Онлайн чтение книги Естественное убийство. Невиновные
Глава четвёртая

Настя была единственной дочерью Леонида Николаевича Корсакова. Единственной, любимой, обожаемой. От единственной, любимой, обожаемой жены. Он растил дочь сам – с грудного возраста. Настина мать умерла в родах.

– По какой именно причине ваша жена «умерла в родах»? – уточнил Всеволод Алексеевич. – Полагаю, вы выясняли у врачей? Если она, конечно, рожала в родильном доме.

– Разумеется, моя жена рожала в родильном доме. Я – не пещерный человек, чтобы… – осёкся, поймав взгляд Северного. – Конечно, я выяснял. В родах что-то случилось, её потащили на операционный стол и с него уже не сняли. Это было давно, у меня были какие-то выписки, бумаги, но я их не сохранил. Точно могу сказать, что было кровотечение, и хирург говорил, несмотря на то, что они сделали всё, что могли… И вы знаете, я свято верил, что они сделали всё, что могли.

– Вера – это хорошо. Тем более что эти – могут! Могут сделать всё, что могут, и ещё сверх того. И уж если в родильно-операционном блоке не сняли со стола, то… Да любой оперирующий акушер-гинеколог не задумываясь свою почку отдаст, чтобы незнакомая или малознакомая ему баба на столе кони не двинула! Это ж материнская смертность! М-да… Так какой диагноз, уважаемый Леонид Николаевич? Напрягитесь, вы же наверняка знали – значит, вспомните.

– Да-да, я стараюсь… Врач называл что-то… Какую-то фамилию… – Корсаков потёр пальцем переносицу. – Матка… Матка… Что-то французское вертится.

– Матка Кувелера?

– Точно!

– Понятно. Хватит об этом. Рассказывайте дальше о жизни и любви. И прочем вашем семейном одиночно-отцовском анамнезе. Вы позволите мне здесь курить, Леонид Николаевич? Мне проще думать, когда я курю.

– Курите ради бога. Уже всё равно. Раньше и я здесь курил, но с тех пор как Настя забеременела… Или нет, даже раньше… С тех пор как она стала активно ратовать за слишком здоровый образ жизни… Забавно, но когда в пятнадцать лет я поймал её с сигаретой, то чуть не поколотил. А она мне кричала, что я всю жизнь курил и фотографии покойной матери все как одна с сигаретой, так почему ей нельзя, что за лицемерие!.. Господи, да пусть бы дымила как паровоз и пила как биндюжник, но была бы жива!!! – Он отвернулся.

Северный встал, налил себе на глоток виски и прикурил сигарету. Он молча пережидал. Говорить хоть что-нибудь – глупо и нелепо. Через пару минут Корсаков взял себя в руки и продолжил.

