Онлайн чтение книги Вилла "Аркадия" Foreign Fruit
3

Нужно признать, она не была из тех, к кому проникаются теплыми чувствами, даже если очень старалась. Все с ней вроде бы было в порядке: всегда услужлива, опрятна и, как правило, вежлива (в отличие от Селии, она не имела склонности, по выражению ее мужа, к «истерике»), но с людьми она могла быть ужасно резка. Прямолинейна настолько, что порой это граничило с грубостью.

Когда миссис Чилтон привела обеих в тот ужасный субботний вечер (ей до сих пор снились кошмары), Селии, по крайней мере, хватило приличия выглядеть пристыженной. Она бросилась обнимать мать, умоляя:

– Мамочка, я знаю, что вела себя ужасно, но мне правда, правда очень жаль! Честное-пречестное!

Гнев матери мгновенно улетучился. Даже гранитное выражение лица миссис Чилтон смягчилось. Сопротивляться Селии было чрезвычайно трудно.

Но Лотти не захотела просить прощения. Она сердито посмотрела, когда ей велели извиниться за свое поведение, и возразила, что не только была полностью одета, но и вообще, как всем хорошо известно, не зашла бы в воду по доброй воле. Только она сказала «чертовски хорошо» и этим мгновенно вывела из себя миссис Холден: несмотря на все ее усилия, в этой девочке все-таки было что-то от торговки рыбой.

Нет, заявила Лотти, она не станет извиняться за свое поведение. Да, ей жаль, что они скрыли, куда идут. Да, она была там и не помешала Селии, когда та разделась до белья. Но ее грех не так велик, как грех тех, кто с ней плохо обошелся.

Упрямство Лотти окончательно разозлило миссис Холден, и она велела негоднице идти в свою комнату. Миссис Холден очень не любила терять самообладание, а потому поведение девушки особенно ее возмутило. А тут еще пришла Сильвия и сказала – и это, заметьте, в присутствии миссис Чилтон! – что застала Селию, когда та целовала собственную руку, и, мол, Селия призналась ей, что перецеловала «целую ораву» красивых мужчин и что ей известен способ, как это делать и не забеременеть. Миссис Холден отлично понимала, что Сильвия увлеклась фантазиями и плела невесть что, но была абсолютно уверена, что Сара Чилтон не станет держать язык за зубами, и потому еще больше рассердилась на Лотти. На кого же еще ей было сердиться?

– Отныне я запрещаю тебе даже близко подходить к тому дому! – заявила она, поднимаясь по лестнице после ухода Сары. – Ты слышишь меня, Лотти? Я не на шутку сердита на вас обеих. Очень сердита. И не позволю вам впредь позорить семью подобным образом. Бог знает, что скажет доктор Холден, когда вернется домой.

– Так вы ему не рассказывайте. – Лотти вышла из их общей с Селией комнаты с невозмутимым выражением лица. – Все равно он не интересуется женскими сплетнями.

– Женскими сплетнями? Ты так это называешь? – Сьюзен Холден стояла на лестнице, вцепившись в перила. – Вы обе унизили меня в глазах всего общества и думаете, что это просто женские сплетни?

Из комнаты донеслось бормотание Селии.

– Что такое? Что ты там сказала?

Через секунду Селия высунула голову за дверь:

– Я сказала, что нам ужасно жаль, мамочка, и, конечно, мы будем держаться подальше от «сомнительного сброда», как красноречиво выразилась миссис Чилтон.

Миссис Холден смерила обеих очень долгим и суровым взглядом. Она была готова поклясться, что на губах Лотти промелькнула едва заметная улыбка. Затем, осознав, что ей больше ничего не добиться от этой парочки, она собрала последние остатки достоинства и спустилась вниз, где Фредди сооружал из старых ящиков кроличью норку. Прямо посреди парадной гостиной. Чтобы жить в ней.

И вот теперь Селия уехала. А Лотти, хотя и выполняла все свои домашние обязанности, была неизменно вежлива и помогала Сильвии с уроками, неделями слонялась по комнатам, как больной щенок, когда думала, что никто не видит. Все это было довольно утомительно. К тому же присутствие в доме Лотти начало создавать для Сьюзен Холден определенные неудобства. Впрочем, она ни за что бы в этом не призналась. Все же видели, сколько сил она положила на воспитание девочки. Просто, когда их было двое и она кормила их вместе, покупала им одежду вместе, бранила их вместе, было легче считать Лотти частью семьи. Теперь же, в отсутствие Селии, она не могла относиться к Лотти как прежде. Она не признавалась себе в том, но Лотти необъяснимым образом вызывала в ней раздражение. Девушка, видимо, чувствовала это и вела себя совершенно безукоризненно, что особенно раздражало.

Хуже того, Сьюзен подозревала, что, несмотря на запрет, Лотти продолжала посещать дом актрисы. Не зря же она, например, ни с того ни с сего предложила помогать Вирджинии с закупками, хотя никогда прежде этого не делала, и, отправившись за макрелью, пропадала на несколько часов. Или под предлогом покупки газеты для доктора Холдена исчезала на полдня. Дважды по возвращении от нее пахло духами, которые точно не продавались в лавке мистера Ансти. А в ответ на вполне резонные вопросы отвечала тоном, который миссис Холден находила агрессивным: нет, она не была в доме актрисы, потому что миссис Холден не велела ей туда ходить. Разве не так? Взгляд ее при этом был вызывающе-дерзким. Иногда Лотти была просто невыносима.

На самом деле, это следовало предвидеть. Очень многие предостерегали миссис Холден не брать эвакуированную. А она не приняла во внимание слова тех, кто говорил, что у всех лондонских детей вши и гниды (хотя к волосам юной Лотти, когда та впервые приехала, присматривалась весьма пристально), и тех, кто говорил, что она будет красть или что за дочкой последуют родители, поселятся в ее доме и она от них никогда не избавится.

Ведь у девочки была только мать, но и та ни разу не приехала, а лишь написала Сьюзен Холден два письма ужасным почерком. Одно – благодарственное – сразу после первого долгого периода пребывания девочки в доме Холденов, второе – год спустя, когда Сьюзен пригласила девочку вернуться. Видимо, мамаша рада была сбыть ребенка с рук.

Кстати, Лотти ничего не крала, не убегала и не интересовалась мальчиками. Нет, если на то пошло, Сьюзен была вынуждена признать, что как раз Селия оказалась более «развитой» в этом отношении. Лотти выполняла все, что ей велели, помогала с малышами, была чистоплотна и вела себя вполне прилично.

Сьюзен Холден внезапно испытала чувство вины, вспомнив, как восьмилетняя Лотти стояла на вокзале Мерхема, обхватив ручонками коричневый бумажный сверток с одеждой. Среди всеобщего хаоса она молча смотрела на миссис Холден своими огромными темными глазами и, когда Сьюзен сбивчиво заговорила с ней (даже тогда ребенок приводил ее в смятение), медленно подняла правую ручку и вложила пальчики в ладонь Сьюзен. Это был на удивление трогательный жест. И в то же время внушающий тревогу, предвещавший все грядущие трудности в общении с этой девочкой – вежливой, замкнутой, пристально внимательной, скупой на любовь и ласку. Возможно, было несправедливо так сурово относиться к девушке. На самом деле она не сделала ничего плохого. Нужно было просто привыкнуть к отсутствию Селии. А Лотти все равно скоро уедет: как только подыщет хорошую работу. Сьюзен Холден гордилась своим христианским милосердием. Однако она не могла забыть, как Генри взглянул на Лотти тогда, несколько недель тому назад, когда она, поддернув юбку, вошла в лягушатник вместе с Фредериком. И Сьюзен снова одолели противоречивые чувства насчет своей гостьи.

* * *

У Селии появился кавалер. Недолго она куковала, подумала Лотти с усмешкой. Какое-то время Селия не писала писем, а потом от нее пришел захватывающий рассказ о каком-то ужасном случае на железнодорожном вокзале, где ее «спас» теперешний ее молодой человек. Лотти поначалу не обратила внимания: Селию всегда отличала любовь к преувеличению. К тому же это был не первый мужчина, которого Селия назвала тем самым, единственным. Даже за короткое время, что она прожила в Лондоне. С одним она познакомилась в поезде между станциями Бишопс-Стортфорд и Броксбурн. Другой обслуживал ее в кафе на Бейкер-стрит и всегда подливал кофе, если поблизости не было начальства. Еще был мистер Гришем, преподаватель стенографии, определенно проявлявший к ее петелькам и сокращениям нечто большее, чем обычный учительский интерес. Но затем, постепенно, в письмах все меньше уделялось места этим мужчинам, якобы бесконечным вечерам с тетушкой Анджелой и ее жутким выводком, а также девушкам с секретарских курсов и все больше говорилось об обедах в модных ресторанах, совместных прогулках в Хэмпстед-Хит и превосходстве Гая во всем – от искусства вести беседу до техники поцелуя («ради бога, сожги это письмо, прежде чем его прочтет мама»).

Лотти читала, пытаясь понять, где там действительно правда. Вместо «состоятельная семья» следовало, по ее мнению, читать «собственный дом с туалетом». Эпитет «совершеннейший красавец» означал, что лицо не напоминает морду ворчливого бульдога; а под словами «безумно, страстно меня любит» Селия, скорее всего, подразумевала, что Гай встречал ее в указанном месте и в указанный час. Трудно было удержаться от небольшой толики цинизма: как-никак Лотти много лет провела бок о бок с Селией и на собственном горьком опыте усвоила, что Селия и достоверность не всегда совместимы. Лотти, например, слышала, как подруга то рассказывала, будто ее спасли из горящего дома во время бомбежки, то превращала ее в таинственную эмигрантку из Центральной Европы или в сироту, чьи родители погибли, отравившись во время празднования свадебного юбилея, на котором подавали копченого лосося и водку с черного рынка. Она не стала разоблачать Селию и постепенно начала понимать, откуда берутся эти фантазии. Никто никогда не разоблачал Селию: это был один из тех уроков, что Лотти усвоила в доме Холденов. Вывести ее на чистую воду означало бы открыть ящик Пандоры. Более того, никто даже не упоминал, что Селия сочиняет небылицы. Однажды Лотти заговорила об одной из таких «неправд» с миссис Холден, но та сразу рассердилась и заявила, что наверняка произошло недоразумение, что Лотти не стоит делать из мухи слона и неприлично с ее стороны об этом рассказывать. «Скорее всего, у Селии нет никакого кавалера, – подумала Лотти. – Наверняка все эти мужчины – плод ее воображения, а на самом деле она сидит вечерами с детьми тети Анджелы, учит их вышиванию и гаммам на пианино». Эта мысль заставила Лотти улыбнуться. Просто, чтобы раззадорить Селию, она не упомянула о Гае в своем следующем письме, зато засыпала ее вопросами о детишках тети Анджелы.

Странные это были два месяца. Только сейчас Лотти начала привыкать к жизни без Селии. Но с чувством покоя пришло сознание того, что атмосфера в доме постепенно накаляется, словно отсутствие Селии убрало стержень, который, как невидимый клей, удерживал всю конструкцию. Доктор Холден все чаще отлучался из дому, до предела натягивая тонкую нить, связывающую миссис Холден с привычной жизнью. А тут еще Фредди и Сильвия, как по команде, именно в это время стали совсем неуправляемыми: их крики и топот окончательно вывели ее из себя, предоставляя доктору Холдену лишний повод не возвращаться домой. «Возможно ли в этом доме добиться хотя бы секунды покоя?» – спрашивал он тихим, якобы спокойным тоном, и миссис Холден каждый раз вздрагивала, словно собака, которую сейчас выдворят пинками за дверь, в темноту и холод.

Когда доктор Холден удалялся в свой кабинет или уходил неожиданно по ночному вызову, с неизменной вежливостью произнося: «Доброй ночи, Лотти», она молча за ним наблюдала. Он никогда не был с ней груб, никогда не давал ей повода чувствовать себя лишней в доме. Впрочем, по большей части он, казалось, вообще ее не замечал.

Когда она впервые появилась в доме, доктор проявлял меньше сдержанности. Держался дружелюбно, часто улыбался. Возможно, ей просто так запомнилось. В первую ночь в чужом доме, когда она молча плакала, сама не понимая почему, но, как ни странно, опасаясь, что хозяева услышат и отошлют ее обратно, он тихо вошел к ней в комнату и присел на край кровати.

– Ты не должна бояться, Лотти, – сказал он, коснувшись ее головы теплой сухой ладонью. – Могу представить, как трудно тебе жилось в Лондоне. Теперь ты в безопасности.

Лотти огорошенно молчала. Ни один взрослый до сих пор так с ней не говорил. С серьезностью. И заботой. И без малейшей угрозы или пренебрежения. Большинство из них даже не помнили, как ее зовут.

– И сколько бы ты здесь ни пробыла, Лотти, – продолжал доктор Холден, – мы сделаем все возможное, чтобы ты была счастлива. А когда ты захочешь уехать, нам останется надеяться, что ты будешь с удовольствием вспоминать свое пребывание в нашем доме, поскольку мы все уверены, что полюбим тебя.

Он погладил ее по голове и ушел, унося с собой ее вечную благодарность и то, что в сердце восьмилетнего ребенка можно считать преданностью. Знай он, что в ее жизни никогда не было отца, не говоря уже о том, чтобы услышать от него хоть несколько добрых слов, он мог бы, наверное, удержаться от проявления нежности. Но нет. Доктор Холден улыбнулся, погладил ее, успокаивая, и маленькая Лотти перестала плакать, улеглась поудобнее в мягкой постельке и принялась размышлять о диковинных и невиданных доселе мужчинах, которые не ругались, не гоняли ее в лавку на углу и не пахли табаком.

Становясь старше, она смотрела на доктора Холдена уже не через такие розовые очки. Трудно было не переменить своего отношения, когда изо дня в день видишь жестокость мужчины, который напрочь отказывался общаться с собственной женой. По утрам он прятался за газетой, выныривая из-за своей чернильной завесы только для того, чтобы отчитать слегка Фредди или Сильвию за какой-нибудь проступок или взять чашку кофе. По вечерам он возвращался поздно, погруженный в собственные мысли, заявлял, что не в силах разговаривать, пока не выпьет и не проведет «несколько минут в тишине», но те обычно растягивались на весь вечер. А тем временем миссис Холден, которой интуиция, судя по всему, ничего не подсказывала, суетилась, порхая по дому, пытаясь предугадать любое его желание, занять мужа разговором или заставить обратить внимание на ее новую прическу (маникюр, кардиган), не удосуживаясь при этом прибегнуть к намекам.

В такие минуты он вызывал у Лотти что-то вроде негодования. Она понимала, что быть женатым на такой женщине, как миссис Холден, – задача не из легких. Но совсем не обязательно так жестоко ее игнорировать, особенно когда она изо всех сил старалась сделать его жизнь лучше. Он же, насколько видела Лотти, не прилагал никаких усилий, чтобы облегчить жизнь супруги. Шли годы. Миссис Холден все больше волновалась, все больше суетилась, а доктор Холден все реже пытался скрыть свое раздражение, а его отлучки становились все продолжительнее. Размышляя о жизни матери, а также доктора и миссис Холден, Лотти решила, что брак определенно нужно считать плохой долей и его следует избегать, как канализационных люков или ветрянки.

* * *

– Я думаю, здесь. Как тебе кажется? А то сейчас она слишком белая. Слишком пустая. Слишком… строгая.

Лотти прищурилась, стараясь разглядеть то, что увидела Аделина. Но стена и есть стена. Как она может быть строгой? Пришлось, однако, кивнуть и напустить на себя умный вид, приподняв брови, как будто она поняла, что имела в виду Аделина, объявив, что у Френсис появились планы создать «нечто образное».

– У меня есть идея, – заявила Аделина. – Для фрески. Мне не нужны картины лесов или озер…

– Или пейзажи в древнегреческом стиле, – добавила подошедшая сзади Френсис. – Не выношу храмы и колонны. А еще оленей. Просто терпеть не могу этих ужасных оленей.

– Нет-нет. У меня другая идея. – Аделина помолчала, проведя пальцем по стене. – Это будет пейзаж с людьми. Мы все там появимся. Все, кто живет в «Аркадии».

– По типу «Тайной вечери». Только без религиозного налета.

– И без символизма.

– О нет! Немножко символизма должно быть, а иначе что это за картина?

Они совершенно забыли о Лотти. Она стояла, устремив взгляд на белую стену, слепящую отраженным солнечным светом. Внизу, за волнорезом, протянулся пляж, заполненный отдыхающими, несмотря на близкую осень. На месте хозяев она поставила бы перед стеной несколько горшков с растениями. Или соорудила бы небольшую шпалеру.

– …и ты, Лотти. Мы же обещали нарисовать твой портрет, правда? Ты обязательно здесь появишься. И Селия, хоть она и отсутствует.

Лотти попыталась представить, в каком виде она появится на стене. Но на ум приходил только нелепый нарисованный человечек, повсюду появившийся в годы войны, и надпись: «Что, нет…»[8]В годы Второй мировой войны в Лондоне получило распространение граффити, высмеивающее дефицит всего: на стенах рисовали круглую голову с длинным носом, которая высовывалась из-за забора со словами: «Что, нет хлеба?», «Что, нет сахара?». После отмены карточной системы Чэт, как его прозвали, потерял свою популярность.

– Мне придется позировать? – спросила Лотти.

– Нет, – ответила, улыбаясь, Френсис. В последнее время она часто улыбалась. Улыбка нелепо смотрелась на ее лице, вздергивая длинный овал, словно старые панталоны на тонкой резинке. – Мы теперь тебя знаем. Я предпочитаю нечто более… импрессионистское.

– Ты обязательно должна изобразить ее волосы. Ты когда-нибудь их распускаешь, Лотти? – Аделина протянула тонкую руку и провела по волосам девушки.

Лотти дернулась, не сумев с собой совладать.

– Они путаются, слишком тонкие. – Она пригладила их, бессознательно отодвигаясь от Аделины.

– Перестань принижать себя, Лотти. Мужчины находят это таким скучным…

Мужчины? Лотти попыталась представить себя другой – той, кем могут интересоваться мужчины. До сих пор это были только мальчики. Вернее, один Джо, который едва соответствовал этой категории.

– Всегда следует подчеркивать свои выгодные стороны. Если привлечь внимание к хорошему, люди редко замечают плохое.

Это было самое большое откровение, которое прозвучало из уст Аделины. Но Лотти не обратила внимания на ее слова.

– А что, если нам заставить Лотти рисовать?

– О да! Чудесная мысль, Френсис. Ты хочешь рисовать, Лотти? Френсис совершенно потрясающий педагог.

Лотти переступила с ноги на ногу:

– Мне не очень удается живопись. Мои вазы с фруктами обычно выглядят так, будто вот-вот перевернутся.

– Вазы с фруктами… – Френсис покачала головой. – Как можно вызвать страсть к искусству вазами с фруктами? Давай, Лотти. Нарисуй, что у тебя в мыслях, что в твоем сердце.

Лотти смущенно отпрянула, не желая даже пробовать. Аделина мягко подтолкнула ее в спину:

– Тебе нужно научиться мечтать, Лотти. Выражать свою суть.

– Но я совсем не рисовала с тех пор, как мы окончили школу. Миссис Холден говорит, мне следует вести расходные книги, чтобы получить хорошую работу в лавке.

– Забудь про лавки, Лотти. Совсем не обязательно рисовать какой-то предмет. Просто насладись ощущением пастели. С этими красками так приятно работать. Смотри… – Френсис начала рисовать линии на стене, уверенными движениями размазывая краску пальцем.

Лотти, забыв обо всем, наблюдала за каждым ее движением.

– Не забудь нарисовать себя, Френсис, дорогая. – Аделина опустила руку ей на плечо. – Ты никогда не рисуешь себя.

Френсис не отрывала взгляда от стены:

– Мне плохо даются автопортреты.

В дверях черного хода появилась Марни. В левой руке она держала за шею полуощипанную тушку гуся, а фартук ее был вымазан кровью и перьями.

– Прошу прощения, мэм, прибыл мистер Арманд.

Лотти перевела взгляд с пастельных линий на Аделину, которая кротко улыбнулась и отпустила Марни кивком. Лотти ожидала, что Аделина сейчас бросится к двери – привести себя в порядок, подкраситься, как неизменно делала миссис Холден, и раскраснелась от волнения, что наконец-то познакомится с неуловимым мужем Аделины.

Но Аделина вновь повернулась к белой стене.

– В таком случае мы пригласим кого-нибудь, кто нарисует тебя, Френсис, – невозмутимо сказала она. – Как-никак ты важная часть нашей картины. Non?

В дверях снова возникло лицо Марни.

– Он в гостиной.

Френсис отошла от стены и взглянула на Аделину так, что Лотти почувствовала себя лишней.

– Мне кажется, я произвожу большее впечатление своим невидимым присутствием, – медленно произнесла Френсис.

Аделина пожала плечами, словно в очередной раз уступая в давнем споре, чуть приподняла руку и, повернувшись, направилась к дому.

* * *

Лотти сама точно не знала, чего ожидать, но Джулиан Арманд настолько оказался далек от ее представлений, что она дважды посмотрела мимо него, прежде чем поняла, что Аделина знакомит ее именно с этим мужчиной.

– Очарован, – произнес он, целуя ей руку. – Аделина так много о вас рассказывала.

Лотти молчала, уставившись совершенно недопустимым образом, как сказала бы миссис Холден, на щеголеватого мужчину с прилизанными волосами и невероятно закрученными, словно отлитыми из металла, усами.

– Лотти, – прошептала она, а он кивнул, будто оказал ей любезность.

Нетрудно было догадаться, откуда у Аделины такие экстравагантные вкусы. Джулиан был одет по моде, которая, наверное, была в чести несколько десятилетий назад, да и то лишь в определенных изотерических кругах: твидовые бриджи с такими же жилетом и пиджаком, изумрудно-зеленый галстук и очки в черепаховой оправе с абсолютно круглыми стеклами. Из кармашка жилета свисали чрезвычайно затейливые часы, а в левой руке он держал трость с серебряным набалдашником. Единственной обычной деталью его туалета были начищенные ботинки, но и они мало походили на те, что она видела на главной улице – десять шиллингов за пару.

– Итак, это Мерхем, – сказал он, рассматривая вид из окна. – И ты решила нас здесь поселить.

– Право, Джулиан, не делай никаких выводов, пока не поживешь в доме недельку. – Аделина с улыбкой протянула к нему руку.

– А что такое? У тебя есть планы на мой счет?

– У меня всегда есть планы на твой счет, дорогой. Но я не хочу, чтобы ты о чем-то судил, пока не проснешься под шум моря и не выпьешь хорошего вина, любуясь закатом. Наш новый дом – маленький рай, и его скрытое очарование лучше воспринимать не спеша.

– Я специалист по неспешному восприятию, как тебе известно.

– Но, мой дорогой Джулиан, я также знаю, что тебя привлекает все яркое и новое. А мы с этим домом ни то ни другое. Поэтому мы должны убедиться, что ты будешь рассматривать нас под правильным углом. Разве не так, Лотти?

Лотти тупо кивнула. Она никак не могла сосредоточиться. До сих пор ей не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь обращался с собственным мужем, как Аделина: с такой чрезмерной церемонностью.

– Тогда обещаю, что не скажу ни слова. Итак… Кто мне здесь все покажет? Френсис? Ты хорошо себя чувствуешь? По-моему, морской воздух действует на тебя благоприятно.

– Со мной все в порядке, благодарю, Джулиан.

– А кто еще здесь?

– Джордж. Ирен. Нинетт только что уехала. Она снова пишет. В конце недели приедет Стивен. Я сказала ему, что ты возвращаешься.

– Превосходно. – Джулиан похлопал жену по руке. – Уже настоящий дом. Все, что мне теперь остается, – расположиться в центре и сделать вид, что я всегда был здесь. – Он медленно повернулся, опираясь на трость и рассматривая комнату. – А что ты скажешь об этом доме? Какова его история?

– Мы кое-что знаем благодаря Лотти и ее подружке. Его построил член одного местного семейства, а после его смерти владельцами стали… Кто?

– Макферсоны, – подсказала Лотти.

На мизинце Джулиана красовалось огромное толстое кольцо. Абсолютно женское.

– Да, Макферсоны. Но дом в стиле модерн, как видишь. Очень необычный, по-моему. И здесь чудесный свет. Non? Френсис утверждает, что здесь чудесный свет.

Джулиан повернулся к Френсис:

– Ты, безусловно, права, дорогая Френсис. Твои вкус и суждения, как всегда, безукоризненны.

Френсис послала ему слабую, почти болезненную улыбку.

– Ты, наверное, скоро вернешься на Кадоган-Гарденс? – спросила она.

– Нет, – вздохнул Джулиан. – Боюсь, в том, что касается Кадоган-Гарденс, мы слегка подпалили мосты. Небольшое финансовое недоразумение. Но мы прекрасно проведем время здесь, пока вопрос полностью не утрясется. Я пробуду до биеннале. Если это не доставит вам слишком большого неудобства, – добавил он с улыбкой, явно уверенный, что его присутствие никогда и никому не может доставить неудобство.

– В таком случае чувствуй себя как дома, – сказала Аделина. – Я тебе все покажу.

Лотти вздрогнула, вспомнив о хороших манерах, и попятилась к двери:

– Я, пожалуй, пойду. Уже поздно, а я сказала, что только сбегаю за молоком… Приятно было познакомиться.

Она помахала рукой и направилась к выходу. Аделина подняла руку в прощальном жесте и пошла на террасу, обняв Джулиана за твидовую талию. Обернувшись, чтобы закрыть за собою дверь, Лотти увидела Френсис. Забыв о присутствии Лотти и замерев, как одна из ее композиций, Френсис немигающим взглядом провожала уходящую пару.

* * *

Лотти готовилась посочувствовать Френсис, которая показалась ей одинокой. Нелегко, должно быть, ей придется теперь, когда вернулся Джулиан. Лотти, как никто, знала, каково это – чувствовать себя лишним винтиком. А Джорджу, видимо, было на нее наплевать, иначе он не флиртовал бы так много с Селией и ужасной Ирен. Но потом, два дня спустя, Лотти вновь ее увидела.

Вечером, в половине девятого, Лотти предложила прогуляться с Мистером Бинсом, престарелым ворчливым терьером Холденов. Собакой всегда занимался доктор Холден, но его в очередной раз задержали на работе, а расстроенная этим миссис Холден никак не могла уложить Фредди и Сильвию. Фредди заявил, что съел всю бегонию в доме, и без конца бегал в туалет, делая вид, что его тошнит, а Сильвия, в очередной раз появившись на лестничной площадке, теперь в тапочках и старом противогазе, потребовала одиннадцатый стакан воды. В гостиной Джо играл в скребл. Поэтому, когда Лотти предложила отвести пса на вечерний моцион, миссис Холден даже обрадовалась, сказав, что это было бы неплохо, если она пойдет в сопровождении Джо. Но не слишком долго. И только рядом с дорогой. Лотти и Джо срезали путь через городской парк, наблюдая, как последние лучи солнца исчезают за отелем «Ривьера», а уличные фонари начинают мигать, постепенно разгораясь. Мистер Бинс, отойдя на несколько футов, ворчал и сопел, преследуя по извилистой тропе вдоль края травы неизвестные ароматы. Лотти шла рядом с Джо, чувствуя, как он слегка подталкивает ее локоть, словно молча подсказывает взять его под руку.

