Онлайн чтение книги Долина Новой жизни
ГЛАВА XI

Все было обдумано, все было подготовлено. Настал день, который должен был решить нашу участь. Утром Ур явился ко мне за последними инструкциями. Я был на работе в своих мастерских и встретился с ним в условленном укромном месте.

Он сообщил мне, что завтра утром должен отлетать аэроплан в дальний полет и что он с вечера будет стоять вполне готовый. Нам предстояло захватить его в течение этой ночи. Для того, чтобы не вызвать подозрений, мы все, участники побега, должны были встретиться только вечером.

Боже, как тянулся этот ужасный день! Положительно, стрелки часов не хотели двигаться.

Я возвратился, как всегда, в Колонию и заставил себя поговорить со своим слугой, прогуляться по улицам с самым беспечным видом и даже зайти в клуб. Перед вечером я зашел к Фишерам. Анжелика уже была там. Мы сидели как на иголках, нетерпение овладевало нами. Бездействие в такие минуты кажется невыносимым. Надо было что-то сказать, но мысли путались, и язык не находил нужных слов. Анжелика была бледна, но взгляд ее был решителен и тверд. Она сидела, вытянувшись, гордо приподняв голову кверху. Фрау Фишер вздыхала, беспокойно двигала руками и несколько раз повторила:

– Ах, боже мой, боже мой! Лучше бы вы этого не затевали.

Сам Фишер усиленно тянул свою трубку, громко сопя. Его добрые голубые глаза смотрели на нас с жалостью. Наверное, он разделял чувства своей жены. Детишки забегали в комнату, и Анжелика по очереди перецеловала их. Когда настало время уходить, прощание вышло самое трогательное. Крупные слезы катились из глаз фрау Фишер. Мы долго трясли друг другу руки. Потом мы пошли, не оборачиваясь, так как нам тяжело было видеть наших добрых друзей.

В комнате Анжелики мы попрощались друг с другом, горячо прижавшись и запечатлев нежный поцелуй. Мало ли что могло случиться в эту решительную для нас ночь? Мне начало казаться, что мы совершаем какую-то ошибку, что, может быть, наш план имеет какие-то слабые стороны. Мне стало страшно. Я обнял мою возлюбленную и не решался отпустить ее, но она взяла меня за руки и промолвила:

– Всякие колебания в настоящее время не принесут нам ничего, кроме вреда. Я знаю, мой милый Рене, ты делаешь все это для меня и, конечно, ты боишься за меня.

– Моя дорогая, любимая Анжелика, если бы я шел на это дело один, я не переживал бы ни минуты.

– Тогда ты не должен больше думать обо мне; я не могла бы оставаться в Долине.

С трудом мы оторвались друг от друга. Я поехал один в Новый город, а Анжелика должна была отправиться к Тардье, чтобы там провести время до десяти часов вечера, когда она могла встретиться с Мартини. Посещение ею Тардье было придумано с тою целью, чтобы нас всех видели в различных местах. Мартини из Главного города, вместо того чтобы возвращаться в Колонию, должен был отвезти Анжелику к подножию горы, возвышающейся над Новым городом.

Камескасс, согласно условию, присоединялся к нам там же. Этот месяц он усиленно обучался летанию, так как мы думали воспользоваться этим путем сообщения, чтобы подняться к четвертому шлюзу.

Около девяти часов я был на назначенном месте. Лужайка на уступе горы с видом на залитый бесконечными огнями Город внизу, на озеро, пропадающее в темной дали, расстилалась передо мной. Молодой месяц, стоящий низко над горизонтом, тускло светил. Я укрылся под развесистым деревом и напряженно прислушивался. Звуки городской жизни едва доносились до моего уха; в траве и на листьях чирикали, скрипели и свистели бесчисленные насекомые; пахло зеленью и сыростью. Рядом со мною лежали четыре летательных аппарата и сверток костюмов.

Вот на дороге, пониже лужайки, послышались шаги. Кто-нибудь идет из наших. Кто именно? Но шаги удаляются и звуки замирают. Значит, не они. Проплыл, шурша, автомобиль.

Опять тихо. Вокруг дерева закружилась летучая мышь. Заунывно начала кричать сова.

Рядом что-то захрустело, ветви задвигались, показалась человеческая фигура. Я теснее прижался к стволу дерева. Кто это?

– Рене, вы здесь? – раздался шепот.

– Это вы, Камескасс, – обрадовался я. – Вы так подкрались, что я ничего не слышал.

– Я не опоздал, луна еще не зашла.

– Скоро будет совсем темно, – отвечал я. – Я беспокоюсь об Анжелике.

– Они еще не опоздали, – проговорил Камескасс, осторожно закуривая папиросу – так, чтобы огонь не был виден с дороги. – Ну, как самочувствие?

– Ожидание для меня хуже всего.

Мы шепотом перекидывались словами и замолкали, прислушиваясь.

Сова, по-видимому, поймала мышь, потому что до нас донесся тонкий писк и хлопанье крыльев.

Чу, раздались шаги. Это они.

