Онлайн чтение книги Тень Эндера Ender's Shadow
5. Приготовиться к взлету

– Зачем вы пытаетесь навязать мне этого пятилетнего беспризорника?

– Вы же видели его баллы.

– И вы думаете, я им поверю?

– Поскольку вся система воспитания в Боевой школе построена на идее непогрешимости нашей программы тестирования, то да, думаю, вам все же стоит обратить на них внимание. Я провел и кое-какие собственные изыскания. Ни один из известных мне детей таких результатов еще не показывал. Даже ваш «звездный мальчик».

– Я не сомневаюсь в эффективности тестирования. Я сомневаюсь в человеке, который проводил это тестирование.

– Сестра Карлотта – монахиня. Вряд ли вы найдете на свете другого столь же порядочного человека.

– Честные люди склонны обманывать самих себя. Отчаянно желая успеха после стольких лет безрезультатных поисков, в надежде найти одного-единственного ребенка, чья ценность перекроет все, что сделано за долгую жизнь…

– И она нашла его.

– Да вы только вспомните, как она его нашла. В первом своем докладе она расхваливает какого-то Ахилла, а этот Боб – вернее сказать, бобовое зернышко – только упомянут. Затем Ахилл исчезает, о нем больше ни слова. Он что, умер? Разве она не пыталась заставить нас вылечить ему ногу? Но нет, теперь ее кандидат – Пресвятой Зеленый Горошек.

– Он и сам себя называет Бобом. Как ваш Эндрю Виггин называет себя Эндером.

– Он не мой Эндрю Виггин.

– Точно так же, как Боб – не сын сестры Карлотты. Если бы она имела склонность завышать баллы и фальсифицировать результаты, то давно уже попыталась бы пропихнуть к нам кого-нибудь из своих воспитанников. Мы уже знали бы, что она ненадежна. Но она ни разу не была замечена в чем-то подобном. Она сама отбирает своих ребят, а затем подыскивает им места в земных школах или программах, которые не связаны с подготовкой командного состава. Я полагаю, вы просто раздражены, так как уже решили сфокусировать все свое умение и энергию на этом самом Виггине и не желаете отвлекаться по пустякам.

– Я что, ошибся дверью и попал на прием к психологу?

– Если я ошибся в своих выводах, прошу извинить меня.

– Конечно, я дам этому малышу шанс. Хотя ни на секунду не верю в эти его результаты.

– Нет, речь идет не о шансе. Его надо развивать, продвигать, проверять на прочность. Ставить перед ним препятствия. Не позволять ему лениться.

– Вы недооцениваете нашу программу. Мы развиваем, продвигаем и проверяем на прочность всех наших учеников.

– Но некоторые из них более равны, чем другие.

– Просто некоторые курсанты извлекают из программы больше, чем остальные.

– Что ж, я с радостью сообщу сестре Карлотте о вашем энтузиазме.

Сестра Карлотта в буквальном смысле слова обрыдалась, сообщая Бобу, что им пришло время расстаться. Боб не пролил ни слезинки.

– Я понимаю, что ты боишься, Боб, но бояться не надо, – говорила она. – Там ты будешь в полной безопасности и очень многому научишься. Ты с такой страстью поглощаешь знания, что скоро почувствуешь себя совершенно счастливым. Пройдет совсем немного времени, и ты уже не будешь страдать от нашей разлуки.

Боб поморгал. Разве он дал какие-нибудь основания думать, что боится? Или что будет по ней скучать?

Ничего такого Боб не ощущал. Когда они встретились впервые, он, вполне возможно, был склонен питать к сестре Карлотте нежные чувства. Она была добра. Она его хорошо кормила. С ней он чувствовал себя в безопасности, она подарила ему новую жизнь.

Но когда Боб отыскал Пабло, сестра Карлотта сразу вмешалась и не дала ему поговорить с человеком, который спас ему жизнь куда раньше, чем это сделала она. Кроме того, сестра Карлотта наотрез отказалась рассказывать что-либо о «месте, где было чисто».

С того самого дня он потерял доверие к сестре Карлотте. Боб понял, что все ее поступки – вовсе не ради его блага. Она его использует. Но для чего – он пока не понял. Может, знай он всю правду, он сделал бы точно такой же выбор. Но она ничего ему не говорила. У нее были секреты от него. Как у Ахилла.

За те месяцы, которые она была его учителем, Боб отстранялся от нее все дальше и дальше. Все, чему она его учила, он запоминал, как запоминал и то, чему она его не учила. Он выполнял все тесты, которые она ему давала, выполнял хорошо, но старался не демонстрировать того, что усвоил помимо ее уроков.

