Онлайн чтение книги Екатерина Арагонская. Истинная королева Katherine of Aragón: The True Queen
Глава 7. 1505–1507 годы

Екатерина поверила доктору де Пуэбле, когда тот поведал ей, как ее использовало семейство Мануэль, но не могла смириться с тем, что из-за разделения Испании стала не мила королю Генриху. Она подозревала: кое-что из сказанного доньей Эльвирой – правда, доктор был нечист на руку и любил легкую жизнь при английском дворе. Немалая встряска потребовалась ему, чтобы он вспомнил о той роли, которую должен был исполнять, и принцессе самой пришлось в этом убедиться.

Между тем Екатерине доложили: Эрман Римбре отбыл домой во Фландрию на том же корабле, что и донья Эльвира с мужем и их слугами. Разговоров о встрече в Сент-Омере больше не было, но сама принцесса не получала известий от короля Генриха, и ее положение никак не улучшалось. В декабре – в том самом декабре, когда ей исполнилось двадцать, а она все еще была не замужем, – Екатерина вновь написала отцу, во всей полноте расписав тяжесть своего положения. Во всем виноват доктор де Пуэбла, сообщала она отцу. Посланник совершил тысячу ложных шагов против Фердинанда и сослужил ей самой очень плохую службу. Принцесса особенно подчеркнула, как тяжело ей видеть своих слуг в такой нужде и быть не в состоянии приобрести для них новую одежду.

Еще два обстоятельства волновали Екатерину. Перед отъездом донья Эльвира умоляла ее найти себе новую дуэнью. Принцесса отвергла совет, но боялась, что некоторые из ее людей и доктор де Пуэбла – а все они были испанцами – посчитают попранием ее достоинства, если она сама начнет заниматься хозяйством своего двора. Они наверняка пожелают ей, по крайней мере, приобрети более опытную советчицу. И король Генрих мог держаться того же мнения. Екатерина понимала: возьми она на себя решение всех бытовых вопросов, это подорвет уважение к ней.

А еще приходилось искать нового священника. Отца Дуарте донья Эльвира забрала с собой, и теперь у Екатерины не было духовника. Она приглашала в Дарем-Хаус священников из церкви Сент-Мартин и из церкви Сент-Мэри ле Стрэнд, однако боялась, что ее английский для исповеди недостаточно хорош. Но невозможно же исповедоваться на латыни, это слишком высокопарно. В итоге принцесса осталась без духовного утешения, хотя очень в этом нуждалась.

Ко всем неприятностям Екатерины добавилось возвращение приступов малярии. Дня не проходило без дрожи озноба, оставлявшей смертельную усталость. Постоянные тревоги только усугубляли положение. Надо было что-то предпринять, поэтому принцесса собралась с силами и попросила совета у доктора де Пуэблы. Больше говорить было не с кем.

– Я советую вашему высочеству отправиться ко двору самой и встретиться с королем Генрихом.

Было ясно, что говорить от ее лица он не намерен.

Неохотно принцесса собрала фрейлин и эскорт, совершенно больная, села в барку и поехала ко двору. Она чувствовала себя очень неловко, потому что вид имела жалкий, а лорд-камергер повел ее в комнату для гостей через весь дворец. Она предпочла бы пройти каким-нибудь потайным путем, но лорд, очевидно, считал, что особы ее ранга должны следовать через приемные залы и галереи, в которых полно народу, у всех на виду. Вот идет она, бедная, всеми забытая испанская принцесса. Как они ее одурачили!

Екатерина понимала, что ее лучшее платье из коричневого бархата с лентами из золотой парчи давно уже пережило свои лучшие времена. Она знала, что выглядит измученной и больной. Однажды утром по пути из Королевской капеллы, куда ходила на исповедь, принцесса пришла в ужас, завидев идущего ей навстречу принца Генриха. Взволновавшись, Екатерина присела в глубоком реверансе, ожидая, что он ее поднимет, но принц только поклонился и прошел мимо, отведя глаза. Как ей удалось встать на ноги, она и сама не знала. Оказавшись в уединении своих покоев, Екатерина легла на кровать и заплакала. Она чувствовала себя такой слабой, больной и разбитой, что казалось, никогда больше не сможет подняться.

В тот вечер с ней захотел повидаться доктор де Пуэбла. Принцесса ополоснула водой лицо, пригладила волосы и заставила себя принять его.

– Я имел беседу с королем о делах вашего высочества, – заявил посол. – Мы пришли к соглашению.

У Екатерины тут же возникли подозрения.

– Но я сама должна была говорить с королем! – гневно сказала она. – Я затем сюда и приехала.

Лучше бы Господь вообще не допускал, чтобы я здесь оказалась, мысленно добавила она.

– Позволит ли ваше высочество мне закончить? Король считает, что подыскивать замену донье Эльвире нет необходимости. Он отпустит большинство ваших слуг и расформирует ваш двор. Таким образом будут сэкономлены средства. А вы отныне будете жить при королевском дворе.

Именно этого Екатерина надеялась избегнуть.

– И это наилучшим образом отвечает моим интересам?

– Я полагаю, да.

– Значит, вы изменник! – выкрикнула она. – Разве вы не понимаете, что король не хочет платить за содержание отдельного двора и что вы сыграли ему на руку, приняв это? Вот так соглашение!

– В соответствии с условиями помолвки король имеет право распоряжаться вашим двором по своему усмотрению, – невозмутимо ответствовал доктор де Пуэбла.

