Онлайн чтение книги Двери в полночь
7

Проснулась я на полу. Сердце бьется в горле, кровь стучит в ушах, дыхание сбито. Пара секунд уходит на то, чтобы понять: сон. Просто очередной кошмар. Они теперь часто стали мне сниться – и всегда про Оскара.

Я села, завернувшись в упавшее вместе со мной одеяло, и запустила руки в волосы. Первым порывом было позвонить Оскару и узнать, все ли с ним в порядке. Но он будет мной недоволен. Не из-за ночного звонка – все равно не спит, – а из-за того, что не могла взять себя в руки. Умение владеть собой во всех смыслах – вот что теперь является моей целью. Оскар говорит, что без контроля эмоций невозможно контролировать тело. Оскар вообще много всего говорит, а я слушаю, слушаю… Иногда мне кажется, что я снова в школе, – такое количество материала мне приходится впитывать. Курс истории перемежается курсом биологии и естествознания. К концу разговора у меня обычно разыгрывается мигрень, и я уползаю к автомату пить кофе. Если Шеф не занят (у меня складывается ощущение, что он вообще никогда не занят), то я осторожно сую нос к нему в кабинет, и там находится печенье или еще что-нибудь – он оказался страшным сластеной. Так и бегут мои дни, один за другим, не давая мне продохнуть и что-то понять.

Я посмотрела на часы, было около десяти вечера. Самое время вставать, все равно будильник прозвонит через пару минут – сегодня мне в НИИД в ночь. У Оскара случился какой-то аврал, весь день он пробегал, по его выражению, «на четырех», так что время нашлось только ночью.

– Оборотничество – это ген. Передается только по мужской линии, а вот проявиться он может у кого угодно. Ген может передаваться из поколения в поколение и не проявлять себя, пока не найдет в организме необходимое сочетание группы крови, количества некоторых ферментов… – Заметив, что я смотрю в окно, Оскар сделал паузу. – Что с тобой?

Я не повернула головы. Белые ночи закончились, за окном было темно. Город спал, и даже Институт как будто стал несколько тише.

– Оскар, я не уверена, что это все для меня.

Ну вот, я наконец это сказала. Вместо того чтобы прыгать от счастья и зубрить матчасть, я сомневалась. Мне казалось, что прошлая моя жизнь была в разы проще – теперь я это понимала. А я привыкла идти по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вначале обрадовалась: ура, не придется искать работу, вся дальнейшая жизнь предопределена! Все оказалось не так просто.

Оскар не шевелился, только постукивал ногтем по краю стола.

– Сдаешься? Так быстро?

Я не могла смотреть на него. Мне было стыдно.

– Я не знаю. Нужно столько всего делать…

– А ты не можешь себя заставить, да?

Я гневно на него взглянула, а потом опустила глаза. Слушать правду неприятно, но…

– Не в моих правилах неволить, но мы с тобой принадлежим к тому побочному виду, которому сложно прикинуться нормальными людьми. Черна, – он наклонился вперед, – ты не сможешь жить среди людей. Не сможешь вести обычную, легкую жизнь. Наша жизнь здесь – она непроста. Но это то, в чем мы действительно можем быть собой. И это не пустые слова. Ты просто еще не знаешь, как тяжело жить не превращаясь. Это как ломка у наркоманов. Ты еще этого не чувствуешь, потому что оборачивалась только один раз.

Я пыталась собраться с мыслями, но они разбегались в разные стороны. Что тут происходит на самом деле? Ведь не только шоколадные тортики с начальством они едят. Мне хватило наблюдательности, чтобы заметить, сколько денег стоило только одно это здание. И как тут одеваются сотрудники. Да и мне выдали «подъемные» – золотая карта, а столько цифр на счету я в жизни не видела.

– Что вы тут делаете на самом деле? – Это было моей маленькой победой. Я смогла задать этот вопрос, глядя прямо в сухие желтые глаза.

Его лицо вдруг стало жестким, а у меня по спине пробежал холодок. Он так и смотрел на меня – тяжело, устало – и мне стало страшно. Я не могла узнать в этом… существе того Оскара, который препирался пару дней назад с Шефом, который ловил в воздухе торт и который возился со мной как с маленькой. Я уже хотела как-то улыбнуться, обратить все в шутку, но откуда-то появилось ощущение, что я должна выдержать его сейчас таким – и что-то изменится.

Наконец он заговорил:

– Тебе еще рано это знать. Пожалей свою психику.

И тут я взорвалась:

– А я не хочу ее жалеть! Я хочу знать, во что я ввязываюсь, буквально закрыв глаза! Это просто какой-то лохотрон для нелюдей! – Я вскочила со стула и, схватив сумку, направилась к выходу.