Конечно, жить у сестры Карлотты было куда лучше, чем на улице, так что возвращаться к своему прежнему существованию у Боба не было ни малейшего желания. Но все равно сестре Карлотте он не доверял. Все время держался настороже, как в свое время в семье Ахилла. Тогда, в самом начале, когда он открыто плакал перед сестрой Карлоттой, когда открывался ей, не думая о возможных последствиях… Он считал тогдашнее свое поведение ошибкой, которую больше никогда не повторит. Жизнь стала лучше, да, но Боб не чувствовал себя в безопасности. Не чувствовал себя дома.

Он знал, что слезы сестры Карлотты искренние. Она и в самом деле любит его и наверняка будет тосковать, когда он уедет. В конце концов, он ведь был образцовым ребенком – спокойным, жизнерадостным, послушным. Для нее это значит, что он был «хорошим». Но для него это был единственный способ продолжать получать еду и знания. Он был совсем неглуп.

Почему она решила, что он боится? Потому что сама боялась за него? Значит, весьма вероятно, и ему есть чего бояться. Нужно быть предельно осторожным.

И с чего она взяла, что ему будет ее не хватать? Потому что она будет скучать по нему? Очевидно, сестра Карлотта даже представить себе не могла, что его чувства могут быть иными. Она нарисовала для себя некий образ. Как в игре «Представь себе», в которую она несколько раз предлагала ему поиграть. Наверняка вспоминала свое детство, те времена, когда росла в доме, где всегда была в избытке еда. Но Бобу, когда он жил на улице, не надо было «представлять», чтобы тренировать свое воображение. Он и так постоянно что-то придумывал: как добыть еду, как заставить принять себя в банду, как выжить в мире, где ты никому не нужен. Ему приходилось «представлять», где и как Ахилл расквитается с ним за советы, некогда данные Проныре. Приходилось «представлять» всякие опасности, ждущие за углом, например тех же хулиганов, только и ждущих возможности отобрать у него последний кусок. О, у Боба было богатое воображение! И ни малейшего желания играть в «Представь себе».

Он вел другую игру. Она занимала все его время. Давай-ка притворимся, что Боб – чудесный малыш. Притворимся, что Боб – это сын, которого в реальности монахиня иметь не может. Притворимся, что, когда Боб будет уезжать, он заплачет, а если не заплачет, значит боится своей новой школы, полета в космос или стесняется проявить свои эмоции. Давай-ка притворимся, что Боб любит сестру Карлотту.

И, однажды осознав все это, Боб сделал свой выбор. От того, во что она верит, ему ни горячо ни холодно. А ей необходимо верить во что-то. Так почему бы не дать ей это? «В конце концов, и Проныра взяла меня в свою банду не потому, что я был нужен, а потому, что в этом не было ничего плохого. Да, Проныра могла бы поступить именно так, как я сейчас».

Поэтому Боб встал, обошел стол и, подойдя к сестре Карлотте, обхватил ее обеими руками. Она схватила его, посадила на колени и крепко прижала к себе. Ее слезы падали прямо на макушку Боба, и он очень надеялся, что это не из носа у нее течет. Боб прижимался к ней, пока она удерживала его, а когда она разжала руки, он тоже отпустил ее. Это было именно то, чего она хотела, – единственная плата, которую она потребовала у Боба за все это время. За все ужины, все обеды, все уроки, книги, знания, языки – за все свое будущее он заплатил ей, приняв участие в игре «Представь себе».

И вот этот момент остался позади. Он слез с колен сестры Карлотты. Она вытерла глаза. Потом встала, взяла за руку и отвела к уже ожидающей его машине.

Когда Боб вышел на улицу, одетые в военную форму люди направились к нему. То была не серая форма Международной полиции – главных обидчиков уличных детей, против которых полицейские охотно пускали в ход свои палки. Нет, то были синие мундиры, вероятно означающие принадлежность к МФ, выглядевшие такими чистыми и аккуратными, что люди смотрели на них не со страхом, а с восхищением. Эти мундиры олицетворяли некую далекую силу, которая защищала человечество, силу, на которую возлагались все надежды. Именно к этим людям предстояло присоединиться Бобу.

Но Боб был такой маленький, что, когда военный посмотрел на него с высоты своего роста, он даже испугался и изо всех сил вцепился в руку сестры Карлотты. Неужели и он станет таким же? Станет человеком в мундире, на которого все будут смотреть с восхищением? Но почему же ему так страшно сейчас?

«Я боюсь, – подумал Боб, – потому что не понимаю, как это я стану таким огромным».

Один из военных наклонился к Бобу, чтобы подсадить его в машину. Но Боб сердито зыркнул на него.

