Онлайн чтение книги Эльфийский посох
Глава 1. Заговоренный лорд

Единороги двигались бесшумно, и только тонкий слух эльфа мог уловить их приближение. Лорд Даагон догадывался, что они идут за ним, но сигнала рога не было, и он не останавливался, хотя и не прибавлял скорости. Впрочем, куда уж быстрее, если даже сопровождение отстало: его единорог несся порывом ветра в зыбком свете Малой луны.

Через месяц должна взойти Большая, и лорд заблаговременно покинул свою вотчину, чтобы добраться до цели прежде, чем рощи преобразятся в двойном сиянии Лун. В такие ночи, раз в десятилетие приходившие в Невендаар, нежить особенно сверепела. Даагон, с его непонятным везением в битвах с порождениями Мортис, был незаменим на границах с Алкмааром. Но сейчас эльфийского лорда подгонял не только долг – его томила какая-то смутная тревога.

Два единорога нагнали повелителя и летели серебряными бликами над слоем палых листьев, почти не касаясь земли. Скакуны были без седел и всадников, и это еще больше встревожило эльфа: кто-то призвал помощь Леса. Кому-то впереди она отчаянно нужна.

И тут же послышались первые звуки боя – пронзительный вопль баньши, выедающий душу, парализующий тех, на кого направлена атака. Неужели помощь опоздает?

– Прорыв! Быстрее, Росинфин! – прошептал лорд.

Баньши кружила над вершиной холма. Даагон вскинул магический жезл, и из кристалла в навершии вырвалась солнечная молния, озарив ночь. Тварь окутало пламя.

В роще на холме висел густой смрад: десятки мертвецов шли на штурм храма Галлеана, и среди них – только что убитые ими эльфы, уже поднятые Мортис. Они вставали – с разорванными горлами, окровавленными глазницами – и шли на тех, кто только что были их товарищами. Силы защитников храма таяли – всего горстка бойцов держалась у самых врат.

В этот момент в толпу нежити ворвались единороги. Даагон увидел главную цель – архилича, направлявшего нежить на штурм. Его безобразная фигура возвышалась поодаль между стволами рощи, как черная глыба с плошками мутно светящихся глаз, а непрерывные заклинания пытались разрушить эльфийский храм.

Жезл лорда Даагона осветился, но архилич увернулся от удара и отступил, не став контратаковать.

– Мы еще встретимся, маг! – прошипело порождение Мортис, исчезая во тьме.

Через несколько минут битва была окончена, так и не начавшись толком для Даагона. О ней свидетельствовали лишь вонь, груды дымящегося пепла и костяного крошева, кольцом лежавшие у полуразрушенного храма. Из его защитников в живых остался один эльф-копейщик. Силы оставили его, и он, навалившись спиной на резные врата, сполз наземь, еще не веря в спасение.

– Почему они отступили? – прохрипел он. – Почему? Ты же пришел один!

– Во-первых, не один, – пожал плечами лорд, доставая целительное зелье, чтобы остановить кровь, струящуюся из ран копейщика. – Три единорога – многовато для архилича. А во-вторых, мое имя – Даагон из рода Эрсетеа.

– Я слышал о тебе, Заговоренный Лорд.

Даагона передернуло. Он ненавидел это прозвище, равно как и свою удачу в битвах. Да и удачу ли? Не след ли она того чудовищного проклятия, о котором тоже говорили все вокруг?

– Кто в храме? – спросил он, поднимая обессиленного эльфа, чтобы открыть врата, за которыми послышался какой-то шум.

– Оракул и наша магесса. Она билась, пока могла, пока у нее не началось… Нежить хотела взять ее живой. Хорошо, что храм оказался неподалеку от нашего пути. – Копейщик словно оправдывался, и это удивило лорда.

Врата открылись сами, выпустив совсем юную по эльфийским меркам девушку в одеянии оракула – глаза усталые, в руках сверток. Даагон не сразу осознал, что она держит завернутым в окровавленный плащ с гербами. Оракул тихо сказала:

– Я не смогла спасти архонта, но ребенок родился здоровым. Девочка недоношена месяца полтора. Нужна помощь целительниц.