– Но не к моему бесчестью! – взвилась Екатерина. – Я напишу своему отцу-королю и все расскажу ему!

Перо запорхало над пергаментом. Невзирая на изнеможение, она должна отправить письмо.

Она почти верила в это. Разве сможет ее отец отмахнуться от такой отчаянной мольбы?

Она побуждала его прислать золото вместо посуды и драгоценностей, не смея упомянуть о том, что была вынуждена взять из запасов еще несколько вещей, которые были отданы в залог и не выкуплены. Если в ее сундуках появятся золотые монеты, король Англии будет доволен, и все снова станет хорошо. «Я пропаду, если не получу поддержку из Испании», – написала она.

Ответа не последовало. Складывалось ощущение, что отец бросил ее. Одиночество и отчаяние вынудили ее сказать большинству слуг, что их самоотверженность оказалась напрасной и они должны возвратиться в Испанию. Ей отвратительно было делать это, горько видеть разочарование на их лицах, грустно прощаться. Она обманула их надежды, но не по своей вине – как могла постаралась объяснить им принцесса.

Франсиска де Касерес оказалась среди тех, кому предстояло остаться. Как и предчувствовала Екатерина, девушка стала возражать.

– Ваше высочество знает, как я хотела уехать домой! – Болезненное, оливкового цвета лицо Франсиски выражало протест.

– Франсиска, я должна учитывать желания ваших родителей, к тому же мне все равно необходима помощь молодых девушек из хороших семей, таких как вы, – объяснила Екатерина.

– Ваше высочество, а вы зачем здесь остаетесь?! – выпалила Франсиска. – Тут нас не ждет ничего, кроме нужды и унижения!

– Идите в свою комнату, – холодно сказала Екатерина. – Вам не пристало диктовать условия королю. Когда будете готовы выказать надлежащее смирение, можете вернуться.

Франсиска со слезами на глазах рухнула на колени и просила прощения. Конечно, она искренне хотела вернуться домой. И кто мог ее винить за это? Но если уж сама Екатерина терпела нужду и лишения и то же самое, не жалуясь, делали другие, значит и Франсиска должна справляться.

Со своей сильно урезанной свитой Екатерина, повинуясь приказанию короля, прибыла ко двору, где ей отвели помещение в отдалении от королевских покоев. Тут было всего четыре помещения, включая ее личную комнату и спальню, в них-то и должны были как-то втиснуться сама принцесса и оставшиеся при ней слуги. Окна с ромбовидными стеклами выходили в узкий двор, гобелены на стенах висели такие старые и выцветшие, что едва удавалось разобрать рисунок. Трава на полу была вся истоптана и давно требовала замены, а такой мебелью, как стояла в этих покоях, перестали пользоваться еще в прошлом столетии. Обиженная, Екатерина попросила о встрече с королем. Потребовались уговоры и мольбы, но наконец ее допустили предстать перед его величеством.

Когда принцесса вошла в его кабинет, Генрих поднял взгляд. Лицо его постарело и было изрезано глубокими морщинами. Рыжие волосы поседели и висели жидкими клочьями над меховым воротником. Трудно было поверить, что когда-то он относился к ней с добротой.

– Ваше высочество хотели видеть меня, – сказал Генрих, голос его звучал оживленно, деловито.

Екатерина взглянула на него с мольбой:

– Ваша милость, у меня нет денег. Я нищая. Мой двор упразднен, но я не могу заплатить слугам, которые остались со мной. У меня нет средств на покупку одежды, мне нужно…

– Остановитесь! – приказал король. – Мне достоверно известно, что у вас имеются необходимые средства на жизнь.

– Сир, у меня их нет. И осмелюсь напомнить вашей милости, что по условиям моей помолвки…

– Я знаю условия вашей помолвки. Я вас обеспечил. Вы живете при моем дворе, я плачу за ваше питание. Договор соблюдается.

– Сир, этого недостаточно. Умоляю вас помочь мне! Я почти что голая, все мои платья изношены. Слуги дошли до того, что вынуждены просить милостыню. А комнаты, в которых меня поселили здесь, не подходят даже для судомоек! Это все меня очень расстроило. Я несколько месяцев была на пороге смерти!

Принцесса плакала, не сдерживая слез, больше не боясь разозлить короля.

– Я не виноват в ваших затруднениях! – рявкнул Генрих и закашлялся. Прижимая платок ко рту, обождал, пока не прошел приступ. Когда он снова заговорил, голос был хриплый: – Будьте довольны тем, что я для вас сделал. У меня нет никаких обязательств. Меня обманули с вашим приданым.

– Как это?

– Доктор де Пуэбла передал мне, что король, ваш отец, обещал выплатить его деньгами. До сих пор я не видел ни пенни. А теперь идите. И будьте благодарны, что я даю вам кров и хлеб!

Глаза под тяжелыми веками были холодны, рот с плотно сжатыми губами превратился в жесткую линию.

Исполненная скорби, Екатерина сделала короткий реверанс и скрылась в своих унылых покоях. Это был полный крах всех упований. Может ли быть положение хуже?

Екатерина огладила руками новое платье и выпрямила спину. Головокружение едва не валило ее с ног, но она старалась не обращать внимания. После долгих лет разлуки принцессе не терпелось встретиться со своей старшей сестрой. Хуана и Филипп попали в кораблекрушение у берегов Англии по пути из Фландрии в Испанию и пробились сквозь январские ветры в Виндзорский замок. А сейчас они должны находиться в главном зале, где на празднике, устроенном королем Генрихом, будут отмечать счастливое спасение. Сколько у них будет тем для разговоров! Как королева Кастилии, Хуана непременно поймет затруднения Екатерины и что-нибудь для нее сделает.

