ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Онлайн чтение книги Фрейд Freud
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

(1)

Кабинет Фрейда на первом этаже в том же доме.

Семья сохранила квартиру на четвертом этаже, который полностью отошел в ее распоряжение.

Об этом мы узнаем позднее из диалога. Сейчас перед нами – врачебный кабинет. Такой же, что мы уже видели.

Сходство объясняется тем, что он занимает в квартире на первом этаже ту же площадь, что и на четвертом.

Единственное различие в меблировке вызвано новыми вкусами Фрей­да: те же кресла, тот же диван, правда более потертые, но на каминной полке, письменном столе, столиках, которые были и прежде, маленькие египетские статуэтки (подлинные, но весьма невыразитель­ные).

Мужчина в черном сюртуке, очень худой, с робким взглядом за стеклами очков, ждет, поставив рядом с собой на ковер цилиндр, скрестив руки на набалдашнике трости.

У него бледно-голубые, холодные и ясные глаза, седенькая, довольно длинная, но реденькая бородка, прекрасная, почти белоснежная ше­велюра. Этот мужчина лет шестидесяти, без всякого сомнения, персона важная (в петлице – награды), его худоба, а также строгий вид создают впечатление аскетичности.

Кажется, что в этот момент он чем-то глубоко недоволен, но молчит.

Голос Фрейда за кадром (все более жесткий и власт­ный). Говорите, Магда, говорите! Я приказываю вам. Речь шла о перчатке.

Голос Магды (за кадром). Какой перчатке?

Старый господин взял со столика египетскую статуэтку и со скукой рассматривает ее.

Голос Фрейда за кадром. Той, что вы видели во сне.

Голос Магды (сонный и усталый). Я не помню.

Старый господин. Это не имеет никакого смысла. Уже пятнадцатый сеанс, а мы ни на шаг не продвинулись.

Мы видим Фрейда, сидящего (как обычно) у изголовья загипнотизи­рованной больной. На сей раз это старая дева (лет примерно тридцати пяти), тоже очень худая, полностью одетая в черное, с невыразитель­ным лицом (и не только потому, что она действительно некрасива, но и потому, что кажется, будто она никогда не была молодой и веселой).

Сейчас глаза у нее закрыты. Но даже в состоянии гипноза она выглядит мрачной и неприятной. Фрейд, услышав замечание отца, в ярости оборачивается к нему.

У него снова тот угрюмый вид, какой был в первой части и в начале второй.

Но он приобрел уверенность и почти тираническую властность, осо­бенно по отношению к больным. В его глазах, в уголках губ затаилась какая-то смесь презрения и резкости.

Теперь его можно назвать грубым человеком, готовым насиловать сознание своих больных, чтобы удовлетворить научное любопытство. В то же время – это контрастирует с его властностью – его жесты стали более нервными. Изредка он кашляет. Коротким и сухим кашлем, который разрывает ему горло. Он не курит.

Фрейд ( вежливо, но очень твердо). Тсс! (Он тихо встает и подходит к отцу. Говорит решительно, но почти шепо­том.) Надо признать, господин советник, что вы не облегчаете мою задачу. Я ни разу не оставался с Магдой наедине. Вы присутствуете на всех сеансах.

Советник (в том же тоне). Я никогда не позволю мужчине гипнотизировать Магду в мое отсутствие. Даже дипломирован­ному врачу.

Фрейд ( нетерпеливо). В таком случае соблаговолите помол­чать.

Они обмениваются яростными взглядами, и Фрейд возвращается на свое место.

Магда (открыла глаза, говорит громко). Я вспомнила все. Это перчатки моего отца.

Глаза Фрейда сверкают.

Фрейд (голосом полицейского детектива, с недобрым любопытством). Когда он их носил?

Магда. Это было в Китцбюхеле. Через два года после смерти мамы.

Фрейд. Сколько лет вам было?

Магда. Шесть.

Крик Магды за кадром.

Магда издает страшный крик. Старик даже не вздрагивает. Он сидит прямо, устремив взгляд вдаль.

Голос Магды за кадром (она кричит, рыдая). Он сделал мне больно! Он напугал меня! Он перестал быть моим отцом. Никогда я не выйду замуж, я больше не могу видеть этот взгляд! (Эта исповедь заканчивается бессвязными криками.)