И Даагон понял, за кем охотилась нежить: ребенок, родившийся во время Двух Лун, будет наделен особой силой. Как был бы наделен ею его собственный новорожденный сын, похищенный слугами Мортис.

Тридцать лет назад лорд не смог защитить младенца, и эта вина непрестанно жгла душу. Лучше бы он сам умер в ту ночь. Но он выжил, отделавшись ранней сединой и прозвищем Заговоренный. Даже чудовищные шрамы давно исчезли… нет, не исчезли. Они просто ушли вглубь и оплели сердце.

С той ночи порождения Мортис щадили лорда, даже если он оставался один и без сил на поле боя. Уходили, как только что ушел архилич. Почему так случилось именно с Даагоном? На этот вопрос не мог ответить ни один оракул, а у слуг Мортис не спросишь.

Подоспевшей свите лорда уже нечего было делать на месте битвы, разве что очистить священную землю от гнилого праха нежити да похоронить умершую.

Но вот все закончено, а маг по-прежнему медлил пускаться в путь. Спросить или нет? Эта девочка так юна, но ведь она уже оракул…

Эльфийка спросила сама:

– На какой вопрос ты жаждешь ответа, лорд?

– Я потерял надежду узнать его, – покачал головой Даагон. – Но сегодня к нему добавился еще один, оракул. Зачем нежити эльфийские младенцы, наделенные двойной силой Лун?

Ее янтарные глаза изумленно раскрылись, и эльфийка исчезла за вратами храма. Даагон ждал долго, наконец, она вновь показалась в проеме. Лицо ее было мрачнее тучи.

– Галлеан молчит, но я буду молить его открыть мне истину.

Что ж, видимо, ответ был получен. Ничем иным лорд не мог объяснить появление на приграничной заставе грифона из Элаана, куда он сопроводил троих, спасенных в храме.

Ночь выдалась ясная и звездная – как раз одна из тех, что так любит испортить внезапным нападением нежить, – поэтому Даагон лично проверял дозоры. Дул легкий ветер, чуть развевая седые волосы эльфа, точно тонкие ветви серебристой ивы. Отсветы луны скользили по его невозмутимому лицу, по узорному плащу и призрачной шкуре единорога, словно ткали покрывало невидимости.

Стояла мертвая тишина (что неудивительно в таком месте), и далекий шум крыльев Даагон услышал раньше, чем увидел перечеркнувшую луну тень.

Грифон летел далеко, и Даагон вполне мог успеть к следующему дозорному – страж троп Энрах должен был находиться где-то поблизости. Лорд обдумывал, не поинтересоваться ли причиной, по которой молодой страж, появившийся в столице лет пять назад, вдруг напросился на глухую и опасную заставу, где смерть придет к тщеславному эльфу раньше славы героя. Да еще и напросился под командование Даагона, к которому с первой встречи испытывал крайнюю неприязнь? Такие резкие перемены всегда подозрительны. Впрочем, страж троп мог и подождать.

Эльф остановился, коснувшись длинными пальцами шеи единорога, и навершие его жезла засияло. Свет был замечен сверху: через несколько минут огромная птица опустилась на песчано-пепельный язык, нанесенный южным ветром, дувшим с Алкмаара, – такие проплешины не успевали зарастать в приграничных землях, и это была тихая, но непрерывная война границ.

– Приказ королевы, лорд. – Прилетевшая магесса протянула ему свиток.

Кивком поблагодарив ее, Даагон развернул послание.

Королева Иллюмиэль приказывала ему немедленно, где бы ни настигла Даагона весть, отправиться в новую столицу Альянса – Темперанс. Так срочно, что к письму прилагалась драгоценная руна для открытия портала. Лорд похолодел от предчувствия беды.

«Храни нас Галлеан!»

* * *

Портал открылся прямо в королевском дворце, и Даагон шагнул из одной звездной ночи в другую – высокие своды помещения терялись в густом сумраке, а плававшие у стен светильники пятнами выхватывали искусную резьбу. Лорда ждали – стражи сразу же сопроводили его в обширный круглый зал королевского совета.