– Я сам справлюсь, – сказал он.

Военный еле заметно кивнул и выпрямился. Боб с трудом достал ногой до высокой подножки автомобиля. Потом подтянулся, хотя сиденье, за которое он цеплялся, было очень скользким. Однако он все же забрался в машину и гордо уселся посреди заднего сиденья, откуда меж двух передних спинок можно было видеть, куда они едут.

Один из военных сел на водительское место. Боб ожидал, что другой сядет рядом с ним сзади, и уже предвидел спор по поводу того, может Боб занимать центральное место или ему придется подвинуться. Но второй военный предпочел сесть рядом с водителем, так что Боб остался сзади один.

Он взглянул в боковое окно и увидел сестру Карлотту. Она все еще вытирала глаза носовым платком. Карлотта еле заметно махнула ему рукой. Боб помахал в ответ. Карлотта всхлипнула. Машина скользнула вдоль магнитного рельса дороги.

Вскоре они уже оказались за пределами города, бесшумно скользя на скорости сто шестьдесят километров в час. Впереди их ждал аэропорт Амстердама – один из трех европейских аэропортов, откуда стартовали орбитальные челноки. Боб попрощался с Роттердамом. И вскоре ему предстояло попрощаться с Землей.

На самолетах Боб никогда не летал, а потому не мог оценить разницу между ними и челноками, хотя остальные мальчишки только это и обсуждали: «Я думал, они куда больше!» – «А разве им тоже нужна взлетная полоса?» – «Столики были только в старых челноках. А в новых их убрали. А все потому, что в невесомости ты на них все равно ничего не поставишь, дурья твоя башка».

Для Боба небо было небом, и оно интересовало его исключительно с практической точки зрения: пойдет снег или дождь, будет гроза или станет жечь солнце. Поэтому ему без разницы было куда лететь – в небо или в сам космос.

А вот что его действительно заинтересовало, так это другие дети. Большинство из них были мальчишки, все как один старше его. И уж конечно, значительно крупнее. Некоторые из них смотрели на него с непонятным выражением на лице.

– Он настоящий или это кукла? – раздался у него за спиной чей-то шепот.

В насмешках по поводу его роста и возраста ничего нового для Боба не было. Наоборот, его удивило, что подобных ремарок было очень мало, да и те почему-то произносились шепотом.

Но насколько необычным казался им он, настолько же необычными выглядели они в его глазах. Они были такие толстые, такие мягкие. Их тела походили на подушки, щечки казались словно надувными, у них были густые волосы и одежда, которая так хорошо сидела на них. За последние месяцы Боб тоже поднакопил кое-какой жирок, чего с ним не случалось с тех самых пор, как он покинул «место, где было чисто», но самого себя он не видел, а этих детишек мог рассматривать со всех сторон, мог сравнивать с другими, уличными ребятами. Сержант разорвал бы любого из них пополам. А Ахилл вообще… Нет, о нем лучше не вспоминать.

Боб попробовал представить этих детишек в очереди к дверям благотворительной столовки. Или ищущими бумажки от конфет, чтобы потом вылизать их. Забавное зрелище было бы. За всю свою жизнь эти детишки не пропустили ни одного обеда. Бобу захотелось изо всех сил пнуть их в живот, чтоб их вырвало той пищей, которой они сегодня набили свое брюхо. Пусть ощутят боль в желудке, пусть узнают, что такое голод, который гложет тебя изнутри. И пусть этот голод грызет их и на следующий день, и утром, и вечером, и тогда, когда они ходят, и тогда, когда спят; пусть они почувствуют нарастающую слабость, воспаление в горле, обморочную дрожь глазных яблок, головную боль, тошноту, опухающие суставы, жидкий понос; пусть узнают, каково это, когда с каждой минутой твои мускулы слабеют и ты еле-еле держишься на ногах. Этим детишкам никогда не приходилось смотреть в лицо смерти, а потом жить дальше – непонятно как, но жить. Они так самоуверенны. Так беспечны.

«Они мне и в подметки не годятся».

И ровно с той же уверенностью он ощутил: «Мне никогда с ними не сравняться». Они всегда будут крупнее, старше, сильнее, быстрее, здоровее. Счастливее. Они громко и хвастливо болтают друг с другом, с тоской вспоминают о доме, смеются над теми детьми, которые не смогли попасть в Боевую школу, и притворяются, будто бы точно знают, что их ждет там, на орбите. Боб молчал. Он только слушал и наблюдал за их поведением, за тем, как некоторые из них уже сейчас пытаются занять определенное место в будущей социальной иерархии. Другие держались подавленно, зная, что их место где-то в самом низу, а кое-кто, наоборот, расслабился – этих ничего не волновало, они знали, что всегда будут в самом начале очереди за едой, всегда будут наверху. Какая-то часть души Боба подначивала его немедленно вступить в бой, выиграть его, когтями продраться на самую вершину горы. Но другая часть, напротив, не хотела принимать в происходящем никакого участия. В самом деле – велика ли честь стать вожаком в стае дворняжек?