Советник не шелохнулся. Его лицо не меняет выражения, но вдруг из его глаз молча полились слезы. Он и не думает протестовать.

Фрейд обернулся; смотрит на плачущего советника.

Он глядит на него и с изумлением, и с презрением.

Советник даже не смотрит на Фрейда. Фрейд склоняется к Магде. Успокаивает ее, положив на лоб ладонь. Она перестает дрожать, а охватившее ее страшное возбуждение быстро спадает.

Фрейд (властно). Сейчас вы проснетесь, Магда. Но я прика­зываю вам вспомнить слово в слово все, о чем вы мне сказали. Вы будете слушаться меня?

Магда (вздохнув). Да.

Фрейд. Проснитесь, Магда! Проснитесь! Вы проснулись.

Магда открывает глаза. Постепенно ее лицо вновь приобретает то печальное и всепонимающее выражение, какое у него должно быть в обычном состоянии.

Она приподнимается и садится на диване.

Фрейд. Вы помните, что говорили мне?

Магда (не меняя выражения лица, отвечает слабым, но бесстрастным голосом). Да.

Фрейд отстраняется от нее, но по-прежнему сидит.

Она встает. Молча берет свою шляпу и надевает ее, не оборачиваясь к зеркалу.

Ее жесты несколько замедленны, можно сказать, еще какие-то онемевшие, но точные. Фрейд молча наблюдает за ней.

Советник тоже встает. Он перестал плакать.

Магда направляется к двери, а советник следует сзади.

Он не взял свой цилиндр, который стоит на ковре возле кресла. Магда замечает, что он с непокрытой головой. Она простым и совсем привычным жестом поднимает цилиндр, подходит к советнику и подает ему. Лицо ее совершенно бесстрастно.

Магда. Твоя шляпа, папа.

Советник берет цилиндр и держит его в руке. В это время Фрейд открывает дверь и они выходят. Магда идет впереди, отец – за ней. Они молча пересекают прихожую. Магда снимает с вешалки свой черный зонтик, открывает дверь и выходит на улицу; отец – следом.

Фрейд, который остался в кабинете, снова закрывает дверь, возвращается на середину комнаты. Потом, словно машинально, подходит к окну и распахивает его.

Тут зрители замечают, что они на уровне улицы. Под ярким солнцем Фрейд видит одетых в черное отца и дочь, которые рядом, не говоря ни слова, пересекают Берггассе. Они удаляются, сворачивают направо и исчезают.

Фрейд закрывает окно, проходит в глубь кабинета. Его лицо выражает смешанное чувство презрения и отчаяния. Он подходит к египетской статуэтке и долго ее рассматривает. Глаза его несколько светлеют. Он обходит письменный стол, берет открытую маленькую коробку, где лежит какой-то обложенный соломой предмет.

Выходит из кабинета через ту же дверь, что советник с дочерью.

Снимает с вешалки шляпу, надевает ее (маленькую коробку он держит левой рукой, прижимая к себе) и поднимается по лестнице.

(2)

На четвертом этаже он останавливается перед дверью и звонит три раза. Горничная сразу же ему открывает. Она постарела, но в ее глазах, когда она видит Фрейда, сохраняется некое страстное восхи­щение. Фрейд не обращает на это внимания. Он отдает ей шляпу и проходит в коридор.

Фрейд. Телеграммы не было?

Горничная. Нет, хозяин.

Маленькая Матильда (ей десять лет) и два сына (четыре и шесть лет) выбегают из детской и бросаются к нему.

Дети (радостно). Папа! Папа пришел!

Лицо Фрейда светлеет; он улыбается им с глубокой нежностью.

Фрейд (ласково). Осторожно, дорогие мои, осторожно. (По­казывает на коробку.) А то вы все разобьете. Матильда, возьми коробку и отнеси в столовую. Главное, будь осторож­нее.

Марта (выходя из кухни). К столу! К столу!

Фрейд обнимает ее за плечи и целует в лоб. Они весело и ласково улыбаются друг другу, но без той глубокой, влюбленной нежности, которая соединяла их в двух первых частях.