Он вошел, как был, в запыленном дыханием Алкмаара дорожном плаще и замер на мгновение. Не обилие лиственных гирлянд, увивших стройные резные колонны зала, не яркие краски всех оттенков осени и не рой магических сфер, сиявших изумрудами и рубинами, удивили его – дворец готовили к предстоящим празднествам Двух Лун, и он походил на ожившую сказку. Но рядом с королевой не было ни одного мага из диких кланов, одни лишь благородные архонты. Неужели Альянс, недавно выигравший войну с Империей и добившийся долгожданного объединения эльфийских земель, так быстро рассыпается?

Впрочем, в зале все же присутствовал один посторонний. Точнее – одна: присмотревшись, Даагон узнал полускрытое накидкой оракула лицо ясноглазой эльфийки из окрестностей Элаана. Бог ответил ей, теперь в этом уже не было никаких сомнений.

Тем временем королева Иллюмиэль жестом приказала лорду приблизиться, и маг заметил тени усталости на ее лице и обеспокоенность в глазах. Этот контраст между радостным великолепием убранства дворца и встревоженными лицами его обитателей казался особенно мучительным.

– Лорд Даагон, я отменила прежний приказ о твоем назначении. Волей Галлеана оракулу Эосте было видение, что на этот раз тебе угрожала бы смертельная опасность.

Удивившись – угроза жизни одного эльфа не могла быть причиной столь срочного вызова, мало ли опасностей подстерегает каждого? – Даагон тем не менее благодарно поклонился и королеве, и оракулу, стоявшей поодаль, опустив голову. Впрочем, вряд ли Эоста заметила его поклон.

– Мы вынуждены напомнить тебе, – продолжила королева, – что с твоим уходом древний род Эрсетеа может прерваться. Отговорки уже недопустимы. К тому же у тебя есть и непрямые родственники в клане. Совет предлагает объявить состязания, чтобы найти достойнейшего, и пусть имя и знания прославленного рода будут ему наградой. Необходимо избрать наследника…

Королева оборвала фразу, но маг без труда способен был закончить ее сам: « Раз уж ты, утратив свое дитя, не способен породить новое ».

Да, это позор для эльфа в расцвете лет. Он обвел взглядом строгие лица архонтов. Прошли те времена, когда магия более благоволила эльфийским мужчинам. Шесть могущественных магесс молча взирали на него, и в глазах этих избранных Даагон увидел привычные уже холод и отчуждение.

Вот почему здесь нет диких кланов. Вопросы наследования благородных домов не имеют к ним отношения, и даже род Гаэтер утратил это право, когда Тиаль покинула лорда после смерти их сына.

Но, демон вас подери, почему такая срочность? «Грозит опасность» – это не причина! Почему королева умалчивает истинную цель этого вызова, почему тянет, словно ей трудно решиться сказать такое. Да и что – «такое»?

– Моя королева! – не выдержал Даагон. – В случае смерти главы рода, не оставившего официального наследника, все владения и реликвии рода переходят к королевскому дому. Это обычная процедура в подобных случаях.

Иллюмиэль отрицательно качнула головой.

– Это не обычный случай. И здесь я не могу приказать тебе, только просить.

Теперь лорд уже ничего не понимал: почему в ее голосе столько боли? Да любой из благородных эльфов счастлив выполнить просьбу своей королевы, для него она фактически равна приказу. И потом, в конце концов, усыновление какого-нибудь ребенка куда лучше новой женитьбы только ради наследников.

– Хорошо, – он чуть склонил голову. – Раз таково решение совета, мой долг…

Иллюмиэль подняла ладонь, не позволив ему произнести слово чести до конца.

– Не торопись, лорд. Ты еще не все услышал, а мы не можем принять слово, данное в неведении. Мы просим у тебя не обычного усыновления с последующим объявлением наследником. Соки древа Эрсетеа должны быть обновлены полностью. Мы просим у тебя согласия на ритуал разрыва.

Даагон окаменел. Это неслыханная просьба… да нет, даже не просьба. Это смертный приговор.

– В чем же моя вина перед народом Галлеана?

– Вины нет, лорд. Причина же просьбы… Именно за этим мы и призвали тебя.

«Вот оно!» – кольнуло в сердце.