Потом Боб поглядел на свои руки и на руки мальчика, сидевшего рядом. Да, в сравнении с ними он действительно смотрелся куклёнком.

Кое-кто из ребят начал жаловаться, что, мол, проголодался. Все они последний раз ели не меньше чем двадцать четыре часа назад – таково было одно из правил полета на челноке. Большинству этих мальчиков и девочек никогда еще не приходилось оставаться без еды так долго.

Для Боба же пробыть двадцать четыре часа без пищи было делом абсолютно нормальным. В его банде голод становился насущной проблемой, когда ты уже неделю сидел без еды.

Челнок взлетал как простой самолет, но ему требовалась гораздо более длинная полоса, чтобы набрать нужную скорость, – настолько он был большим и тяжелым. Боб с интересом наблюдал за взлетом: челнок мчался вперед, но пассажиры движения не ощущали – только чуть заметное покачивание да подпрыгивание, как будто шасси задевали крохотные неровности на взлетной полосе.

Набрав приличную высоту, челнок состыковался с двумя топливозаправщиками, чтобы пополнить запас горючего, необходимого для преодоления силы земного притяжения. Если бы в челнок изначально залили такой объем топлива, он вряд ли смог бы оторваться от земли.

Пока шла дозаправка, в дверях салона появился мужчина и остановился на пороге, внимательно присматриваясь к рядам кресел. Его голубая, как небо, форма была идеально чиста и прекрасно отглажена, а улыбка выглядела такой же накрахмаленной и отутюженной, как белоснежная рубашка.

– Мои славные, милые детки, – начал он, – некоторые из вас, очевидно, еще не умеют читать. Вы должны быть пристегнуты в креслах ремнями в течение всего полета. Почему же я этого не вижу? Вы собрались куда-то выйти прогуляться?

Раздались дружные щелчки застежек, прозвучавшие подобно россыпи аплодисментов.

– И еще хочу посоветовать вам: каким бы надоедливым или занудным ни показался вам ваш сосед, не следует давать волю рукам. Надо помнить, что и другие дети могут иметь точно такие же баллы по тестам, как у вас самих, а кое у кого они могут быть значительно выше.

«Это невозможно, – подумал Боб. – У кого-то из нас все равно самый высокий балл».

Мальчик, который сидел через проход от Боба, видимо, думал так же, а потому насмешливо пробормотал:

– Ну да, конечно.

– Я сделал некое заявление, а потому готов к тому, что оно может быть оспорено, – сказал мужчина. – Будь добр, поделись с нами идеей, которая настолько тебя захватила, что ты не смог промолчать.

Мальчик, вероятно, уже понял, что допустил ошибку, однако решил не сдаваться:

– У кого-то здесь должен быть самый высокий балл.

Мужчина продолжал смотреть на оппонента, явно ожидая продолжения.

«Как будто приглашает его вырыть себе могилу поглубже», – подумал Боб.

– Ну, сначала вы сказали, что тут у всех могут быть одинаково высокие баллы, а потом заявили, что у кого-то они могут быть выше. Одно противоречит другому.

Мужчина по-прежнему ждал.

– Это все, что я хотел сказать.

– Ну и как ты себя чувствуешь? Лучше?

Мальчик угрюмо молчал.

Ни на секунду не отпуская своей идеальной улыбки, мужчина резко сменил тон. Теперь вместо сарказма звучала явная угроза.

– Я задал тебе вопрос, мальчик.

– Нет, я не чувствую себя лучше.

– Как твое имя? – спросил мужчина.

– Нерон.

Двое ребятишек, которые, видимо, что-то вспомнили из курса истории, захихикали. Боб тоже кое-что слышал об императоре Нероне, но смеяться не стал. Он понимал, что тому, кого прозвали Боб, не стоит смеяться над именами других. Кроме того, обладатель подобного имени и без того нес на плечах солидное бремя. Поведение мальчика говорило о силе его характера и о его упрямстве, ведь он мог назвать какую-нибудь кличку.

А может, Нерон и есть его кличка?

– Просто… Нерон? – спросил мужчина.

– Нерон Буланже[2]Буланже ( фр. boulangen) – булочник..

– Ты француз? Или настолько проголодался?

Боб шутки не понял. Может, слово «буланже» имеет отношение к пище?