Они жили с Настей вдвоём. В известные годы Корсаков удачно занял, что называется, «свою нишу», и они, мягко сказать, ни в чём не нуждались. У Насти были лучшие няньки, отличные школы, престижные вузы. У него если и случались женщины, то в дом не допускались. Своё он уже отлюбил, когда похоронил Настину мать. Так что вполне удовлетворялся недолгими лёгкими романами, а то и вовсе… ну вы понимаете. Дочь подрастала здоровой, красивой и неглупой. Окончила школу почти с одними пятёрками. Затем стала менять университет за университетом – и на родине, и за границей – ей нравилось учиться. Слава богу, папино состояние позволяло Насте искать, так сказать, себя, не заботясь о хлебе насущном. Вероятно, он во многом виноват. И слишком большая его любовь к дочери, и чрезмерная забота о ней – наверняка не оправдание. Если вовсе не отягчающие обстоятельства… Получив три высших образования, Настя как-то так ни к какому берегу и не прибилась. «Балет и керамика». Чёрт, опять кругом он, отец, виновен. Ведь отлично понимал, что человеку необходимо в первую очередь ремесло. Хорошее такое ремесло. Уметь делать что-то руками. Сапоги, как Лев Толстой. Или чемоданы – как Менделеев. Человеку, в голову которого уложено теоретического книжного сумбура под завязку, ремесло необходимо вдвойне. Да и то не факт, что с катушки не съедет. Если уж и Толстому умение сапоги тачать не помогло, то что уж говорить о его девочке с её косорылыми тарелочками и прочим «декупажем». МГУ и всякие бизнес-школы – ещё ладно. Но вот обучение дизайну в Лондоне… Это такая, знаете ли, господин Северный, учёба ни о чём. Вероятно, МАРХИ когда-то и выпускал дельных архитекторов… Но теперь архитектора, сопровождающего строительство и знающего всё – от марки бетона, технологий заливки фундамента до уместного фасона и цвета занавесей – можно встретить лишь в романе «Сага о Форсайтах». Нет? Ну, может быть, может быть… Неважно. Всё равно и МАРХИ давно не тот. Ровно с тех пор, как при нём кафедру дизайна организовали – Корсаков как раз в тот год сие заведение окончил. И после трёх лет, проведённых в унылом проектном бюро, архитектурой никогда уже не занимался. Разве что дома́ сам себе придумывал… Да-да, Лондон. Лондон и выпускной сильно модно-продвинутых курсов. Был он у Насти на выпускном этом сильно дизайнерском, сильно лондонском. В качестве дипломной работы у неё был проект-макет какого-то странного дома из, ёлки-палки, сладких перцев. В нашу бытность юнцами эти перцы назывались «болгарскими», Всеволод Алексеевич. Дом из болгарских перцев, бляха-муха. Светильники-оливы. Коврики из газонной травы. Баловство. Концепция «естественного дома», где ничего неестественного. И ничто тогда его, идиота, не насторожило! Шутил даже: с электричеством и сантехническими коммуникациями что делать будешь? Светлячков в банки сажать и арыки посреди гостиной копать? Обижалась. Он дочери – мол, зачем всё это, если самые естественные до окончательного и победного конца солнечный свет и овраг за овином всегда к твоим услугам? Сердилась. Ты, папа, говорила, не понимаешь! Мы выбираем всё только самое лучшее из лучшего. Кто «мы»? Что лучшее? Несла, в общем, какую-то ересь, сваливая в одну кучу идолопоклонство с христианскими догматами. Джеймс Фрезер в кратком изложении для детишек вспомогательных школ. Как «дети цветов», вроде того. Только без марихуаны и ЛСД. Похудела сильно. В веганство ударилась. Это вегетарианство, только без яиц, брынзы и молока. Чисто лютики-цветочки, коренья-лепесточки. Знаете? Ну да… А папаша, старый дурак, не обратил внимания на дочерние забавы. Чего такого? Сам когда-то Кастанеду конспектировал и даже, в отличие от благоразумной – как ему казалось – дочери, расширителями сознания немного баловался. Чего такого там Настя ему ещё несла? Он особо и не слушал. Обычная каша в голове у беззаботной скучающей девушки. Слишком много лишнего времени и почти неограниченные возможности. Чем бы дитя ни тешилось. А дитя к тому времени было уже вполне себе великовозрастное. Три вуза за плечами как-никак. Двадцать семь. Всегда одевалась, как нормальная дочь богатого отца. Как-то даже сумку эту безмерно дорогую из крокодилов-страусов у него выпросила. На двадцать пять лет, да. И не то что ему жаль, но он человек рациональный. Машину какую подороже купить, картину известного художника, достойный бриллиант, наконец, – это он понимает. Но за обычную торбу?! Ваш «Дефендер», Всеволод Алексеевич, дешевле, чем модель сумы от этой… чёрт, на бэ… что Настя захотела, вы уж простите.

– Да за что же мне вас прощать? – Северный выдал реплику. Просто потому, что Корсаков замолчал. И Всеволод Алексеевич опасался, что безутешный отец сейчас будет выдавать стандартные реакции нормального безутешного отца. А господин Северный судмедэксперт, а не психоаналитик и не священник. Хотя судмедэксперт тоже человек и, само собой, сочувствует чужому горю. Особенно – такому горю. Так что иногда можно и о «Дефендере» поговорить. Ингибиторный трёп. Замедляет горение души потерпевшего. Так что он продолжил: – Я не знаю ни одной сумки, что могла бы исполнить трюк «Прохождение сквозь стену». А «Дефендер», да если ещё и слегка тюнингованный, – как с добрым утром. Так что вас прощать за свой «Дефендер» мне не приходится, а ему я давно простил всё на свете, даже жёсткую подвеску. Он у меня хоть и суровый мужик, но к девочкам богатых папенек претензий не имеет. Мой «Дефендер» и сумки из страусов – сущности из сильно параллельных измерений. Так что оставим мой дешёвый железный чемодан и вернёмся к…

– Да-да, конечно. Я обычно не страдаю словоблудием и…

– Будем считать сегодняшний день достаточно необычным. Продолжайте.