– Мой сын… – медленно произнес он.

– Да, – Иллюмиэль взглянула на него с удивлением. – Нам стало известно, зачем он был похищен. Слуги Безмясой задумали небывалое. Впрочем, пусть скажет Эоста, что открылось оракулам.

Пророчица чуть покачнулась, словно ее внезапно разбудили. Но распахнувшиеся на бледном личике янтарные глаза посмотрели на Даагона ясно и с неожиданным сочувствием. Вот только говорила она ужасные вещи:

– За тридцать лет с той ночи были похищены многие дети, но началось все именно с твоего сына, лорд. Он – первенец, и родился в ночь Двух Лун, значит, был избран и наделен особой силой. Нежить сделала из него… Это была особая жертва, лорд…

Девушка замолчала. Кинула из-под ресниц страдальческий взгляд на Даагона, словно ей было больно говорить.

– Смелее, Эоста, – сказал он, – я не упаду в обморок.

– Твой сын стал первым корнем Древа Смерти, его сознанием, – выдохнула пророчица. – Когда Древо Смерти окрепнет, оно убьет наши рощи и высосет наши жизни. Оно уже убивает.

Даагон стиснул зубы. Кто-то тут недавно терзался горечью будущего позора? Вот то, что немыслимо хуже. Последняя кровь рода Эрсетеа стала стержнем неведомого чудовища и его связью с эльфийским миром. Именно Эрсетеа, род Хранителей древней магии, которых в Альянсе после всех войн осталась малая горстка.

Иллюмиэль подошла к священному Посоху Духа в центре зала, погладила его тонкими пальцами. По рунам на древке заструились к ее руке теплые медовые сполохи – Дух откликался королеве.

– Мы отправили отряд просить совета у Хранителя Леса, – сказала она, повернув точеное лицо к лорду. – Нам не пройти по землям Алкмаара в поисках Древа Смерти, но мы можем открыть портал, если знать, куда его открывать, и пронести к нему наш главный Посох Духа. Пока чудовище молодо, мы сможем его уничтожить, но ослабить Древо можно уже сейчас.

Верховная магесса Лодиат кивнула:

– И начать необходимо с его первого корня. К счастью, вы с Тиаль не успели дать имени первенцу, поэтому нам будет проще провести ритуал разрыва. Сейчас его связь с родом Эрсетеа – только через кровь отца. Твою кровь.

Лорд мотнул головой:

– Не совсем так. Я дал ему имя, но ритуал не был завершен. Нежить… вырвала его из моих рук.

А все потому, что он был в ту ночь слишком счастлив и беспечен, и не захотел ждать – сразу отнял новорожденного у беспомощной Тиаль и повез его в священную рощу. И выжил один из десятка сопровождавших его родичей.

– Ты всегда был самонадеян, Даагон, – процедила Лодиат.

«Был…» – горько усмехнулся лорд про себя. Его уже похоронили, не дождавшись официального согласия на ритуал. Да и то сказать, после него он проживет совсем недолго, если и пожелает жить. Это ведь даже не изгнание – изгои способны жить и вне рода, и за пределами земель эльфов. А разрыв… Попробуй-ка жить с разорванным сердцем.

Но он понимал, почему соки древа рода Эрсетеа необходимо полностью обновить. Архонты боятся его перерождения. Без отречения старшего в роде и всей его крови оно не примет чужую кровь – ведь в мире останется след родственной, и древо потянется к ней – отравленной, гнилой, смертоносной.

«Но тогда почему я все еще жив? – вдруг подумал лорд. – Друиды Древа Смерти должны были убить меня сразу после перевоплощения сына. Чтобы никто уже не мешал овладению древом рода и магией Эрсетеа. Должны, но не убили».

И внезапно Даагон понял, почему нежить обходит его стороной в любой схватке. А поняв, лорд, уже давно искавший честной смерти в бою, вдруг пожелал жить. И для начала настоял на том, чтобы объявить состязания не только среди его непрямых родственников, но допустить до испытаний всех эльфов, желающих стать наследником рода Эрсетеа. Разумеется, таких найдется слишком много, и состязания продлятся недопустимо долго. И потому Даагон ввел одно-единственное ограничение, которое разом перечеркивало возможные толпы претендентов.

