Онлайн чтение книги Два лебедя
Сергей Иванович Верендягин

Я начал второй круг Ада. Моя душа вновь лишилась эмоций и стала вялой. Вместо внутреннего блестящего диалога и спора с самим собой меня охватило гробовое молчание. Поэтому как специалист я мало что стоил. Меня поддерживала на плаву необыкновенная выносливость и железная воля. Да, потери интеллекта были значительные, но и в этом обличье жить можно было. Я вновь был готов к борьбе. Верочке я не мог сказать ничего о своем тяжелом недуге. К счастью, на работе не заметили во мне никаких изменений в худшую сторону. Для меня было главным сохранить свое лицо. Лицо способного молодого специалиста. А так как я был замкнутым, малоразговорчивым и держался с самого своего появления в К.Б. газовых турбин независимо, то сумел сохранить добрые отношения в коллективе.

Я полюбил свою новую работу. В ней оказалось столько эмоциональных оттенков, что анализировать проточную часть компрессора было удивительной и в какой-то степени поэтической задачей. На любой, даже очень простенький вопрос можно было ответить самому себе с некоторым оттенком мудрости, утонченности, иронии или со злым сарказмом. Все зависело от моих эмоций. И если я об этом пишу, то значит, моя работа и преданная любовь Верочки Клюге вновь помогли мне подняться. Опять не было игры в поддавки, когда одна сторона заведомо сильнее. В такие минуты я до кончиков ногтей чувствовал, как велик и эмоционален был Моцарт, как бесподобен был Гете и как неподражаем был Ломоносов.

То, что я выпустил в срок обойму с направляющими аппаратами, принесло мне огромное удовлетворение и стало заметным явлением в коллективе. Нечеловеческая усталость не отпускала и давила невыносимым грузом на плечи. Но меня постоянно бросали в прорыв. Теперь, если где-то что-то не получалось, вызывали меня и просили помочь. От интересной работы я никогда не отказывался, считая, что только так я мог развить свои мозги, которые отказывались работать. И, несмотря на свой недуг, я с этим справлялся.

Мне была необходима медицинская консультация хорошего специалиста. И я знал, к кому обратиться. Я взял отгул и поехал в клинику неврозов имени Ивана Павлова, где работал знаменитый врач, Сергей Иванович Верендягин.

Доехав на трамвае до Финляндского вокзала, я спустился в метро и за полчала добрался до станции Василеостровская. Дальше я пошел пешком по пятнадцатой линии в сторону набережной, где, перейдя Большой проспект, и обнаружил эту клинику. Дорогу сюда я не забыл, хотя не был здесь много лет. Первым делом я обратился в справочное окошко за номерком к Верендягину.

– Верендягин не принимает, – вежливо ответила мне пожилая медсестра.

– А когда к нему можно попасть? – с надеждой спросил я.

– Молодой человек, подойдите ко мне, – терпеливо сказала медсестра. Я подошел к ней. Женщина пристально посмотрела на меня и добавила:

– Вы знаете, Верендягин здесь больше не работает.

– Но мне надо обязательно его увидеть! – настойчиво сказал я.

– Это не возможно. Он умер.

Ее слова так потрясли меня, что несколько мгновений я не мог вымолвить ни слова.

– Вы у него лечились? – с участием спросила женщина.

– Да, – лаконично ответил я.

– Хотите, я вам дам номерок к другому врачу?

– Нет, спасибо, – поблагодарил я ее и вышел на улицу.

Сергей Иванович Верендягин снял с меня отцовское проклятие. Я хорошо помнил, как пришел в клинику неврозов семь лет тому назад. Мне очень повезло в тот день. В коридоре я увидел длинную очередь пациентов, жаждущих попасть на прием. Тут дверь, за которой заседала приемная комиссия, распахнулась, и в коридор вышел невысокий мужчина в белом халате. Его русые волосы были зачесаны назад, открывая широкий благородный лоб. Внимательные глаза его смотрели на меня насквозь – ну не глаза, а черные буравчики.

– А вы зря стоите, молодой человек, – обратился он ко мне.

– Почему зря? – промолвил я, от смущения краснея.

– Вы только посмотрите, какая очередь, а место на сегодня всего одно, – пояснил врач.

– Вы зна-ете, м-мне очень нужно. – ни с того, ни с сего я начал заикаться от волнения.

– Что у вас, говорите яснее, – положив мне на плечо руку, сказал знаменитый врач.

– Если вы не примите меня сегодня, я не знаю, что я с собой сделаю!

– Даже так. Тогда пойдем со мной, расскажешь мне свою историю. – Доктор повел меня мимо возмущенной очереди, и, закрыв за собой дверь приемной комиссии, представил меня на суд очень важных врачей. Настолько важных, что лица их я разглядеть не сумел. Они расплывались передо мной, как в тумане.

– А теперь расскажи нам свою историю, – попросил Верендягин.

– Вы знаете, меня проклял отец, – со слезами на глазах начал рассказывать я. – Это проклятие действует до сих пор. Я не знаю, что со мной происходит. Я стал бояться людей.

– И давно отец тебя проклял? – оживленно спросил Сергей Иванович. Мне показалось, что он был здесь самым главным.

– Когда я закончил шестой класс.

– И ты столько лет не замечал этого?

– Я с этим боролся.

– Как боролся?

– По-разному. Бегал вокруг школы, обливался холодной водой, закалял свою волю и пел песню из кинофильма «Дети капитана Гранта».

– И много страдал?

– Очень! Лишь теперь я понял, что с этим проклятием бороться бессмысленно, – горько промолвил я, и долго сдерживаемые слезы потекли ручьями из моих глаз.