Немного раньше тем же вечером в апартаменты принцессы доставили два новых испанских платья – подарки от короля. Екатерина была приятно удивлена этой нежданной щедростью, но потом радость омрачило понимание. Платья были присланы для того, чтобы лишить убедительности любые жалобы на плохое отношение, которые могла бы высказать Филиппу и Хуане принцесса. И все равно они были прекрасны: одно из черного бархата, второе из желтого дамаста с алыми рукавами. Екатерина выбрала черное, хотя оно и подчеркивало ее бледность. Вот только чувствовать бы себя получше. Ей потребовалась помощь Марии, чтобы выбраться из постели и одеться, а сейчас подруга шла на шаг позади, готовая, если понадобится, подхватить госпожу.

Как только они вошли в главный зал, Екатерина стала искать глазами красивое лицо своей сестры. Там был король; там был, что очень порадовало, принц Генрих. С ними за высоким столом сидел ошеломительно красивый мужчина – он обернулся посмотреть, как она шествует вдоль столов, за которыми плечом к плечу сидели гости. Екатерина почувствовала, что он изучает ее с почти неприличным интересом, и поняла: это, должно быть, Филипп.

Теперь Екатерина воочию убедилась, почему его прозвали Красивым. Высокий, с длинными черными волосами, полными чувственными губами и полуопущенными веками; последние две черты намекали на мощную, почти нескрываемую чувственность. Неудивительно, что Хуана ревновала! И еще в нем ощущалась холодность, отчего Екатерина почти не сомневалась, что ее зять себялюбив. Когда она дошла до стола, Филипп приветствовал ее, назвав своей дорогой сестрицей, но глаза его уже переметнулись на других женщин.

Хуаны нигде не было.

Екатерина немало удивилась, обнаружив, что для нее приготовлено почетное место рядом с королем Генрихом. Это лишь подтвердило ее подозрения: король намерен сделать все возможное, чтобы Филипп вернулся в Испанию с блестящим отчетом о том, как почтительно относятся при английском дворе к его свояченице. Но едва ли все это можно было посчитать знаком королевской милости. Заняв свое место, Екатерина еще раз огляделась в поисках Хуаны.

– Надеюсь, моя сестра присоединится к нам? – спросила она короля.

Услышав обращенный к другому вопрос, Филипп взмахнул рукой, будто отмахнулся:

– Она все еще оправляется после поездки. Завтра она, несомненно, будет в лучшем расположении духа.

Екатерина постаралась не выказать разочарования. Она возлагала такие надежды на эту встречу. Давя в себе желание потребовать, чтобы ее немедленно отвели к сестре, Екатерина обернулась к принцу Генриху, который сидел по другую руку от короля. По крайней мере, ей удастся поговорить с женихом. В четырнадцать лет он сильно вытянулся и уже приобретал черты мужчины. Приветствуя Екатерину, принц был, как всегда, любезен, но она отметила в нем намек на ту же сдержанность, которая так обескураживала ее в Артуре. Оттого это, что Генрих повзрослел, или то было знаком охлаждения к ней? Екатерина молилась, чтобы последнее оказалось неправдой. Когда принесли первую перемену блюд – все двадцать, – она попыталась вовлечь принца в беседу. Но его ответы были кратки, от страсти, пронизывавшей их прежние разговоры, почти ничего не осталось.

Пир закончился, и король попросил Екатерину станцевать с фрейлинами для развлечения Филиппа. Она чувствовала начало приступа озноба и головокружение, но вышла вперед ради принца Генриха; громкие аплодисменты были ей наградой. По просьбе отца своего жениха Екатерина предложила Филиппу присоединиться к танцующим, но тот отказался и продолжил увлеченно разговаривать о политике с хозяином торжества – королем.

Так же все шло и дальше. Следующие недели были наполнены бесконечными переговорами и встречами, участия в которых Екатерина не принимала и даже не надеялась на это. Но что-то секретное определенно обсуждалось, и она подозревала, что это имеет отношение к ней. Когда Екатерине предложили присоединиться к свите обоих монархов, она была поражена тем, как непочтительно отзывался Филипп о ее отце. Он даже не пытался скрыть свою неприязнь к королю Фердинанду.

Недоверие принцессы по отношению к прекрасному зятю только усилилось, когда ей наконец выпало счастье увидеться с Хуаной. Они встретились в шумном главном зале, под острыми взглядами, в окружении перешептывающихся придворных. Екатерина жаждала обнять сестру и поделиться с ней своими самыми глубокими тревогами, но из их первой встречи стало ясно: Хуана поглощена другими делами и глаза у нее все время на мокром месте из-за безразличия Филиппа. Прославленную красоту Хуаны избороздила морщинами печаль, а ее лицо сердечком превратилось в напряженную маску с вечно поджатыми губами. Под роскошным платьем, богато расшитым бархатным чепцом, парчовыми рукавами и шелковой гербовой мантией скрывалась глубоко несчастная женщина.

За три месяца визита королевской четы Екатерине удалось всего полчаса побыть наедине с Хуаной, но этого оказалось недостаточно, чтобы отвлечь внимание сестры от ее собственных дел. Екатерина считала, что им специально не давали встречаться и это затея короля, но Хуане все равно не было дела до страданий Екатерины. Ее не интересовал никто, кроме Филиппа. Екатерина пыталась завести с ней беседу о детях, особенно о наследнике, шестилетнем эрцгерцоге Карле, но стоило поблизости появиться Филиппу – и этот разговор пошел ко дну. Хуана следила за ним постоянно, в ее глазах светились надежда, мольба, они были исполнены преданного обожания, как у комнатной собачки. Екатерина скривилась, заметив это. Где же испанская гордость Хуаны, ее королевское достоинство?

Было очевидно: Хуана не такая королева, какой была их мать Изабелла. Она слишком занята собой, слишком чувствительна. Очень скоро обнаружилось, что реальная власть находится в руках ее мужа. Хуану не интересовало, о чем беседуют два короля, и она, конечно же, не имела желания обсуждать эту тему с Екатериной.

В апреле принцесса попрощалась с сестрой, чувствуя не столько разочарование в своих надеждах, сколько огорчаясь за Хуану.

– Мертв?! – в ужасе эхом откликнулась Екатерина. – Это невозможно! Ему всего двадцать восемь!

К тому же зять ее был красив, полон сил и неодолимо привлекателен, по крайней мере, таким она увидела его этой весной. Но Екатерине, как никому другому, было известно, что смерть не обращает внимания на возраст.

– Ваше высочество, по моим сведениям, эрцгерцог Филипп скончался от скоротечного брюшного тифа, – сказал доктор де Пуэбла. – Прошу вас, примите мои соболезнования.

– Я была мало знакома с ним. Горюя по нему, я думаю о королеве Хуане и тех страданиях, которые причинит ей эта потеря.

Сердце принцессы сжалось от боли за неуживчивую сестру. Раньше ей можно было позавидовать, но теперь это закончилось. Ее обожаемый Филипп мертв, и Хуана сойдет с ума от горя, в этом можно было не сомневаться.

– Какой удар для ее величества! – произнесла Екатерина. – И ведь она ждет ребенка. Как она будет управлять Кастилией?

– Король Фердинанд рядом, он поможет ей, – напомнил принцессе доктор.

– Конечно. Кто лучше его знает все кастильские дела. – Екатерина легко могла представить, с какой охотой ее отец восстановит свою власть над Кастилией. – Ее величество сможет на него положиться.

Теперь, когда положение Фердинанда упрочилось, то же коснулось и Екатерины. Она стала желанной гостьей в Ричмонде. Король Генрих был весь доброжелательность и радушие, а сдержанность принца, казалось, как рукой сняло. Юный Генрих теперь постоянно искал ее для танцев и прогулок в саду, и все это в лучах отцовского одобрения. Когда они беседовали с посторонними людьми, ему доставляло очевидное удовольствие ссылаться на Екатерину. Теперь это звучало так: «Что думает об этом моя жена-принцесса?» или «Моя дражайшая супруга согласится с вами, я уверен…». Ее пробирала дрожь, когда она слышала, как принц произносит эти фразы, и она упивалась тем, что снова оказалась в самом сердце королевского двора. Екатерина продала два браслета и потратила деньги на покупку нового платья из алого бархата. Теперь она могла появляться на людях в подобающем принцессе виде, и малярия наконец отступила. Зеркало подсказывало, что платье, несомненно, ей идет – выгодно оттеняет золото ее длинных волос и белизну лица и прекрасно сочетается с чепцом из того же материала.

Принцесса не могла поверить, что колесо Фортуны повернулось вновь. Казалось, в который уже раз, что все сложится хорошо.

Екатерина не привыкла к тому, чтобы король откровенничал с ней.

– Это деликатная история, – сказал однажды Генрих в своем кабинете. Был тусклый январский день, король откинулся в кресле и сурово поглядел на собеседницу. – Она касается одной леди, а потому я посчитал удобным спросить вашего совета. Честно говоря, я хочу жениться на королеве Хуане.

Екатерина вытаращила глаза, почти забыв, что перед ней король.

Генрих подхватил с пола обезьянку, усадил к себе на колени и закинул ей в рот орешек.

– Я был поражен красотой королевы во время ее приезда в Англию, но тогда она, разумеется, была замужем, и, естественно, я не думал о ней каким-то особенным образом. Но теперь она одна и явно нуждается в муже, который сможет управлять для нее Кастилией.

Сердце Екатерины радостно затрепетало. Хуана станет королевой Англии! Воспоминания о собственном нежелании выходить замуж за короля Генриха мигом улетучились. Тогда она была гораздо моложе, чем Хуана сейчас, и с унынием представляла себе краткое царствование и последующие долгие годы вдовства. Но Хуана уже была королевой и имела шестерых детей. Брак с Генрихом уладил бы все сложности не только Хуаны, но и Екатерины тоже: за ним непременно последовала бы ее собственная свадьба с принцем Генрихом, вторая связь между Англией и Испанией. И как было бы замечательно, если бы сестра оказалась здесь, в Англии.

– Естественно, я рассчитываю, что вы одобрите эту идею, – сказал Генрих, проницательно вглядываясь в нее.

– Всем сердцем одобряю, сир.

– И я надеюсь, король, ваш отец, отнесется к этому так же. Видите ли, мне нужно его дозволение – и благословение.

– Я не думаю, что мой отец станет возражать, сир. Дружба с Англией очень важна для него.