Он начал свою борьбу.

* * *

Как лорд и рассчитывал, на призыв королевы не откликнулся никто . Во-первых, слишком дурная слава была у самого Даагона. Благородные дома вряд ли позволят, чтобы на кого-то из их детей упала тень проклятия мага, известного, увы, не только славными победами над врагами. И бесполезно объяснять, что ни одна целительница, пытавшаяся снять с него проклятие, не смогла этого сделать по очень простой причине: снимать было нечего. Кто же в такое поверит, если лорду так катастрофически не везло с женщинами, что даже богиня Мортис отказывается забирать его к себе?

Но основным препятствием для участия в состязании стал возраст: претендентам на наследство должно в ночь восхода Большой луны исполниться ровно тридцать лет. На этой цифре лорд настаивал безоговорочно, и всему совету во главе с королевой так и не удалось его переубедить. Он заявил, что таково его последнее желание – желание приговоренного к смерти во благо народа Галлеана.

Иллюмиэль не понимала причин столь жесткого требования, резко сужавшего круг претендентов, как не понимала она и причин явного воодушевления Даагона. Чему он радуется? Замкнутый и нелюдимый в последние годы, вечно пропадавший в лесах или на самой глухой заставе поближе к землям нежити и оживавший только в бою, сейчас лорд преобразился. Его глаза блестели, словно к прославленному магу вернулась юность. Что ж, может быть, близкая смерть заставила четырехсотлетнего эльфа почувствовать вкус к жизни?..

Претендентов на несметные богатства рода Эрсетеа не нашлось и через месяц после объявления о состязаниях, поэтому совет архонтов потребовал: либо лорд Даагон сам снимет возрастное ограничение, либо ритуал будет проведен без его согласия.

Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.

А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, – берите, штурмом.

Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.

Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.

И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Э-осту.

Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.

Облик Даагона пугал Эосту. Казалось, лорд перевоплощается в слугу Безмясой: нос заострился, глаза ввалились и лихорадочно блестели, белые пряди волос в беспорядке рассыпались по широким плечам. Да и в покоях царил полумрак, как будто хозяину причинял боль солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотную занавесь листьев.

– На что вы надеетесь, милорд? – с порога спросила Эоста. – На то, что эльфа, удовлетворяющего вашим строгим условиям, не найдется вовсе? Ведь ни для кого не секрет, что такие дети редкость, и…

– Сейчас я надеюсь на то, что мы будем обращаться друг к другу на «ты», – перебил ее маг. – До сих пор это у тебя получалось.

– Хорошо, это выполнимо. Так на что вы… ты надеешься?

– На чудо, – охотно отозвался Даагон. – А для чуда нужно время. В столицу дорога не близкая, особенно для тех, кто идет пешком или очень уж издалека. А кто-то еще не может решиться. Я жду не меньше двух претендентов, и они придут.

– Откуда такая уверенность? – Девушка бросила из-под ресниц недоверчивый взгляд и снова потупилась. – Ты что-то прозреваешь в будущем? Тогда почему твое знание закрыто для меня?

– Не знание. Всего лишь смутные предчувствия и некоторые выводы здравого рассудка.

При слове «здравого» оракул не сумела сдержать скептический смешок. Лорд сделал вид, что не заметил дипломатической ошибки посланницы.

– Но я позволил тебе войти в мой дом не для беседы о моих умственных способностях, Эоста. Тебе ничего не кажется странным? Например, почему мы узнаем о существовании Древа Смерти только через тридцать лет? Не удивительно ли, что за все эти годы никто не заметил признаков надвигающейся беды? И даже более того. Смотри!

Отставив чашу с напитком, он порывисто сжал ее руку, выдернул девушку из кресла и потащил к арке окна. Рывком раздвинул занавесь из серебристых листьев, открывая вид, от которого у Эосты на миг перехватило дух.

Безбрежный, залитый солнцем багряно-золотой океан плескался у ее ног: могучее замковое древо Даагона возвышалось над окружавшими его рощами, подобно утесу среди волн. Высоко в пронзительно синем небе играли, гоняясь друг за другом, грифоны. Огромные создания издалека казались чайками. Здесь не было и в помине извечной печали, царившей в осенних эльфийских лесах, въевшейся в древесную кору, в листья и даже воздух.

