Онлайн чтение книги Долгая зима
Глава 2

Кэрол жила в районе старых колониальных вилл. Дом оказался низким кирпичным строением типа ранчо. Вокруг расстилались лужайки, бодро орошаемые дождевальными установками, благодаря чему розы, которыми была обсажена дорожка к дому, искрились от покрывающих их капелек.

Подойдя к дому, Эндрю заметил на стене солнечные часы и вспомнил похожие часы в их саду в Далидже, обросшие толстым слоем льда.

Мадлен молча брела рядом. Сначала она вообще не одобряла идею встречи с Кэрол, затем стала советовать ему отправиться самостоятельно. Они пытались дозвониться до Кэрол, но линия оказалась поврежденной. В конце концов Мадлен уступила уговорам Эндрю. Сейчас она с убитым видом смотрела, как он нажимает на кнопку дверного звонка.

Дверь открыл высокий человек с очень светлой кожей в алом мундире, обшитом золотым кантом.

– Чем могу служить, сэр? – осведомился он со скандинавским акцентом.

– Я хотел бы повидать миссис Лидон, – сказал Эндрю.

Русая голова совершила вращательное движение.

– Сожалею, но миссис Лидон здесь нет, сэр.

– Когда же она появится?

– Сожалею, но этого я не знаю, сэр.

– Я могу оставить записку?

– Сомневаюсь, что… – Он не договорил, поскольку в доме зазвучал женский голос, имевший иной, более мягкий акцент.

– Карл, кто там?

Обернувшись на зов, дворецкий ответил:

– Господа спрашивают миссис Лидон, мадам.

– Попроси их войти.

Женщина встретила их в холле. Это была негритянка лет тридцати, среднего роста, одетая по европейской моде – в красном шелковом платье и домашних тапочках с золотым тиснением. Она не отличалась красотой, но производила впечатление очень важной особы.

– Мистер Лидон и миссис Картвелл! – провозгласил дворецкий.

– Не хотелось бы вас тревожить, – начал Эндрю. – Жена дала мне карточку с этим адресом. Я не предполагал, что здесь живут другие люди.

– Ничего страшного, мистер Лидон. Меня зовут Мария Арунава. Миссис Лидон – секретарь моего мужа. Она не сказала вам об этом?

– Нет, – покачал головой Эндрю, – не сказала.

– Проходите в гостиную, мы выпьем чаю. Или чего-нибудь похолоднее, если желаете.

Стены гостиной были выкрашены в светлые тона, на полу лежал изумрудный ковер на толстой пружинящей подкладке. Кресла и два дивана были покрыты белыми накидками с золотыми пуговицами. Благодаря жалюзи здесь царила приятная прохлада, поддерживаемая тихо жужжащими кондиционерами.

– Прошу вас, садитесь, – сказала хозяйка дома. – Чем я могу вам помочь?

– Я хотел повидаться с женой, – сказал Эндрю и после некоторого колебания добавил:

– Она скоро вернется?

– Боюсь, что не скоро.

Хозяйка разглядывала их дружелюбно, даже с симпатией.

Эндрю рассказал о приключении в банке. Она покачала головой:

– Вот ужас! На свете случается столько всего ужасного!

Жаль, что с этим ничего нельзя поделать.

– Мы с женой собираемся развестись. Но я подумал, что она может нам помочь – скажем, позволить нам пожить у нее несколько дней, если у нее найдется свободная комната, пока мы не подыщем себе жилье…

– Я с радостью предложила бы вам остаться здесь, мистер Лидон. Но мой супруг придерживается строгих правил.

Я не могу поселить в доме гостей без его разрешения.

– Я никогда и не осмелился бы просить вас об этом.

Полагаю, моя жена находится сейчас вместе с мистером Арунавой в Лагосе?

– Вынуждена вас поправить, – с улыбкой молвила хозяйка. – Мой супруг – сэр Адекема Арунава. Он требует, чтобы люди сознавали, что он носит этот титул. Одно из его правил.

– Леди Арунава, – взмолился Эндрю, – прошу меня извинить!

Она покачала головой:

– Пожалуйста! Правила писаны не для меня. К несчастью, сэр Адекема сейчас не в Лагосе. Сегодня утром он улетел по делам в Момбасу. Миссис Лидон, разумеется, отбыла с ним.

– Надолго?

– Он не сказал. Речь шла об отпуске вслед за поездкой.

Он не любит деловой жизни. Видимо, он поедет на водопад Виктория. Ему очень нравится это место, а миссис Лидон никогда там не бывала.

– Понятно. У вас есть какой-нибудь способ связаться с ним?

– Прямой связи нет. Однако у меня есть адрес его делового партнера в Момбасе. Вы могли бы написать супруге по этому адресу. Возможно, ваше письмо нашло бы ее.

– Спасибо. Я с удовольствием возьму адрес.

Светловолосая девушка неумело вкатила в гостиную тележку с серебряным чайным сервизом на верхней полочке и всевозможными пирожными на нижней.

– Спасибо, Молли, – сказала леди Арунава. – Можешь все это оставить.

Разлив чай в хрупкие чашечки, она передала их гостям.

Затем указала на блюдо с пирожными. Мадлен бросила быстрый взгляд на Эндрю и ухватила самое большое. В целях экономии они ограничились в обед финиками и подозрительным апельсиновым напитком.

За чаем леди Арунава говорила общие слова о бедствии, постигшем Европу из-за «Зимы Фрателлини», и о своем сожалении по этому поводу. Ее печаль была неподдельной, но совершенно бесполезной. Эндрю вспомнил свою тетушку, супругу сельского викария, рассуждавшую за чаем об арабских беженцах под звонкие удары по мячу на соседней площадке. Интересно, какая ее постигла судьба…

Хозяйка ненадолго оставила их, чтобы принести обещанный адрес. Сидя в тихой, благородной гостиной, они не знали, куда девать руки.

– Посмотри хорошенько, как живут богачи, – сказал Эндрю. – Мы не скоро увидим это снова.