Все входят в столовую. Стол накрыт. Пока дети рассаживаются, Фрейд подходит к маленькому столику, на который Матильда поста­вила коробку. Он вынимает из соломы маленький египетский бюст.

Марта смотрит на него с еле уловимым недовольством.

Марта. Еще одна! Главное, не роняй на пол соломинки! Они цепляются за ковер, и их уже ничем не вычистишь.

Фрейд садится за стол, не расставаясь со статуэткой. Он ставит ее чуть слева от себя и рассматривает.

Маленькая Матильда (с детским восхищением). Ка­кая она красивая!

Фрейд восторге от этой похвалы). Да. (Горничная приносит блюдо с мясом. Марта накладывает Фрейду.) Телеграмму не приносили?

Он спрашивает об этом просто для очистки совести.

Марта. Нет, дорогой мой. (Он слегка помрачнел.) В чем дело? Разве ты ждал телеграмму?

Фрейд. Это из-за Флисса. Мы должны встретиться в Берхтесгадене в начале будущей недели, но он не уточнил, в какой день.

Марта (она неприятно удивлена). Ты мне об этом не го­ворил. Значит, ты нас покидаешь?

Фрейд. Да, на три дня. Если Флисс подаст признаки жизни.

Он ест, не сводя глаз со статуэтки. Пауза.

Матильда. Папа!

Марта (делая большие глаза и прикладывая к губам палец). Тсс!

Матильда ( не обращая внимания на Марту). Папа! По­чему ты, когда ешь, смотришь на куклу?

Фрейд (не отрывая глаз от статуэтки, ласково). Потому что, дорогая моя, для меня это единственные минуты отдыха.

Матильда. Ты мог бы поговорить с нами.

Фрейд (поворачивает голову и с нежностью смотрит на Матильду). Не могу. Потому что… (Он с еле уловимой, иро­нией запнулся, зная, что его не поймут.) Моя работа со­стоит в том, чтобы знать людей такими, каковы они есть. А это не очень весело. Когда я отдыхаю, мне больше нравится смотреть, чем люди занимаются.

Снова воцаряется тишина. Фрейд поворачивается к статуэтке и погружается в ее созерцание.

(3)

Два часа пополудни.

Брейер выходит из своего экипажа, входит в дом и поднимается по лестнице.

Пройдя несколько пролетов, замечает свою ошибку и снова спуска­ется на первый этаж. Звонит в дверь.

На двери позолоченная табличка: «Доктор Фрейд, невролог и пси­хиатр». Ему открывает сам Фрейд с сигарой в зубах.

Фрейд (дружески). Здравствуйте, Брейер.

Брейер. Здравствуйте, Фрейд. Знаете, я уж было собрался подняться на четвертый этаж. Я никак не могу привыкнуть к новому расположению вашего кабинета.

Брейер смеется. Он приветлив и изысканно вежлив, утратил тон несколько покровительственного превосходства, но в его голосе боль­ше не ощущается великодушия, которое некогда характеризовало его отношение к Фрейду.

Фрейд. Знаете, я сделал это в основном ради Марты. Навер­ху, не правда ли, жизнь семейная: дети, домашние заботы, мебель – тот образ, который ей нравится. Когда я принимал своих больных на четвертом этаже, у нее возникало такое чувство, будто я вторгаюсь в ее личную жизнь.

Они вошли в кабинет Фрейда. Тот указывает Брейеру на стул. Усаживаются по одну сторону письменного стола Фрейда.

Брейер вынимает из папки рукопись, которую кладет перед Фрейдом.

Брейер. Вот наше введение. (Фрейд берет рукопись. Каш­ляет.) Что это у вас за кашель? (Фрейд пожимает плечами.) Я думал, вы бросили курить.

Фрейд. Флисс разрешает мне пять сигар в день. (Имя Флисса Брейеру неприятно. Это очевидно) Это первая сигара сегодня. Самая вкусная. (Он перелистывает рукопись, по­том слегка отодвигает ее.) Если вы разрешите, мы прочтем ее позднее. (Смотрит на часы.) Через десять минут я жду больную. Госпожу Дёльнитц. Она меня беспокоит. Я хотел, чтобы мы посмотрели ее вместе.