Разодетая «от последних коллекций» Парижа и Милана Настя никак не могла устроить личную жизнь. Сумками, шляпами, обувками и драгоценностями можно поразить лишь воображение подруг. Мужчинам требуется нечто иное. Нормальным мужчинам. Но где они, те нормальные мужчины? Настя, разумеется, периодически встречалась с какими-то «мальчиками». Впервые, помнится, ухажёр у неё завёлся лет в семнадцать. Длинноволосое неухоженное создание на десяточку её старше. Сильно творческая, знаете ли, личность. Художественный оформитель какого-то театра. Такой, из «сильно талантливых». Иногда начинает казаться, что слово «талант» в нашем наизнанку вывернутом мире уже не просто обыкновенное существительное, а диагноз. «Он – талант!» – и всё. Можно уже ничего не делать. Потому что кругом агрессивные бездари. У таких «талантов» заранее все индульгенции выписаны. Вот и у художественного сильно талантливого оформителя была «бездарная» сожительница. Которая, пока он, «талант», по полгода лёжа на диване обдумывал концепцию очередных нелепых декораций к очередному же нелепому «артхаусу», вламывала не за страх, а за совесть на ниве аэрографии, росписи стен особняков и в конце концов тех самых декораций, что «талант» так и не удосуживался в своём диванном «творческом процессе» натворить и сдать к сроку. И вот такой подарок «под тридцатник» стал за его Настенькой, с позволения сказать, ухаживать.

– Откуда же вы узнали? Про сожительницу «таланта»? – поинтересовался Северный.

– Тогда Настя со мной ещё всем делилась. Рассказала об ухажёре и о том, что у него есть «девочка», но он её не любит…

– Ну да. Любовь – дело такое, мало кому известное. Другое дело – пожрать. Тут даже «таланты» всегда в курсе, что, как и в какое отверстие организма добытый не тобой хлеб насущный – желательно с маслом и икрой осетровых – запихивать.

– Ваша правда, Всеволод Алексеевич. Но – это мы с вами. А много ли девочкам надо? Пара слов ласковых, за ручки подержаться… В общем, разыскал я этого декоратора и разок засветил ему в челюсть не фатально, но чувствительно. И объяснил, чем ему угрожает ещё один подход к моей дочери. Она и сама невдолге успокоилась… Первая влюблённость, знаете ли…

– Знаю, знаю. Правда, уже не помню. Ни первой, ни второй, ни последующих. Но знаю. «Память тела» – как знаток Кастанеды знатоку Кастанеды. Стрессовая память тела самая сильная. Влюблённость – это что-то типа: «шёл по улице Донской – меня стукнуло доской!». Со всеми случается. И?

– И потом лет до девятнадцати никаких увлечений – сплошная учёба, танцы, книги…

– Балет и керамика. Понял уже. Ближе к сути, дорогой Леонид Николаевич.