Мадлен поднялась, быстро подошла к нему, опустилась на ковер и подставила лицо для поцелуя.

– В чем дело? – спросил Эндрю.

– Ты совершенно прав – у нас не будет ничего подобного. Глупо притворяться, что это не имеет значения.

– Тогда поцелуй меня. Возможно, это действительно не важно.

Она покачала головой и встала с колен:

– Леди Арунава возвращается.

Записав адрес, они начали прощаться.

– Я тут подумала – вам придется очень нелегко, – сказала хозяйка. – В этом городе жизнь и так непроста, тем более для белых. У вас есть хоть какие-то деньги?

– Совсем чуть-чуть, – признался Эндрю, стесняясь побуждения заняться попрошайничеством и боясь поднять на негритянку глаза.

– Мне так хотелось бы вам помочь! Но сэр Адекема строго контролирует расходы на содержание дома. Он не позволяет мне касаться денег, ибо это ему очень не по душе.

– Спасибо вам за заботу, – произнес Эндрю. – Как-нибудь выкрутимся.

– Даже не знаю, как это лучше сказать, – пробормотала леди Арунава, – но как бы вы отнеслись к тому, чтобы перекусить на природе сегодня вечером? Рестораны сейчас страшно дороги, да и еда там дрянная. У нас в доме полно еды – холодное мясо и тому подобное. Вас не оскорбит, если я предложу вам пакет с едой? Я бы с радостью пригласила вас поужинать, но строгие инструкции сэра Адекемы не позволяют этого сделать. Мне нельзя приглашать в гости даже моих друзей.

Эндрю собрался было отказаться от ее предложения, но Мадлен опередила его.

– Будем вам очень благодарны, – выпалила она. – Спасибо.

Леди Арунава заулыбалась:

– Я надеялась именно на такой ответ. И уже распорядилась приготовить для вас пакет с пищей.

* * *

Они сошли с дороги и двинулись вдоль пляжа в южном направлении. Был ранний вечер, огромное багровое солнце грозило заполнить собою весь горизонт, но мелкий белый песок был все таким же раскаленным. Он проникал в обувь, поэтому они разулись, и Эндрю положил свои башмаки и туфельки Мадлен в сумку, где дожидалась своего часа еда.

Было очень приятно брести по теплому песку босиком.

– Мы уже отошли достаточно далеко? – спросил Эндрю.

– Достаточно, – кивнула Мадлен.

До дороги было теперь примерно полмили. К кромке пляжа спускалась рощица каких-то хвойных деревьев, устлавших крохотными шишечками ложбину между двумя холмами из песка. Вокруг не было ни души, лишь слабо доносился шум набегающих на берег волн.

Мадлен принялась разбирать провизию. В сумке оказалась даже одноразовая бумажная скатерка и две картонные тарелочки. На свет появились ломтики холодной говядины, язык, холодный цыпленок, картофельный салат в пластмассовой коробочке, хитроумно нарезанные помидоры, маленькая бутылочка с маслинами и пузырек с кисло-сладкой фруктовой приправой к мясу. Кроме того, им предстояло осушить большую бутылку с лимонадом и две бутылочки пива, закусывая двумя персиками. Заботливые руки не забыли уложить в сумку хлеб, соль и перец.

– Не хватает только масла, – сказала Мадлен. – Но оно бы потекло. А хлеб выглядит аппетитно и без него. Хочешь пива, Энди?

Он кивнул:

– Мы неплохо понищенствовали для первого раза.

– Славная женщина. Надеюсь, у нее не будет неприятностей.

– Из-за того, что она поделилась с нами едой? Как же ее муж об этом узнает?

– Вдруг он заставляет слуг шпионить за ней? Мне не слишком понравился этот их Карл. Будем надеяться, что все обойдется, и наслаждаться трапезой, ведь ей хотелось именно этого.

Мадлен завершила приготовления и оглядела импровизированный стол.

– Ни вилок, ни ножей. Наверное, они у сэра считанные. – Она потрясла сумку, и на песок упал последний пакетик. – Пластмассовые ложечки. Это уже кое-что. А еще сигареты и коробок спичек.

После ужина Мадлен собрала оставшуюся еду. Эндрю зажег две сигареты и протянул одну ей.

– «Велосипед», – сказал он, разглядывая пачку. – Новая марка. Думаю, к этому можно привыкнуть. Если только нам позволительна такая роскошь, как курение.

– Сколько у нас денег?

– Один нигерийский фунт. Плюс несколько шиллингов и пенсов.

– Завтра придется заняться поисками. Нужна и работа, и жилье.

Эндрю откинулся на спину и стал смотреть в небо. Было уже достаточно темно, чтобы разглядеть звезды, но сполохи, только что мелькавшие в его глазах, тут же погасли, стоило ему сфокусировать зрение.

– Здесь можно увидеть Южный Крест? – спросил он. – Думаю, что да.

– А вот как быть сегодня? – задумалась Мадлен. – Мы не сможем вернуться в отель.

– Есть надежда, что нам позволят провести ночь на полу в посольстве…

– Здесь по крайней мере тепло, – сказала она и прикоснулась к его руке. – Мы можем спать здесь, на пляже.

– Не слишком-то комфортабельно.

– Зато чисто и спокойно. Мне не улыбается перспектива возвращения в город. – Она указала на сумку. – На завтрак еды хватит.

– Тогда решено.

– Тебе этого никогда не хотелось? – спросила она. – Ребенком, когда ты попадал на побережье? Мне – да.

– И мне, – ответил Эндрю. – Только я забыл.

Они проговорили еще с час, пока в остывшем небе не загорелись настоящие звезды. После этого они пожелали друг другу доброй ночи и устроились по негласному соглашению каждый в собственной выемке в песке. Некоторое время в отдалении тявкала собака, но лотом угомонилась и она. Лишь волны продолжали мерно набегать на пляж.

Когда Эндрю проснулся, в небе горела половинка луны, только начавшая карабкаться вверх. Мадлен мирно спала.