Дотронуться до двери я не успела. Где-то на уровне моей головы смуглая рука с нечеловеческой силой ударила в красное дерево так, что петли затрещали.

– Ты никуда не пойдешь, – проговорил Оскар, и в его голосе я слышала отчетливое рычание, – пока не научишься владеть собой.

Я обернулась, прижавшись к двери спиной. Он нависал надо мной – сильный, темный, страшный, – и ослушаться его приказа просто не было сил.

Но упрямство взяло свое:

– Нет, пойду! Вы мне тут парите мозг, не давая ничего возразить! Почему я должна вас слушаться?!

Он отступил, но не под моим натиском, а что-то для себя решив:

– Иди.

Я замешкалась. Не перегнула ли я палку? Но если тебе говорят «Иди» – оставаться глупо. Я повернулась и вышла.

Четвертый час утра. Накрапывает дождь. Дворцовая площадь пустынна, только где-то издалека раздавался звук саксофона. Надо же, не спится кому-то в такое время. Как добираться до дома, было не очень понятно – метро заработает только через пару часов. Придется ловить машину, а это всегда вызывало во мне опасения. Но не идти же пешком? Я подняла воротник плаща, засунула руки в карманы и втянула голову в плечи.

Для начала надо было сообразить, в какой стороне мой дом. Я попыталась представить карту метро и сориентироваться по ней. Вывернув из арки, я пошла по Невскому, для разнообразия не забитому машинами. Мелькнула Дума, «Гостиный Двор» – все темное, спящее.

Я думала о том, насколько глупой была моя выходка. Мне просто хотелось, чтобы он меня уговаривал остаться, – а он приказал. Я хотела увидеть на его лице огорчение – увидела ярость. Я дура. Я просто маленькая дура, которая пытается играть в «кошки-мышки» с пантерой и не быть при этом мышкой.

Мигали вывески некоторых бутиков, странные личности спешили по улице по своим делам.

Я разозлила и без того уставшего человека. Попыталась показать характер там, где надо было кивать и говорить только «Да!» и «Как скажете!». Какая я молодец… Что теперь будет? Есть ли у меня другой путь? И… примет ли он меня обратно? Кажется, я только сейчас поняла, какую неимоверную глупость совершила, как легко разрушила все то, что только начинало строиться. Впервые рядом со мной был человек, который был сильным и умным, который мог защитить меня и научить чему-то. А я… В носу защипало, и я равнодушно подумала, что даже если и заплачу, то под дождем никто этого не заметит. Да и вообще, кому есть дело до девушки почти в четыре утра?

Поздним вечером, до закрытия метро, Невский не слишком отличается от дневного, разве что потемнее и народу чуть-чуть меньше. Ночью все иначе. Редкие машины проскальзывают какими-то неуместными призраками – даже в центре жизнь замирает. Я была уверена, что тех, кто сейчас спокойно идет куда-то, днем здесь не увидишь. Ночная жизнь – она совсем другая. Будто попадаешь в какое-то совсем другое место, будто это и не твой привычный Питер вовсе, а какой-то другой, манящий город, живущий по своим законам и правилам.

От работающих магазинов было уютнее, они светились в темноте окошками далекого дома, как будто обещая что-то хорошее и доброе в будущем.

Чего стоило мне сейчас вытащить мобильник и сказать Оскару, что я просто дура? Всей жизни. Я просто не могла. Не потому, что пыталась сохранить лицо, а потому, что мне было безумно стыдно за себя. И я никак не могла оправдаться даже в собственных глазах. Я повела себя как подросток, взбунтовавшийся против своих родителей, когда ему сказали приходить домой не в полночь, а в десять. Ужасно… Мелькнула мысль поговорить с Шефом – он наверняка сможет уговорить Оскара принять меня обратно, – но тут поняла, что у меня нет его телефона. Прийти так? Я почему-то не была уверена, что смогу найти эту дверцу справа, и что темная лестница приведет меня куда надо…

Я не заметила, как уже порядком намокла – дождь усилился. Я любила дождь ночью, когда можно стоять на своем застекленном балконе, курить и смотреть, как дым становится более плотным из-за влажности. Сейчас было уже совсем не здорово: плащ и джинсы промокли, кеды хлюпали. Пора было ловить машину, как ни крути.

Я перешла улицу к Дворцу пионеров и вытянула руку. Пара машин проскользнула мимо, но симпатичный светлый джип остановился и распахнул дверцу:

– Садитесь!

– Мне далеко, – крикнула я, подходя ближе.

– Садитесь!

– А сколько?

– Да садитесь же!