После девятнадцати лет до Настиного берега приплывали «если не говно, то сраная треска», как выразился сам господин Корсаков. Нет, ну бывает же так? Вот есть девушки и не слишком красивые, и совсем нищие, да и то везёт куда больше. И к тому же, уж поймите, господин Северный, отцовские опасения… Обычных девочек обыкновенно любят за самих девочек. А тут – полная упаковка и папа не просто с деньгами, а с деньгами, количество которых… В общем, набирается ФИО «Корсаков Леонид Николаевич» в бесовской Сети – и на тебе, хочешь – по релевантности, хочешь – по дате, а желаешь – так и в картинках. Он своё состояние никогда ни от кого не утаивал, налоги платил и платит исправно, да и списки «Форбс» никто не отменял. Вот как тут понять – нужна ли очередному «пылко влюблённому» юноше «со взором горящим» сама Настя, или же счета Настиного папы обладают невероятной сексуальной привлекательностью и способностью вызывать любовь? Богатые – тоже люди. И если и плачут на публике только в бразильских телесериалах, то в жизни самой обыкновенной сомнения их гложут гораздо чаще смазливой бесприданницы, кою хотят исключительно и только за неё саму. Ох, сколько раз он собирался держать доченьку в ежовых рукавицах, да только так ни разу и не смог. Ну как тут сможешь, если она – единственная дочь от единственной любимой женщины… Да-да, простите. Мои неуместные рефлексии. Теперь уже и вовсе неуместные… Итак, двадцать семь. Диплом о третьем высшем – дизайнерском. Нелепый макет нелепого дома из болгарских перцев. И его Настя, всегда очень трепетно следившая за модой, – вдруг в каких-то этнических тряпках. В каком-то рубище в турецкий огурец, в сандаликах. Он и внимания, честно говоря, не обратил. Ну мало ли какой очередной поиск себя. Вот, спрашивается, что это за поиск себя такой бесконечный? Потерял себя? Подойди к зеркалу – там всегда ты и только ты. Но врут же себе, ладно бы другим! Заигрываются! Нужен был бы ей кусок хлеба с колбасой – не было бы времени на поиски себя. Его вина… Но он и предположить не мог!.. Нет, что-то неявно тревожило, и он поставил Насте ультиматум: домой! Купил участок на её имя, быстро построил дом. Он бы и не строил, и не покупал бы. Да с ним она жить отказалась, мотивируя тем, что он, отец, пьёт-курит, да и вообще её взглядов не придерживается и ест котлеты из трупов, а не из моркови.

– Так какие же у неё были взгляды? – перебил Всеволод Алексеевич своего уже достаточно накачанного вискарём собеседника. Сам он после первых ста граммов не пил. Ему ещё за руль, как ни крути. Пора этого Корсакова на финишную прямую выводить.

– Ну, у меня в доме – мясо. А она – веганка. Я курю – а она бросила. Я выпиваю, а она – только коктейли из травяных сборов. Да и не против я был отдельной её от меня жизни. Тем более что мой дом недалеко от этого. Десять минут на машине. И к тому же я рассудил, что если она будет жить одна, то…

– То и личную жизнь наконец устроит?

– Ну да.

– Тема приданого и страхов по этому поводу к тому моменту уже отпустила?

– Я думал: «Была бы Настя счастлива». Встречаются же в конце концов вменяемые молодые люди!

– Самонадеянно, но логично, да. Так откуда появился Олег?

Олег появился из какого-то уездного городка. И он даже не собирался «покорять столицу». Настя познакомилась с ним на вечеринке у подруги. Что за подруга – Леонид Николаевич толком не знал. Он к тому моменту старался не вмешиваться в жизнь дочери. Хотел ей дать некоторую свободу и независимость…

– Иллюзию свободы и независимости.

– Что?

– Вы хотели дать ей иллюзию свободы и независимости. Свободным и независимым может быть только абсолютно самостоятельный человек. Впрочем, неважно… Извините, что перебил.

Олег был двоюродным братом Настиной подруги и просто приехал в гости, посмотреть столицу. С той вечеринки они ушли вместе. Всю ночь бродили по городу… Олег не пил, не курил и… И сделал Насте предложение руки и сердца. Без тисканий, без поцелуев-объятий. Просто сказал, что никогда не встречал такой красивой, такой умной девушки. Ну и так далее… Она согласилась, потому что он ей тоже очень понравился. И она привезла его в этот дом. Парень пришёл в замешательство. И… убежал. Сказал, что ему надо побыть одному – и уехал в свой уездный городишко. Настя искала его через двоюродную сестру, свою подругу. Но подруга сказал ей, что Олег не может жениться на Насте, хотя очень и очень любит её. Не может, потому что Настя богатая, а он – ничто, какой-то инженер-строитель. Дочь Корсакова была безутешна – и папа подключился к разрешению ситуации. Вот оно! То есть – он. Тот самый бессребреник, которому нужны не деньги Настиного папы, а сама Настя! Разумеется, что он раскопал подноготную этого Олега. Олег Иванович Плотников. Ничего особенного в биографии не наблюдалось. В том уездном городишке он и родился. У матери-одиночки. Простой женщины, всю жизнь проработавшей на полиграфическом комбинате в отделе кадров. После школы поступил в строительный институт. Не в Москве. Москвы боялся. После окончания вернулся домой и исправно трудился в каком-то уездном СМУ. Женат не был. Детей нет. На два года моложе Насти. Ни красавец ни урод, вы, Всеволод Алексеевич, уже имели возможность наблюдать.