Он тихонько поднялся, стараясь не потревожить ее, и побрел в рощу. Здесь почему-то было еще более одиноко, чем на бесконечном пустынном пляже. Он потянулся: от лежания на песке у него свело мышцы спины.

Эндрю вернулся на пляж, остановившись по другую сторону песчаного холма. Ночь была очень теплой, но его все равно пробирала дрожь. В безжалостном свете луны он вспомнил обо всех своих утратах. Прежняя работа, даже сама Англия казались сейчас чем-то совершенно нереальным. Он сожалел о сыновьях, которые, как он теперь ясно видел, отойдут от него, какая бы трудная жизнь ни ожидала их в ближайшем будущем. Утрата Кэрол не вызывала у Эндрю ни малейшего сожаления; он не чувствовал к ней даже отвращения. В этой прозрачной ночи все, что ему когда-либо принадлежало, что совсем недавно имело для него хоть малейшее значение, утратило всякий смысл. Он расставался с прежней жизнью без горечи.

Охватившее его сейчас чувство не было чувством потери. Это было нечто худшее: он ощущал себя нагим, на теплом ветерке ныли незащищенные кости. Пусть все то, с чем он сейчас расставался, было иллюзией – Эндрю не мог представить себе, как без нее существовать. Боль, пронзившая его, была хуже боли, причиняемой неразделенной любовью, ибо любовь всегда сулит надежду. Он встал на колени и повалился головой на песок. Это была молитвенная поза, только ему некого и не о чем было молить. И нечего предложить. Он сознавал лишь одно: и внутри, и вокруг расстилалась пустота.

Эндрю не слышал шагов Мадлен и вздрогнул, когда она прикоснулась к его плечу.

– Энди, – раздался ее голос, – с тобой все в порядке?

– Да, вполне-, – сухо ответил он.

– Я так испугалась. Проснулась, а тебя и след простыл.

Эндрю молчал.

– Когда остаешься ночью одна, тут же превращаешься в ребенка. Со мной так всегда.

Он по-прежнему не нарушал молчания. Мадлен поднесла руку к его лицу и коснулась мокрых щек. Эндрю следовало отпрянуть, но его оставила всякая воля, и он мог всего лишь слепо взирать на песок и волны, освещаемые луной. Не сопротивлялся, когда Мадлен увлекла его на песок и прижала к себе.

– Милый, – шептала она, – все будет хорошо. Не плачь, Энди, милый, ну пожалуйста, не плачь…

Эндрю снова стала колотить дрожь, еще более сильная, чем прежде. Мадлен целовала его мокрое от слез лицо, согревала ладони. Через некоторое время она отпустила его.

Послышался шорох одежды, и она снова прильнула к Эндрю, уже в расстегнутой блузке и без лифчика. Мадлен прижималась щекой к его волосам, как будто стала выше ростом. Он чувствовал нежное прикосновение ее груди к своей шее, тепло плоти, волной пульсирующей у его уха. Материнское побуждение, пронеслось у него в голове, это вполне естественно для женщины, никогда не дававшей грудь ребенку…

Но то было настоящее тепло, и пульсировало оно по-настоящему. Ее пальцы заскользили по его телу, ласково перебираясь от одного ребра к другому. Не в силах больше выносить этого, он обнял ее, стиснул ладонями ее лицо и стал целовать.

Эндрю помог Мадлен стянуть блузку, и его взору предстали плечи, руки, маленькие заостренные груди неземной красоты – в свете луны тело словно серебрилось.

Не в силах отвести глаз, Эндрю прошептал:

– Это от жалости?

Она покачала головой и тихо ответила:

– Наверное, от одиночества.

– В этом нет необходимости.

– Есть, – сказала она. – Есть, мой милый!

* * *

Потом они купались в темной воде и долго бродили по пляжу, пока не обсохли достаточно, чтобы натянуть одежду.

Снова улеглись на песок, но уже бок о бок, и тут же уснули.

Очнувшись, Эндрю зажмурился от светлеющего неба. Мадлен уже некоторое время теребила его за руку.

– Кто-то идет, – прошептала она.

Он рывком сел. К ним приближались трое в форме. Один из них с трудом удерживал на поводке овчарку.

– Сиди спокойно, – приказал Эндрю. – Не хватало только, чтобы они спустили на нас собаку.

– Полиция?

– Думаю, да.

Троица подошла ближе. Вышедший вперед человек крикнул:

– Вставайте, босс. И вы, леди.

Они встали. Взглянув на нашивки, Эндрю определил, что патрулем командует сержант – высокий, худой, остроносый, с аккуратным ртом и подстриженными усиками. Он наблюдал за ними, широко расставив ноги.

– Надеюсь, вы знаете, что нарушили закон, босс? – спросил сержант.

– Неужели существует закон, запрещающий людям спать на пляже? – удивился Эндрю.

– Нет, зато существует закон, запрещающий белым бродяжничать, босс. Можете спать, где вам вздумается, но только имея при себе десять фунтов. У вас есть такие деньги?

– Нет. С собой нет. Я не знал о подобном правиле.

– Вы недавно в Лагосе?

– Позавчера приехали. – Он помялся. – Вчера мы собирались получить наличными перевод, однако нас опередило ограничение на выдачу валюты.

Сержант кивнул:

– Слышал. Вы не первые, кого мы ловим.

– У нас есть кое-какие вещи в отеле «Африка» – одежда, чемоданы. Как раз на десять фунтов.

– Возможно. – Он саркастически усмехнулся. – Только сейчас не слишком расторгуешься, босс.

– Разве вы обязательно должны нас арестовывать, сержант? – спросила Мадлен. – Мы не знали, что нарушаем закон.

Прежде чем ответить, он некоторое время разглядывал ее. Эндрю уже готов был определить его взгляд как наглый, даже развратный, однако, к его удивлению, в голосе сержанта прозвучали ободряющие нотки.

