Онлайн чтение книги Восток, запад East, West
Христофор Колумб и королева Изабелла Испанская улаживают отношения в Санта-Фе. 1492 год после Рождества Христова

Иностранец Колумб идет следом за королевой в вечность, до конца не теряя надежды.

—  Как он выглядит?

Он горд, но все же проситель; он высоко держит голову, но нередко гнет спину. Бесстрашный, он не стыдится заискивать перед сильным; дерзкий и даже грубый, берет сердца обаянием, свойственным лишь фаворитам. Конечно, с годами Колумб все чаще ищет поддержки, независимость вольного волка поизносилась до дыр. Как и его башмаки.

—  Он надеется? На что он надеется?

Первый ответ очевиден. Колумб надеется подняться на самый верх. Надеется украсить свой шлем знаками королевской милости, подобно рыцарям из старинных романсов. (Шлема Колумб не носит.) Надеется добыть денег, а также три прекрасные каравеллы: «Нинью», «Пинту», «Санта-Марию»; надеется в тыща четыреста девяносто втором отплыть в тумане морском голубом. Однако, прибыв ко двору, в первый раз увидав королеву, которая сама соизволила спросить, чего же ему более всего нужно, склонился в ответ к оливковой ручке и, едва не утратив дар речи при виде огромного кольца, знака власти, выдохнул одно-единственное и очень опасное слово:

«Овладеть».

—  Ах, косноязычные иностранцы! Ах, дай бог с ними терпения! «Овладеть», скажите пожалуйста! И ведь следует за ней по пятам, шаг за шагом и месяц за месяцем, все ждет, вдруг поймает удачу. Неловкие письма, медвежьи серенады под створчатым ее окошком, которое из-за них ей приходится закрывать, лишая себя удовольствия впустить освежающий ветер. У нее есть занятия и получше — завоевывать мир, например, ну и тому подобное,  — кем он себя возомнил?

—  Иностранцев можно травить как волков. Можно забавляться, отпуская намеки, которых — в силу недостаточного знания языка — они все равно не поймут. Однако приходится помнить, что держать под рукой несколько иностранцев считается de rigueur [25]Необходимо ( франц .). . Своим присутствием они создают атмосферу этакой космополитичности. А поскольку часто бедны, то готовы браться за любую грязную, но совершенно необходимую работу. Кроме же всего прочего, они предостерегают нас от гордыни, постоянно напоминая — принять это, правда, непросто,  — что существуют на свете места, где и мы окажемся иностранцами.

—  Но так говорить с королевой!

—  Иностранцы могут забыть, где их место, поскольку давно покинули дом. Попытаться через какое-то время вести себя с нами на равных. Разумеется, это риск, но он неизбежен. Конечно, наша строгость терпит ущерб от их поистине итальянской цветистости. Не замечайте — отведите глаза, отклоните слух. В сущности, они безобидны, а если вдруг кто и зайдет дальше чем следует, то, как правило, непреднамеренно. Королева, будьте спокойны, знает, как ей себя вести.

Колумб при дворе Изабеллы быстро приобретает репутацию придурка. Одевается он чересчур ярко и пьет чересчур много. Изабелла после удачной кампании торжествует победу — одиннадцать дней подряд в Испании звучат псалмы и суровые проповеди. Колумб шастает вокруг собора, размахивает бурдюком. Устраивает безобразия.

—  Только посмотрите на него: пьяный в стельку, всклокоченный, машет большой своей головой, в которой дурь и ничего, кроме дури! Дурак с горящими глазками — мечтает о золотых кущах, которые якобы ждут его за гранью Западного Предела!

«Овладеть».

Королева играет с Колумбом.

В завтрак она обещает исполнить любую его просьбу, а после обеда делает вид, будто никак не вспомнит, кто это такой перед ней, и глядит на Колумба, будто он невидим, как прозрачное покрывало.

В день именин Колумба она призывает его к себе и, отпустив своих девушек, принимает в спальном будуаре, велит себя причесать и позволяет коснуться груди. А потом призывает гвардейцев, шлет Колумба чистить свинарник и конюшни и на сорок дней о нем забывает. Колумб, несчастный, сидит на недожеванном лошадьми сене, мысленно странствуя по морям в поисках несуществующего золота. Во сне он слышит запах ее духов, наяву — зловоние свиней.