– Алжирец.

– Так вот, Нерон, ты послужишь в этом челноке примером. Видимо, остальные собравшиеся тут – круглые дураки, иначе с чего бы они стали держать свои глупые мыслишки при себе? Ты, однако, исповедуешь глубочайшую истину, и твои дурацкие идеи заслуживают широчайшей огласки. Чтобы удержать глупость внутри себя, ее надо холить и лелеять, всячески защищать. Демонстрируя ее миру, ты получаешь шанс, что она будет подхвачена, исправлена и обогащена мудростью. Будьте же смелы, как Нерон Буланже, и, когда вам в голову придет столь же потрясающая в своем невежестве мысль, которая внезапно покажется вам удачной, издайте звук ротовым отверстием, не бойтесь. Пусть треснут ваши умственные шоры, пусть раздастся ваш мысленный пук – только тогда вы получите шанс обогатиться знанием.

Нерон что-то пробурчал себе под нос.

– Слышите! Очередное бурление газов, но теперь еще менее разборчивое, чем раньше. Поговори же с нами, Нерон. Поведай нам истину. Ты учишь нас всех, являя миру пример храбрости, хотя эта храбрость несет на себе явные признаки следования через задний проход.

Двое новичков рассмеялись.

– Слышишь, Нерон? Твое ментальное попукивание вызвало на свет новые ветроиспускания со стороны людей столь же глупых, как и ты. Они полагают себя в чем-то выше тебя и считают, что могут послужить нам еще лучшим примером высочайшего интеллекта.

Больше никто не смеялся.

У Боба вдруг возникло чувство близкой опасности, породившей страх. Он внезапно понял, что весь этот словесный поединок, вернее, одностороннее словесное нападение, вся эта пытка, все это публичное унижение должно каким-то кружным путем привести к нему, Бобу. Он не знал, откуда взялась эта уверенность, ибо одетый в мундир мужчина ни разу не глянул в его сторону, а сам Боб не произнес ни единого звука, не сделал ни единого жеста, который мог бы привлечь к нему внимание. И тем не менее он знал: именно он, а вовсе не Нерон получит самый жестокий удар от этого военного.

И тогда он понял, откуда пришла уверенность, что все развернется против него. Ведь спор начался с вопроса о том, имеет ли кто-нибудь на этом челноке самые высокие баллы в сравнении с остальными. И Боб осознал, правда без всяких оснований, что именно он и есть тот самый ребенок с необычайно высокими показателями интеллекта.

Хотя, вообще-то говоря, подобное предположение выглядело достаточно абсурдным. Эти ребята были взрослее его, они выросли и воспитывались в гораздо более благоприятных условиях. У него учителями была всего лишь сестра Карлотта и, понятное дело, улица. Хотя лишь очень немногое из того, что дала ему улица, могло помочь в тестировании. Нет, не может быть, чтобы у него был самый высокий балл.

И все равно он знал, что эта дискуссия таит для него огромную опасность.

– Я приказываю тебе отвечать, Нерон. Я жду.

– Я так и не понял, почему вы считаете, что я сказал глупость, – наконец откликнулся Нерон.

– Во-первых, это глупость потому, что именно я здесь располагаю всей полнотой власти, а у тебя ее нет вообще. Я могу превратить твою жизнь в кошмар, и ты никак не сможешь защититься. Так много ли ума требуется для того, чтобы держать рот на замке и не привлекать к себе внимания? И каково должно быть правильное решение, если ты сталкиваешься с подобным распределением сил?

Нерон совсем съежился в своем кресле.

– Во-вторых, ты слушал меня вовсе не для того, чтобы извлечь полезную информацию, а для того, чтобы поймать меня на логической погрешности. Это говорит нам, что ты привык считать себя умнее своих учителей. Ты слушаешь их лишь затем, чтобы вылавливать их ошибки, доказывая прочим ученикам, какой ты ловкий и умный. Ты потратишь несколько месяцев нашего бесценного времени только на то, чтобы понять: главное в нашем деле – передача знаний от учителя детям, которые этих знаний не имеют. Отлавливание же ошибок – пустая, преступная трата времени.

Боб про себя не согласился с этим утверждением. Преступная трата времени – это вынесение ошибок на всеобщее обсуждение. А вот выявлять их, указывать на них – важно и необходимо. Если ты не умеешь отделять полезную информацию от ошибочной, значит ты не учишься, а заменяешь свое невежество фальшивой уверенностью, то есть никакого прогресса не происходит.

Однако частично этот человек прав – насчет того, что в болтовне пользы нет. Если ты знаешь, что учитель ошибся, и молчишь, ты становишься единственным, кто об этом знает, что дает тебе преимущество над теми, кто верит учителю безоглядно.