Брейер (вежливо, но без восторга). С удовольствием. Но вы же знаете, что мы с вами расходимся…

Фрейд (живо). Дело не в наших разногласиях. (Встает.) Суть в том, что она плохо реагирует на гипноз. Или, быть может, я не могу ее загипнотизировать. Наоборот, когда она лежит на этом диване, не засыпая, мне кажется, что она гово­рит с большей охотой и гораздо больше о себе рассказывает. (Брейер слушает его недоброжелательно) Разумеется, трансфер очевиден.

В дверь звонят.

Слуга. Пожаловал господин Дёльнитц.

(4)

Входит Дёльнитц. гигантского роста мужчина лет тридцати пяти. Без бороды, носит бакенбарды. Красное лицо, огромные бицепсы распира­ют рукава его пиджака.

У него здоровый и веселый вид заядлого спортсмена, мало приспосо­бленного для интеллектуальных занятий. Сейчас он сильно раздра­жен.

Фрейд при виде здоровяка принимает вызывающий вид: он будет сохранять самообладание на протяжении всей сцены, но чувствуется, что в нем пылает холодный и сильный гнев.

Фрейд (холодно). Господин Дёльнитц, я ведь ждал вашу жену.

Дёльнитц (тем же тоном, но менее владея собой и с большей наигранной грубостью). Доктор Фрейд, я пришел сказать вам, что ноги ее здесь больше никогда не будет.

Фрейд. Ну что ж, вы свое дело сделали. Теперь можете идти.

Дёльнитц (вместо того, чтобы послушаться Фрейда, бе­рет стул и садится). Если позволите, я хочу кое-что вам сказать.

Фрейд. Господин Дёльнитц, вы допускаете то, что называют нарушением неприкосновенности жилища. И я мог бы попро­сить полицию заставить вас убраться отсюда. Но из уважения к вашей жене, которую пока считаю своей пациенткой, я согла­сен выслушать вас.

Дёльнитц (он явно несколько смутился и с недоверием смотрит на Брейера). Я не знаком с этим господином.

Фрейд. Это доктор Брейер, крупный невропатолог. Я буду говорить с вами в его присутствии, или вы уйдете отсюда. (Брейер намеревается встать.) Нет, Брейер, я прошу вас остаться.

Слуга (открывая дверь). Там спрашивают доктора Брейера, говорят, что срочно.

Брейер встает.

Фрейд (обращаясь к Дёльнитцу). Вам повезло.

Брейер выходит. Дёльнитц провожает его взглядом.

Фрейд. Слушаю вас.

Дёльнитц. Господин Фрейд, вы – не врач.

Фрейд. Я шарлатан. Это известно. Это все, что вы хотите мне сказать?

Дёльнитц. Нет.

Открывается дверь. Появляется Брейер, не снявший шляпы.

Брейер. Срочный вызов. Я вернусь через полчаса.

Закрывает дверь.

Фрейд (Дёльнитцу). В вашем распоряжении полчаса.

Дёльнитц. Господин Фрейд, с тех пор как вы лечите мою жену, она совсем разболелась.

Фрейд. Разве раньше она была здорова?

Дёльнитц. Нет.

Фрейд. В чем же дело? Почему вы послали ее ко мне?

Дёльнитц. Она болела. Но не так серьезно.

Фрейд. Господин Дёльнитц, ваша жена страдает ярко выра­женным синдромом страха. Если вам так дорог ваш покой, привяжите ей камень на шею и утопите в Дунае.

Дёльнитц. Она мне больше не жена. (Фрейд поднимает брови с иронически удивленным видом.) Вы запретили ей вступать со мной в отношения.

Фрейд (притворяясь, что не понимает). Какие отношения?

Дёльнитц. Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать. Те отношения, которые жена обязана иметь со своим мужем.

Фрейд. Вот оно что! Понятно. Так слушайте: я запретил ей эти… отношения на время лечения.

Дёльнитц. Но это же природа, господин Фрейд.

Фрейд. Вам прекрасно известно, что она возненавидела эти отношения.

Дёльнитц (растерянно). Она вам рас.. Да, ей это не нра­вилось, но все-таки она соглашалась. А сегодня…

Фрейд. Каждый раз, когда она соглашалась, она переживала кризис страха. Неужели вам не стыдно требовать от вашей жены?