– Смотри, – повторил лорд. – Наши земли возрождаются! Я не помню, чтобы так быстро росли деревья, так ярко золотилась листва и обильно плодоносили сады. Где признаки тлетворного влияния Древа Смерти?

– Может быть, изменения накапливаются глубоко в корнях, в сердцевине древесины? – неуверенно предположила девушка. – Поэтому мы их еще не замечаем? Древо Смерти еще не набрало достаточно силы…

Даагон рухнул в кресло, которое до того занимала его гостья, коротким заклинанием придвинул к ее ногам другое и вновь взялся за чашу.

– Но почему, Эоста? За это время в наших лесах выросли сильные деревья. Тридцатилетний энт – уже гигант, если его хорошо кормят. И еще одна удивительная странность… Дриады закончили осмотр священных деревьев тех семей, откуда исчезли дети… Так вот, только в древе рода Эрсетеа нет ни следа гнили! А у всех других она обнаружена, хотя, действительно, пока что таится глубоко. Дриады надеются найти против нее средство, но это не главное. Подумай, что это значит, прорицательница.

Янтарные глаза девушки затуманились и словно опрокинулись – она ушла в видения. Молчание длилось так долго, что Даагон не вытерпел. Наклонившись, он осторожно сжал хрупкие плечи посланницы королевы, заглянув ей в лицо:

– Это значит, у нежити что-то пошло не так, Эоста. Это их Древо чахнет, а не наши! А это значит, что мой сын жив!

– Отпусти меня! – отчаянно прошептала девушка. – Тебя поразило безумие Галлеана! То, что ты говоришь, – невозможно.

Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.

– Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось – бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!

Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.

– И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я – и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?

– Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?

– У меня не было доказательств. Теперь они есть – чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, – а он жив! – то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.

– Нет, – твердо сказала Эоста, поднимаясь. – Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.

При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.

– Ты забыл о нас! – между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. – Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!

Лорд поморщился и вдруг вытащил из ножен на поясе кинжал.

– Какой пафос! Милый цыпленок, вот тебе способ заставить меня склониться перед тобой. Зарежь себя во благо народа, а потом спой мне ту же песню, имея полное на то право, как герой. И я тут же в память о тебе сдамся кому угодно, хоть демонам. Ну?

Девушка осторожно, словно гадюку, взяла оружие. Пальцы чуть дрогнули, сомкнувшись на узорной рукояти. Глаза смотрели испуганно.

– Это в самом деле необходимо? – Ее голос тоже дрогнул, и она кашлянула, прочищая горло от внезапного комка. – Ты даешь слово, что после моей смерти выполнишь просьбу королевы?

– Что я слышу, Эоста? Ты уже торгуешься и ставишь условия? Мое слово, ха! «Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет», – так, кажется, ты сказала? Ладно, дай сюда ножик, дитя, а то порежешься! – Даагон щелкнул пальцами, и кинжал рассыпался, щекотнув ладонь девушки крохотными искрами. – И передай королеве: я прошу ее… нет, умоляю подождать до праздника Двух Лун. Осталось всего двое суток.

Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.

– Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? – насмешливо окликнул ее лорд. – Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.

– Хочу! – Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. – Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь – замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов – они тоже все немного… ненормальны.

Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:

– Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.

Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.

Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.

– Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.

– Что это было? – Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. – Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.

Лорд удовлетворенно кивнул.

– Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, – огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.

– Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! – Даже кончики ушей Эосты порозовели. – Совсем непохожа на магию земли.

– Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…

– В моем доме это называют детской непосредственностью, – улыбнулась пророчица.

– А в моем – сумасшествием, – напомнил лорд, изрядно смутив гостью. – Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать – это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот тебе я с радостью передал бы и наше древо, и знания. Может быть, ты согласишься стать моей наследницей, когда я сниму условие?

Девушка в ужасе отшатнулась:

– Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!

– Вот как? – улыбнулся Даагон. – Так значит, ты поверила мне, пророчица?

Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.

Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.