– И в-третьих, – продолжал военный, – мое утверждение только кажется противоречивым, ибо ты коснулся лишь самого краешка нашей ситуации. Совершенно необязательно, чтобы кто-то имел высший балл по всем тестам. Дело в том, что тестов очень много: физические, интеллектуальные, социальные, психологические, причем существуют самые различные способы их оценки и, в частности, определения высшего балла. Дети, которые, например, получили наивысший балл за выносливость, могут получить низкую оценку за физическое развитие, а те, которые отличились своей памятью, получают низкий балл при тестировании их аналитических способностей. И так далее. Теперь ты, вероятно, уже понимаешь, что именно твое скороспелое стремление высказаться привело к совершенно нелепому и глупому заключению?

Нерон кивнул.

– Позволь же мне еще раз услышать результаты твоего пищеварительного процесса, Нерон. Признай свои ошибки столь же громко, как ты их совершал.

– Я ошибся.

Вряд ли в этом челноке нашелся бы хоть один мальчик, который не предпочел бы умереть, чем оказаться на месте Нерона. И все же Боб ощутил какую-то тень зависти, хотя и не мог объяснить себе, почему завидует жертве, подвергшейся таким пыткам.

– Впрочем, – продолжал мужчина, – в данном случае твоя ошибка не столь велика, как могла бы быть на каком-либо другом челноке, направляющемся в Боевую школу с новичками на борту. И знаешь почему?

Нерон предпочел промолчать.

– Кто-нибудь знает? Кто-нибудь рискнет высказать свое предположение? Разрешаю строить любые догадки.

Желающих не нашлось.

– Тогда я сам вызову волонтера. Среди нас есть мальчик, которого зовут, как бы странно это ни звучало, Бобом. Не пожелает ли он высказаться?

«Началось, – подумал Боб. Все его существо содрогалось от ужаса, хотя одновременно он чувствовал какое-то странное возбуждение, ибо происходило как раз то, чего он втайне желал, хотя опять-таки не знал почему. – Ну погляди на меня, ну заговори со мной, ты, всесильный, ты, облеченный властью!»

– Я здесь, сэр, – откликнулся Боб.

Мужчина сделал вид, что ищет, напрягая зрение, но никак не может найти Боба. Конечно, это было чистейшее притворство: он прекрасно знал, где сидит Боб, знал еще до того, как заговорил.

– Не вижу, откуда раздается твой голос. Подними, пожалуйста, руку.

Боб немедленно вытянул руку. К своему стыду, он тут же понял, что она почти никому не видна из-за стоящих впереди кресел.

– Все равно не пойму, где ты, – продолжал играть мужчина. – Разрешаю тебе отстегнуться и встать на сиденье.

Боб тут же воспользовался разрешением, отстегнул ремни и забрался на сиденье. И все равно оказался едва выше спинки того кресла, в котором только что сидел.

– А, вот где ты! – обрадовался мужчина. – Боб, не будешь ли ты так добр высказать соображение, почему именно в данном рейсе Нерон ближе к истине, нежели был бы в любом другом?

– Возможно, что в данном челноке кто-то имеет наивысшие оценки по многим тестам.

– Не по многим, Боб. По всем тестам, связанным с интеллектуальным развитием. По всем психологическим. По всем, имеющим отношение к лидерским качествам. По всем без малейшего исключения. Выше, чем у кого-либо другого в этом челноке.

– Значит, я не был так уж не прав, – проговорил оживившийся Нерон.

– И опять ошибаешься, – ответил мужчина, – потому что этот удивительный ребенок, который получил наивысшие баллы по всем тестам, относящимся к лидерским качествам, получил самые низкие оценки по физическому развитию. И знаете почему?

Никто не отозвался.

– Боб, раз уж ты все равно стоишь, не выскажешь ли ты догадку, почему этот ребенок получил самые низкие баллы по тестам, относящимся к физическому развитию?

Боб знал, что его подставили. И все же он не хотел скрывать очевидный ответ. Он ответит, пусть даже остальные мальчишки будут его после этого презирать. Они ведь все равно будут его презирать, что бы он ни ответил.

– Может, потому, что он очень, очень маленький?

