Даша находится на барже с шестью пленными девушками дворянками. Они под караулом. Когда с Саратовом было уже кончено, казак с баржи докладывает Пугачёву, как быть с дворянками.
— Мне теперь не до девок. Пускай пока в барже живут. Кормить, поить, зла им не делать. И чтоб караул был.
Армия снимается, идёт вперёд на юг. Даша в отчаяньи. Она узнаёт от казака, что Горбатов жив, здоров. Он казака до Пугачёва проводил. Баржа снимается, выходит на фарватер. Ещё момент — и всё упущено: Пугачёв, а вместе с ним и Горбатов уйдут, отдалятся от Волги. Она на клочке бумаги пишет углем: «Батюшка, допустите меня к себе… Я — Даша Симонова». Казак не соглашается отвезти. Даша падает пред ним на колени. Нет, не согласен! Даша, перекрестившись, бросается в воду в надежде достичь берега. Но плавает она плохо. Казак бросается за нею. Ловит её за косу, спасает. После этого, на другой день, казак соглашается отвезти записку. Плывёт на лодке. В это время идёт бой. Казак всё же подаёт записку Пугачёву.
— Чего это такое наварачкано?
— Это от девицы одной. Она называет себя Симоновой Дарьей.
— Ааа… Эвот чего… Стало — жива? Да как она попала-то? Вези!
— Одну?
— Одну!
Дашу привозят в палатку Софьи Дмитриевны в непросохшем ещё платье, она переодевается там в наряд Анфисы. Анфиса бросилась ей на шею.
— Барышня… Миленькая! Да как вы здесь?
— Прегрешила я… Замест монастыря за земным счастьем погналась…
— Уж не суженый ли какой тут?
— Горбатов.
Анфиса вздохнула, и руки у неё повисли.
Пугачёв поскакал в серёдку боя, где Горбатов.
— С победой, государь!
— А тебя со счастьем… Наречённая прибыла к тебе…
— Кто?
— Даша.
Крутя над головой саблей, мимо них мчался Овчинников с казаками:
— Горбатов! — крикнул он. — Чего зеваешь? Рубай их, так-их-так!..
Горбатов с Ермилкой, с Сысоевым, Мишей Маленьким и полсотней удальцов, только что вырвавшись из боя, вновь помчался, крича:
— Ура!.. Вперёд, братцы!..
Бой продолжался недолго. Вражеская конница с пехотой побежала. Пугачёвцы бросились рубить и отхватывать их пачками. Внутри Горбатова всё играло: каждый мускул, каждая кровинка. Даша и победа, победа и Даша… И вдруг пуля, пущенная из кустов, стегнула ему в верхнюю часть головы, повыше лба, шапка слетела на землю, Горбатов упал, ударившись головою в землю.
Бой кончился. Все думали, что Горбатов мёртв, но он ещё дышал. Его положили на чекмень, пристроили меж двумя лошадьми, как в зыбке, и тихой ступью поехали к лагерю.
Гнали пленных солдат. На шеях некоторых накинуты петли. Даша, исхудавшая до неузнаваемости и взволнованная, стояла возле Пугачёва. Кисти рук её были сомкнуты, глаза неотрывно прощупывали всех, подъезжающих к Пугачёву. Вот подъехал Творогов, подъехал Овчинников. Кони их и сами всадники едва переводили дух. Овчинников обливался потом, лицо горело.
— Кто такая? — спросил Творогов.
— Даша, приёмная дочка Симонова, — ответил Овчинников.
— Где Горбатов? — спросил Пугачёв.
— Убит, — сказал Овчинников.
Даша ахнула и зашаталась. Её подхватили.
— Живой, живой! — кричал подъехавший к Пугачёву Ермилка с двумя лошадьми, возле которых ехали с приподнятыми пиками казаки.
Даша подбежала и, всплеснув руками, бросилась на грудь Горбатову:
— Андрей!.. Родной мой.
Горбатов открыл глаза и улыбнулся. Пуля была милостивая, она вырвала на голове часть волос с мясом, обнажив череп и несколько раздробив кость. Текла кровь. Повезли в палатку государя. Военный фельдшер, старик, промыл карболкой рану, умело забинтовал. От сильной контузии Горбатов лишился языка, и правая рука с ногой были как чужие, не двигались. Везти его в обозе было трудно и опасно, сзади подвигался Михельсон. Первый день всё-таки благополучно проехали в фаэтоне. Больной терял сознание, бредил. И первое слово, которое он произнёс к концу дня, было «Даша». Даша, крепко стиснув губы, старалась казаться мужественной. Ему всё-таки было очень худо, он весь горел. Прошёл ещё день. Больному становилось всё плоше. Весьма огорчённый Пугачёв на совещании — как быть с этим изумительным человеком — решил направить его куда-нибудь подальше в сторону от большака, авось там как-нибудь поправится и уцелеет. Отвезли на мельницу, вёрст за двадцать в сторону от большой дороги. Мельник был хороший старик. Обещал поберечь больного и его суженую. Через неделю, в середине сентября больной стал поправляться, вернулось движение в конечностях.