– Меня зовут Сергей Иванович. Я берусь тебя вылечить. Ты видел, сколько народу набралось на запись, а я отдаю тебе единственное место без всякой записи. Счастливчик! Я собирался поблагодарить Сергея Ивановича. Но он неожиданно спросил:

– Ты занимался в детстве онанизмом?

– Да, в шестом и седьмом классе.

– Именно за это тебя отец проклял?

– Он сказал, что если буду заниматься этой дурной привычкой, то сойду с ума.

– Теперь мне все понятно! – улыбнулся знаменитый доктор. Сквозь слезы поблагодарил я Сергея Ивановича и выскочил в гудящий от возмущения коридор. Глядя на мое счастливое лицо, больные готовы были растерзать меня на месте. К счастью, молоденькая медсестра сразу же подошла ко мне и повела в приемный покой, где меня раздели, искупали в ослепительно белой ванной и отвели на второе отделение. Там полная симпатичная женщина завела на меня медицинскую карту и поместила в отдельную палату.

В небольшой, хорошо проветриваемой комнате стояла всего одна кровать. Солнце весело заглядывало в окно, отражаясь от белого глянцевого подоконника, овального зеркала и экрана цветного телевизора, стоящего в углу. Не палата, а сказка. Только я подумал об этом, как молоденькая медсестра с длинными ножками и округлой точеной фигурой вкатила в палату сервировочный столик с обедом.

– Сегодня на обед куриный бульон, эскалоп с жареной картошкой и компот, – прочитала она меню. Мне захотелось подойти к девушке и обнять ее – настолько она была сердечная и красивая. Я еле удержался от этого искушения и принялся за обед.

– Вам повезло. Вы попали в очень хорошие руки, – нежно сказала девушка. И, заметив мой изумленный взгляд, воскликнула: «Неужели вы ничего не знаете? Вами же занимается сам Верендягин! Это очень большая умница. Он уже столько людей избавил от тайных недугов. И вас тоже запросто вылечит. – Девушка улыбнулась мне и, показав грациозным движением свои округлые бедра, обтянутые короткой юбкой, скрылась за дверью.

А примерно через час, она пришла за мной и повела по длинному коридору в кабинет Сергея Ивановича. Я шел за ней и не мог глаз отвести от ее узкой талии и стройных ножек. С такой фигурой она вполне могла претендовать на звание «Мисс пятнадцатая линия».

Когда я вошел в кабинет врача, Сергей Иванович что-то быстро писал в истории болезни. Я сел на краешек стула и стал терпеливо ждать, когда врач освободится.

– Итак, вас проклял отец, – живо заговорил Верендягин, глядя на меня спокойными глазами. – Меня в жизни проклинали тысячу раз и ничего, живу себе на славу и других спасаю.

– Это совсем другое дело. Меня проклял отец, когда я был еще ребенком. Этаким несмышленышем.

– Вы помните, как вас проклял отец?

– Конечно, помню. Он подошел ко мне и сказал, что, если я не брошу эту дурную привычку, то сойду с ума. А я не смог без его помощи бросить. Лишь потом, когда проклятие стояло перед моими глазами, я больше не мог этим заниматься.

– Значит, ты – проклятый ангел, – рассмеялся Верендягин.

– Выходит, так. А вы меня точно вылечите?

– Конечно, вылечу.

– Гипнозом лечить будете?

– Самое лучшее лекарство от всех болезней доброе слово.

– Какое слово?

– Самое обыкновенное слово. Так считал Иван Павлов.

– С вами так хорошо разговаривать.

– Ты мне только зубы не заговаривай.

– Хорошо не буду. Я вас внимательно слушаю.

– Ты говорил с отцом по поводу своего проклятия?

– Да, говорил.

– И что он тебе сказал? – Сергей Иванович незаметно перешел в обращении ко мне на «Ты», и мне это понравилось. Я почувствовал, что у нас началась очень доверительная беседа.

– Сказал, что не хотел мне зла и очень меня любит.

– А что я тебе говорил? Это проклятие не имеет силы!

– Как это не имеет силы, если я страдаю?

– Потому, что отец не хотел тебе зла. И еще потому, что очень тебя любит.

– Вы полагаете, что на самом деле я совершенно здоров? – начал я постигать тончайший смысл этого изощренного разговора.

– Конечно, здоров. Здоров, как бык. У тебя просто хронический невроз, вызванный тем, что ты столько лет держал все в себе. Если бы раньше пришел ко мне, так долго не мучился.

– Вы очень умный человек! – восхищенно заметил я.

– Я уже двадцать лет занимаюсь такими великими мучениками, как ты, – откровенно признался Верендягин. – А теперь разденься. Я хочу тебя осмотреть.

Я разделся до трусов. Но Сергей Иванович попросил меня снять трусы и лечь на кушетку. Он внимательно осмотрел мой девственный пенис и понял, что я ему не соврал. Я действительно был проклятым ангелом. Затем он потрогал пальцами мой живот, послушал легкие и работу сердца и велел одеваться.

– Никаких болезней я у тебя не нашел, – уверенно сказал Верендягин.

– А как же проклятие?

– А вот так, милый! Ты совершенно здоров. – Я вышел из кабинета врача, полный странных впечатлений. Идя по длинному коридору, я все время повторял слова Сергея Ивановича: «Здоров, здоров! Совершенно здоров!»

Пружинистой походкой вошел я в свою палату. Лег на байковое одеяло и весело рассмеялся. Мне очень повезло, что я встретился с Верендягиным. Теперь я не сомневался или почти не сомневался, что он меня вылечит.