– Понимаю, леди. Этот закон может показаться слишком суровым, но он принят не беспричинно. В эти дни вокруг Лагоса слоняется немало белых, и у многих из них нет денег. Некоторые даже вламываются в дома, крадут, и все такое прочее. Им хватает и хитрости, и хладнокровия, им наплевать, что произойдет дальше. Прошлой ночью белый взломщик сильно поколотил одну даму. Отсюда и закон, и патрули. – Он указал на овчарку. – И собака. Ее тренировали ловить негров – она служила на алмазных копях в Сьерра-Леоне, однако теперь без труда переключилась на другой цвет. Славная собачка!

Эндрю и Мадлен помалкивали. Эндрю чувствовал, что чем меньше говоришь, тем меньше вероятности, что твои слова сочтут оскорбительными.

– Лучше не ночуйте больше под открытым небом, – посоветовал сержант. – Мы вынуждены следить за соблюдением закона. Надеюсь, вы понимаете.

– Да, – сказал Эндрю, – понимаем. Спасибо, сержант.

– Мы возвращаемся в участок, – сообщил сержант. – Тут миля, от силы миля с четвертью. Можем предложить вам по чашечке кофе, если вы согласны пройти такое расстояние пешком.

– Будем очень благодарны, – сказала Мадлен.

– Тогда пойдемте.

Их не только попотчевали кофе, но и довезли до города в полицейском грузовичке. А перед этим позволили умыться и привести себя в порядок. Эндрю, правда, не смог побриться, так как бритвенный прибор дожидался его в гостиничном номере. Надо было, не мешкая, заняться поисками жилья и работы, поэтому первым на их пути вполне мог стать человек, чье имя им назвали в посольстве.

Искомая контора располагалась в новом административном здании в районе Икои; однако они оказались у дверей уже в восемь часов, а в столь раннее время никто еще не думал приступать к работе.

Пришлось коротать время, прогуливаясь по улицам. Мадлен и Эндрю хотели было купить газету, но она стоила шесть пенсов, что было для них непомерной суммой, поэтому они ограничились изучением заголовков. Газеты главным образом интересовались скандалом, сотрясавшим одну из нигерийских политических партий, хотя не обошлось и без очередной истории о зверском обращении с народом банту.

В 9.15 они вернулись к конторе Бейтса. Контора представляла собой закуток на третьем этаже – всего одна комната, разделенная надвое фанерной перегородкой. В «приемной» тарахтела на машинке брюнетка с еврейской внешностью. Выслушав Эндрю, она сказала:

– Сейчас узнаю, сможет ли мистер Бейтс принять вас.

Она говорила по-английски с акцентом уроженки Центральной Европы, предположительно Вены. Постучав в дверь, девушка на некоторое время пропала из виду. Появилась она уже в сопровождении самого Альфа Бейтса – невысокого человека лет сорока, с глуповатым и одновременно хитрым выражением на красном лице. Его рука интимно возлежала на плече секретарши. Ласково отпихнув ее, он приветствовал посетителей:

– Прошу вас, входите! Рад, что вы пришли. Самое милое дело – начинать трудиться с утра пораньше. Здесь черным за нами не угнаться. Они много чему научились, но по-прежнему чертовски ленивы.

Он усадил их на стулья, сам же взгромоздился на вращающийся табурет у письменного стола. Стол был далеко не новым, с отколотым углом. Бейтс вооружился блокнотом и перьевой ручкой.

– Ваши фамилии? Начнем хотя бы с этого… Мистер Эндрю Лидон и миссис Мадлен Картвелл, – повторил он за Эндрю и впился в обоих своими серыми глазками. – Но вы хотя бы в одной упряжке? Вам не нужны разные квартиры?

– Нет, – успокоил его Эндрю, – одна на двоих.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал Бейтс. – Живите как хотите. Только свободы с каждым днем остается все меньше. Вам нужно скромное местечко? Ничего шикарного?

– Мне нужна работа, – сообщил Эндрю. – Наши деньги пропали, когда заморозили фунты стерлингов.

– Целиком?

– Да.

– Так, – кивнул Бейтс, – выходит, вас надо относить к особой категории – самых невезучих. Правда, могло получиться и хуже, верно? Сидели бы сейчас все в пупырышках от мороза у себя на севере…

– У вас есть что нам предложить? – прервал его Эндрю.

Бейтс окинул его взглядом:

– С вами дело посложнее. Разве что армия – а так не больно-то разбежишься.

– Мне все равно, чем заниматься.

– Как и большинству белых, оказавшихся здесь, – а ведь они попали сюда раньше вас.

– Может ли подвернуться хоть что-нибудь на телестудии? Согласен на что угодно.

Бейтс засмеялся:

– Там сыновья вождей драят полы! Нет, телевидение – это полное табу. Забудьте об этом. – Его взгляд стал оценивающим. – Не думаю, чтобы ваше телосложение оказалось подходящим для ручного труда, особенно в здешнем климате. Считается, что сейчас стоят прохладные деньки, но вы этого ни за что не заметите.

– Не найдется ли что-нибудь для меня? – спросила Мадлен.

– Как раз об этом я и размышлял, – сказал Бейтс. – Я бы мог перебросить вас на ту сторону.

– На ту сторону?

– Ночные клубы расположены на противоположной стороне лагуны. На белых женщин есть спрос – при условии, что они молоды и… – тут он ухмыльнулся, – привлекательны.

– Чем бы я там занималась? Боюсь, что из меня не выйдет ни танцовщица, ни певица.

– Ходить туда-сюда вы по крайней мере можете! Потом вы присядете за столик и позволите кому-нибудь угостить вас.

– Негру?

Бейтс закатил глаза:

– Кто же еще может позволить себе тратить деньги на спиртное? Я тоже могу туда зайти раз в месяц, чтобы вас угостить, только мне потом придется поститься целую неделю.

– Сколько же за это платят?

– Пять фунтов в неделю.

– Судя по здешним ценам, на такие деньги все равно нельзя существовать.

– Это номинальная плата. Кроме нее, вам положены комиссионные за спиртное, чаевые – ну и так далее.