Я сдалась и послушно прыгнула внутрь. Бежевый салон, тонированные стекла, тихий джаз… Скорее напоминает ресторан, чем машину.

– Спасибо, – я расстегнула плащ и вытерла капли с лица.

– Нельзя давать мокнуть на улице красивой девушке, – улыбнулся водитель. На вид ему было лет 45, с лысиной и седоватыми волосами там, где они оставались. На маньяка не похож. Я смущенно улыбнулась на его комплимент, подумав, что ему бы очки носить пора.

– Да, там как-то совсем уж мокро, – попыталась я неуклюже поддержать разговор.

– Не надо в такое время, да еще и пешком, – он потянулся к панели и включил печку, направив ее на меня, – как вы оказались на улице? Чего такси не вызвали?

– Ну… – Я распустила «узел» и сейчас пыталась распушить волосы, чтобы они просохли. Что бы ему сказать… Врать почему-то не хотелось. – Поссорилась… На такси времени не было.

– А, понятно. – Он уже смотрел на дорогу сквозь мелькающие дворники. – Ничего, помиритесь.

– Не уверена… – Я смотрела в окно. Мимо скользили отели, промелькнул вездесущий «Макдоналдс», пронеслось закрытое метро.

– Вам куда?

– Мне далеко, – спохватилась я, – на Большевиков.

– Вам везет, – он улыбнулся, – я как раз в ту сторону.

Постепенно я согревалась и высыхала. Тихая музыка навевала дремоту, хоть я проснулась всего несколько часов назад. Я прислонила голову к стеклу и прикрыла глаза…

– Просыпайтесь, приехали, – донесся откуда-то издалека мужской голос, и я открыла глаза. Сначала я ничего не поняла: куда приехали? А потом вся горечь от моей сегодняшней глупости навалилась на меня свинцовой плитой. Кажется, я даже охнула.

Я села, сонно хлопая глазами, и огляделась. Машина стояла у тротуара на «аварийке», горел свет. Мы были всего в паре улиц от моего дома.

– Ой, я заснула… – Мне вдруг стало стыдно. – Простите.

– Ничего, – он улыбнулся, – тяжелый день. Я понимаю. Ну удачи вам.

На улице оказалось неожиданно холодно и темно. Из-за того, что пришлось проснуться среди ночи, меня била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал в прямом смысле, даже челюсть свело. Я запахнулась в плащ поплотнее и прибавила шагу.

Рыжие фонари, знакомые с детства кусты и деревья, круглосуточный микромагазинчик с минимальным набором товара, от водки до пельменей. У его дверей красивый юноша затаскивал внутрь чуть менее красивую девушку. Оба пьяно посмеивались, но были скорее трогательные, чем раздражающие.

– Я не пойду за «Беломором», – смеялась девушка, цепляясь за дверь.

– Пойдешь! Дарлинг, ты же хотела брутальных фоток! Какие брутальные фотки без «Беломора»! – Юноша обхватил ее правой рукой, пощекотал где-то под ребрами, она взвизгнула, и оба наконец провалились внутрь. Я улыбнулась. Стало грустно.

Мой дом. Таковы новостройки: парадного входа там нет. Есть неприглядная часть дома, смотрящая на улицу, и все остальные, повернутые во двор, – совершенно такие же. Одинаковые двери с одинаковыми лестницами к ним и домофонами. Все обыденно и просто.

Я повернула во двор, на ходу нащупывая в сумке ключи.

– Стой.

Я замерла – не столько от команды, сколько от неожиданности.

– Повернись.

Что делать? Надо ли слушаться или орать во все горло? Пока я раздумывала, чья-то рука схватила меня за левое плечо и с силой дернула. Я чуть не потеряла равновесие. А когда подняла глаза, невольно вскрикнула: пятеро, в черных куртках, один в шапочке, а у самого левого – нож.

– Сумку давай. Мобильник есть?

Я кивнула. Что толку врать, он все равно в ней.

– Симку отдайте только, а? – слабо попросила я.

– Она тебе не понадобится, – ухмыльнулся самый левый, тот, что с ножом.

– Как? – не поняла я.

Что-то в их лицах было не так. И тут я заметила: один постоянно озирался и очень-очень быстро переминался с ноги на ногу, трогал себя за уши и быстро оглядывался по сторонам. У двух других зрачки были с копеечную монету, еще у одного, пребывающего в каком-то сомнамбулическом состоянии, их вообще почти не было видно в светлых водянистых глазах. Наркоманы, причем под дозой. Разговаривать с такими бесполезно – они неадекватны. Нормальным казался только самый правый. Он смотрел на меня спокойно и даже будто бы участливо, и мне на мгновение показалось, что он поможет мне и не даст им натворить бед.