Прошло несколько минут. Месяц спрятался в облаках, громоздившихся между гор. Темнота охватила нас, и еще более ярко светился внизу Город.

Шелест платья, легкие шаги и тяжелое дыхание запыхавшегося человека. Анжелика шла впереди, за нею едва поспевал Мартини.

– Сюда, сюда, – шептал я ей навстречу.

Мы тесно уселись. Анжелика дотронулась до моей руки.

– Милый, все идет хорошо.

– Нам надо обождать здесь не менее часа, – сказал Мартини.

Разговаривать не хотелось. Я держал Анжелику за руку.

Легонький ветерок шумел в листьях. В Городе все затихло. Здесь рано кончается жизнь.

Что-то треснуло… сухая ветка упала с дерева. Мы вздрогнули. Вдруг едва слышно забили часы: раз, два, три. Одиннадцать!

– Ну, друзья, пора, – сказал Мартини.

Мы начали одеваться. Надели костюмы, ящики с крыльями, головные уборы; раздулись поочередно, и попробовали свои аппараты.

– Я первый!

И Мартини взлетел. За ним Анжелика, потом я и, наконец, Камескасс. Мы круто взяли вправо и понеслись над лесом, один за другим, на небольшом расстоянии. Мы выбрали направление между старыми и новыми шлюзами, как наиболее пустынное и мало посещаемое.

Крылья работали хорошо, и хотя мы круто поднимались кверху, мы не испытывали никаких затруднений.

Прошло около получаса. Мартини стал спускаться. Я взял в сторону, Анжелика последовала моему примеру. Мы подвигались теперь вперед развернутым фронтом. Черный лес кончался, поляна расстилалась под нами серым пятном. Спуск ночью был труден, очень труден. Мы снизились. Мартини опустился первый. Он побежал по земле, а мы все еще кружились в воздухе. Когда мы увидели, где он остановился, мы начали тоже спускаться. Все обошлось вполне благополучно. Мы осмотрелись: вокруг никого. Через несколько минут наши костюмы и приборы были спрятаны между кустами, и мы зашагали вперед. Мы шли гуськом, в том же порядке, как и летели. Все хранили молчание. В отдалении блеснул луч прожектора, и вдруг мы увидели, как яркий блеск света пробежал по зелени опушки.

– Ничего, не бойтесь, угол освещения таков, что луч не доходит до нас. Следующий прожектор не действует: я выключил его. – Остановившись, Мартини знакомил нас с положением.

– Вон там, – он показал налево, – прожектор № 1, поблизости к нему ухо и глаз. Здесь справа – № 3, с ухом и глазом. Мы идем прямо на второй, он приведен мною в негодность, ухо и глаз для нас не опасны. Итак, друзья прямо за мной, ни вправо, ни влево и – полная тишина.

Мы пошли, крадучись, пригибаясь, на цыпочках, не смея дышать.

Прошло более часа. Гладкая поверхность вершины пересекалась складкой, похожей на канаву. Мы ползли по дну ее. Впереди нас стеной возвышалась скала, за нею располагался Высокий Утес.

Когда мы оказались у самой скалы, Мартини остановился, я выступил вперед. Теперь роль вожака переходила ко мне. Чарльз Чартней указал мне издали тонкую линию на сером фоне скал: это была тропинка, ведущая на вершину. Я никогда не был здесь; я тронулся вперед и шел медленно, ощупывая ногой каждый шаг; я держался руками за камни. Узенькая тропинка, на которой помещалась только одна нога, тянулась по трещине скалы все выше и выше. Если бы она не имела такого прямого направления, я давно бы уже сбился: в темноте ничего нельзя было разглядеть.

Тучи низко ползли по небу, среди них проглядывали одинокие звезды. Я думаю, что при дневном свете никто из нас не решился бы подниматься по такой крутизне. Я страшно боялся за Анжелику; если бы она сорвалась, я бросился бы за ней. На каждом шагу я останавливался и протягивал ей руку. Мы были теперь высоко, обрыв справа от нас терялся во тьме лощины. Слева гладкая гранитная стена обдавала нас теплом раскаленного за день камня. Струйки пота катились у меня по лицу…

Внезапно я потерял под руками опору; я нагнулся вперед и почувствовал, что руки уперлись в гладкую поверхность. Мы были у конца тропинки. Мы остановились и стали прислушиваться.

Скоро наше внимание привлек какой-то посторонний звук. Высоко, над нашими головами, на краю отвесного обрыва появилось что-то темное; оно двигалось вправо и влево, то высовывалось, то пропадало. Послышалось шуршанье, и я увидел опускающуюся по стене веревку с широкой петлей на конце. Не говоря ни слова, я сел в эту петлю, веревка натянулась и медленно потащила меня кверху. Руками и ногами я старался отталкиваться от каменного обрыва. Могучие руки Ура поставили меня на ноги рядом с ним; потом мы вытащили всех остальных. Теперь мы огляделись. Внизу под нами, с той стороны, откуда мы пришли, была темнота, с другой, куда мы стремились, был яркий свет. Площадь пространством в квадратный километр была ярко освещена дуговыми фонарями. Ряды ангаров, высеченные в подкове каменной гряды. Ближе к нам возвышались здания, служащие, по-видимому, складами для прибывающих товаров. На конце утеса, выступающего над долиной узким носом, была устроена площадка для взлета аэроплана.