– Да, но в настоящее время он сам управляет Кастилией и, вероятно, захочет продолжить это.

Конечно же, Кастилию Генрих хотел заполучить не меньше, чем Хуану.

– Формально он не вправе исполнять эту роль в Кастилии, – заметила принцесса. – Не может же он жениться на собственной дочери!

– Верно замечено, – усмехаясь, произнес Генрих. – А теперь, Кэтрин, я бы хотел, чтобы вы написали своему отцу и передали ему мое предложение.

Екатерина написала и была рада получить известие, что ее отец и сам не прочь посодействовать браку. Конечно, еще слишком рано интересоваться, расположена ли Хуана к новому замужеству, но если бы такая мысль была ей не чужда, то Фердинанд не сомневался: ее избранником стал бы не кто иной, как король Англии.

Принцесса заторопилась просить аудиенции у короля, и когда передала ему хорошие новости, угловатое лицо Генриха как будто округлилось.

– Кэтрин, я вам глубоко признателен. Это для меня величайшая радость.

С ним была его мать леди Маргарет. Выглядела она еще более слабой, чем обычно, но широко, лучисто улыбалась.

– Вы послужили его милости вестником, – сказала она Екатерине, – и принесли большое счастье. Благословляю вас, дитя.

Екатерина возвращалась в свои покои с легким сердцем, предвкушая славное будущее, которое наступит, когда Англию свяжут с Испанией еще более крепкие узы.

Однако за дверями ее поджидал доктор де Пуэбла – лоб нахмурен, лицо угрюмое. Казалось, он никак не мог заговорить. Потом слова полились потоком. Выяснилось, что существовали опасения насчет душевного здоровья ее сестры.

– Конечно, она была убита горем, но тут нечто большее. Ваше высочество, она все никак не может расстаться с телом Филиппа, не дает его похоронить.

Екатерина в ужасе прикрыла рот ладонью. Промелькнуло почти забытое воспоминание о той ужасной старой женщине в Аревало, их с Хуаной бабке.

– Королева ездит по Испании и повсюду возит с собой гроб, – сказал доктор де Пуэбла. – Тело забальзамировано, но я получил один отчет, где говорится, что ее величество открывает гроб, обнимает и целует тело. Она не соглашается, чтобы его предали земле.

Разумеется. Наконец-то ей не приходится ни с кем делить Филиппа.

Екатерина перекрестилась. Ее затошнило. Она попыталась избавиться от ужасных образов, вызванных словами доктора де Пуэбла.

– Не могу поверить в это, – прошептала принцесса. – О таком невозможно говорить. Я буду молиться за нее.

Хуана, должно быть, помешалась с горя. Хвала Господу и всем святителям, что их отец там и может вместо нее управлять Кастилией.

Когда Екатерина в тот день села ужинать, на сердце у нее было тяжело. Должна ли она сказать что-нибудь королю Генриху? Если по совести, возможно, да, но ей так хотелось, чтобы его брак с Хуаной состоялся. Весь вечер она промучилась в нерешительности, а в шахматах проявила себя таким плохим игроком, что Мария рассердилась на нее за неспособность сосредоточиться. А потом явился придворный с вызовом к королю, и тут настроение принцессы совсем упало. По лицу Генриха она сразу поняла, что тому известно худшее.

– Я получил это письмо от вашего отца.

Он передал лист Екатерине, чтобы та прочла, и она увидела, что Фердинанд все ему рассказал.

Теперь Генрих объявит ей о прекращении переговоров о браке.

Но нет.

– Когда мы поженимся, к сестрице вашей, королеве, быстро вернется рассудок, – сказал Генрих. Потом он увидел лицо Екатерины. – Меня не слишком волнует ее нездоровье, если вас тревожит это. Расстройство ума не помешает ей вынашивать детей.

Екатерина была потрясена. Слова короля показали ей, как мало его заботит Хуана и ее душевное здоровье. Его интересовали лишь ее красота, плодовитость и королевство, которое он получит благодаря ей. Так относится к браку большинство мужчин. Как ей повезло иметь будущим супругом юного Генриха, который любил ее за то, какая она есть.

– Я скажу вашему отцу, что буду счастлив продолжить переговоры, – заявил король, не обращая внимания на ее неодобрение.

С приближением весны Екатерина вновь начала страдать от приступов малярии, и даже сам король не раз выражал по этому поводу беспокойство. Но больше, чем болезнь, ее беспокоило новое подозрение: король намеренно отдаляет их с принцем Генрихом друг от друга. Вот уже много недель она не видела своего жениха.

– Труднее всего мне выносить то, что я так редко встречаюсь с его высочеством, – доверилась она доктору де Пуэбле. – Мы живем в одном доме, и мне это представляется невероятной жестокостью.

– Я поговорю с королем, – обещал посол.

Полученный ответ совсем не понравился принцессе, она такого не ожидала.

– Его милость сказал мне, что держит вас поодаль друг от друга для блага вашего высочества.

– Какое же благо это может принести мне?! – воскликнула принцесса.

– Он не пояснил, но, очевидно, имел в виду, что если вы привыкнете жить без принца, то вам будет не так больно, если помолвка расстроится.

– Расстроится? – эхом отозвалась пораженная Екатерина. – Кто говорит об этом?

– Простите меня, ваше высочество, я всего лишь пытаюсь предвидеть все варианты развития событий. Королю предлагали много других невест для принца Уэльского, и все с бóльшим приданым.