Вдруг прибежал мельник и крикнул:
— Ребятушки! Солдатня! Как быть?
Даша в это время ушла за водой на дальний ключик, чтобы прикладывать к голове больного компрессы.
За окном шум. Мельник клянётся и божится, что в избе никого нет. Те не поверили, входят двое. Горбатов говорит:
— Я офицер из отряда Михельсона…
Мельник:
— Во-во-во! Ведь я думал, бравы солдатушки, что вы от Пугача… Ну и скрывал.
— Ваше благородие, так мы вас сей минут доставим в свой лагерь… Офицер при нас… Можно в город доставить вас, в больницу. Мы сейчас, — и оба молодых солдата удалились, а следом за ними и мельник.
Горбатов, выхватив из-под подушки пистолет, быстро привёл его в порядок и выстрелил себе в висок.
Вбежавшая Даша, увидев кровь из виска и мёртвые потускневшие глаза Горбатова, взвизгнула и без чувств упала на пол.
Вскоре посланный Пугачёвым малый отряд из горнозаводских уральских охотников под началом Петра Сысоева — тайно узнать, что с Горбатовым, — вернулся и доложил государю всю правду. Пугачёв изменился в лице, воскликнул:
— Лучше бы правую рученьку мою отсекли, чем лишиться мне дружка моего Горбатова, офицера… — Он нахмурил брови, раздувая усы, долго смотрел в землю, затем спросил: — А Даша как, Симонова?
— Её, аки преступницу, связанную, увезли с собой.
— Бедная! Повесили ль вы мельника? Это он предал!..
— Нет, батюшка. Мельник повешен офицером из отряда, аки укрыватель преступника. А вот вам в собственные руки письмо, мельников внук, парнишка, из-под подушки успел выхватить… Извольте вам, — и Пётр Сысоев, прикрывая то правый, то левый глаз, протянул Пугачёву накрест сложенную и припечатанную бумагу.
На бумаге значилось крупными печатными буквами: «Государю в собственные руки». Пугачёв вскрыл печать, развернул лист и с большим старанием прочёл несколько чётких строк, изображённых тоже печатными буквами. Пугачёв, внимательно всматриваясь в строки, прочёл:
«Милостивый государь мой, Емельян Иваныч! Чувствую — от злодеев наших спасения мне не будет. Преклоняю колени пред вами и говорю вам — прощайте. Имя Ваше и дела Ваши — почётны. Вы вождь народа. Такие люди не часто родятся в веках. Знаю — Вас предадут. Да и сами Вы это знаете. Не унывайте. Вы совершили деяние великое. Вы показали миру, что и над сословием дворян есть суд народный. Вы заложили фундамент, на котором трудовой народ будет строить своё здание свободы. Народ во все века будет оглядываться на Ваши деяния и помнить имя Ваше. Ещё раз прощайте. Беспредельно любящий Вас Андрей Горбатов».
Пугачёв выслал всех и снова уклюнулся в письмо. Усы и набухшие веки его дрожали. И вот из глаз слёзы полились. «Прощай, Горбатов», — подумал он и шумно задышал.
…С Дашей было так. Она была доставлена в Яицкий городок как арестованная. Симонов, по настоянию члена Секретной комиссии, офицера Маврина, снявшего с девушки все обвинения, тотчас освободил её. И вот она снова в своей девичьей комнатке. Комендантша ходит тучей. К столу Дашу не приглашают, девчонка-калмычка обед подаёт ей в комнату. Даша немало скорбит и о том, что нет с ней весёлой Усти. Подружка её увезена то ли в Сызрань, то ли в Казань.
Когда в Яицкий городок был доставлен Емельян Иваныч, Даша, скопив дома съестного, завернула в узелок рыбу, пирог, блины, курицу, отдельно в бумажке леденцы, и направилась поздно вечером, потемну, к войсковому каземату, чтоб как-нибудь, чрез знакомых казаков, передать узелок Емельяну Иванычу, сидевшему там в оковах.
Дашу не подпустили даже и близко.
— Мне хочется передать подаяние, как христианка, государственному преступнику Пугачёву, — сказала она старику казаку, похожему на бородача Пустобаева.
— Вот что, барышня, — уходите-ка вы подобру-поздорову, — сказал тот, улыбаясь, — а то стража дозрит, так и вас схватят.
Домой Даша вернулась вся в слезах. Мать, узнав, в чём дело, ударила Дашу наотмашь по щеке. Даша стиснула зубы и сказала:
— Я никогда, никогда этого не забуду и не прощу вам.
Первого октября, в Покров, Даша неизвестно куда исчезла. Покинула Яицкий городок, может быть, ушла из жизни.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления