Онлайн чтение книги Фэнтези или научная фантастика?
Глава пятая 

Станко пробирался вперед на четвереньках, боком, как охромевший пес, потому что в правой руке его вздрагивал пламенем огарок свечи – последний подарок Илияша.

Толстые корни, свесившиеся в подземелье, жадно ощупывали чужака, путались на лице, сетью перегораживали путь. Несколько раз ему пришлось вынимать меч – хоть это и было мучительно трудно в узкой норе с осыпающимися стенами. Потом ход резко свернул вниз, и продвигаться стало легче – корни не дотягивались на такую глубину, зато пол и стенки отсырели.

Упрямо, как полуслепой крот, он полз вперед, но занимали его не мстительные раздумья и не планы покушения – стыдясь сам себя, Станко думал об Илияше.

Они так и не простились по-человечески. Их так ничего и не связало; они проделали вместе этот длинный, жуткий путь, и вот Илияш ушел, насвистывая и бренча монетами, озабоченный лишь собственным благополучным возвращением; Илияш ушел, а Станко ползет этим темным ходом навстречу неведомо чему, и жить ему осталось, скорее всего, несколько часов…

Пламя свечки заколебалось сильнее, завалилось на бок, горячий жир закапал Станко на пальцы. Он чуть не выронил огарок; нора вывела его в настоящий подземный коридор – сводчатый, со стенами из тесаного камня, с истертыми плитами на сыром неровном полу.

Станко выпрямился и огляделся; слева коридор заканчивался тупиком, справа веяло затхлой влагой.

Я под озером, понял Станко и испугался, так ярко представилась ему масса земли и воды, нависающая у него над головой.

Стуча зубами от холода и нервного напряжения, он свернул направо.

Он больше никогда не увидит Илияша. Здесь, в подземелье, некого обманывать и не перед кем притворяться – они больше не встретятся.

Станко вдруг стало мучительно, нестерпимо одиноко. Всю жизнь он мечтал иметь рядом кого-то, кто придет на помощь и спасет во что бы то ни стало, на кого можно рассчитывать, с кем можно говорить… Ерунда, он просто увидел в Илияше то, чего не самом деле не было. Он так и не вырос; он до седых волос останется растерянным сельским сопляком, готовым броситься на шею первому приглянувшемуся мужчине: «Ты – мой папа? Да?»

И, окончательно разбередив себя, он со злостью плюнул на покрытый плитами пол. Хватит. Теперь у него один друг и одна надежда – меч. Тот не подведет и не запросит денег. Впереди последний шаг, последний удар…

Стиснув зубы, Станко поднял свечку над головой и пошел быстрее.

Коридор не расширялся и не сужался; на уровне человеческого роста в стены вмурованы были кольца – для факелов, подумал Станко. Где-то капала вода; по полу бежал пропахший гнилью ручей, и каждый шаг непрошеного гостя отдавался шлепаньем, будто плюхались в болото сытые жабы…

Не думать ни о чем, вспомнить мать. Ее похитили из родительского дома накануне свадьбы… Неужели он, Станко, когда-нибудь женится на Виле? Вила… Вот так штука, он совсем забыл о ней, забыл ее лицо, забыл ее голос… Почему? Разве это правильно? Почему то, что казалось таким важным, теперь отошло, стерлось, выцвело… Снова Илияш: «А если ты забудешь ее»… Да нет же, не то! Он должен думать о другом… Мать похитили накануне свадьбы, князь Лиго вывез ее в поле, и там, под гогот стражи… А вдруг это и вправду был не князь Лиго?! Какой-то мерзавец, глумясь, присвоил себе княжеский титул… «В тебе благородная кровь»… Но она же ненавидела его?!

Станко остановился. Дрожащей рукой прилепил свечку к стене. Вытер пот со лба.

Э, так не годится. Воин не может идти на бой в рассуждениях и раздумьях… А все проклятый Илияш! Не друг он, а враг заклятый, тайный – сеятель сомнений…

Станко тряхнул головой – пышные когда-то, а теперь слипшиеся в грязи длинные волосы мотнулись и упали. Прерывисто вздохнув, он вытянул меч.

…Тяжесть, лежащая в его ладони, была силой и властью… Желобок на мече был… был прямой дорогой, с которой не свернуть…

Не свернуть.

Кем бы ни был человек, надругавшийся над его матерью, как бы мать потом не относилась к нему – но она была несчастна. Никогда в жизни она не знала покоя, и никакой Илияш не сможет этого опровергнуть. Он, Станко, знает о ее бессонных ночах, пережитых унижениях, слезах… Неужели все это останется неотплаченным?! Нет, кто-то должен заплатить, и пусть это будет князь Лиго!

Он враз успокоился. Руки перестали дрожать, даже свечка разгорелась ровнее. Кинув оружие в ножны, он отлепил ее от стены и двинулся вперед, и каждый шаг его был уверенным шагом мстителя.

Он шел и шел, и сначала ему встретился скелет, прикованный к стене. Станко увидел его, едва не наступив; скелет сидел, вытянув костяшки ног поперек коридора, одна рука отсохла и валялась рядом, другая заключена была во вмурованное в стену кольцо. Заключенный? Пытаемый? Страж?

В селе у Станко среди детишек бытовало поверье: нельзя переступать через вытянутые ноги, а то в старости паралич разобьет… Затаив дыхание, на всякий случай приготовив меч, Станко перешагнул через грязно-желтые кости. Ничего не случилось.

Потом по сторонам стали попадаться массивные двери, и в каждой прорезано было узкое окошко, забранное частой ржавой решеткой. Это была либо подземная тюрьма, либо склад – в одной боковой комнате громоздились заплесневевшие ядра для катапульт, в другой белели на полу сваленные грудой человечьи кости.

Станко больше не заглядывал за решетки. Он просто шел и шел, и коридор становился все шире, все захламленнее, под ногами противно прогибался ковер из прогнившей трухи. Потом, напугав мстителя до полусмерти, нырнула в нору крыса…

Потом он услышал голоса.

Говорили громко, возбужденно, сразу несколько человек, но до Станко звуки доносились неясно, приглушенно, и он не мог разобрать слов, только возгласы и смех…

Он поспешил вперед – подземный ход упирался в высокую дверь из толстых досок, широкие щели между ними цедили очень тусклый свет. Голоса стихли в отдалении; на смену им из-за двери донесся дробный топот, так бегают по мостовой в деревянных башмаках. Топот отдалился тоже; тишина.

Переведя дыхание, Станко принялся ощупывать дверь. Она заперта была изнутри на стальной засов, но тот так проржавел, что сдвинуть его с места не было никакой возможности – зря Станко обламывал ногти и сбивал руки. Дерево подгнило, можно, конечно, и высадить – но шуму от этого будет больше, чем если просто прийти к воротам и вежливо сказать: а где ваш князь? А вот я его убивать буду…

Уже отчаявшись, он нагнулся и нащупал одну совсем никудышную, гнилую расшатанную доску.

По коридору – а за дверью, вероятно, располагался коридор – снова прошли – степенно, но с таким громким сопением, что Станко притаился. Когда сопение стихло, он вытащил меч и в два счета выломал изрядный кусок доски – над самым полом. Пролом смутно засерел – на ощупь Станко определил, что с внешней стороны дверь прикрыта грубой тканью.

Теперь предстояло самое сложное – во-первых, пробраться через образовавшуюся узкую дыру, во-вторых, сделать это незаметно для бегающих, сопящих и смеющихся обитателей замка. Нелегкое это дело удалось Станко лишь с третьего раза – дважды ему помешали, зато потом он так торопился, что сильно ободрал в проломе плечо.

Он сидел на корточках в полутьме, затаив дыхание. Место, куда он попал, напоминало сразу кладовую и прачечную – вдоль стен свалены были плетеные корзины, полные тряпья, громоздилась вверх ножками мебель, оставляя посередке лишь узкий проход, тут и там развешены были на веревках серые простыни, будто для просушки… Похоже, Станко пробрался в самую нижнюю, самую черную, самую простонародную часть замка.

Откуда-то из глубины захламленного коридора снова послышались голоса – Станко испуганно забился в какой-то темный угол. Мимо широким шагом прошли трое – все женщины, все дородные, в передниках и чепцах:

– На кухню, говорит, на кухню… Все, говорит, за работу, его сиятельство, говорит, с меня спросит…

Смех:

– Ишь, ты! Я Хенко еще поваренком помню, чумазый такой, под лавками ползал да тумаки получал…

– Его сиятельство с распорядителя спросит, а тот уже – со старшего повара…

– Довольно болтать, подружки… Поспешим, а то правда…

Голоса стихли.

А его сиятельство в замке, подумал Станко злорадно. То-то такая беготня…

Невидимый в своем убежище, он проследил глазами за поваренком в сбитом на бок колпаке – тот сломя голову несся куда-то и так спешил, что зацепился на бегу за пыльный деревянный ящик и растянулся во весь рост. Разревевшись в голос, бедняга все же поднялся и продолжил свой путь – видно, поручение было серьезное, а на наказания в замке не скупились.