– Иными словами, – медленно проговорила Мадлен, – вы предлагаете мне заняться проституцией. Принять участие в удовлетворении спроса на тела белых женщин. Я не ошиблась?

– Миссис Картвелл, – возмутился Бейтс, – я вам ничего не предлагаю. Я даю вам ориентиры, чтобы вы смогли получить работу. А дальше – как знаете. Одним женщинам там приходится вполне по душе, другим – нет. Никто никого не заставляет: вам это может нравиться, а может и не нравиться.

Никто не принуждает вас соглашаться на работу или работать через силу. Во всяком случае, меня это уже не касается.

Эндрю встал. Мадлен последовала его примеру.

– Как насчет утраты комиссионных, мистер Бейтс? Вас это не заботит? – осведомился Эндрю.

На лице Бейтса появилась безмятежная улыбка.

– Мне платят твердый процент за то, что я направляю кандидатов. Пусть они берут расчет в тот же день – мое дело маленькое.

– Сутенерство за твердый процент, – сказал Эндрю. – Не так прибыльно, зато никаких хлопот. Хотя, наверное, ваше ремесло приносит неплохой доход, если вам удается обеспечивать ускоренный оборот.

– Если бы на меня могли подействовать оскорбления, мистер Лидон, я вышел бы в отставку с язвой желудка еще десять лет назад. Значит, вам не подходит эта работа, миссис Картвелл?

– Нет, – ответил Эндрю за нее, – не подходит. Спасибо за предложение. До свидания.

– Сядьте! – раздался резкий окрик Бейтса. Эндрю замер у двери. – Вернитесь и сядьте. Вы попали в большой город, в большую страну, и у вас здесь нет ни единой близкой души. Ни работы, ни крыши над головой. Так что не стоит отвергать с порога услуги моей компании.

Мадлен первой одумалась и снова села.

– Дело не в уязвленной гордыне, мистер Бейтс. Просто я решила, что ваши возможности по части оказания нам помощи исчерпаны.

Бейтс вскрыл пачку сигарет «Велосипед» и протянул ее через стол:

– Закуривайте. Не сомневайтесь, куплено на честные деньги, а не на доходы от торговли белыми рабами.

Дождавшись, пока они закурят, Бейтс продолжил:

– Думаю, у меня найдется для вас работенка в больнице, миссис Картвелл.

Лицо Мадлен просияло.

– В свое время я училась на медсестру…

Не торопясь с ответом, он вынул сигарету изо рта и снял с губы крупинку табака.

– В былые времена я курил «Бенсон и Хеджез». Хорошая сигаретка – моя слабость… Вам не придется ухаживать за больными. В медсестрах недостатка нет. Вам предстоит прислуживать в палате или мыть полы.

Мадлен пристально посмотрела на него:

– Сколько?

– Примерно восемь фунтов в неделю. – Он пожал плечами. – Конечно, не бог весть какие деньги. И никаких «деш»: все забирают сестры. Говорят, раньше за то, чтобы принести ночной горшок, брали пенс. Теперь это стоит минимум шиллинг. Доходит до полукроны, если больной при деньгах и ему очень приспичило. А все инфляция! – Он посмотрел Мадлен в лицо. – Только вам это без разницы. Они сами приносят горшки и забирают «деш». Вам остается мыть горшки. А еще скрести полы и прочее в том же духе.

– И это все ваши предложения? – спросила она. – Может быть, кому-нибудь требуется домашняя прислуга?

– Нет. Белых держат только для похвальбы, да и то не всем это по сердцу. К тому же предложение сейчас превысило спрос. Богатых негров не так много, как может показаться.

– Хорошо, – решилась Мадлен. – Согласна на больницу.

Бейтс черкнул что-то на обороте визитной карточки.

– Отдадите это секретарю. До вашего появления я успею с ней переговорить. – Он усмехнулся. – Комиссионных не надо: у Альфа Бейтса сердце тоже не камень.

– Спасибо, – сказала Мадлен.

– Вот бы нашлось что-нибудь и для меня, – проговорил Эндрю. – Не важно, что именно.

Бейтс поцокал языком.

– Обязательно. Только это будет непросто. Потом, вам ведь надо где-то жить?

– Надо, – согласилась Мадлен.

– Надеюсь, с этим не будет проблем. Только райончик бедноват. Очень бедный райончик… Ведь вам не по карману даже конура в Сбуте-Метта или Ябе. Пока придется ограничиться Икко.

– Икко?

– Так зовется на местном наречии остров. Лагос – это собственно город. Жилье будет обходиться вам три фунта в неделю – а совсем недавно оно стоило тридцать шиллингов. Когда вы его увидите, то не поверите, что там можно жить. Но придется согласиться и на это, поскольку у вас все равно нет выбора. Вам может показаться, что лучше жить просто под открытым небом, но это невозможно: полиция бдительна.

– Испытали на собственном опыте, – сказал Эндрю.

– Вот и славно. Всегда лучше не питать иллюзий, на каком ты свете. Йоханнесбург – единственное место в Африке, где есть что-либо подобное. Вам предлагается ветхая хибара, грязная и вонючая. Рядом пролегают сточные канавы. Говорят, там все-таки есть одно преимущество по сравнению с Йоханнесбургом: отсутствие мух. Мухи просто не выживают.

– Симпатичная картинка, – заметил Эндрю.

– Я не люблю ходить вокруг да около, иначе разочарование будет слишком сильным. Вам предстоит поселиться в негритянских трущобах, поэтому я пытаюсь с самого начала приучить вас к этой мысли. Там живет теперь немало белых, так что кое-где наводится чистота. Ничто не препятствует вам навести порядок вокруг своего жилища, однако это не приведет к снижению квартплаты. Наоборот, она может даже возрасти. – Бейтс покачал головой, отметая возможные подозрения. – Нет, владелец – не я. Я только собираю квартплату.

– Это единственное, что вы беретесь порекомендовать? – спросил Эндрю.