Королеву игра забавляет, и она довольна.

А Колумб убеждает себя в том, что скорее добьется цели, если она будет довольна. У ног его возятся поросята. Колумб стискивает зубы.

«Если королева довольна, значит, все идет хорошо».

Колумб рассуждает:

Терзает ли она его из пустой прихоти?

Или же: все от того, что он, Колумб, иностранец, и королеве не внятен смысл ни слов его, ни поступков?

Или же: все от того, что палец — тот самый, на котором королева носит кольцо, — запомнил дыхание его губ; все от того, что она им — как это по-вашему? — тронута. Наверное, тепло дыхания просочилось под кожу, проросло щупальцами и дошло от пальца до самого сердца. И сердце королевы взволновалось.

Или же: все от того, что она сама измучена противоречием выбора — ей хочется принять дерзкий план, со всей пылкой страстью возлюбленной, но и хочется в то же время истерзать его ею же пробужденной страстью, сломать и рассмеяться злорадно в глупое его заискивающее лицо.

Колумб себя тешит надеждой, что, мол, перед ним теперь море возможностей. Однако не всеми ими утешишься.

Изабелла — абсолютный монарх. (Муж ее — абсолютный ноль, минус, пустое место. Более мы о нем не упомянем.) Изабелла — женщина, чье кольцо часто целуют. Для нее это ничего ровным счетом не значит. Изабелла привыкла к лести. И умеет от нее защищаться.

Она абсолютный тиран, и в числе прочего хозяйства ей принадлежит и этот бродячий цирк, где непрестанно кривляются четыреста девяносто болванов — среди них есть уродливые, как смертный грех, и прекрасные, как румяная заря. Колумб для Изабеллы всего-навсего один из них, дурак номер четыреста двадцать. Такой сценарий также возможен.

Значит: либо она поняла, что хочет он найти землю, расположенную за Краем Света, и глубоко взволнована и, быть может, даже испугана, и оттого то льнет к нему, то шарахается прочь.

Либо: ничего она не поняла, и никакого дела ей нет до его планов.

«Что хочешь, то и выбирай».

Только то и понятно, что ничего не понимает сам Колумб. Однако нужно смотреть фактам в глаза. Она — Изабелла, она — королева, к ногам которой склоняется все. Он же, пусть и горластый, пусть в петушином платье и каждой бочке затычка, — он при ней, ее невидимка.

«Овладеть».

С годами эротические аппетиты у мужчин гаснут, у женщин только растут. Изабелла — последняя надежда Колумба. Он постепенно теряет потенциальных партнеров, потенциальных патронов, интерес к любовным интрижкам, волосы, пыл.

Время тянется медленно.

Изабелла скачет на лошади, выигрывает баталии, вышибает из крепостей марокканцев, ее аппетиты растут с каждым днем. И тем она голоднее, чем больше проглотит земель, чем больше доблестных воинов отправит к себе в утробу. Колумб знает: еще немного, и он тут так и зачахнет, и бранит себя на чем свет. На вещи нужно смотреть трезво. Нечего обольщаться. Здесь ему ничего не светит. Скоро его отправят чистить нужник. На этот раз он приставлен обмывать тела, а тела погибших отнюдь не благоухают. Воины, готовясь к битве, перед тем как надеть доспехи, всегда надевают подгузники, ибо всегда боятся, что кишечник от смертного страха сам собой опорожнится. Колумб создан не для этого. Колумб дает себе слово уйти.

Но это не так-то просто: лет Колумбу все больше, покровителей меньше. Коли он уйдет, о плавании на Запад придется забыть.

Колумб, обнажающий тела, ни разу не попытался обнажить истину, не попытался понять, что с философской точки зрения жизнь человека полна абсурда. Колумб — человек действия и равнозначен делу. Отказавшись от плавания, он вынужден будет признать бессмысленность своей жизни. Это станет его поражением. Никому не нужный, никем не видимый, он, как пес, таскается за ней по пятам, ищет в глазах проблеск страсти.