– Чё смотришь? Раздевайся, – скомандовал тот, что с ножом.

– Чего? – не поверила я своим ушам. Ограбление – да, понятно. Но раздеваться…

– Чё слышала! – Другой, тот, что постоянно дергался, вдруг заехал мне кулаком в лицо.

Я оказалась на асфальте, в луже. В голове гудело, в глазах круги, нестерпимо болела скула. В тот же момент меня дернули вверх, скидывая с плеч плащ вниз на локти, так, чтобы он «связал» мне руки. Я пыталась устоять на ногах, не совсем понимая, что происходит. Голова кружилась и гудела, колени подгибались.

Они быстро переговаривались, слов я не могла разобрать, только «туда, к бачкам». Меня подхватили под руки, зажав рот, и поволокли в сторону. Я попыталась открыть глаза и не дать себе потерять сознание – то ли стресс, то ли удар был такой силы, но я чувствовала, что ко мне подбирается темнота.

Судя по запаху, мы действительно были у бачков. Меня отволокли за них, туда, где между крайним и стеной был небольшой зазор – днем там курили мальчишки втайне от мам. Я только начала приходить в себя, как на меня обрушились еще две оглушительные оплеухи, по голове пошел звон, а в глазах заплясали черные мошки.

В этот раз я ни в кого не превращаюсь. Но, может, вот сейчас, через мгновение, я порву внезапно прорезавшимися крыльями свой плащ, перекинусь в какую-то огромную птицу и хотя бы смогу отсюда улететь, если не порвать их? Ну когда же? Я ждала этого каждое мгновение, прислушиваясь к себе, но ничего такого не было. Я была самым обычным человеком. Самой обычной девушкой, на которую напали несколько наркоманов. Какая банальщина.

Один из них рванул мне воротник футболки, и я уже пожалела, что сознание не хочет меня покидать. То, что можно ожидать дальше, я видеть не хочу. И чувствовать тоже.

Я закрываю глаза. Это не я. Меня здесь нет.

Чей-то вскрик, удар, сдавленный мат – я снова открываю глаза, пытаясь понять, что за напасть случилась на этот раз. Может быть, вторая компания таких же пьяных и обколотых дебилов – не могут поделить территорию?

Темно, видно плохо. Вот валится на землю один, хрипя и хватаясь за бок. Вот второй отлетает к стене, стукается об нее, сползает вниз и больше не шевелится. Я не сразу понимаю, что происходит. Голова кружится, желудок подкатил к горлу. Я подтянула ноги под себя, готовая убежать в любой момент. Один, тот что с ножом, машет им в воздухе и ругается, второй прыгает вокруг него, и только тот, что показался мне нормальным, замер на месте, удивленно раскрыв рот. Я ничего не могу разглядеть. И, только когда движение на мгновение останавливается, я вдруг вижу замершую между ними пантеру. Хвост бьет по бокам, морда оскалена, уши прижаты. Прекрасный и яростный зверь замер на секунду в моем дворе, готовясь к следующему удару. Мне хочется плакать от облегчения, смеяться и одновременно кричать от страха – кажется, это называется истерика…

Я и правда засмеялась, смех перешел в икоту, икота – в плач. Я тихонько подвывала, сжавшись в комок и натянув на колени плащ. Губы дрожали, горячие слезы обжигали глаза, и почему-то было очень жалко себя. А еще очень хотелось броситься в самую гущу, расшвырять этих идиотов и просто повиснуть у него на шее, зарывшись лицом в теплый мех…

Я повернула голову и вдруг увидела, как один из нападавших тянется за пазуху. Я перевожу взгляд на Оскара и понимаю, что он замер над поверженными телами, что он не шевелится и в него можно попасть. Я пытаюсь крикнуть, предупредить, но, пока я набираю в грудь воздух, парень уже успевает достать пистолет и прицелиться. Я вдруг совершенно отчетливо вижу, как его палец уже нажимает на курок, всего одна секунда…

В его руку врезается блестящая «звездочка», прорезая ладонь насквозь. Ладонь мгновенно набухает кровью, пистолет надает на асфальт, он хватается за руку и кричит. Я вообще перестаю что-либо понимать и только пытаюсь угадать, кто еще пожаловал по нашу душу.

Шеф выступает из тени, как будто он всегда там стоял, и одним легким движением с противным хрустом сворачивает парню голову. На нем длинный бежевый плащ, как у копов в голливудском кино 50-х годов. Он поворачивается ко мне и улыбается. За его спиной возвышается Оскар – он все еще пантера, пасть раскрыта, и, кажется, он тоже улыбается.

Я пытаюсь встать, наклоняюсь, меня рвет.

И наступает темнота.