Это мог быть и блеф, но он напугал Екатерину, и она молила своего отца уступить желаниям Генриха. «Пожалуйста, сделай так, как он хочет, не дай этим людям превратить меня в ничтожество».

Денег все равно не хватало, несмотря на то что Екатерина как будто была в фаворе. Ее слуги ходили в отрепьях, и ей было очень стыдно, что они живут в такой бедности. Вновь Екатерина умоляла отца помочь им. Она сознавала, что их терпению, как и одежде, приходит конец. Но король Генрих и пальцем не пошевелит, пока не получит приданое, а Фердинанда, похоже, волновало только одно: чтобы она сохранила нетронутыми посуду и драгоценности.

В это время нужды и лишений принцесса по-прежнему не имела духовника-испанца. Одним из преимуществ жизни при дворе было наличие нескольких королевских священников, но они служили своему господину и были преданы в первую очередь ему. Король Фердинанд оставался глух к мольбам Екатерины прислать монаха ордена святого Франциска, а она испытывала к этой ветви церковного древа особые пристрастие и почтение. Поэтому принцесса решила заняться поисками духовного наставника сама и написала главе ордена францисканцев в Испании, прося о помощи в подборе нового исповедника.

Таким образом в апреле 1507 года в ее жизнь вошел брат Диего Эрнандес.

Его представили принцессе, когда она сидела за шатким столиком в своих покоях с открытой иллюстрированной псалтырью в руках. Екатерина подняла глаза и увидела высокого молодого человека с красивым смуглым лицом и яркими черными глазами, одетого в серое облачение францисканцев. Он стоял перед ней неподвижно, и все же она чувствовала в нем телесную крепость, более естественную для человека действия, чем для священника. В монахе чувствовалась энергия и властность, что мгновенно расположило ее к нему.

Принцесса протянула руку, монах опустился на колени и поцеловал ее. Прикосновение его губ напугало Екатерину. Многие мужчины выполняли по отношению к ней этот долг вежливости, но ни один, за исключением принца Генриха, не вызывал в ней такого отклика. Она почувствовала какую-то необъяснимую тягу к брату Диего и, произнося обычные слова приветствия, ощутила, что краснеет. Господи, не дай ему заметить!

– Добро пожаловать, святой отец, – проговорила принцесса, предлагая ему садиться. Она поведала ему о долгих месяцах, когда была лишена духовного руководства. – Для меня это было очень тяжелое время. Я жажду, чтобы меня исповедовали, как полагается, и разрешили от моих грехов.

– Я выслушаю вашу исповедь сегодня же вечером, – пообещал брат Диего и пронзил ее взглядом своих черных глаз. – Кажется, я прибыл с большим опозданием. Что ж, я все исправлю и проверю, не впал ли кто-нибудь из ваших людей в заблуждение. Ободритесь, мрачные дни позади.

Брат Диего вихрем ворвался в жизнь ее тесного кружка и очаровал почти каждого силой и яркостью своей натуры. Фрейлины Екатерины моментально в него влюбились.

Первая исповедь стала для принцессы откровением. Она преклонила колени, призналась в нескольких прегрешениях – Богу известно, у нее не было возможности совершить их много. Трения, возникавшие внутри ее двора, приводили к простительным оплошностям, сама она была виновна в злонравии, зависти и гордыне. Однако в отношении того, что отец Алессандро отпустил бы ей, наказав прочесть несколько раз «Богородицу», новый брат оказался неожиданно суровым.

– Ваше высочество, вы должны быть примером! Все прегрешения – это оскорбление Богу, и мелкие проступки ведут к смертным грехам. Ничего не упускайте!

Екатерина покопалась в памяти и вспомнила, что позволила себе за ужином взять добавку блюда из ягненка, чего, разумеется, делать не стоило, так как денег на еду было крайне мало.

– Я виновна в грехе обжорства, – прошептала она.

– Это весьма достойно порицания! – отчитал ее брат Диего. – В наказание завтра вы будете поститься. Пост, как и вообще любая форма самоограничения, очищает душу.

Он отпустил ей грехи и благословил, и она понесла свое наказание, однако строгость брата Диего не ограничивалась исповедальней. Он не упускал случая указать Екатерине и ее приближенным на их прегрешения, когда те их совершали. Если они проявляли гневливость или нетерпение, это был грех; выпить больше того, что считал достаточным брат Диего, – грех. Даже неумеренная смешливость, как он называл это, заслуживала порицания.

Екатерина не возражала, потому что с первого же дня брат Диего превратился в ее ярого сторонника. Он понимал, какую важную роль для своего отца Екатерина могла сыграть в Англии. Монах так же, как она сама, хотел, чтобы ее брак состоялся. Однажды вечером, когда они сидели за ужином, принцесса, сама не заметив, как это случилось, поделилась с ним своими страхами по поводу помолвки, рассказала, что ее отец все тянет с выплатой приданого, а ее держат вдали от принца.

– Мне горько слышать все это. – Брат Диего потянулся вперед и, выражая сочувствие, положил руку на плечо Екатерины. – Это вина доктора де Пуэблы, я не сомневаюсь. Он не спешит выполнять свои обязанности.

– Двуличен, как всегда, – сказала принцесса, в полную силу ощущая прикосновение монаха и взгляд его сверкающих глаз, похожих на черные пруды. – Если бы он хоть в чем-то проявлял себя мужчиной, то не потерпел бы такого небрежения по отношению ко мне. А теперь он болен, и его носят из дома во дворец.

