Онлайн чтение книги Европейская новелла Возрождения
Из «Великого образца новых новелл». Никола де Труа

Муж побитый, но довольный[176] «Муж побитый, но довольный».  — Сюжет новеллы восходит к «Декамерону» (VI, 7), но у Боккаччо дело происходит в Болонье; кроме того, Никола де Труа создал образ сводни, которой в «Декамероне» нет. А. Михайлов

Новелла VIII, о сводне, оказавшей содействие одному молодому слуге, влюбленному в свою госпожу, которая послала своего мужа в сад, сказав, что ее слуга там ждет, и пошел тот муж и был изрядно побит

Рассказано Жемчужиной с моста [177] Жемчужина с моста — очевидно, прозвище, понятное лишь современникам Никола де Труа. А. Михайлов

Нет истории правдивее той, что произошла однажды в городе Перпиньяне[178] Перпиньян — город на юго-западе Франции, в провинции Руссильон, недалеко от границы с Испанией. А. Михайлов . Жил там богатый торговец сукном и прочими товарами, женатый на весьма красивой молодой женщине, и они очень любили друг друга. Так вот, в их доме служил юноша двадцати двух лет от роду или около того, а жил он у своих хозяев с малого возраста. Звали его Пьер, и надо вам знать, что этот слуга Пьер без памяти влюбился в свою госпожу, но никак не мог осмелиться и признаться в любви, которую он чувствовал к ней. Так что спустя некоторое время он даже сделался болен от несчастной любви. Никто об этом не догадывался, так как он никому и никогда не жаловался.

И вот, прогуливаясь однажды по городу, чтобы развеять меланхолию, овладевшую им, встретил он одну старуху, давнюю свою знакомую. И она с ним ласково поздоровалась, спросила, как он поживает, и пригласила его к себе домой. А введя его в дом, давай допытываться, что с ним. Тогда отвечал ей Пьер:

— Уж поверьте мне, добрая душа, что я в жизни не был так болен, как нынче, и даже не знаю, отчего это мне так худо.

Старуха пощупала ему пульс и нашла, что юноша в добром здравии. Тут она ему говорит:

— Ах, Пьер, мой дружок, вот теперь я знаю, где сидит ваша хворь. Уверяю вас, что вам неможется не от чего иного, как от любви!

— Ах, как же, — спрашивает Пьер, — вы это угадали? Голову даю на отсечение, что все верно.

— Да уж куда вернее, — говорит старуха, — у меня глаз зоркий, а вот теперь скажите мне, по ком это вы вздыхаете?

— Господи, боже мой, — вздохнул Пьер, — да что толку, ежели я и назову ее, — разве вы мне поможете?!

— Пресвятая мадонна, — говорит старуха, — а я о чем вам толкую? Я уж стольким помогла и такие дела устраивала, — не чета вашему. Так что уж говорите, кто это, и дело с концом!

— Да что ж тут скажешь, — говорит Пьер, — не кто иной, как хозяйка моя.

— Святая Мария, — воскликнула старуха, — только и всего?! А ну, скажите, Пьер, дружочек, сколько бы вы дали тому, кто устроил бы ваше дело?

Отвечал Пьер:

— Да сколько вам будет угодно.

— Ну, так и не печальтесь ни о чем, — говорит старуха, — давайте-ка поужинаем с вами повкуснее да пожирнее, и я обещаю, что пришлю сюда вашу хозяйку сразу после ужина, а там уж действуйте половчее, как сами знаете, и договаривайтесь с нею о чем угодно.

— Святой Жеан! — обрадовался Пьер. — На это-то я согласен и очень этого желаю, а вот и деньги, да готовьте поскорее ужин!

Тогда отправилась старуха за покупками для ужина и приготовила отменные блюда, а еще добавила к тому пинту ипокраса[179] Ипокрас — распространенное в средние века подслащенное вино, в которое обычно добавляли корицу. А. Михайлов , потому что сухая ложка рот дерет.

Так вот, надо вам знать, что пока готовился у старухи ужин, она отправилась к хозяину Пьера и застала его в лавке. Почтительно с ним поздоровавшись, она спросила, как он поживает. На что он отвечал ей, что хорошо, мол, вашими молитвами.

— А на это, мессир, скажу вам, что я молю у господа милости и благодати для всех упокоящихся и для нас, когда придет наш черед. Я ведь знала покойных ваших родителей — достойные были люди. И как же они привечали меня, когда я приходила к ним в дом!

На что отвечал ей купец:

— Да, госпожа моя, вы правду говорите, они были весьма достойные люди.

— Ну, мессир, а как поживает ваш слуга Пьер? — спрашивает старуха.

— Ах, поверите ли, я весьма им озабочен, — говорит купец, — что-то он занемог совсем.

— Верно, верно, — говорит старуха, — а знаете ли, отчего я о нем речь веду? Ведь он сейчас лежит в моем доме совсем больной. Проходил мимо наших дверей, да и упал замертво, так что я и мои соседи подумали было, что он вот-вот богу душу отдаст, по он все же отдышался. Оттого я и пришла к вам сказать, что хорошо, кабы вы послали за ним кого-нибудь. Не то чтобы он мне мешал в доме, — боже упаси! Да я бы ему ничего не пожалела в память о покойных его родителях, — уж такие славные были люди, что для их сына все отдай и будет мало!

— А и впрямь, — говорит купец, — надо бы его привести сюда, а мы уж за ним поухаживаем, как за родным сыном.

И он позвал свою жену и велел ей отправиться в дом к этой почтенной женщине и проследить, чтобы Пьер — верный его слуга — был переведен к нему в дом. И велел ей пойти туда тотчас же после ужина. Старуха тогда распрощалась с ними и, придя к Пьеру, рассказала ему, как она провернула дело. Тут сели они вдвоем ужинать и отменно угостились, оросив трапезу купленным ипокрасом, и пришли в то прекрасное расположение духа, когда сам черт не брат.

После ужина старуха и говорит Пьеру:

— Знаете ли что? Я устроила так, что хозяйка ваша придет навестить вас сразу после ужина, — я оставлю вас наедине, и вы милуйтесь сами, как сумеете.

На том они и порешили.

Дама, хозяйка Пьера, прибывает и спрашивает, где лежит ее слуга. Старуха отвела ее в комнату, где он находился, и затем оставила их вдвоем. Тогда приблизилась дама к кровати, взяла Пьера за руку и, пощупав ему пульс, нашла, что юноша здоров и жара у него нет. Тогда она стала его расспрашивать, что с ним и отчего ему неможется.

— Ох, и не спрашивайте, госпожа моя, все у меня болит, и, видно, пришел мой смертный час.

— Да что вы, Пьер, — говорит дама, — неужто нет никакого лекарства от вашего недуга?

— Увы, — говорит Пьер, — только вы можете меня вылечить.

— Да как же это? — спрашивает она.

— Господи боже, — отвечает Пьер, — я ведь вас, хозяйка, так люблю, что прямо вам скажу: коли вы меня не пожалеете, я умру!

— Ну и ну! — говорит она. — Вот так ужасная болезнь! Но скажите же мне, Пьер, как это вы решаетесь нанести такое бесчестье вашему хозяину?

— Да ведь он, — говорит Пьер, — об этом никогда не узнает!

— Как знать! — отвечает она. — Да вправду ли вы меня так сильно любите, как говорите?

— От всего сердца! — отвечает Пьер.

— Тогда вот что я вам скажу, Пьер, — раз уж вы уверяете, что так любите меня, я не хочу, чтобы вы горевали понапрасну. Вы знаете дом и мою комнату, так вот, приходите к нам вечером, около десяти часов, а горничная будет вас ждать. И когда вы придете, закройте двери, а горничную отошлите спать и идите прямо в мою спальню. Вы найдете дверь открытою; проберитесь за кровать, и там я буду вас тихонько ждать.

Очень обрадовался Пьер таким прекрасным речам, и обнял свою хозяйку, и поцеловал ее пять или шесть раз на прощание, после чего она вернулась домой. А Пьер не стал спать и все прислушивался, когда же пробьет десять часов, и был он в такой решимости, как никогда в жизни. Вот пробило десять, и наш молодец встал и отправился к дому своего хозяина и, конечно, нашел дверь отворенною, как и было условлено. Он запер все, как обычно, и отослал горничную спать. Затем отправился он в спальню своей хозяйки и, открыв дверь, пробрался за кровать прямо к своей милой, которая его уже ожидала. Тут он давай ее целовать и прижиматься к ней весьма нежно, а она хвать его крепко за руку обеими руками, а ногой толкает своего мужа так сильно, что он просыпается. И она его спрашивает:

— Как же это, мой друг, вы всё спите да спите?

— А что ж, — говорит он, — когда ж еще и спать, как не теперь?

— Ну конечно, — говорит она, — но я хочу с вами немного потолковать. Скажите-ка мне, пожалуйста, что вы любите больше всего на свете?

— Вот уж действительно, — удивился супруг, — ничего себе вопрос в такой-то час!

— Да скажите же мне все-таки, мой друг, — говорит она. Тогда отвечает ей добряк:

— Больше всего на свете я люблю господа нашего.

— Ну хорошо, — говорит она, — а помимо господа нашего кого любите вы более всего на свете?

— Ах, душенька, — отвечает муж, — да вас же!

— А после меня, — не унимается она, — кого вы любите больше всего?

— Пьера, нашего слугу.

— Ах, несчастный, — говорит тогда дама, — да ежели бы вы его получше знали, вы бы так не говорили!

А бедняга Пьер как услышал, что толкуют о нем, так опешил и давай тянуть да дергать свою руку, но хозяйка держала крепко, и ему никак было не вырваться.

— Да что же это, — удивился добряк-хозяин, — отчего вы это так о нем? Я вас уверяю, душенька, что у меня в жизни не бывало лучшего слуги!

— Ах, мой друг, — говорит его жена, — вы ведь всего не знаете, и я вам клянусь именем господним, что скажу сейчас всю правду, как на духу. Как известно, слуга ваш Пьер сильно занемог, но недуг-то его был любовный. И когда я пришла в дом той почтенной женщины, куда вы меня послали, он мне признался в любви и сказал, что хочет со мною спать. И чтобы над ним подшутить, а заодно испытать его, я обещала сегодня ждать его в саду за нашим домом около полуночи, хоть и знаю, что не следовало мне так поступать. Так вот, мой друг, я вас прошу, берите-ка мою юбку, платье да накидку, наденьте все это и ступайте в сад вместо меня. Да прихватите с собой большую палку и хорошенько отделайте наглеца!

— Ну, уж не беспокойтесь, — говорит хозяин, — я ему покажу!

Надел он одежду своей половины и отправился в сад подстерегать Пьера. И незамедлительно за тем, как он вышел, дама встала и накрепко закрыла за ним двери. Тут Пьер и взял в работу свою хозяйку, и одному богу ведомо, чего только они не творили битых полтора часа. А простак муж в это время топтался в саду, пока его работу делали за него. Наконец является в сад Пьер с двухаршинной палкой, — само собой, ему хорошенько растолковали, на что ее употребить, — и, набежав на своего хозяина, поднимает крик:

— Ах ты, шлюха, ах ты, распутница! Так вот ты из каковских! Я и не думал, что ты сюда явишься, — я тебя звал только затем, чтобы испытать, какая ты верная жена, — и вот так-то ты блюдешь честь моего хозяина, моего доброго, честного хозяина! Да я сейчас, клянусь богом, тебя так разукрашу, что живого места не останется!

И давай мочалить палку об спину своего хозяина, притворившись, что принимает его за хозяйку. А хозяин ну улепетывать и укрылся в своей комнате. Пьер же перескочил через ограду и вернулся ночевать к старухе. Вот приходит хозяин в спальню, и жена у него спрашивает, был ли Пьер в саду, как обещал.

— Был ли он в саду?! — стонет муж. — Еще как был! Все кости мне переломал!

— Иисусе! — говорит наша дама. — Да как это, мой дружочек?

— Ах, душенька, — отвечает ей супруг, — тут совсем не то, что вы подумали. Он меня обругал шлюхой и распутницей и так расчехвостил, что и впрямь только шлюхе впору, — ведь он думал, что это вы. Уж и не знаю, как мне удалось удрать от него.

— Как, — говорит дама, — а я сочла, что он хочет учинить мне бесчестье!

— Святой Жеан, — отвечает ей муж, — забудьте и думать об этом, душенька, он не из таковских.

И долго еще он растолковывал жене что к чему, о чем здесь нет нужды рассказывать.

Назавтра утром встал Пьер и отправился прямо в лавку своего хозяина и приветствовал его так:

— Здравствуйте, хозяин, дай вам бог удачи!

— И вам также, Пьер, — отвечает хозяин, — ну, как, вылечились ли вы от своей болезни?

— Слава богу, — говорит Пьер, — прошел мой недуг, все как рукой сняло. А теперь я хотел бы потолковать с вами, хозяин, если вам угодно.

— Ну, послушаем, — говорит хозяин, — что же вы хотите?

— Хозяин, — говорит Пьер, — вы знаете, я уж давно служу в вашем доме и никогда не требовал с вас платы за работу. Так вот, хочу я просить, чтобы вы разочлись со мною как положено, потому что собрался я уходить подальше отсюда.

— Да отчего же, — спрашивает купец, — вы хотите от нас уйти? Что до денег, так я вам всё отдам, а затем живите у нас и дальше!

— Ох, сказать по правде, хозяин, лучше вас мне не найти, — отвечал Пьер, — но что же делать, коли вам так с женой не повезло? Вы-то небось ее за порядочную считаете, а она ведь как есть шлюха!

И давай ему рассказывать с начала до конца, как он вызвал в сад свою хозяйку и как крепко ее поколотил. Тогда и сказал ему торговец:

— Пьер, друг мой, вы ошиблись, ваша хозяйка — самая честная женщина, какую только можно сыскать отсюда до Рима. И чтобы вас в том убедить, признаюсь, что это не она, а я был в саду в ее одежде, в которой она меня туда послала, и что это меня вы так отделали.

— Ай-ай-ай, хозяин, — закричал Пьер, — простите меня, ради бога, я ведь не знал! Да как же вы-то мне не открылись?!

— Ну, сделанного не поправишь, — отвечал купец, — что было, то было, и забудем об этом.

Затем рассчитался он с Пьером и составил новый договор, и Пьер снова зажил в доме, управляя всем, а особенно хозяином с хозяйкой, да так, что, если бы даже хозяин застал Пьера на своей жене, он бы и тогда промолчал, — уж очень он его любил!

Часовня под Монфоконом

Новелла LXXVI, об адвокате, сержанте, портном и мельнике, которые покаялись в Сен-Жаке, после чего собрались во искупление грехов строить часовню под виселицей

Рассказано Лораном Жиру [180] Лоран Жиру — современник Никола де Труа; его имя встречается в архивных документах Турени XVI в. А. Михайлов

Дабы продолжить наши новеллы, расскажем вам, как в Сантьяго-де-Компостелла[181] Сантьяго-де-Компостелла — город на северо-западе Испании (в Галисии), где с XII в. существовал знаменитый собор, к которому стекались паломники со всей Европы, так как здесь хранились реликвии святого Якова, самого почитаемого в Испании католического святого. А. Михайлов сошлось однажды множество богомольцев, а среди них были четверо из Парижа, и держались они особняком. Так вот, один из них был не то адвокат, не то прокурор, второй — сержант, третий — мельник, а четвертый — портной. И так как сошлись вместе их дорожки, то и завязались у них разговоры о том, о сем, да почему очутились они в Сантьяго, и у кого какие грешки. Вот, между прочим, и говорит адвокат:

— Господа, знаете ли что? Мы тут находимся частным образом, да, кроме того, все земляки, и я не буду ничего от вас скрывать. Сознаюсь вам откровенно во всех обманах, что я допустил в своих речах и тяжбах против многих бедных людей. Бывало, вот-вот они, кажется, выиграют процесс, а я поверну дело так, что сам черт не разберет, кто истец, а кто ответчик, — и, глядишь, процесс в нашу пользу. Много я пограбил бедняков и забирал у них денег вдвое больше, чем мне причиталось. И столько я чинил беззаконий, что их и перечесть невозможно. А потому мой исповедник обязал меня творить отныне добрые дела за все содеянное зло и велел мне, ежели будет возможно, вложить деньги в сооружение какой-нибудь красивой часовни. PI я дал обет, что вложу в эту часовню все, мною награбленное.

Тогда говорит сержант:

— Господа, знаете ли что? Сдается мне, что среди нас четверых нет подлее меня, столько я бесчинствовал и жульничал. Я несправедливо и без всякой на то причины обвинял людей и сажал в тюрьму тех, кто ни сном ни духом виноват не был, и порол бедняков направо и налево, а их добро утаивал от казны и удерживал для себя. И столько я обманывал, мошенничал, столько обирал и грабил что богатых, что бедных, — прямо уж и не знаю, как меня земля-то носит. Рассказал я это на исповеди, — само собой, не все, всего не скажешь, — и обещался сделать доброе дело, а потому и решаюсь, коли вы согласны, потратить мои денежки на постройку часовни, о которой вы говорите.

— В добрый час, — отвечал адвокат, — прекрасно сказано, и я весьма доволен!

— Ну, и я, — сказал тогда портной, — расскажу вам все без утайки. Многонько наворовал я материй, так как если давали мне пять локтей сукна на платье, то уж я его кроил не больше, чем из четырех, то же было и с бархатом и с атласом, с дама[182] Дама — шелковая материя с вытканными по ней цветами; изготовлялась в Дамаске. А. Михайлов и эскарлатом, да и не перечесть, сколько шерсти и шелков прошло через мой руки! И какую бы одежду я ни шил, непременно я выкраивал оттуда себе лоскут. Правду сказать, я с этого дела наворовал в свое время на тысячу экю, а то и побольше. И в том я исповедался, так же, как и вы, и такую же наложили на меня епитимью, так что я с радостью уделю от своих сбережений немалую толику, чтобы вместе с вами строить часовню.

— Что правда, то правда, — сказал мельник, — и я, со своей стороны, буду в четвертой части, потому как наворовал столько зерна за свою жизнь, что чудеса, да и только. Мне хоть буасо[183] Буасо — старая мера сыпучих тел, равная приблизительно 13 литрам. А. Михайлов зерна на помол принеси — я и оттуда ухитрюсь урвать. И за то обязуюсь войти в долю, чтобы строить часовню.

Так все четверо и договорились, что будут воздвигать часовню. И, будучи уже недалеко от Парижа, стали они решать, где же эта часовня должна быть выстроена. Адвокат желал, чтобы стояла она подле здания суда, и сержант — также, портной хотел ее строить около своего дома, а мельник — близ мельницы. Каждый, как говорится, тянул в свою сторону. Тогда заговорил портной:

— Послушайте, господа, что я вам предложу. Есть у меня собака — умней и забавней ее на всем свете не сыщешь. А вот и сворка, на которой я держу ее; давайте-ка все четверо завяжем глаза и будем держаться за сворку, а собаку пустим вперед, и там, где она остановится, там и стоять нашей часовне.

На что все четверо согласились и, завязав глаза, пустили собаку бежать впереди, а сами шли за нею. И собака долго бежала, нигде не останавливаясь, но наконец стала.

— Что ж, господа, — сказал адвокат, — вот нам и место для нашей часовни. Как мне кажется, собака больше с места не трогается, — развяжем же смело глаза!

И тут все четверо разом сняли свои повязки, и увидали они, что стоят под Монфоконом — виселицей города Парижа. Изрядно же были они удивлены, увидевши, в каком распрекрасном месте приходится им строить часовню! И так будет со всеми вороватыми и недобрыми прево, судьями и адвокатами, сержантами, мельниками и прочими мошенниками, которые без зазрения совести грабят и притесняют простых людей. Их часовням место на Монфоконе, под виселицей, и не смотрите, что не принято вешать судей и адвокатов. Всех их ждет петля в аду, и пусть ведомо будет это тем, кто дерет три шкуры с бедняков!

Наука невесте

Новелла СХХII, о молоденькой невесте, которую молотильщик зерна обучал, дабы она не ударила в грязь лицом в свою свадебную ночь

Рассказано монсеньером Де Крепи [184] Монсеньер Де Крепи — современник автора; ему приписаны в книге шесть новелл. А. Михайлов

Случилось так, что в провинции Шампань-ле-Труа, в местечке, называемом Бреен, проживал трактирщик — почтенный человек, державший таверну и хороший постоялый двор. И была у него молодая красивая служанка, весьма здоровая и расторопная, которая заправляла всем домом, а звалась она Николь. Что вино, что хлеб — все проходило через ее руки. И надо вам знать, что было в доме еще несколько слуг, — каждый по своему делу, — и слугам этим не часто доводилось пробовать винца, если только они к нему тайком от хозяев не прикладывались, так как не принято в той местности, чтобы слуги пили вино.

Между этими слугами был один молотильщик зерна, балагур и весельчак по имени Жакино, и вина ему доставалось не больше, чем всем прочим. Этот Жакино был со всем домом на короткой ноге, а заодно слегка приударял за красоткой-служанкой Николь, что была, как вам уже известно, домоправительницей. И среди многих ее воздыхателей был еще один, который влюбился в нее без памяти, так что ее родители и друзья с ним ее сговорили. И так у них быстро пошло дело, что вскорости они и обручились. И этим наш молотильщик Жакино был весьма опечален, — еще бы, его милая обручилась с другим! — да что тут поделаешь!

Спустя некоторое время после помолвки этот молотильщик зерна Жакино и служанка Николь болтали, повстречавшись, о разных делах. И тут давай Жакино над Николь причитать:

— Ах, Николь, бедняжка Николь, и сдуру же ты замуж идешь! Не сказать, как я опечален твоей бедой! Ну, как ты с мужем-то будешь жить, несчастная, — ведь замучаешься да замаешься ты с ним вконец. Ну, сама посуди, — полюбил ли бы он тебя, знай он твою дурость? Да начать с того, что ты ничегошеньки не знаешь, не ведаешь, — ведь ты с мужчиной-то никогда не спала! Тебе небось и невдомек, чем занимаются жены с мужьями, а тебя замуж несет! Да он тебя что ни день будет так колотить, что никакого терпения не станет, — и помрешь ты от этого раньше срока. Я тебе так скажу: тот, кто тебя замуж толкал, видать, совсем сбрендил, а мне вот тебя страсть как жалко, потому что я тебя знаю давно, и люблю, и счастья желаю, как самому себе.

Когда девица Николь все это выслушала, стала она ему говорить:

— Жакино, миленький, если ты что-то знаешь, что я должна с моим мужем делать, расскажи мне, прошу тебя, — я ведь вижу, что ты мне добра и счастья желаешь. Так посоветуй же мне, дружок, как мне с ним лучше поладить!