Дёльнитц. Ах! Но я не могу без этого, господин Фрейд. Это наша драма.

Пауза. Дёльнитц понуро сидит в кресле. Неожиданно его снова охватывает гнев.

Дёльнитц. И вы намерены вылечить ее, забивая ей голову этим свинством?

Фрейд. Каким свинством?

Дёльнитц встает и начинает расхаживать по комнате.

Дёльнитц. Вот уже две недели, каждый раз, когда она приходит от вас, она рассказывает нам о своем дяде Губерте, говорит только о дяде Губерте. Я не желаю, чтобы вы напо­минали ей о дяде Губерте.

Фрейд. Почему?

Дёльнитц. Во-первых, потому, что он умер.

Фрейд иронической улыбкой). И что же во-вторых?

Дёльнитц. А во-вторых, потому, что это свинство.

Фрейд. Свинство говорить о ее дяде?

Дёльнитц. Да.

Фрейд. Вот оно что! Почему же?

Дёльнитц. Потому что он был свиньей. ( Пауза. Говорит грубым тоном.) Вы своего добьетесь, господин Фрейд, добье­тесь! Заставите поверить, что дядя Губерт ее изнасиловал.

Фрейд живым интересом). Ах, вот в чем дело! (Пауза.) Значит, это неправда?

Дёльнитц. Правда, господин Фрейд. (Спохватившись.) Правда, господин доктор! Но для нее это ложь!

Фрейд. Почему?

Дёльнитц. Потому что от нее это скрывали. Все, начиная с ее матери. И кончая мной, когда мне призналась в этом ее мать. (С вызовом.) Мы-то люди тактичные.

Фрейд. А куда девалось это воспоминание? Неужели вы думаете, что оно испарилось? Оно по-прежнему живет в ней, господин Дёльнитц, живет бессознательно, в подавленном со­стоянии, и именно оно все отравляет. Это воспоминание порож­дает ее страхи! Оно внушает ей отвращение к любви!

Дёльнитц слушает, разинув рот от удивления, мучительно пытаясь понять Фрейда.

Дёльнитц. Вы хотите сказать, что это не я вызываю у нее отвращение?

Фрейд. Конечно, не вы. В детстве она пережила шок, кото­рый привел к тому, что ей стали противны все мужчины.

В дверь стучат.

Фрейд. Войдите!

Это Брейер. Он бледен и мрачен, смотрит на Фрейда с какой-то злобой.

Фрейд, поглощенный беседой с Дёльнитцем, улыбается Брейеру, не замечая выражения его лица.

Фрейд (повернувшись к Дельнитцу, с глубокой искрен­ностью). Да, вы больше не будете внушать ей отвращение.

Дёльнитц (очень довольный, встает). Спасибо вам, доктор!

Фрейд (тоже встает, говорит тем же властным, но спо­койным тоном). Вы заставили ее пропустить сеанс. (Провожая его до двери.) Скажите ей, чтобы она пришла завтра, в семь часов вечера.

(5)

Фрейд (обращаясь к Брейеру). Это уже тринадцатый слу­чай.

Брейер (вздрагивает, он думает о другом). Что?

Фрейд. Тринадцатый случай невроза, в котором я выявил, что больной в детстве стал жертвой сексуальной агрессивности взрослого.

Брейер слушает его рассеянно, с мрачным довольством человека, которому предстоит сейчас утолить свою злопамятность, разыграв роль поборника справедливости.

Брейер. Сегодня утром вы навещали Магду?

Фрейд. Да. А что?

Взглянув на Брейера, Фрейд внезапно умолкает. Ему страшно, он не смеет задать вопрос.

Брейер (говорит равнодушным, но плохо скрывающим его злорадное торжество голосом). Меня вызвал ее отец. Она выбросилась из окна.

Фрейд (он с трудом обрел дар речи). Погибла?

Брейер. Да нет. Переломы, контузия, но, если не произошло внутреннего кровоизлияния, думаю, выкарабкается.

Фрейд поворачивается и медленно подходит к письменному столу, смотреть на него страшно. Он кашляет.

Фрейд. Утром она мне призналась, что отец надругался над ней, шестилетней.