«Денег и покровителей, — говорит сам себе Колумб, — ищут с той же страстностью, что и любви».

—  Она всесильна. К ее ногам падают крепости. Она изгнала евреев. Марокканцы готовы к сдаче. Королева сейчас в Гранаде, скачет впереди войска.

—  Она всемогуща Чего бы ей ни захотелось, она не знала отказа.

—  Все сны у нее пророческие.

—  В снах она получает сведения, на основе которых она и готовит планы непобедимых сражений, раскрывает тайные заговоры, предотвращает измену, шантажируя тем, что узнала во сне, всех — и сторонников, дабы заручиться их дальнейшей поддержкой, и врагов, дабы на всякий случай заручиться поддержкой врагов. В снах она узнает погоду, находит линии переговоров, выбирает торговые предприятия, куда вкладывать деньги.

—  Она ест как лошадь и никогда не толстеет.

—  Лицо ее подобно цветущему полуострову, утонувшему в море волос.

—  Сокровищница грудей ее неиссякаема.

—  Уши ее подобны нежным знакам вопроса, что свидетельствует о некоем душевном сомнении.

—  Ноги ее…

—  Ноги у нее средние.

—  Она вся — неудовлетворенность.

—  Победы ее не утоляют, вершины страсти недостаточно высоки.

—  Смотрите все: к воротам Альгамбры выезжает Боабдиль Несчастный, последний султан последней твердыни последнего века Арабской Испании! Смотрите: он выехал сдавать город, и вот, сейчас, в это самое мгновение, он кладет ключи от крепости в протянутую ладонь королевы… Свершилось! Но, едва тяжелая связка упадает к ней в руку, королева… зевает.

Колумб оставляет надежды.

И в тот миг, когда Изабелла со скучающим видом въезжает в поверженную Альгамбру, Колумб оседлывает мула. А когда она входит во Дворец Львов, по которому бродит бесцельно и долго, он мчится уже по дороге, нахлестывая своего скакуна, и быстро скрывается в облаке пыли.

Роль невидимки стала его проклятием. Колумб сдается. Он отказывается от нее, хоть и знает, что вместе с ней потеряет все. В бессильной ярости он едет прочь, подальше от Изабеллы, скачет день, скачет ночь, мул падает, и тогда Колумб взваливает на плечо дурацкие, пестрые, как у цыган, лоскутного шитья мешки, к тому же до неприличия заляпанные дорожной грязью, и двигает дальше пешком.

Вокруг него простираются роскошные плодородные земли, завоеванные для нее ее воинами. Колумб ничего не видит — ни красот плодородной долины, ни мгновенного запустения оставленных крепостей, которые смотрят вниз на дорогу с острых скальных вершин. Призрак погибшего мира, не замеченный разъяренным Колумбом, плывет по течению, вниз по рекам, названия которым Гвадалтут и Гвадалтам, соединяя свой голос с голосами мертвого прошлого, оставшегося только в отзвуках здешнего эха.

В небе высоко над головой выделывают сложные арабески терпеливые канюки.

Мимо Колумба проходят рядами длинные колонны евреев, но Колумбу нет дела до чужого горя. Кто-то пытается продать ему толедской работы меч — Колумб отталкивает продавца прочь. Отказавшись от своих кораблей, Колумб знать ничего не хочет про те, другие, которые ждут евреев в Кадисе и скоро их примут на борт и увезут навсегда. Он измучен своими несчастьями и чужого не замечает. Этот старый мир слишком стар, а новый еще не найден.

«Утрата денег и покровительства, — говорит себе Колумб, — горше утраты любви».

Он идет на пределе сил, за пределом сил и где-то на этом своем пути, уже на грани безумия, спотыкается, падает в пыль, и там, на грани, в первый и в последний раз в жизни ему приходит видение.

Никогда он не видел подобных снов.