Тут Жакино ее спрашивает:

— Ну, вот, к примеру, голубушка Николь, что ты сделаешь, когда ляжешь с мужем в первую ночь, с чего ты начнешь, чтобы с ним слюбиться?

— Ах, батюшки, — отвечает она, — да я не знаю.

— Вот то-то и штука, — говорит он, — оттого и пробежит меж вами черная кошка — тут и начнется тебе колотежка!

— Так как же мне быть? — спрашивает Николь. — Как заслужить его любовь?

— Святой Жеан! — говорит Жакино. — Я бы тебе показал, что да как, а тебе надо бы покрепче мой урок запомнить.

— Ну, так покажи, — просит Николь, — дай мне урок-то! А уж я тебе за это каждый день буду ставить стаканчик!

— Черт подери! — это Жакино ей. — Без монет и науки нет! Ишь ты — покажи ей да расскажи! Думаешь, я этому выучился за пятак да за так?! Нет, вот ты мне приплати — будет тебе и наука и обучение, все честь по чести!

— Ах ты, господи! — закручинилась девушка. — Жакино, голубчик, много-то я заплатить не смогу, но все, что есть у меня, я тебе отдам, лишь бы ты научил меня хорошенько, как мне поладить с моим муженьком!

— Ну, ладно, — говорит Жакино, — сколько там у тебя в кошельке?

— Да у меня есть сто су, — отвечает она, — а больше нет, но эти сто су будут твои, а еще я тебе обещаю, что всякий раз к завтраку, обеду, полднику и ужину я буду тебе выставлять полный стакан самого лучшего вина за твою мне услугу.

Тут Жакино понял, что девица на все готова, и, поломавшись еще немного, согласился и взял у нее сто су. После чего сказал:

— Ну, вот что, Николь! Чтобы хорошенько усвоить тебе мою науку, надо бы нам спрятаться вдвоем, — в таком деле, знаешь ли, лишний глаз — не для нас, а потому давай-ка пойдем на чердак, там и сено есть, там я тебя и обучу всему, что тебе требуется.

И отправились они вдвоем на чердак. Тут и давай Жакино показывать Николь, что да как нужно делать, да так уж старался, что и сам разнежился и сладким голосом ей нашептывал:

— Послушай, Николь, я тебе поддам разок, а ты мне вдвойне, дружок, и не ленись, а шевелись скоро да споро. Да так вывернись, чтобы у тебя под мягким местом отборный заяц смог пробежать. Вот так и постигнешь мою науку.

И так уж усердствовала Николь, что Жакино остался весьма доволен ученицей, а затем после этого первого урока они расстались. И надо вам сказать, что Николь сдержала слово и наливала Жакино винца к каждой трапезе, да и он, со своей стороны, обучал ее на совесть. И дабы получше усвоить его науку, наша девица желала обучаться как можно чаще, так что Жакино начал уже призадумываться. И не без причины, потому что она то и дело норовит улучить минутку, когда никого нет, и просит поучить ее еще и еще.

Так вот и шло у них обучение, покуда не подошел срок свадьбы, и назавтра Николь должна была венчаться. А с того дня, как она взялась за науку, до свадьбы прошло добрых семь месяцев, так что, уж поверьте, она стала мастерицей в своем деле, — и то сказать, повторенье — мать ученья! Итак, в самый канун свадьбы Николь и говорит Жакино, что надо бы еще подучиться, а то как бы к завтраму не забыть науку и перед мужем не осрамиться.

— Господи, — взмолился Жакино, — да что мне, делать больше нечего?! Ох, помилуй, Николь, ведь сил моих больше нет!

— Клянусь святым Лу[185] Святой Лу — католический святой, живший в середине V в. н. э. (умер в 479 г.), епископ Труа. А. Михайлов , — рассердилась Николь, — что ты мне дашь урок, и дашь сию же минуту! За что же, как не за это, я выплатила сто су и поила тебя столько времени вином?!

— Ах, дьявольщина! — говорит он. — Ты что же думаешь, — как тебе нужен урок, так я тут же и лег?! Да от такой жизни и жеребец мерином станет!

Но все же и на этот раз он ее ублажил. Вот пришел день свадьбы и, едва оттанцевали и стали готовиться к ужину, Николь разыскала Жакино и отвела его в сторонку:

— Ну, Жакино, дружок, — говорит она, — вот и пришло нам времечко расставаться. Я тебя прошу, поучи меня сейчас, напоследок, да хорошенько, чтобы я крепко помнила твой урок, когда лягу с мужем. Уж ты не поленись в честь нашего расставания и в память о моем обучении!

Тогда Жакино ей хорошенько еще раз втолковал урок, да так ее усладил, что Николь осталась предовольна. После свадебного ужина и танцев повели молодую укладывать спать, и не обошлось без смеха и крепких словечек. Каждый наставлял невесту, как и что ей следует делать, но она, как ни странно, знала это получше, чем вся компания. Потом пришел и молодой муж и, прилегши весьма плотно к своей жене, без лишних проволочек принялся за дело. И как уж он сверху старался да его половина снизу так наяривала, что ему за ней и не поспеть было, чему новобрачный весьма удивился, видя, какая умелица его жена, — да и кто бы на его месте остался спокоен! Она изворачивалась то так, то эдак, и все столь ловко, что не успел он опомниться, а уж проскакал первую версту. Совершив это, он от нее отодвинулся и стал спрашивать:

— Эй, голубушка, вы так дьявольски ловки в этом деле, как будто вас кто-то обучал?!

— Да, черт возьми, я этому выучилась не за так да не за пятак. Мне обучение в целых сто су обошлось!

И давай ему рассказывать по порядку все любовные уроки, как у них шло да как она обучалась, чтобы ему угодить и чтобы он любил ее крепче и никогда не колотил. И рассказала ему, что Жакино с нею проделывал, какие выверты показывал, с чего начинал и чем кончал. Ох, и ошарашила же она своего супруга, — бедняга как откатился на самый краешек кровати, так больше к своей жене и не притронулся, да с тем и заснул.

Когда наступило утро, встал молодой в большой печали и смущении и пошел рассказывать все отцу и матери новобрачной, которые также пришли в великую печаль и отчаяние, узнав, как обработали их дочь. Позвали Жакино, который пришел, ничего не подозревая, и начали у него допытываться, что это он сделал с их дочерью, и стали бить его нещадно. Но он сумел вывернуться и удрать. И в дом возвращаться не захотел.

Об этом происшествии узнала вся деревня, так что даже до ушей графа Де Бреен дошли слухи об обучении невесты, над каковым он весьма смеялся. Затем он послал отыскать этого Жакино, чтобы поговорить с ним и узнать правду, и тот, придя, рассказал ему все и даже больше того.

— Ох, монсеньер, — говорил он, — вы не поверите, — ну никак я не мог ее ублажить, — так она и бегала, так и бегала за мной, прося поучить ее еще; однажды мне пришлось обучать ее восемь раз кряду — вот до чего дошло! Ей-ей, зря они устроили переполох, — мне кажется, раз уж она с моей помощью постигла это ремесло, не из чего ее муженьку так беситься, — ему же было легче ломиться в открытую дверь!

И монсеньер граф, слушая его, хохотал до слез и отпустил Жакино, сказав, что он отличный парень. А новобрачному пришлось примириться со своей слишком уж хорошо обученной женой, но он, слава тебе господи, не держал на нее зла, так как бедняжка затеяла все это лишь для того, чтобы угодить ему и лучше его ублажать. Хотя, уж конечно, он был не очень-то этим доволен, да делать нечего — бери, что есть. И я вас уверяю, что эта история истинна и правдива, а случилась она в местечке Бреен года тысяча пятьсот тридцать шестого в мае месяце.