Брейер возмущением). Она сказала вам грязную ложь, это вы толкнули ее к признанию!

Фрейд (резко оборачивается к Брейеру, но отвечает ему без грубости, с глубокой грустью). Брейер! Отец присутство­вал при этом и плакал. Но ни словом не возразил.

Брейер (с почти комическим изумлением). Он же член Высшего Совета! (По его растерянности чувствуется, что он неизменно уважает официальных лиц и сильных мира сего.) Немыслимо!

Похоже, он потрясен не меньше Фрейда, который, обойдя письменный стол, понуро, с усталым видом опускается на стул.

Брейер (убежденно). Надо бросить это, Фрейд.

Фрейд (не поднимая головы, мрачно). Что бросить?

Брейер. Все, все это.

Фрейд. Но ведь это ваш метод.

Брейер. Нет уж, позвольте! Я отказываюсь его признавать.

Фрейд. Вы раскрывали больным правду о них самих.

Брейер. Только тогда, когда они были в силах ее выносить.

Фрейд (глухим голосом, глядя прямо перед собой). Ис­тинной правды о себе не в силах вынести никто.

Брейер. Вот видите!

Фрейд. Мы здесь для того, чтобы найти эту правду и помочь людям бесстрашно взглянуть на себя. С нашей помощью они сумеют это сделать. Когда поет петух, вампиры исчезают, они не выносят дневного света.

Брейер. Магда хотела покончить с собой потому, что обезу­мела от стыда и кошмара. Бывают случаи, когда более чело­вечно солгать.

Фрейд. Разве Магда была менее безумной, когда лгала сама себе?

Брейер. Нет, но она была менее несчастной.

Фрейд. Лечение только началось. Я пойду к ней и…

Брейер. Вас не примут.

Фрейд (удивленно). Почему?

Брейер. Так сказал мне отец.

Фрейд. Но это преступление! Если сейчас прекратить лечение, то все пойдет прахом.

Брейер. Все и так пошло прахом, что бы вы ни делали. (Пауза.) Вам повезло, что ей не удалось покончить с собой. (Пауза.) Если Магда умрет, не хотел бы я оказаться в вашей шкуре.

Фрейд (растерянно). Все врачи идут на риск.

Брейер. На взвешенный риск – безусловно. Но не так, как вы. Они знают, чем рискуют, а вы не знаете.

Фрейд (он подавлен жестокостью Брейера, но обраща­ется к нему по-дружески, с какой-то вновь обретенной почтительностью). Брейер, я переживаю тяжелое время… Не могли бы вы помочь мне…

Брейер (он растроган этой мольбой о помощи, напом­нившей ему о времени, когда он покровительствовал Фрейду). Я очень бы этого хотел, но что я могу сделать? Вам повсюду мерещится только секс, я не могу следовать за вами…

Фрейд. Из-за Магды?

Брейер. Да, из-за нее. Может быть, ваше объяснение ее невроза верно. Ну и что из этого? Не во всех же случаях оно верно. (Властно, но дружески.) Вы обманываете своих боль­ных, Фрейд, подавляете их! Остановитесь, пока не поздно. По­верьте, мне прекрасно известно, что такое муки совести. (Голос его дрогнул; он по дружбе рассказывает о своих муках Фрейду.) Я видел Лёвенгута, который лечит мать Сесили. Они разорены. Живут в маленьком домике в Принц Эйгенгассе. Здоровье Сесили ухудшилось. (Пауза.) Уж лучше бы она умерла.

Фрейд (он пришел в себя; признание Брейера придало ему дерзости). Во что превратится наука, если ученые пере­станут высказывать то, что они считают истиной? Вена прогни­ла насквозь! Всюду лицемерие, извращения, неврозы! (Он вста­ет и начинает быстро расхаживать по кабинету.) Неужто вы полагаете, будто мне доставляет удовольствие запускать руки в эту клоаку? (Пауза.) Член Высшего Совета! Аскетиче­ское лицо! (Грубо.) Да он зверь! Если Магда умрет, он будет убийца, а не я. (Подходит к Брейеру.) Мы либо очистим этот город, либо взорвем его. (Тоном глубокого убеждения.) Я не могу представить себе здорового общества, которое основыва­ется на лжи. (Закашливается.) Член Высшего Совета! (Пьет воду, патом убежденно, очень мрачно говорит.) Бывают дни, когда человек вселяет в меня ужас.