Он видит Изабеллу, которая бесцельно слоняется по Альгамбре, разглядывает огромный алмаз, полученный от Боабдиля, последнего из рода Нашридов. Потом склоняется над большой каменной чашей, подвешенной на цепях между двух каменных львов. Чаша наполнена кровью, и на поверхности королеве — да-да, Колумб видит то, что видит во дворце королева, — тоже открылось видение.

В чаше видно, что ей принадлежит всё на свете, и весь известный мир тоже принадлежит Изабелле. И все, кто ни есть в этом мире, служат ей и угождают. И едва она понимает это, кровь — именно так снится Колумбу — сворачивается темной багровой коркой. Изабеллу пронзает мысль: никогда, никогда, никогда не утолит она свою душу Известным, и душа ее наполняется страхом, а Колумб, усталый, измученный, смотрит на это и чувствует злобную радость. Только одно Неизвестное — а быть может, и Непостижимое — утолит жажду королевы.

Тут она вспоминает про Колумба — он видит, что она его вспоминает. Невидимого дурачка, который хотел найти никем не виданный мир, неизвестный, а быть может, и непостижимый — мир за Краем Земли, за краем каменной чаши, наполненной густой кровью. И Колумб, который был в этом печальном видении, наконец заставляет ее понять истину — понять то, что он нужен ей не меньше, чем ему она. Да! И она это поняла! Она должна, должна, должна дать и денег, и корабли, и все что там нужно, а он должен, должен, должен плыть на край света, за край, под ее флагом, ради ее удовольствия, ради нее, вместе с ней — к тому самому бессмертию, которое связывает навсегда узами, крепкими, как канаты, на которых История вздергивает к небесам своих избранников, и разорвать их куда труднее, чем узы любой смертной любви.

«Овладеть».

В безумном Колумбовом сне Изабелла рвет на себе волосы, кричит и зовет герольдов.

«Найти мне его», — приказывает она.

Но Колумб в Колумбовом сне не дает себя отыскать. Он набрасывает на себя пыльный лоскутный плащ, положенный по роли невидимки, и герольды проскакивают мимо и долго напрасно повсюду ищут.

Изабелла воет, скулит и стонет.

«Ведьма! Ведьма! Ну как, нравится?» — рычит Колумб. Пусть этим побегом, подальше, прочь от ее двора, последним выступлением в роли невидимки он себя погубит, зато вместе с собой он погубит ее, не исполнив самого страстного, самого важного желания ее сердца. Так ей и надо!

Ведьма!

Разве не она погубила его мечту? Вот и пусть получает. Поступив с ним так, как она поступила, Изабелла встала с ним на одну доску. Романтическая справедливость. Каждому по заслугам.

Под конец Колумб, тот, что в видении, все-таки позволяет себя найти. Стучат копыта, посланцы неистово размахивают руками. Его окружают, умоляют, уговаривают, сулят деньги.

Однако поздно. У Колумба осталось одно лишь желание, от которого сладко рвется сердце, — погубить самые остатки Надежды.

Он отвечает герольдам, качнув головой:

— Нет.

Колумб приходит в себя.

Он стоит на коленях посреди плодородной долины и ждет смерти. Вскоре он слышит стук приближающихся копыт и поднимает глаза, почти наверняка зная, что увидит Ангела Смерти, который скачет к нему, подобно монарху, выигравшему сражение. Увидит черные крылья и скучающее лицо.

Но его окружают герольды. Предлагают еду, питье, коня. Кричат:

—  Отличная новость! Тебя призвала королева!

—  Великолепная новость: тебя отпускают в плавание!

—  Королеве было видение, и она перепугалась.

—  Все ее сны — пророческие.

Герольды спешиваются. Сулят деньги, уговаривают, умоляют:

—  Она с воплем выскочила из дворца и стала звать тебя.

—  Она велит тебе плыть за край каменной чаши, за край Старого Света, через море, полное крови.

—  Она ждет тебя в Санта-Фе.

—  Ты должен к ней ехать немедленно.

Он поднимается с колен — как обласканный любовник, как грум в день собственной свадьбы. Раскрывает рот сказать: «Нет», и горький отказ едва не срывается с губ.

— Да, — говорит он герольдам. — Да. Хорошо. Я еду.