– Не просто единственное, а самое лучшее, на что вы можете рассчитывать исходя из своих капиталов. Там хотя бы закрыто с обоих концов. Бывают хижины, через которые ходят, чтобы спрямлять путь.

– Как мы туда попадем?

– Я нарисую вам план. Если согласны, то направляйтесь прямо туда, не мешкая. В принципе положено брать плату вперед, но я вам доверяю и готов подождать до конца недели. – Он добродушно оглядел их. – Могу даже одолжить вам пару фунтов, если вы совсем на мели.

– Спасибо, – ответил Эндрю. – Как-нибудь перебьемся. Мы можем кое-что продать.

Бейтс кивнул:

– Возвращайтесь, если станет совсем невмоготу. Хотя я далеко не всесилен.

* * *

Они шли по кишащим толпами улицам под яростно голубеющим небом.

– Не будем унывать, – сказала Мадлен. – Что-нибудь да подвернется.

– Да, – согласился Эндрю.

Их глазам предстало обшарпанное белое строение с забранными тяжелыми решетками окнами первого этажа. Над дверью помещалась доска, заклеенная плакатами. На одном из них красовался чернокожий солдат с ангельской внешностью, выставивший вперед винтовку с примкнутым штыком. Надпись на плакате гласила: «ЗАЩИТИМ ЛЮБИМУЮ СТРАНУ!» На другом плакате был изображен поднимающий тучи пыли танк, перечеркнутый надписью: «КРЕСТОВЫЙ ПОХОД В ЗАЩИТУ АФРИКИ!» Над доской значилось красными буквами: «Вербовочный центр нигерийской армии».

– Неужели наше положение столь отчаянно? – удивилась Мадлен.

– Думаю, да.

– Ведь мы белые, – упрекнула она его. – Надо сохранить верность хоть чему-то в жизни!

– Я только сейчас начинаю понимать, насколько относительным оказалось это «надо» лично для меня. – Он сжал ее руку. – Подожди меня здесь. Постараюсь не задерживаться.

– Еще не время! – взмолилась Мадлен.

– Кажется, за вступление в ряды полагается вознаграждение. Вдруг удастся провести ночь в приличных условиях?

Чернокожий сержант в бюро справок направил его наверх. На двери комнаты под номером «17» висела табличка:

«Бюро вербовки. Только для белых». За столом сидел еще один сержант, ничем не примечательный толстяк, во время разговора беспрерывно что-то жующий. У него были мясистые, неестественно красные губы.

– Чем могу вам помочь, босс?

– Я раздумываю, не вступить ли мне в нигерийскую армию. У меня есть кое-какой опыт службы в бронетанковых войсках.

Сержант некоторое время молча жевал свою жвачку, прежде чем спросить:

– Сколько вам лет, босс?

– Тридцать семь.

– Меньше вам и не дашь. А мы не принимаем никого старше тридцати. За исключением инструкторов.

– Именно это я и имел в виду.

– Тогда вам лучше обратиться к капитану Лашиду, босс.

Двадцать второй кабинет – по коридору прямо.

– Спасибо.

– О'кей, босс.

В отличие от сержанта капитан оказался худощавым и подвижным, с прямыми бровями и высоким лбом. Он походил скорее на индуса, чем на негра. Эндрю подумал, что среди его предков затесалось несколько белых. У него был приятный, почти лишенный акцента голос.

– Ваше имя?

– Эндрю Лидон.

– Возраст?

– Тридцать семь.

– Откуда вы?

– Из Лондона. Родился в Кенте.

– Воинская служба?

– По призыву, в Королевском танковом полку.

Лашиду кивнул. Он занес ответы Эндрю в блокнот и отложил карандаш. Это был простой карандаш с изрядно обгрызенным кончиком. Видимо, за спокойствием капитана скрывалось предельное напряжение нервов.

– Вы желали бы принять участие в крестовом походе, мистер Лидон?

– Да, если это так называется. Я хотел бы вступить в нигерийскую армию в качестве инструктора.

– Зачем?

– Здесь не так уж много привлекательных возможностей для белого человека…

– Верно. Вас не огорчает то обстоятельство, что вы станете учить армию, которая пойдет войной на белых в Южной Африке?

– Разве война уже объявлена?

– Пока нет. Но такая возможность вас не огорчает?

Возможность, перерастающая в неотвратимость?

– Меня огорчает только то, что у меня нет работы, что я вынужден жить в трущобах и не способен содержать… человека, за которого я несу ответственность. Вот что меня тревожит.

– Без подобных вопросов не обойтись, – пояснил Лашиду. – У вас верный подход, мистер Лидон. Эгоцентризм – естественное состояние любого человека, однако жизнь в одиночестве нестерпима. Мне легче принять Троицу, нежели чисто монотеистическую концепцию божества. Человеку свойственно распространять свое эго на жену, детей, друзей, родню. Правда, было бы ошибочно предоставлять этому процессу полную свободу, иначе окажутся захваченными деревни, провинции, целые страны… И конечно, расы.

– Возможно, вы правы, – сказал Эндрю. – Не стану спорить.

– Теперь насчет вашего опыта воинской службы. Видимо, вам нечем его подтвердить?

– Для этого пришлось бы запрашивать службу воинского учета в Англии.

Лашиду улыбнулся:

– Боюсь, что теперь их досье покрывает снег, а не пыль.

Так что вряд ли имеет смысл к ним обращаться.

– Не знаю… Вдруг вы случайно уже завербовали кого-нибудь, кто служил со мной в одном полку? Правда, это маловероятно.

– Скорее, просто невероятно. Но я думаю, что мы сможем преодолеть это затруднение. Вам придется поклясться в том, что ваше воинское прошлое именно таково, как вы заявляете. Если в дальнейшем окажется, что вы ввели нас в заблуждение, вами займется военный трибунал. Понятно?

– Да.

– Тогда препятствие устранено. Все, что мы требуем, – это сто двадцать пять фунтов. – Лашиду улыбнулся. – Разумеется, наличными.