Стоны, донесшиеся со всех сторон, говорили о том, что большинству присутствующих этот ответ совсем не понравился. Он, по их мнению, свидетельствовал о нахальстве и спеси отвечавшего. Однако человек в форме серьезно кивнул:

– Удивительно, но ты и здесь не ошибся. Только чрезвычайно малый рост этого мальчика помешал Нерону оказаться совершенно правым в его догадке, что тут может находиться ребенок с наивысшими оценками по всем тестам. – Он повернулся к Нерону. – Да, ты был близок к тому, чтобы не оказаться законченным дураком. И все же, даже если бы ты оказался прав, это была бы случайность. Ведь даже испорченные часы дважды в сутки показывают верное время. Садись, Боб, и пристегнись. Дозаправка окончена, и мы сейчас стартуем.

Боб сел. Всем своим существом он воспринимал сейчас ненависть остальных детей. И был бессилен предпринять что-либо по этому поводу. Но может, в этом есть свой плюс? Куда важнее найти ответ на вопрос: зачем понадобилось этому военному выставлять Боба всем напоказ? Если для того, чтобы заставить других детей соревноваться друг с другом, то проще было бы пустить по рядам списки с оценками всех присутствующих, чтобы каждый знал свое место. Вместо этого выделили именно Боба. Он был самым маленьким и по собственному опыту знал, что хулиганы больше всего в других любят слабость. Так зачем же его поместили в самый центр мишени, зачем направили на него все стрелы, сделав его очевидной целью для ребячьей ненависти и страха?

«Ну что ж! Острите дротики, цельтесь наверняка! Я все равно буду лучшим в этой школе, и в один прекрасный день именно у меня окажется власть, и мне будет наплевать на то, нравлюсь я вам или нет. Значение будет иметь совсем другое – нравитесь ли вы мне».

– Возможно, вы еще помните, – продолжил человек в форме, – что перед тем, как раздалось первое попукивание из ротового отверстия этой булочки по имени Нерон, я собирался вам дать один совет. И вот что я говорил. Если вы вдруг решите, что один из ваших сотоварищей может послужить отличным трамплином для ваших жалких потуг стать тут самым главным, то дважды подумайте. Я очень рекомендую вам воздержаться от всяких толчков и тычков, щипков и шлепков, а также ядовитых шуточек или насмешливого хрюканья в адрес того, кого вы сочтете легкой добычей. Причина, по которой вам от всего этого следует воздержаться, заключается в том, что вам неизвестно, кто именно из вашей группы в будущем окажется вашим командиром или даже адмиралом, тогда как вы останетесь всего-навсего капитанами. И если вы хоть на минуту допускаете мысль, что этот человек забудет, как вы к нему относились в школе, значит вы воистину безнадежные болваны. Если он хороший командир, то станет эффективно использовать вас в бою, как бы глубоко ни презирал вас в душе. Но уж конечно, он не обязан продвигать вас по служебной лестнице. Он не обязан нянчиться с вами и помогать. Не обязан быть добрым и всепрощающим. Так что советую вам хорошенько подумать об этом. Любой мальчик, который сидит рядом с вами, когда-нибудь, возможно, будет отдавать вам приказы и решать, жить вам или умереть. Я предлагаю вам попытаться завоевать его уважение, а не унижать лишь ради того, чтобы выставить каким-то школьным шутом.

Мужчина обратил свою ледяную улыбку к Бобу:

– Готов биться об заклад, этот Боб уже обдумывает, как он будет отдавать вам приказы, когда станет адмиралом. Более того, он наверняка уже мечтает о том, как отправит меня на вечное дежурство на какой-нибудь занюханный астероид, где я и буду сидеть, пока мои кости не размягчатся от остеопороза и я не превращусь в какую-нибудь распроклятую амебу.

Боб тем временем даже не помышлял о каком-либо будущем столкновении с этим офицером. Он не желал мести. Он ведь не Ахилл. Ахилл просто глуп. И этот офицер тоже глуп, если полагает, что у Боба могут быть такие мысли. И наверное, он считает, что Боб будет благодарен ему за то, что тот посоветовал остальным ученикам не обижать Боба. Но Боба притесняли куда более крутые парни, нежели те, которые могут найтись среди этих ребятишек. В офицерской протекции у него нет надобности. Она, скорее, расширит пропасть между Бобом и его товарищами. Если бы Боб приобрел несколько синяков и ссадин, это вернее улучшило бы его отношения с остальными, – может, его даже приняли бы как своего. Но теперь ссадин и синяков не будет. И тем труднее станет наводить мосты.

Это и было причиной появления на лице Боба некоторого раздражения, которое офицер тотчас же прокомментировал:

– И тебе я тоже хочу сказать пару ласковых, Боб. Мне плевать, что ты сделаешь со мной. Потому что есть лишь один враг, с которым следует считаться. Это жукеры. И если ты дорастешь до адмирала, который приведет нас к победе над жукерами и сохранит Землю для людей, то сможешь приказать мне жрать собственные кишки, вытаскивая их из заднего прохода, а я все равно буду твердить: «Благодарю вас, сэр». У нас только один враг – жукеры. Не Нерон. Не Боб. И даже не я. А потому держите свои лапы подальше друг от друга.