– От матери давно не было вестей?

– Давно. Думаю, она напишет ближе к Рождеству.

– Тебе не кажется странным, что вы не общаетесь? Я бы скучал по своей матери.

– Твоя мать и моя – совершенно разные особи, Джо.

– Я бы не стал называть свою маму особью. – Он изобразил смех, на тот случай, если она хотела пошутить.

Они шли молча, глядя на редкие темные фигуры, которые двигались вдоль побережья, направляясь к своим домам.

– Когда возвращается Селия? Ты говорила, в субботу?

В том-то и беда. Миссис Холден хотела лично сообщить об этом мужу. Она любила приносить хорошие новости и была готова свернуть горы ради его улыбки.

– Она приедет дневным поездом. Утром мне нужно будет отвести Фредди к парикмахеру.

– Как быстро пролетели два месяца, даже не верится. Я отведу Фредди, если хочешь. Мне тоже пора подстричься, а то отец говорит, что я стал похож на пижона.

– Послушай… – Лотти остановилась.

Джо задрал голову, словно нюхая воздух. Где-то там, внизу, мерный шум волн говорил о наступившем приливе. Залаяла собака, прервав ароматную задумчивость Мистера Бинса. А затем Лотти снова это услышала. Играл джаз: странная, аритмичная, почти лишенная гармонии музыка. Труба на фоне какого-то другого инструмента. И смех.

– Слышишь? – Она схватила Джо за руку, забывшись.

Музыка доносилась с виллы «Аркадия».

– Что это? Кто-то душит кота?

– Только послушай, Джо. – Лотти замерла, пытаясь уловить меланхоличные звуки. Но они донеслись на миг и тут же пропали. – Подойдем ближе.

– Уилл Буфорд раздобыл три новые американские пластинки с рок-н-роллом. Я пойду к нему через неделю послушать. Хочешь со мной?

Но Лотти, натянув кардиган на плечи, уже бежала, спотыкаясь, по ступенькам, чтобы занять самую выгодную точку. Мистер Бинс радостно поскакал за ней, цокая коготками по бетону.

– Миссис Холден велела нам держаться дороги, – прокричал вслед удалявшейся фигурке Джо, а затем, помедлив секунду, отправился следом.

Лотти перегнулась через перила в сторону «Аркадии». В сгущающихся сумерках полоски стеклянных окон ярко мерцали, отбрасывая лучи света на террасу. Там собралась небольшая компания. Прищурившись, Лотти разглядела Джулиана Арманда: он сидел на старой железной скамье, положив ноги на стол. В другом конце террасы стоял какой-то высокий человек и курил. Наверное, это Джордж. С ним разговаривал другой мужчина, которого Лотти не узнала.

А в луче света танцевали Френсис и Аделина, положив руки друг другу на плечи. Аделина откинула назад голову и лениво смеялась над тем, что говорила Френсис. Они раскачивались в такт музыке, расходясь ненадолго, чтобы взять бокал вина или перекинуться парой слов с кем-нибудь из мужчин.

Лотти не понимала, почему эта сцена окатила ее волной сладкого волнения. Френсис больше не казалась печальной. Даже на таком расстоянии она выглядела уверенной, сияющей. Словно стала хозяйкой положения. Только Лотти не понимала, как это произошло. Что заставляет людей так преображаться? Как такое могло случиться с Френсис? Когда она была на вилле в последний раз, Френсис будто сливалась со стеной, превращаясь в непримечательный бежевый тон, на фоне которого сиял яркий луч света – Аделина. А вот теперь она превзошла Аделину, став как будто выше, сильнее, и совершенно не походила на себя прежнюю.

Лотти, как завороженная, едва дышала. «Аркадия» всегда оказывала на нее такое воздействие. Ее тянуло туда, откуда доносились минорные аккорды, приносимые морским бризом. Они нашептывали свои секреты, рассказывая о других местах, о другой жизни. «Тебе нужно научиться мечтать», – сказала ей Аделина.

– По-моему, Мистер Бинс уже сделал все свои дела, – донесся из темноты голос Джо. – Нам действительно пора возвращаться.

Это было уже третье письмо, с которым у Селии «как-то» не получилось отправить фото Гая. Лотти «как-то» не особенно удивилась.

Лотти молча терпела, пока миссис Холден атаковала ее одежной щеткой, счищая резкими короткими движениями несуществующие пушинки с жакета.

– Надень ободок. Где он?

– Наверху. Хотите, чтобы я сбегала?

Миссис Холден хмуро оглядела Лотти.

– Видимо, придется. А то у тебя волосы разлетаются во все стороны. А ты, Фредерик? Что, скажи на милость, ты сделал со своими ботинками?

– Он почистил их черной ваксой вместо коричневой, – не без удовольствия пояснила Сильвия. – Говорит, так они кажутся более настоящими.

– Чем что?

– Чем ноги. Это копыта, – сказал Фредди, горделиво вращая носками ботинок. – Коровьи копыта.

– Право, Фредерик, неужели тебя нельзя оставить одного ни на минуту?

– У коров нет копыт. У них ноги.

– Нет, есть.

– А вот и нет. У коров раздвоенные ноги.

– Значит, у тебя коровьи ноги. Толстые коровьи ноги. Ой!

– Сильвия, Фредерик, перестаньте пинать друг друга. Это нехорошо. Лотти, пойди и приведи Вирджинию. Посмотрим, удастся ли спасти ботинки за пять минут, что остались до выхода. Сильвия, где твое пальто? Еще десять минут назад я просила тебя надеть пальто. Сегодня холодно. И что у тебя с ногтями? Грязи под ними столько, что хоть огород разводи.

– Это оттого, что она ковыряет в носу. Ой! У тебя коровьи ноги! Огромные, толстые коровьи ножищи!

– Сильвия, я уже тебе говорила, не пинай брата. Мы сейчас найдем тебе щетку для ногтей. Где же эта щетка? Что скажет ваша сестра, когда увидит, какой у вас вид?

– Ради бога, женщина, перестань суетиться. Это всего лишь Селия. Ей все равно, даже если мы придем встречать ее в купальных костюмах.

Миссис Холден поморщилась, не глядя на мужа, который, сидя на лестнице, чистил свои ботинки. Только Лотти, прежде чем она побежала по коридору на поиски Вирджинии, заметила, что глаза ее наполнились слезами и она попыталась украдкой смахнуть их рукавом.

Лотти хоть и сочувствовала, но ее занимали другие проблемы. Они с Джо не разговаривали. Возвращаясь после прогулки с Мистером Бинсом, он сказал, что ей не следует столько времени проводить на вилле «Аркадия». Об этих людях идет дурная слава. И если Лотти будет бывать там слишком часто, то и о ней будут говорить плохо. Разве не так? А ведь он ей друг, и ему не все равно. Вот он и подумал, что будет правильно ее предупредить. Лотти, взбешенная его вмешательством, поинтересовалась насмешливым тоном, удивившим даже ее саму, какое ему дело, с кем она проводит время. Да хоть с Дики Валентайном![9]Дики Валентайн (1929–1971) – популярный в Англии исполнитель эстрадных песен 1950-х годов. Его это не касается.

Джо покраснел. Она разглядела его румянец даже в темноте и от этого еще больше рассердилась, хотя и почувствовала укор совести. А затем, помолчав немного, Джо произнес довольно торжественно, что если она до сих пор не поняла, то уже никогда не поймет, но никто не будет ее любить так, как он, и пусть его любовь безответна, но он все рано считает необходимым опекать ее.

– Я говорила тебе, что не желаю это слышать! – вне себя накинулась на него Лотти. – А ты взял и все разрушил! Мы не сможем быть друзьями. Держи свои чертовы чувства при себе. Не можешь, значит больше мы не друзья. А теперь ступай домой к своей мамочке и не докучай мне заботами о моей репутации.

С этими словами она дернула поводок бедного старого Мистера Бинса и в бешенстве ушла домой, оставив Джо молча стоять у парковых ворот.

Если бы все шло как обычно, Джо давно бы зашел за ней к этому времени. Появился бы в дверях и спросил, чего она хочет – чашку кофе или сыграть в настольную игру, а затем пошутил бы насчет их ссоры. А Лотти, втайне довольная его приходом, была бы только рада сгладить шероховатости и вновь принять его в друзья. Теперь, когда Селия уехала, он стал для нее важен. Хотя порою Джо и раздражал ее, он все-таки был ей еще одним настоящим другом. Лотти всегда сознавала, что для таких, как Бетти Крофт и ей подобные, она была слишком смуглой, слишком неловкой, что ее терпели в компании только из-за Селии.

Но на этот раз Джо, видимо, не на шутку разобиделся. Прошло четыре дня, а он так и не появился. И Лотти, вспоминая, как резко говорила с ним, начала задумываться, стоит ли ей перед ним извиниться, а если стоит, то не решит ли Джо, что это очередное приглашение снова ее полюбить.

Из коридора донесся голос миссис Холден:

– Лотти, поживее! Поезд приходит в четыре пятнадцать. Мы же не хотим опоздать, правда?

Мимо быстро прошел доктор Холден.

– Ступай и успокой ее, Лотти, будь умницей, – оглянувшись, попросил он. – Иначе Селия только взглянет на наш маленький оркестр на платформе и сразу отправится обратно в Лондон. – Он улыбался, и в этой улыбке скрывалось раздражение и молчаливое понимание.

Лотти, слегка смутившись, ответила ему такой же улыбкой.

До вокзала ехали десять минут, и все это время миссис Холден помалкивала, видимо опасалась очередного выговора. Доктор Холден тоже не произнес ни слова, но в этом не было ничего необычного. Сильвия и Фредди, однако, перевозбужденные от одного только сознания, что едут в машине, дрались, как дикари, впечатывали носы в стекла и криками задирали прохожих. Лотти, которой было велено сесть между ними, время от времени дергала одного или отчитывала другую, а сама все время думала, как уладить проблему с Джо. Наконец она решила, что отправится к нему этим же вечером. Она извинится. Она сумеет сделать это так, что будет ясно: романтическая ерунда ей не нужна. Джо успокоится. Как всегда.

* * *

Поезд прибыл в четыре часа шестнадцать минут и тридцать восемь секунд. Фредди, не сводивший глаз с вокзальных часов, громко возвестил им об опоздании. Впервые миссис Холден не стала его отчитывать – ей было не до того: вытягивая шею, она пыталась поверх голов других прибывших пассажиров разглядеть дочь. За грохотом вагонных дверей ее голос был едва слышен.

– Вон она! В третьем вагоне отсюда! – Сильвия вырвалась от матери и побежала по платформе.

А Лотти посмотрела ей вслед и тоже пошла в ту сторону, незаметно для себя перейдя на бег. Холдены временно забыли о своей сдержанности и не отставали от девочек.