– Вашему высочеству нужно попросить короля, отца вашего, чтобы он отправил сюда нового посла. Такого, который не побоится сказать слово правды в нужное время.

Монах пристально смотрел на нее; его глаза, казалось, говорили совсем другое.

Екатерина почувствовала, что голос у нее задрожал.

– Я уже просила его об этом несколько раз, но напишу снова.

– Скажите ему, что любой новый посланник, который прибудет в Англию, ужаснется тому, что вы пережили, и испытает тревогу за ваше будущее.

Екатерина встала, одновременно радуясь и огорчаясь тому, что рука брата Диего упала с ее плеча. Не было ли дерзостью с его стороны прикасаться к ней? Или это просто ободряющий жест, призванный ее успокоить? Конечно так! Он был человек Божий и видел перед собой страждущую душу, а не принцессу Уэльскую.

Тем же вечером Екатерина написала отцу. Потом они с братом Диего очень мило провели час: монах передал ей некоторые новости из Испании, они обсудили взгляды Фомы Аквинского на Аристотеля. Принцесса с удовлетворением обнаружила, что ее духовник начитан и очень учен, и она со спокойным сердцем может ему довериться. Благодаря брату Диего ее положение начало улучшаться, и теперь она не чувствовала себя такой одинокой и всеми покинутой в своих бедах.

В недоумении Екатерина смотрела на письмо своего отца. Потом проглядела его вновь. Ни одна известная ей женщина в истории не получала таких почестей!

Ликующая принцесса созвала всех своих придворных.

– Я получила очень важные известия! – объявила она. – Король Фердинанд назначил меня своим посланником в Англии!

– Это большая честь, – одобрительно заметил брат Диего, глаза его светились теплотой.

– Это необычно, но король, отец мой, считает это необходимым. Он говорит, что никто другой не знает ситуацию в Англии лучше меня. Разумеется, я назначена, только пока не будет подобрана подходящая замена.

А сейчас она сможет потрудиться для налаживания более тесных связей между Англией и Испанией, а также, вероятно, подвигнет своего отца и короля Генриха к пониманию того, как туго приходится ей, оказавшейся в тисках их ссоры.

– Остерегайтесь греха гордыни! – предупредил брат Диего.

Но принцесса не могла не чувствовать удовлетворение, замечая, что люди смотрят на нее с уважением, когда она идет по дворцу на встречу с королем. Теперь он принимал ее не в своем кабинете, а на троне в зале перед лицом стоявших на почтительном расстоянии придворных.

– Пойдемте, вы должны познакомиться с моим советом, – сказал король и провел Екатерину в соседнюю комнату.

Шумно заскрипели скамьи, сидевшие за длинным дубовым столом мужчины встали и поклонились.

Генрих занял место во главе стола и предложил Екатерине сесть рядом. Разговор состоял из шутливых замечаний и придворных любезностей. Принцесса попыталась направить его на тему своего брака, но вскоре поняла, что всякий раз ее усилия ловко сводят на нет. Она оставила свою затею, не желая вызвать неудовольствие во время первой встречи.

Вернувшись в свою комнату, Екатерина в досаде скинула чепец и сердито пробурчала:

– Они воображают, что во мне нет ничего, кроме наружности!

– Это потому, что ваше высочество – женщина, – заметила Франсиска.

– Ну так они узнают, что я не та женщина, с которой можно только шутки шутить!

Екатерина решила взяться за свои обязанности всерьез. Она заставила себя ходить ко двору и разговаривать с влиятельными людьми. Наладила курьерскую доставку своей корреспонденции в Испанию. Вынудила отца согласиться на использование особого шифра для секретных сведений и тратила немало времени на кодирование и дешифровку сообщений. Ей нравилось погружаться в дела и иметь слово при решении важных вопросов. Но превыше всего было то, что Екатерина знала: ее брак зависит от сохранения прочных связей между Англией и Испанией, и она много работала для их поддержания. Но для этого требовалось терпение святого.

Чем ближе она знакомилась с королем и его советниками, тем более уверенной становилась. Многое причиняло ей досаду. Устав от уклончивой тактики, принцесса вскоре решила дать открытое сражение.

– Ваша милость, мы должны обсудить мое замужество, – сказала она однажды утром, как только было покончено с положенными любезностями. – Мой отец не обязан выплачивать вторую часть приданого, пока мой союз с принцем не будет заключен.

Король Генрих от такой дерзости приподнял свои тонкие брови:

– Я вижу это дело иначе. Король Фердинанд несколько раз обещал выплатить приданое, значит он со всей очевидностью считает это своей обязанностью.

– Он сделал это, чтобы порадовать вашу милость, но ничто его к этому не обязывает.

– Еще как обязывает!

– Не могли бы мы вместе взглянуть на соглашение о помолвке?

– Ваше высочество мне не верит?

– Я никогда не поставлю под сомнение честность или мудрость вашей милости, но мне необходимо процитировать документ моему отцу.

– Я пошлю за ним. Но уверяю вас, выплата приданого обязательна, и пока его не будет здесь, брак не состоится.

Когда принцесса через несколько дней встретилась с королем, договора не было и в помине.

– Это моя оплошность, ваше высочество, – сказал он. – Прошу меня извинить.

Тем не менее Екатерина почему-то была уверена, что при следующей встрече договор тоже не появится и дальше будет продолжаться в том же духе. В конце концов она настойчиво попросила отца назначить вместо нее нового посла.

– Я ничего не могу добиться, – сказала она брату Диего. – У этих людей нет совести. Я пыталась играть по их правилам, но у меня плохо получается.

Обидно было думать, что она потерпела фиаско, однако принцесса утешила себя мыслью о коварном докторе де Пуэбле: он тоже не мог играть на равных с королем Генрихом. Пуэбла оставался в Англии и показывался при дворе, когда подагра позволяла ему. Принцесса досадовала, слыша, что он сохраняет дружественные отношения с королем и предпринимает активные действия от лица Испании. Она печалилась, что ее дни в качестве посла оказались столь краткими: ей нравилось исполнять эту роль. Когда у Екатерины появился новый интерес в жизни, да еще статус, который обеспечивало ей положение посла, и в придачу – поддержка брата Диего, все это сотворило чудеса с ее здоровьем. Принцессу больше не лихорадило, на щеках заиграл здоровый румянец.

Теперь Екатерина немало времени проводила при дворе, содействуя делам Испании, но редко встречалась с принцем Генрихом. Однако в июне была обрадована приглашением на турнир, который устраивали в честь его шестнадцатилетия.

– Может быть, он попросит вас надеть его ленту! – фантазировала Мария, радуясь за свою госпожу.

Она и другие фрейлины судачили о храбрых рыцарях, которые примут участие в турнире.

– По крайней мере, я увижу его! – Екатерина вздохнула, не смея надеяться на большее.

Наступил день турнира. Принцесса надела алое бархатное платье, распустила волосы и заняла место в королевской ложе вместе с королем Генрихом, леди Маргарет и принцессой Марией – милой рыжеволосой девочкой одиннадцати лет, которая не могла усидеть на месте в ожидании начала состязаний.

– Я только что видела нашего дорогого мальчика; ему не терпится ввязаться в драку! – сказала леди Маргарет, не скрывая гордости за внука. – У вас есть наследник, которым можно гордиться, сын мой. На свете нет более красивого юноши.

– О да, – согласился король. – А вот и он!

Екатерина потянулась вперед, чтобы увидеть Генриха; сидя на коне, накрытом попоной в цветах Тюдоров – зелено-белой, он въезжал на арену для турниров во главе красочной процессии рыцарей, облаченный в украшенные гравировкой серебряные доспехи и с непокрытой головой. Его шлем был в руках оруженосца, ведущего под уздцы коня своего господина. Длинные золотисто-рыжие волосы Генриха развевались на ветру. Он остановился перед королем и, не спускаясь с седла, поклонился ему. Потом повернулся к Екатерине.

Она смотрела на него как завороженная. Ее жених больше не был мальчиком, но стал почти мужем, наделенным красотой, какая только может быть у мужчины. Глаза пылали голубым огнем, губы были полные и красные, щеки горели юношеским румянцем. И как же принц вырос! Руки и ноги у него были гигантские, плечи широкие. Настоящий рыцарь Марса!

– Моя госпожа! – крикнул он каким-то странным, ломающимся голосом, высоким и в то же время вполне мужским.

– Мой господин! – с улыбкой отозвалась исполненная чувств Екатерина. – Я желаю вам удачи!

Генрих ускакал готовиться к состязаниям, не попросив ее носить его ленту. Но это не имело значения; она этого и не ждала, его глаза сказали принцессе все, что ей нужно было знать. Она не могла унять разбушевавшиеся мысли. Любовалась принцем, наблюдая за тем, как он показывает удаль на турнирных площадках, завоевывая в честных поединках свою долю призов. Принц показал себя умелым наездником и отважным турнирным бойцом, однако всякий раз, как противник приближался к Генриху, сердце принцессы трепетало от страха. И всякий раз, когда он умело парировал удары, тоже. Зрители ревом выражали одобрение, и Екатерина видела, как принц кланяется, принимая восторги то одного, то другого, независимо от ранга. Было ясно, что он умел ладить с людьми, это качество досталось ему от матери. Но наибольшее удовольствие принцу, казалось, доставляли ее, Екатерины, аплодисменты. Он снова и снова отвешивал поклоны в ее сторону и широко улыбался, наслаждаясь как ее радостью, так и собственным триумфом. Отец взирал на все это милостиво. Не мог же он не видеть, что они, принц и принцесса, созданы Богом друг для друга?

После турнира были поданы закуски в шелковом шатре, и принцесса еще раз повстречалась с принцем лицом к лицу.

– Сир, вы были восхитительны! – сказала она и вспыхнула.

Он нежно глянул на нее с высоты своего роста:

– Я очень счастлив, Кэтрин! Вы знаете, я мечтаю о войне и рыцарских подвигах. Хочу добыть славу на поле брани, а турнир ближе всего к битве, это одна из лучших вещей на свете!

– Ваше высочество мечтает о войне?

– О победах, Кэтрин, над Францией, нашим общим врагом. Я выиграл бы битву при Азенкуре еще раз, будь я вторым Генрихом Пятым.

– Всему свое время, всему свое время, – сказал король, подходя к ним. – Я еще не умер! – Он тонко усмехнулся. – Если ее высочество извинит нас, я хотел бы представить принцу венецианского посланника.

Король поклонился и увел сына. Генрих один раз обернулся и посмотрел на нее с обнадеживающей улыбкой.

Больше Екатерина его не видела, но в свои покои вернулась, лелея в душе новое чувство.

Ей стало совершенно ясно: она влюблена.