– С какой стати?

– «Деш».

– За добровольное вступление в армию?

– За то, что мы принимаем вас в качестве рекрута, перед которым открывается выгодная и многообещающая карьера. – Он взял в руки карандаш. – «Деш» – часть нашего образа жизни. Если вы еще не усвоили этого, то вам нельзя мешкать дальше, мистер Лидон. Попадая под опеку новой страны, вы обязаны принять ее образ жизни. Альтернативы не существует.

– С «дешем» все ясно. Но мне кажется, что покупка должности в армии – дело несколько иного сорта.

– Ну, тут прецедентов хоть отбавляй. В вашей английской армии в свое время продавались на корню не только должности, но и целые полки.

– Это было очень давно.

– Да, – согласился Лашиду, – в дни славы старой доброй Англии. Быть может, мир сделал шаг назад. Или даже не один. Думаете, это так уж плохо? Я слышал, что у американцев и у русских все еще сохранились ученые, пытающиеся, сидя в самых отдаленных уголках, придумать способы применения ядерной энергии для обогрева своих замерзших континентов. Во всяком случае, им теперь недосуг думать о том, как бы сбросить на голову противника водородную бомбу.

– Избавьте меня от философского вздора. В армии всегда можно обратиться к старшему по званию.

– И донести на меня за вымогательство? – Лашиду усмехнулся. – Думаете, ему не полагается доля? Слушайте, мистер Лидон. Предположим, я сплю и вижу, как бы отмахнуться от причитающейся мне доли. Однако вам все равно придется расстаться с семьюдесятью пятью фунтами, чтобы ваше заявление не затерялось. Тут уж исключений не бывает.

– А если я поделюсь этой информацией с оппозиционной прессой?

– Клевета на вооруженные силы – преступление, которое карается весьма сурово. Пожалуйста, можете попытаться. – Он помолчал. – Бросьте, мистер Лидон! Вы – разумный человек, к чему эти эмоции? «Деш» вполне скромный.

Белому стоит раскошелиться, чтобы стать в Африке офицером и джентльменом.

– Я уже освоился с этой мыслью.

– Вот видите! Тогда к чему все эти увертки?

– У меня просто нет денег.

Лашиду поднял брови:

– Сколько у вас есть?

– Вообще ничего.

Лашиду выдержал паузу и ответил:

– Наверное, вы угодили под мораторий? Мне следовало уточнить это обстоятельство раньше. Сожалею, что отнял у вас столько времени, мистер Лидон.

Эндрю поднялся:

– А я – у вас.

– Это не так важно. Мое время оплачено правительством. Остается посочувствовать вашему горю. Бедняку у нас живется непросто.

– Это я уже успел понять, – кивнул Эндрю.

– Мне никогда не приходилось терпеть унижения от англичан, – признался Лашиду, – поэтому я не держу против них никакого зла. Сейчас они оказались в довольно интересной ситуации. Любопытно, как пойдет дело дальше.

– Спасибо, – сказал Лидон. – Всегда приятно, когда к тебе проявляют интерес. Обязательно пошлю вам открыточку.

– У англичан есть чувство юмора. – Лашиду проводил его улыбкой. – Это огромная поддержка в жизни.

* * *

Несмотря на откровенность, с которой Бейтс описал ожидающее их пристанище, вид хижины вызвал у Мадлен и Эндрю легкое потрясение. Старуха из племени йоруба в латаном голубом балахоне и новом шелковом платке на голове показала им помещение. Видимо, на нее были возложены функции смотрительницы. Она вручила им клочок бумаги под названием «Опись», на котором при некотором старании можно было разглядеть названия предметов меблировки. В частности, там значилась «кровать», однако это слово оказалось зачеркнутым. Внутренний вид жилья произвел на них настолько сильное впечатление, что они не стали спорить из-за такой мелочи.

Взору предстала одна-единственная комната, отделенная досками от следующей хибары аналогичного уровня комфорта, откуда проникали ничем не заглушаемые звуки голосов и джазовые ритмы. Слева от двери имелось незастекленное окошко. Дощатые стены когда-то были выкрашены желтой краской, облупившейся много лет назад. Комнату украшали приколотые к стене странички из старого швейцарского календаря – вряд ли можно было придумать что-либо более неуместное, чем до боли знакомые изображения заснеженных гор и альпийских лугов. К стене привалился древний шкаф с выломанным ящиком. Кроме того, к мебели относились два деревянных табурета, выкрашенных веселенькой голубой краской, и разломанное кресло-качалка. Пол был выстлан грубо оструганными досками, заляпанными грязью. В углу валялась циновка, призванная, видимо, заменить отсутствующую кровать; поверх нее громоздилась стопка из четырех-пяти одеял казарменного образца. Был еще деревянный стол с кастрюлями, сковородками, щербатой глиняной посудой, керосиновой лампой и примусом. Из-под стола выглядывал большой металлический кувшин и красный пластмассовый таз со свернувшимся от нагревания краем. Старуха подвела Эндрю к канистре, залитой, по всей видимости, керосином, едкий запах которого перекрывал все прочие ароматы, хотя и не полностью устранял их.

– Я налила ее для вас, босс, – прошамкала она. – Теперь у вас полно керосина. Двенадцать шиллингов.

Им удалось продать за смехотворную сумму кое-что из личного имущества. Эндрю отсчитал старухе деньги. Он не сомневался, что она запрашивает по крайней мере вдвое больше нормальной цены, но спорить не хотел. Ему не терпелось выставить ее вон и взглянуть в лицо новой действительности. Однако у старухи были иные намерения.

– Что за славный дом! – кудахтала она. – Отличное соседство! Рядом живет мой двоюродный брат со своим семейством. Когда вам что-нибудь понадобится, достаточно постучаться. Они за вами присмотрят.

– Да… – промямлил Эндрю. – Спасибо.

– Они даже могут одолжить радио, а то вам будет скучно на пару. Всего-то пять шиллингов в неделю. Или шесть.

Хотите, я спрошу?