– Сели! Сели! – Сильвия бросилась к старшей сестре, чуть не сбив ее с ног, едва та спустилась со ступенек вагона. – У меня новые туфли! Смотри!

– У меня тоже новые ботинки! – приврал Фредди, дергая Селию за руку. – А поезд быстро ехал? В Лондоне были шпионы? Ты каталась на двухэтажном автобусе?

Лотти отступила назад, чувствуя неловкость, когда миссис Холден порывисто обняла дочь, светясь от материнской гордости.

– О, как я по тебе скучала! Мы все по тебе скучали! – приговаривала она.

– Это точно, – сказал доктор Холден, ожидая, когда его супруга отпустит Селию, чтобы заключить ее в свои медвежьи объятия. – Как хорошо, что ты снова дома, дорогая.

Лотти смущенно молчала. Но не только оттого, что почувствовала себя лишней. Дело было в Селии. Прошло каких-то несколько месяцев, а Селия преобразилась. Подстриженные волосы уложены в блестящие волны, губы подчеркнуты смелой, почти вызывающей красной помадой. На ней было зеленое шерстяное пальто с поясом, которого Лотти прежде не видела, лакированные туфли на клиновидных каблучках не меньше трех дюймов высоты, а в руках лакированная сумочка. Она выглядела как с картинки. Настоящая красавица.

Лотти пригладила волосы под ободком и взглянула на свои прогулочные туфли с пряжкой и на крепкой подошве. Ногам в хлопковых носках, а не в капроне, как у Селии, уже сейчас было слишком жарко.

– Боже, как здорово всех вас видеть! – воскликнула Селия, оглядывая семейство, и миссис Холден, обрадованная встречей, даже не сделала ей замечания. – Лотс! Лотти. Не топчись там сзади, а то тебя не разглядеть.

Лотти вышла вперед и позволила себя поцеловать. Селия отстранилась, оставив после себя прилипчивый запах сладких духов. Лотти с трудом подавила желание стереть со щеки след губной помады.

– Я столько всего привезла вам из Лондона. Не терпится показать. Мне немного вскружило голову от денег, что дала тетя Анджела. О, Лотс, если бы ты знала, что я для тебя приготовила! Мне так это понравилось, что я чуть не решила оставить себе.

– Давайте не будем стоять здесь весь день, – подал голос доктор Холден, уже начавший поглядывать на часы. – Сели, дорогая, отойди от поезда.

– Да, ты, наверное, устала. Должна признаться, мне не нравилось, что ты проделаешь весь этот путь одна. Я говорила твоему отцу, что ему следовало бы за тобой съездить.

– Но я была не одна, мамочка.

Доктор Холден, который успел подхватить чемодан и направиться к выходу, остановился и обернулся.

За спиной Селии из поезда, слегка сутулясь, вышел какой-то мужчина. Когда он распрямился, все увидели, что одной рукой он прижимает к боку два огромных ананаса.

Селия ослепительно улыбнулась:

– Мамочка, папочка, познакомьтесь, это Гай. Ни за что не догадаетесь… Мы помолвлены!

* * *

Миссис Холден сидела перед трюмо, аккуратно вынимая шпильки из прически, и невидящим взглядом смотрела на свое отражение. Она всегда знала, что Лотти будет нелегко, когда Селия начнет расцветать. В какой-то момент в Селии неизбежно проявится порода. А еще она признала, что в Лондоне дочь изменилась так, что превзошла все ее ожидания. Ее маленькая девочка вернулась домой настоящей моделью из модного журнала.

Сьюзен Холден аккуратно сложила шпильки в фарфоровую вазочку и закрыла ее крышкой. Ей не хотелось признаваться, какое облегчение она испытывает от помолвки Селии. К тому же с таким достойным молодым человеком, уже имеющим положение. То ли от радости за Селию, то ли из чувства благодарности, что теперь о ней позаботятся, все семейство, каждый по-своему, чувствовало необходимость отпраздновать событие. Генри даже чмокнул ее в щеку, чего с ним отродясь не бывало. У нее теплело на душе, когда она об этом думала.

Но реакция Лотти на новость Селии определенно была странной. Когда молодой человек только появился на платформе, она уставилась на него так пристально, что это выглядело почти неприлично. Ну да, они все уставились – как-никак Селия огорошила их. Миссис Холден была вынуждена признать, что и ее взгляд был несколько внимательнее, чем обычно. Она уже много лет не видела ананасов. Но Лотти буквально не спускала с него глаз. Миссис Холден заметила это, потому что девушка стояла как раз рядом с ней. Все это было довольно неприятно. А когда Селия объявила о помолвке, кровь буквально отхлынула от лица Лотти. Не осталось ни кровинки, так что она казалась абсолютно белой. Словно собиралась упасть в обморок. Селия ничего не видела. Она была занята другим: хвасталась кольцом, болтала о свадьбе. Однако даже посреди всей этой радостной суеты миссис Холден отметила странную реакцию Лотти и почувствовала легкую тревогу. Она стояла, переваривая новость со смесью радости и потрясения, а сама невольно посматривала на свою суррогатную дочь с беспокойством.

Возможно, ничего удивительного в том не было. Девочкой мог заинтересоваться только кто-то вроде Джо, подумала миссис Холден с чувством жалости, к которому примешалась гордость за собственную дочь. Еще бы! Такая смуглая кожа. И такое происхождение.

Она взяла кольдкрем и начала методично удалять румянец со щек. «Вероятно, мы несправедливо с ней поступили, взяв в дом, – подумала она. – Наверное, нам следовало предоставить ее судьбе и не забирать от лондонских родственников. Вполне возможно, мы вселили в нее напрасные надежды».