Смутившись, Брейер молча смотрит на Фрейда. Он подавлен его грубой, зловещей силой, хотя вместе с тем и жалеет своего друга.

Фрейд (с большей мягкостью). Вас не огорчит, если нашу работу мы отложим на завтра? (Доверительно, почти испо­ведально) Я совсем неважно себя чувствую. К тому же мне необходимо привести в порядок свои мысли.

Брейер (ласково улыбается и в ответ пожимает ему руку. Он уходит, на пороге оборачивается и очень дру­жески говорит). До завтра, Фрейд.

Дверь закрылась. Фрейд стоит неподвижно.

Фрейд (неожиданно дрожащим голосом кричит). Брейер!

Наружная входная дверь захлопнулась: Брейер его не слышит.

За кадром звук закрываемой двери.

(6)

Фрейд, оставшись один, снова закашливается. Он опять подходит к письменному столу: в графине больше нет воды.

Кашляя, он обходит письменный стад, прижимая правую руку к груди, на уровне сердца. У него страдальческий вид. Он опускается на стул, вытаскивает из жилетного кармана часы и кладет их на рукопись Брейера. Потом прослушивает себе пульс. Чувствуется, что ему грозит сердечный приступ.

За кадром: несколько звонков, шум входной двери; стук в кабинет. Фрейд встает.

Фрейд (овладев собой). Войдите.

Входит молоденькая горничная Марты. Она несет телеграмму. Лицо Фрейда сразу меняется. Он обрел уверенность в себе, глаза его горят.

Фрейд. Давайте.

Распечатывает телеграмму и читает ее, тогда как молоденькая гор­ничная поглядывает на него с лукавым и нежным видом. Он повора­чивается к ней; лицо ее светлеет.

Фрейд. Ступайте и передайте госпоже, чтобы уложила мой чемодан. Вечером я уезжаю в Берхтесгаден.

(7)

На следующий день, четыре часа дня.

Горы в окрестностях Берхтесгадена, на высоте две тысячи метров.

Посреди великолепного пейзажа, на повороте горной тропинки появ­ляются двое мужчин.

Над ними заснеженные вершины, вокруг скалы и камни, чуть ниже альпийские луга, совсем внизу – долина.

Мужчины одеты в почти одинаковые костюмы (тирольская кожаная куртка, мягкая тирольская шляпа с пером), в руках – альпенштоки. Это Фрейд и Флисс. Фрейд шагает быстро, Флисс несколько ускоряет шаг, чтобы не отставать от него.

Фрейд, подумав немного, решает сократить маршрут, пройдя через скалы и камни, чтобы выйти на тропу, идущую метрах в двухстах ниже.

Он спускается, как опытный альпинист, боком ставя ногу на осыпи. Флисс идет за ним прямо по склону. В результате он поскальзывается и, смеясь, падает на спину.

Фрейд оборачивается на шум, быстро поднимается по склону и хочет помочь Флнссу подняться. Но тот уже встал сам и, отряхивая брюки, шутит над своей неловкостью.

Фрейд. Делай, как я. Спускайся боком, тогда ты ничем не рискуешь и можешь притормозить.

Фрейд, первым спустившийся на тропу, ждет Флисса, глядя на горы. Взгляд его устремлен на вершины, а не на долину. Флисс, запыхав­шийся, но веселый, спрыгивает на тропу.

Фрейд. Ты спустился отлично.

Флисс. Да, но я совсем выдохся. Присядем. (Показывает на плоский выступ на обочине тропы. Они садятся. Флисс с восхищением.) Ты настоящий спортсмен! Можно подумать, что всю жизнь только и занимался альпинизмом.

Фрейд (у него почти счастливый вид). Так оно и есть: в отпуске мне необходимо полазать по горам. Чем выше я заби­раюсь, тем больше доволен.

Флисс. Будь я Зигмундом Фрейдом, я пришел бы к заключе­нию, что тебе нравится власть.

