бой. Его так и нашли у пробитых колес машины, где он лежал, отстреливаясь от противника. Пуля пробила сердце.

— Я похоронил его с почестями, — рассказывал комендант, — Над могилой трижды дали траурный салют. Так мы хороним только героев. — И, добавив: — Опасная у вас профессия, — вернулся к карте и стал объяснять обстановку на фронте.

За время моего отсутствия пятачок, на котором я когда-то побывал, превратился в мощный плацдарм, имеющий по фронту около семидесяти пяти, а в глубину до шестидесяти километров. Район этот густо порос лесом. Лес подступает на карте к голубой жилке реки, а через эти зеленые массивы на запад, на север и на юг от большого города Сандомира тянутся, по-видимому, удобные дороги.

Очертив на карте плацдарм, стратег из львовской комендатуры торжественно сообщил:

— Все эти леса сейчас битком набиты войсками, техникой. Я сюда во Львов из Сталинграда дошел. Такой концентрации даже в Сталинграде ни у нас, ни у немцев не было… Тысячи танков и самолетов, десятки тысяч орудий, в том числе и самой большой мощности. Чуете, что назревает, а? А эшелоны все идут и идут. Десятки эшелонов наш узел в день пропускает.

Все, что он говорил, было интересно, а главное, очень мне нужно, но есть хотелось страшно. Отыскал в кармане какие-то крошки, положил их в рот, стараясь демонстративно жевать, но увлеченный стратегией собеседник этого не замечал.

— Вы знаете, что, по-моему, это означает?.. Конев задумал удар на Берлин.

— Но ведь на Берлин нацелены войска соседа. Белорусский фронт. Недаром командование им передано маршалу Жукову.

— Недаром. Но ведь Берлин огромный город, брать его будет нелегко. Вы говорите, знаете Сталинградскую битву. Ну вот, как помните, и его освобождали силами двух фронтов. А ведь Берлин побольше Сталинграда.

Я смотрел на карту. За фронтом сандомирского плацдарма лежали Радомско, Ченстохова. Ниже, уже за Одером, огромный город Бреслау, южнее Дрезден. Берлин был значительно севернее, как раз против завислянского плацдарма Первого Белорусского фронта.

— Это так, — согласился собеседник. — Однако какой же командующий сейчас не мечтает участвовать во взятии Берлина. А вы нашего Конева не знаете. Да и кто может предугадать, как развернутся дела. Война ж.

Тут я вспомнил о дорожном указателе, стоящем на старой площади Львова.

— А сколько до Берлина от кромки сандомирского плацдарма?

— Сейчас прикинем, — охотно согласился собеседник. Достал из стола линейку, циркуль, поколдовал с ними. — По прямой выходит почти шестьсот. За два месяца треть пути прошли.

Я как-то незаметно для себя взял со стола у коменданта кусок печенья и начал грызть. Это он все-таки заметил.

— Позвольте, а вы обедали?

— В последний раз ел в Банской-Бистрице, часов восемь назад.

— Ай-яй-яй, а я тут воюю… Ну, сейчас двинемся ко мне. Вы у меня и поедите, а машину вашу вызовем прямо к моей штаб-квартире.

Комендант жил в богатой адвокатской квартире, где до освобождения Львова обитал какой-то видный коллаборант, работавший в управлении немецкого гебитскомиссара и бежавший с немецкими войсками. В роскошном жилье этом все было покрыто мохнатым слоем пыли. Комендант с солдатской скромностью разместился в комнате для прислуги, спал на госпитальной койке и трапезовал на кухонном столе. Хозяйствовал у него молодой украинский хлопец, с таким пылающим румянцем на лице, что хоть прикуривай от него. Получив команду приготовиться к приему гостя, он к нашему приходу шикарно развернулся. На кухонном столе на листках газет стояла горилка с перцем. В граненую хрустальную вазу были вывернуты консервы "второй фронт". В супной миске севрского фарфора был суп из горохового концентрата. Не бог весть какая еда. Но с голоду она показалась мне вполне достойной роскошной посуды. Я ел и пил, а перед глазами все время стояла одна и та же картина: эта будто бы сбесившиеся машины с ходу бросаются с откоса и, кувыркаясь, летят в пропасть, где белеет горный поток.

А потом была отличная горячая ванна, в которой, признаюсь, пришлось менять воду раза три. Мягкая кровать и чистейшее белье голландского полотна с монограммами коллаборанта, так хитро вышитыми, что переплетение букв как бы сливалось в графскую корону. Я уже стал засыпать, когда в дверь постучали. Ну, конечно, это был хозяин. Он появился в трусах и стоптанных тапках на босу ногу.

— Не спите? А я вот все думаю о нашем разговоре. Я ведь Конева знаю еще по Второму Украинскому. Во время Корсунь-Шевченковского побоища у него полком командовал. Он ведь хитрый, Конев. Помните, как он вдруг круто на север завернул и этого самого Штеммермана со всей его группировкой накрыл, как шляпой. И сейчас вот у Сандомира недаром он такой кулачище собирает. Что-то такое особенное он там задумал.

Характерно, что о Словацком восстании, о его судьбе мой собеседник спросил только вскользь и то лишь в связи с тем, что, по его мнению, группе словацких самолетов, с которой летел и я, повезло, так как на эти немецкие по своему силуэту машины чуть было не обрушили огонь все батареи противовоздушной защиты Львова.