– Это нам не по карману, – покачал головой Эндрю.

– Или четыре. Даже три. Они только на прошлой неделе вставили новую батарейку.

Предложение было заманчивым: по крайней мере появлялся шанс прекратить доносящийся из-за стены грохот, который, судя по всему, вряд ли утихнет до конца передачи.

Однако соседи скорее всего используют вырученные деньги, чтобы купить новое радио, возможно, еще более горластое.

– Мы вообще не можем себе позволить радио, – объяснил Эндрю.

На жирном черном лице расцвела улыбка.

– А-а, вы просто будете слушать их радио, правда, босс?

Что ж, тогда вы сможете помочь, когда им потребуется новая батарейка. Ладно, договаривайтесь сами.

Впервые с тех пор, как они зашли в эту развалюху, Мадлен решилась подать голос.

– А где брать воду?

– Из крана в конце улицы, дитя мое, – всего-то ярдов пятьдесят, от силы семьдесят пять.

– Понятно, – кивнула она.

– Славный домик! – повторила старуха. – Подойдите-ка сюда.

Они подошли к столу, заменявшему собой кухню. Негритянка нагнулась и вытащила из пола доску.

– Вам не придется даже выносить помои, – провозгласила она. – Иногда это бывает очень кстати.

Эндрю присмотрелся. Несмотря на темень, он сумел разглядеть открытую сточную канаву, проходившую как раз под их комнатой. Ему показалось, что среди отбросов мелькнул крысиный хвост. Отвратительное зловоние проникло ему в горло и в нос, и его едва не стошнило. Он выхватил у старухи доску и закрыл дыру. Она наблюдала за его действиями с благожелательной улыбкой.

– Теперь вы поняли, о чем я говорю? Никаких хлопот!

Мадлен ушла в противоположный угол комнаты и стояла там, всматриваясь в темное окошко.

– Хорошо, – проговорил Эндрю. – Спасибо вам за то, что вы все нам показали. Теперь мы управимся сами.

– Леди захочется узнать про магазины. Некоторые здешние лавочники – отпетые жулики, но мой племянник…

– В другой раз! – не выдержал Эндрю. – Не сейчас!

Она усмехнулась:

– О'кей, босс. Тогда давайте «деш», и я оставлю вас в покое.

– «Деш»? Это за что же?

– За уборку, босс. Всего-то один фунт или шиллингов двадцать пять, если у вас доброе сердце, – и я исчезаю.

– За это вам платит владелец. Вы присматриваете за его собственностью.

– Видит Бог, босс…

В конце концов пришлось сунуть ей пять шиллингов, иначе они никогда бы не обрели покоя. Прежде чем удалиться, старуха успела напугать Мадлен обещанием свести ее со своим племянником. Из-за перегородки неутомимо громыхал джаз, беспрерывно раздавались голоса – там то ссорились, то пели, – и все-таки Мадлен с Эндрю наконец остались вдвоем. Эндрю подошел к Мадлен и прикоснулся губами к ее шее.

– Мы выкарабкаемся отсюда, – заверил он. – Сможешь немного потерпеть?

Мадлен повернулась и посмотрела на него.

– Ты – мое утешение, Энди, – прошептала она.

Голос был сухим и напряженным, и ему показалось сперва, что она смеется над ним: ведь это благодаря ему они оказались в клоаке. Однако ее лицо было мокрым не только от пота, выступающего от зловонной жары, но и от слез.

Для нее наступил тот момент отчаяния, который Эндрю пережил раньше, на пляже. Он поцеловал Мадлен и почувствовал, что она едва держится на ногах. Обхватил ее за талию, подвел к матрасу и расстелил на нем одеяло. Она могла бы запротестовать, ужаснувшись окружающему убожеству, но все-таки послушно легла и уставилась в потолок.

Это был покоробившийся, изъеденный ржавчиной лист железа, опирающийся на прогнувшиеся балки. Ближе к углу в крыше зияла дыра, через которую виднелось синее раскаленное небо.

Сжимая узенькую ладошку Мадлен, Эндрю сказал:

– Я напишу Кэрол. Бывают моменты, когда приходится забыть о гордости.

Она помолчала, потом прошептала:

– Да, бывают.

– Вдруг она сможет чем-нибудь нам помочь – или попросить о помощи сэра Адекему.

– Так и будет.

– В конце концов, разве не в этом состоит ее долг?

Деньги за дом, весь банковский счет…

– Прекрати! – неожиданно крикнула Мадлен. – Зачем ты оправдываешься? Мы будем просто умолять ее, если возникнет такая необходимость. Разве ты не понимаешь? Несколько недель тут – и я поползу к Бейтсу на коленях, чтобы он пристроил меня в бар за лагуной!

Они примолкли, изнемогая от грохота соседского радио.

С улицы раздался заливистый женский смех. Бинг Кросби и Фрэнк Синатра запели знаменитый дуэт из «Высшего общества». Где-то неподалеку заунывно выла собака. Нагретый воздух был переполнен зловонием.

Мадлен перевела взгляд на ближнюю стену. Эндрю посмотрел туда же. Ее внимание привлек старый швейцарский календарь. На картинке цвели великолепные альпийские цветы, за ними на фоне шелкового голубого воздуха тянулись вверх заснеженные склоны.

– Мы там бывали… – прошептала она.

Его рука застыла. Но Мадлен повернулась к нему и посмотрела в глаза. Почти касаясь губами его лица, она прошептала:

– Я рада, что у меня есть ты, Энди. Как я рада!

Он поцеловал ее, и она с готовностью ответила на поцелуй.

– Дверь, – спохватилась она. – Там есть замок или задвижка?

Эндрю встал и подошел к двери. В замке не было ключа.

Задвижка держалась на одном гвозде и не устояла бы даже перед ребенком. Однако он запер дверь и вернулся к Мадлен. Она лежала на драном сером одеяле, в помятом платье, с растрепанными волосами и с залитым потом лицом, но Эндрю был счастлив, ибо это была его любовь.