– Вполне смазлив. Странно, что ваш зять не женился, учась в строительном институте. Мужчины всегда в дефиците. Особенно непьющие, некурящие, всю зарплату до копейки домой приносящие.

– Что бы там ни было – он не женился. Друзья-товарищи говорили, что была какая-то роковая первая любовь. Была да сплыла. Покорять Москву укатила, вроде как.

– Да, женщины смелее…

– Настя к нему приехала. Разговор у них состоялся. Он рыдал у неё в ногах, говорил, что она – королева, а он – никто и ничто, ноль без палочки. В общем, всё у них получилось. Он согласился переехать в Москву…

– На какие только жертвы ради любви не пойдёт мужчина, – не удержался от саркастического комментария Северный.

– Он был совершенно искренен, так что зря иронизируете, Всеволод Алексеевич, – сказал Корсаков. – Я уже говорил вам, что Олег – человек слабый. Но при этом он неплохой слабый человек. Так что он…

– Вашу дочь никто не убивал, Леонид Николаевич. Это ненасильственная смерть. Глупая, мракобесная, но ненасильственная.

– Но я хочу, чтоб вы раскопали всё. Всё, что можно. О тех, кто втянул её в это безумие… Как моя внучка оказалась в коробке из-под обуви и… – Корсаков неопределённо помахал рукой. – Что ещё там, чёрт возьми?! Вам лучше знать.

– Как-то вы стали слишком… драматичны. Спиртное?.. Кстати, внучка, да. Она лежит здесь. – Северный достал из кармана блокнот и ручку, написал адрес больницы. – Спросите о состоянии младенца Корсаковой. Я не знал фамилию вашего зятя. Да и к тому же он так страдал, – Всеволод Алексеевич состроил многозначительную мину, – что мне было не до политесов. Вы уж там сами разбирайтесь, кто заявит на неё права – неплохой слабый законный отец или хороший сильный дедушка, – это не моё дело. Моё дело, как вы справедливо заметили, – раскопать всё, что можно. Или закопать – всё, что нужно. В рамках законодательства, разумеется.

– Ваши услуги будут щедро оплачены в любом случае.

– Не сомневаюсь. Тем более я как раз хотел подарить своей матушке сумочку из страуса. Сумочки из страусов очень дорого стоят, не правда ли? Мне будет проще с вашей помощью откупиться от её дражайшей заботы, чем постигать её истинные причины. Тем паче моя матушка в том благословенном возрасте, когда не то что родить в корыто, но и забеременеть-то уже никак, даже приди ей в голову пара-тройка шальных мыслей по этому поводу…

– Вы, Всеволод Алексеевич, немного забываетесь! Меня, конечно, предупреждали о вашей, как бы это сказать, невоспитанности…

– Я никогда не забываюсь, Леонид Николаевич. И уж тем более я не забываю, что вы только что потеряли дочь. Вы сами ещё это до конца не осознали. Так что сегодня вызовите врача, друга, проститутку… Пойдите в спортзал или в бассейн. Или седация, или физическая нагрузка. Транквилизаторы и спиртное тупо оглушают. А вот физическая нагрузка повышает уровень эндорфинов. Эндорфины блокируют боль. Раковому больному морфин – не кайф, но облегчение мук. Вам сейчас эндорфины – не удовольствие, но лекарство. И ещё… Мне нужна информация. И вы, Леонид Николаевич, и этот ваш Олег Плотников – напишите мне на бумаге всех Настиных знакомых, с которыми она общалась в последнее время. Да и не в последнее тоже. Всё, что знаете. Знаете имя? Пишите имя. Если ещё и фамилию – отлично! Адрес, где работает, – вообще прекрасно. И пусть ваш Саша мне эти списки как можно скорее доставит. И ещё мне нужно ваше разрешение вот на что: кровь. На ДНК-анализ. Настину и так возьмут. Но и Олега кровь нужна.