Проводив поваренка, Станко задумался: который час? Далеко ли до вечера? Безопасно ли пробираться коридорами сейчас – или дождаться ночи?

Меч, казалось, нетерпеливо завозился на боку. Станко провел в ожидании полчаса – но голоса и шаги теперь слышались только в отдалении.

Тогда он потихоньку выбрался из груды хлама, скрывавшей его, и очень осторожно, перебежками, двинулся туда, куда убежал поваренок.

Это действительно были подсобные помещения, темные, затхлые, со множеством укромных углов и безлюдных переходов. Станко поблагодарил добрых духов за столь удачное устройство замкового хозяйства и, никем не замеченный, разом одолел два лестничных пролета.

Здесь было светлее и многолюднее, но в толстых стенах имелись ниши, прикрытые гобеленами; Станко двигался бросками, от ниши к нише. Иногда какой-нибудь пробегающий слуга удивленно выкатывал глаза при виде беспричинно колеблющейся ткани, тогда Станко замирал с мечом наизготовку; но к счастью, в тот день в замке было, по-видимому, множество неотложных дел – забыв свое удивление, слуга тут же спешил прочь, и Станко расслаблялся, ощущая на лице и на спине липкий противный пот.

Потом он наткнулся на кухню и чуть не потерял сознание от запахов, разносившихся из-за ее прикрытых дверей. Туда и сюда сновали слуги, и в то и дело открывающийся проем видно было, как мечутся в клубах пара белые фигуры. Изголодавшийся Станко стоял за гобеленом, не в силах пошевелиться, зажав нос… Надо было срочно уходить, но уйти долго не удавалось, потому что какой-то краснолицый увалень в переднике вывел из кухни поваренка и тут же принялся деловито пороть его у самой двери. Порол молча, без жестокости, но и без снисхождения; поваренок – это был другой, не тот, что упал в коридоре – терпел наказание тоже молча, беззвучно глотая слезы… Наконец увалень закончил работу, что-то велел сквозь зубы и удалился на кухню, тут же потерявшись в тучах пара; поваренок, всхлипывая, подтянул штаны и потащился следом.

Станко едва сдержался – так хотелось ему выбраться из укрытия и расквасить увальню нос. Чаба когда-то объяснял ему, что «за дело» надо обязательно наказывать – но Станко не хотелось вспоминать его наставлений.

Наконец, коридор опустел на короткое время, и ему удалось проскользнуть дальше.

Правду говорил Илияш – ему везло-таки. Либо извилистые коридоры были слишком хорошим укрытием, либо Станко оказался незаурядным лазутчиком. Вскоре из нижних этажей, где суетились, как перед праздником, возбужденные слуги (добрые духи, зачем князю такая уйма слуг?!), он пробрался в верхнюю, аристократическую часть замка.

Здесь никто не носился с подносами и светильниками наперевес – зато здесь прогуливались, позвякивая доспехами, плечистые молчаливые стражники. Гобелены здесь были расшиты золотом и серебром, на стенах против узких окон помещались картины – темные, маслено поблескивающие, заключенные в тяжелые рамы.

Станко переждал патруль, схоронившись за портьерой. Выждал еще какое-то время – тишина. Тогда он выбрался и, неслышно ступая, двинулся по коридору, напоминавшему скорее длинный зал.

Он шел, и от напряженного разглядывания у него заболела шея. На картинах, таких больших, что они не влезли бы ни в один сельский дом, представлены были бесконечные батальные сцены – блеск оружия, кони, латы… Побежденные, умирающие в ногах победителей, раны, перевязанные чужими флагами… Позы бойцов были изысканно красивы, но Станко неприятно было на них смотреть, ему казалось, что нарисованная кровь сейчас прольется с рам на каменный пол…

Потом снова вдалеке послышались тяжелые шаги – и Станко едва успел спрятаться, и то ненадежно. Стражники прошли – хмурые, сосредоточенные, и Станко дрожал, вжавшись лопатками в стену, и стена стала мокрой в том месте, где касалась его спины.

Но опасность опять миновала. Ведомый все разгорающимся любопытством, Станко вернулся к своему занятию.

Батальные сцены сменились портретами – мужчины в доспехах, с гордо вскинутой головой, с холодным блеском в глазах, и женщины – красивые, холеные, с россыпями драгоценных камней на платьях и надменно-злыми, бледными лицами. Станко становилось не по себе под их равнодушными, ледяными взглядами.

– Вы – мои предки! – сказал он беззвучно, но яростно, обращаясь к ближайшему рыцарю (у него, как и у многих мужчин, сидел на голове тонкий четырехзубый венец). – Вы – мои предки, и я вас вовсе не боюсь!

Тишина была ему ответом; люди с полотен смотрели все так же, взгляды их пронизывали Станко насквозь. Тогда он испугался собственной смелости и поспешно огляделся; коридор-зал был пуст. Дерзкий потомок оставался наедине с надменными предками.

Пройдя еще немного, Станко вдруг остановился, как вкопанный.

С портрета на него смотрел бесстрастный темноволосый человек в четырехзубом венце. На плечах его небрежно лежал складками пурпурный плащ; ткань отбрасывала на лицо чуть зловещий, царственный отблеск. Глаза были слегка прищурены, и невозможно было разобрать их цвет.

Что-то неуловимо знакомое померещилось Станко в этом волевом безбородом лице. Сердце его вдруг заколотилось, как подстреленное; дрожащими руками он извлек из-за пояса кошелек и вытащил единственную оставшуюся там серебряную монетку.

В зале было недостаточно светло; щурясь до боли в глазах, почему-то на что-то надеясь, Станко вглядывался то в портрет, то в серебряный профиль. Самым важным делом в жизни ему казалось сейчас опознание: он? Не он? Неужели он-таки?

Совсем как в детстве: дядя, вы мой папа, да?

Он поворачивал монетку так и сяк, будто можно было заглянуть за профиль, встретиться лицом к лицу с изображенным на ней властителем. Наконец, он встал на цыпочки и протянул руку к человеку на портрете, вопросительно заглядывая ему в глаза…

Будто клещи сомкнулись на его локтях, дернули, оторвали от портрета, он даже не успел потянуться к оружию – и в то же мгновение трое скрутили ему руки, а четвертый, мрачно кривясь, вытащил из ножен и брезгливо покрутил в руках его меч:

– Гляди-ка… И по замку шляется… Эх, ж-жабья уха, кто-то за это ответит, а мне неохота…

Станко дернулся – ему чуть не выломали руки, от боли он ослаб и перестал сопротивляться. Тот, что держал его меч – видно, старший – рукой в перчатке взял его за подбородок и рывком запрокинул лицо:

– Мальчишка?.. Мерзавец… Кто-то ж головы лишится из-за тебя… Кто-то ж пропустил, ж-жабья уха…

– Он один? – спросил кто-то у Станко за спиной.

Старший длинно выругался:

– А, чтоб тебя… Труби тревогу, Скан.

Он повернулся на каблуках и заспешил прочь, за ним двое волокли скрученного, как ягненка, Станко, а по коридорам, отдаваясь эхом, раскатывался нервный, зовущий звук рога – трубили тревогу.

Предки из тяжелых рам насмешливо взирали на бесславный конец дерзкого, несчастного потомка.

* * *

На маленькой жаровне грелись две пары клещей, острая пика и крючья. Палач, невысокий, обстоятельный умелец, возился в дальнем темном углу – оттуда звенело железо.

Станко раздели донага; руки и ноги его надежно удерживались железными, вмурованными в стену кольцами. Низкая комната с тяжелым нависающим потолком пропахла гарью и потом; подручный палача в кожаном переднике принес две трехногих табуретки – для капитана стражи и для писца. Вдоль стен молча стояли еще трое или четверо стражников.

– Кто на воротах дежурил с утра? – спросил сквозь зубы капитан, обращаясь к кому-то у стены.

– Десятка Витко, – глухо отозвались из темноты.

Капитан явственно скрипнул зубами.

Глаза Станко бездумно блуждали по стенам и потолку – то и дело приходилось торопливо отводить взгляд, натыкавшийся на дыбу, плети, колодки с винтами, сидение с выдвижным шипом…

Капитан подошел к Станко вплотную – коренастый, не старый еще человек со сросшимися на переносице бровями. У этого человека была большая неприятность, которая могла стоить ему положения, карьеры и самой жизни – прямо в сердце замка был схвачен неведомо как пробравшийся туда лазутчик.

– Ну, – проронил капитан сквозь зубы, – приступим… Ты кто такой?

По спине Станко, по лицу, по груди градом катился пот – и не только оттого, что в камере было душно. Он глупо улыбнулся – бессмысленно, как мог. В деревне был дурачок, бродивший обычно со двора во двор, он улыбался так же – бессмысленно и жалко, и обидеть его считалось грехом…

По лицу капитана прошла медленная судорога. Он сдержался и снова спросил ровным голосом:

– Имя?

– Станко, – выдохнул его пленник, радуясь тому, что хоть на один вопрос может ответить, не таясь.

– Кто такой?

– Сын… – прошептал Станко, содрогаясь.

– Что?

– Сын… Я сын…

– Чей сын? – карие глаза капитана оказались совсем рядом с блуждающими глазами Станко. Тот часто задышал:

– Я… Я не хотел ничего дурного, господин капитан… Я… был на кухне, и просто, случайно… Я не виноват, я хотел посмотреть картины…

Он нес и городил чепуху, бессмыслицу, а ум его лихорадочно искал правдоподобную версию, путь если не к спасению, то хоть к избавлению от пыток. Если ему суждено умереть, не выполнив миссии, то пусть он умрет достойно…

Капитан скривил губы, и Станко осекся.

– Послушай, Станко, – медленно сказал капитан. – Мне не нравится то, что я буду сейчас делать. Я прошу тебя избавить меня от этого грязного, нудного, неблагодарного занятия. Ты будешь отвечать на мои вопросы?

– Буду, – пробормотал Станко и снова огляделся, как затравленный. Палач стоял в стороне, задумчиво массируя правой рукой локоть левой; писец удобно устраивал на коленях бумагу, а те, что стояли у стены, молча поблескивали оружием.

– Будешь, – криво усмехнулся капитан почти с облегчением. – Будешь… Это твой меч?

Станко увидел свой меч – свою надежду, верный меч, подарок Чабы! – в руках у подручного палача.

– Ну-у… – он тянул время, а спасительная мысль, если такая была возможна, все не приходила, – да, это мой меч.

– Хорошо, – капитан взял оружие в руки, попробовал клинок: – Ого… Это очень хорошее оружие. Откуда оно у тебя, ты ведь простолюдин?

«Я не…» – хотел сказать было Станко, но прикусил язык. Выдавил из себя:

– Мне… подарили…

– Кто?

– Один старый солдат…

– Зачем?

«Чтобы убить князя Лиго».

– Просто так… Да просто так, ему не нужен был, вот он и подарил…

– Хорошо, – капитан отдал меч кому-то из стражи. Постоял к пленнику спиной, чуть повернув голову, так что Станко видел, как бьется жилка у него на виске. Резко обернулся:

– Как ты проник в замок?

– А… – начал Станко и осекся. Облизнул губы, снова забегал глазами:

– Я… Вошел…

Томительная пауза. Капитан, конечно, ждал продолжения, но его не последовало.

– Как вошел? Через ворота?

– Да… – прошептал Станко, и тут же от стены рявкнули:

– Ложь! Ты знаешь Витко, капитан! Через ворота и мухе не пролететь!

– Помолчи, – прохрипел капитан, не оборачиваясь к говорящему. Снова приблизил лицо к лицу Станко, посмотрел на него снизу вверх, потому что железные кольца были вбиты довольно высоко:

– Парень… За каждое слово неправды… Ты ответишь. Разве я похож на дурачка? Ты проник в замок, с мечом… Тебя послали. Зачем? Убивать. Кого?.. – капитан дернулся, – мы оставим этот вопрос на потом… Его сиятельство может быть очень жестоким, Станко, – он оскалился.

Палач переступил с ноги на ногу и шумно вздохнул.

– Как ты попал в замок? – тихо спросил капитан, и в голосе его звякнул металл. – КТО ТЕБЯ ПРОВЕЛ?

Станко заметался:

– Никто… Никто, господин капитан, я сам… Я не хотел злого, я…

Все внутри него дрожало от унижения, он всхлипнул и замолк.

– Ты врешь, – сказал капитан ровно. – Я спрашиваю тебя последний раз: кто из людей, знающих ходы-выходы, провел тебя в замок?

Стало тихо, только потрескивала жаровня да вздыхал палач.

– Хорошо, – бросил капитан тихим, бесцветным голосом. – Латко! Приступай.

Палач оставил вздохи, деловито поправил фартук и осторожно взял с жаровни клещи – раскаленные докрасна.

Станко в изнеможении закрыл глаза. Прав был Илияш, прав… Зачем все… Добрые духи, какой конец… Ты всегда прав, Илияш… Илияш?! Нельзя даже в мыслях произносить его имя!

Покачиваясь, клещи плыли по воздуху к Станко. Он видел их, даже не раскрывая глаз.