Он снова улыбнулся своей безжалостной улыбкой.

– Тем более что, когда в последний раз один мальчик попробовал обидеть другого, для последнего это кончилось полетом в невесомости и сломанной рукой. Таков закон стратегии. Пока вы не уверены в своем превосходстве над противником, маневрируйте и в драку не лезьте. Считайте все сказанное вашим первым уроком в Боевой школе.

Первым уроком? Неудивительно, что этому парню поручили заботу о новичках вместо преподавания в школе. Если следовать его «ценному» совету, стоит противнику проявить напор, как ты сразу сложишь лапки. Иногда приходится лезть в драку, даже если ты слаб. Не всегда следует ждать, когда противник убедится, что ты круче его. Ты делаешь себя крутым всеми способами, которыми располагаешь. Ты обманываешь, лжешь, делаешь все, что от тебя зависит, чтобы убедить других, что ты – царь горы.

Этот парень, возможно, крут, поскольку он единственный взрослый на челноке, полном ребятни, но, будь он мальчишкой на улицах Роттердама, он уже через месяц доманеврировался бы до голодной смерти. При условии, что дожил бы до такого конца, – он задирает нос так, будто считает, что ссыт парфюмом.

Офицер повернулся, чтобы уйти.

– А как вас зовут-то? – спросил Боб.

Офицер развернулся и смерил Боба уничижительным взглядом:

– Что, Боб, уже сочиняешь приказ, согласно которому мне открутят яйца?

Боб ничего не ответил. Он просто продолжал смотреть офицеру прямо в глаза.

– Я капитан Даймак. Хочешь узнать еще что-нибудь?

Что ж, можно спросить и прямо сейчас…

– Вы преподаете в Боевой школе?

– Да, – ответил тот. – Но сейчас сопровождаю челнок, набитый сосунками. Это у нас единственный способ слетать в отпуск на Землю. И мое присутствие на этом челноке означает, что мои каникулы кончились – как и твои.

Металлические заслонки закрыли окна. Ощущение было такое, что они падают – быстро, очень быстро, пока с ревом, казалось разрушающим сами кости, не заработали ракетные дюзы. Челнок снова стал подниматься – быстрее, быстрее, пока Бобу не показалось, что его сейчас продавит сквозь спинку кресла. И так продолжалось целую вечность.

А затем вдруг наступила тишина.

Тишина, сопровождающаяся волной паники. Они снова падали, но только было неизвестно – куда? Тошнота и страх.

Боб закрыл глаза. Не помогло. Он открыл их снова и попытался сориентироваться. Ни одно направление возможного движения не помогало обрести равновесие. Жизнь на улице научила Боба не поддаваться тошноте. Ведь бульшая часть еды, попадавшей ему в рот, была тухлой, однако он не мог себе позволить лишиться ее из-за приступа рвоты. Поэтому Боб прибег к испытанной практике: начал делать глубокие вдохи, одновременно вращая большими пальцами ног, чтобы отвлечься. Спустя короткое время Боб уже привык к невесомости. С тех пор как он отказался считать какое-либо из направлений направлением вниз, все пошло превосходно.

У других ребят такого опыта не было, а может, они хуже переносили внезапную потерю равновесия. Теперь стала ясна причина запрещения принимать пищу менее чем за двадцать четыре часа до полета. То тут, то там раздавались звуки, сопровождающие тошноту, но так как желудки были пусты, то ни рвоты, ни дурного запаха не последовало.

Вернулся Даймак, но на этот раз он стоял на потолке. «Очень мило», – подумал Боб. Началась новая лекция, на этот раз на тему о том, как отказаться от земных представлений о гравитации и направлениях. Неужели все эти малыши так глупы, что им надо это разжевывать?

Боб во время лекции занимался тем, что изучал, какая сила потребуется, чтобы можно было двигаться в свободно повисших ремнях. Остальные ребята были довольно крупны, и ремни держали их плотно. У Боба же оставалось место для маневра. Он, естественно, попытался использовать это обстоятельство на всю катушку. Ко времени прибытия в Боевую школу Боб приобрел кое-какие навыки движения в невесомости. Он понял, что в космосе его выживание будет зависеть во многом от знания того, сколько силы надо приложить, чтобы привести тело в движение, и сколько – чтобы это движение приостановить. Теоретические представления тут менее важны, нежели инстинктивные движения тела. Анализировать все это было интересно, но хорошие рефлексы могут спасти жизнь.