– Вон там. – Ур вытянул руку по направлению крайнего ангара вправо. Все готово.

– Никто ничего не знает? – тихо спросил я.

Ур обернулся ко мне.

– Никто.

Мы смотрели вперед. Слева между зданиями ходил часовой, впереди перед ангарами было совершенно пусто.

Шум падающей воды в шлюзах мешал различать звуки, раздававшиеся внизу. Там прошли три человека. Шагов их не было слышно.

«Наконец-то, – думал я, – мы добрались до цели. Еще четверть часа – и аэроплан унесет нас из этой ужасной Долины». Я вынул часы. Была половина второго. Надо идти.

Я толкнул Ура под бок.

– Ведите, – скомандовал я.

Он пошел, согнувшись, припадая к земле, держась подальше от края обрыва. Мы следовали за ним. Крутой спуск вел на гребень каменной подковы. Мы съехали вниз на корточках. Несколько камней сорвалось из-под наших ног. Мы затаили дыхание, но ничто не шевельнулось во дворе.

По гребню мы добрались до конца подковы и там тихо спустились вниз. Мы скрывались теперь за задней стенкой крайнего ангара. Я выглянул и увидел, что хорошо освещенный двор был совершенно пуст. Высокие фонари лили мягкий матовый свет. Шум водопада неумолчно звучал в ушах. Впереди утеса виднелись громады снежных гор и утопающая в глубине долина.

«Ну, – подумал я, – решительный момент настал, теперь нельзя терять ни секунды». Я шепотом отдал распоряжение:

– Вперед.

Мы бросились в ангар, широко распахнули ворота, схватились за шасси аэроплана и быстро покатили его вперед. Когда он был на площадке, мы стали садиться. Камескасс поднялся первым, за ним Анжелика, Мартини приготовился подниматься, как вдруг послышался крик, и я увидел быстро приближающуюся группу людей; их было четверо.

Длинные тени бежали рядом с ними. Я закричал:

– Скорее, скорее!

Мартини запутался в креплениях. Камескасс запустил мотор, резкий стук его потряс воздух. Анжелика воскликнула:

– Куинслей!

Действительно, первый из приближавшихся был Куинслей. Он несся на своих длинных ногах, размахивая палкой; за ним рассыпным строем следовало трое его спутников. Один из них подскочил к пропеллеру, желая что-то сделать с ним. Ур вступил с ним в единоборство. Он схватил его руками за ноги и, приподняв, грохнул о землю. В это время Куинслей ударил Мартини палкой по голове. Мартини, словно куль, свалился вниз. Я обнажил свой стилет и ринулся на Куинслея. Ур бросился на него с другой стороны.

Тут я услышал крик Анжелики. Камескасс соскочил с аэроплана вниз. Два человека бросились на него. Куинслей протянул над моей головой свою палку. Раздался выстрел. Невольно я оглянулся: к нам приближались еще двое. У одного из них я увидел в руке револьвер. Ур пошатнулся, руки его ослабели, и он упал.

Камескасс отступал перед двумя нападающими, ловко сражаясь с ними каким-то длинным оружием, которого я не мог хорошо различить: так быстро он вертел им вокруг себя.

Как только Ур упал, на месте его появилась Анжелика, она схватила Куинслея сзади за шею. Я ринулся вперед, чтобы пронзить его стилетом. Все это происходило быстрее, чем я описываю – с начала схватки прошло всего несколько секунд. Я понимал, что дело наше потеряно. Надо было убить Куинслея; он вертелся с Анжеликой на плечах, с палкой, протянутой вперед. Я ударил его и почувствовал, что клинок моего стилета вонзился во что-то мягкое. Вслед затем меня схватили сзади; я был оглушен ударом по голове и упал.

Фигура Камескасса пронеслась перед моими глазами: бледное лицо с выпученными глазами, с пеной вокруг рта – он падал куда-то; падал и я. Все стремительно неслось мимо: аэроплан, фонари, люди, земля, горы, все ломалось, раскалывалось, расползалось на части, кружилось и сыпалось песчаным дождем, засыпая меня; и, наконец, темнота и тишина охватили меня.

Потом, – я не знаю, сколько прошло времени, – может быть, минуты, может быть, часы, может быть, дни, – я увидел (нет, про это нельзя сказать увидел и, это было что-то особенное, как будто передо мной пронеслись теневые картины! ) надо мной стоял Куинслей. Гордый, суровый, нахмуренный. Нога у него была забинтована; перед ним на коленях была моя любимая Анжелика; она умоляла о чем-то этого злодея; мимо нас проносили тела убитых или раненых товарищей. Куинслей оттолкнул Анжелику и занес надо мной палку. Анжелика вскрикнула и обвила его колени своими руками. И опять пронеслись перед глазами темнота и холод.

Наступила могильная тишина.