Корсаков молчал. Северный не торопился прерывать затянувшуюся паузу. Наконец, не меньше чем через минуту, Леонид Николаевич приглушённо выдавил:

– Его-то зачем?

– Надо знать, до какой степени ваша дочь пользовалась предоставленной ей свободой и независимостью.

– Вы полагаете?.. Из ревности убил в родах? Но как?!

– Я пока ничего не полагаю. Просто хочу знать наверняка.

– Хорошо.

– Я облегчу вам задачу. Скажите ему, что это нужно для коррекции лечебной схемы его ребёнка.

– И всё же неужели вы допускаете?..

– Успокойтесь, Леонид Николаевич. Аллели, локусы, хромосомы… Вопросы отцовства-материнства иногда простые, а иногда сложные. Думаю, в данном случае это окажется простой формальностью. Но вы сами просили всё выяснить от и до. То есть досконально и наверняка. Так что прошу вас, помогите мне выполнить вашу же просьбу.

Всеволод Алексеевич поднялся с кресла, давая понять, что на сегодня всё.

– Могу я вам звонить, если что?

– В любое время, господин Северный.

Корсаков тоже поднялся, но вместо дежурного рукопожатия просто отошёл к окну.

Уже подойдя к двери, Северный обернулся и спросил:

– Такой большой дом… Слишком чисто и ухожено всё. Особенно территория. Газоны тоже стригла беременная Настя или ваш чудесный зять?

– За газонами-деревьями ухаживал мой садовник. Я же сказал вам, что живу в десяти минутах. Он приходит нечасто, работает быстро и уходит.

– Понятно. И последний вопрос на сегодня, Леонид Николаевич: зачем всё-таки вы меня пригласили?

Северный вышел за дверь, не дожидаясь ответа.

Он дружелюбно пожал ошивавшемуся во дворе охраннику Саше руку, задал пару вопросов об организации охраны посёлка, о соседях, соседской прислуге и отчалил с места кровавых событий.

Всеволод Алексеевич рулил и думал о том, сколько смертей произошло в этом городе в тот временной отрезок, что он провёл в этом особняке. Сколько людей именно за сегодняшние сутки будет убито тем или иным способом? А сколько ненасильственных смертей произойдёт? Статистика-то известна, и она совсем невесёлая. Но ещё страшнее становится, когда в голове твоей беспрестанно крутится мысль о том, что пользуйся люди элементарным здравым смыслом, дарованным им от природы, – то ничего противоестественного с ними бы не происходило. Впрочем, что это он, стареет?.. Дело есть дело. Попросили всё выяснить? Выяснит. В том числе – зачем попросили. Кто дал контакты Всеволода Алексеевича? Сеня. Вот Сеню он сейчас и выдернет из его семейной субботы, чтобы не слишком расслаблялся, лишая отдыха друзей.

Северный достал телефон:

– Семён Петрович, приветствую. Я чертовски голоден и по такому случаю приглашаю тебя отведать пельменей всех возможных модификаций, включая салат из пельменей, мороженое из пельменей… в смысле, мороженые пельмени тоже включая. И никаких детей, запечённых под соусом родительских ошибок.

– Привет, – уныло протянул Сеня. – Я бы рад, но Леська будет только через пару часов. У неё не то танцы, не то йога… Нянька отпросилась. Сказала, что не может. Хотя я готов ей был отвалить такие сверхурочные, что… Я просто хотел поработать! Но если бы знал, что ты меня в ресторан позовёшь, я предложил бы няньке руку и сердце за дополнительное время «отсидки» с моими головорезами.

– Она бы за тебя не пошла, не смотри что страшная и толстая. Какая нормальная баба пойдёт за мужика, который клепает детей каждый год!

– Это не я! Она сама!.. Севка, приезжай, а? Ну пожалуйста! – заканючил Сеня.

– Хорошо. Мне всё равно надо дать тебе ногой по печени за то, что ты мои телефоны кому ни попадя раздаёшь! Жди и не вздумай уйти от ответственности, покончив жизнь самоубийством.