Фрейд. Может быть. (Показывая на заснеженные вер­шины.) Это потому, что в горах нет жизни. Камни. Снег. Безлюдье. (Поднимает с тропы камень и разглядывает его.) Камень тверд и чист. Мертв! (Бросает его прямо перед собой и смотрит, как он скатывается по склону.) Я часто задаю себе вопрос: нет ли у меня желания умереть? (Словно про себя.) Что такое желание? Что такое страх? Я об этом ничего не знаю. (Спохватывается.) В сущности, каждому, как и мне, должно быть это свойственно.

Флисс (с улыбкой смотрит на него). У меня нет желания умереть.

Фрейд теплотой). Понятно, ведь ты же не «каждый». Тебе предстоит совершить великие дела.

Флисс (просто и убежденно). Это верно. (С легким сожа­лением.) Фрейд, это мы совершим великие дела.

Фрейд (резко встает). В горах быстро темнеет. Пошли.


Некоторое время спустя.

Метров на четыреста ниже. Начинает смеркаться. Вершины стали еще выше, они кажутся подавляющими. Оба путника входят в тень долины.

На этот раз впереди идет Флисс, Фрейд за ним.

Заметно, что Фрейд меньше устал, чем Флисс, но его принуждает отставать какое-то чувство внутреннего сопротивления.

Флисс (дружески, но с раздражением). Видишь? Теперь ты еле ноги волочишь. Давай спустимся здесь.

Он показывает на русло высохшего ручья за деревьями. И сразу же начинает спускаться (боком); Фрейд легко, пружинисто идет за ним, но без всякого удовольствия.

Флисс. Вперед! Быстрее! Быстрее!

Они выходят на другую тропу. С тропы видят внизу под ногами Берхтесгаден. В долине еще светло, но в городе в некоторых окнах уже горит свет. Флисс хочет продолжать путь. Фрейд останавливает его.

Фрейд. Постой минутку.

Флисс. Ты уже устал?

Фрейд. Да нет же! (Показывая на темный Берхтесгаден.) Надо бы остаться жить здесь.

Флисс (удивленный этим тоном, бросает на Фрейда ис­пытующий взгляд). Что случилось? Ты не в своей тарелке?

Фрейд. Выслушай меня, Вильгельм.

Фрейда что-то беспокоит.

Флисс. Хорошо, хорошо! Скоро ты мне обо всем расскажешь. Я не хочу, чтобы нас застигла здесь ночь, у меня не такие кошачьи глаза, как у тебя.

Собирается идти, но Фрейд его удерживает.

Фрейд. Одна моя больная выбросилась из окна.

Флисс (равнодушно). Ах, вот в чем дело!

Фрейд. Я вызвал у нее одно подавленное воспоминание: ког­да ей было шесть лет, отец над ней надругался.

Флисс (вынимая из кармана записную книжку). Интере­сно. А когда произошла сексуальная агрессия?

Фрейд. В 1866-м.

Флисс (раздраженно). Я спрашиваю тебя, в какой день, месяц и час.

Фрейд. Не знаю, говорю тебе, что она…

Флисс. … да, выбросилась из окна. И что дальше? Как, по-твоему, я могу работать с такими неопределенными данны­ми? (Фрейд пожимает плечами и молчит) Ладно, пошли! Можем поговорить на ходу!

Они снова двинулись в путь. Фрейд с сожалением устремил свой взгляд в чистое и холодное небо, раскинувшееся над их головами.

Тени в долине сгущаются.

Флисс ( снисходительно, как человек, который готовится сыграть роль утешителя). Именно эта смерть терзает тебя?

Фрейд (говорит искренне, исполненный надежды). Она не умерла.

Флисс. Она будет жить?

Фрейд. Да.

Он явно рассчитывает на помощь Флисса; он нуждается в том, чтобы ему вернули мужество.

Флисс. Так в чем же дело?

Фрейд. А если бы она покончила с собой?

Флисс. Что за странный вопрос? Она жива, и все тут.

Фрейд молчит. Чувствуется, что он разочарован и пытается скрыть свое разочарование.

Флисс ( он замечает это и понимает, что ему следует и дальше продолжать в том же духе). Ладно. Допустим, что она умерла? Она тебе родня?

Фрейд. Нет.

Флисс. Если она тебе никто, спрашивается, какое тебе до нее дело. (Пауза.) Посмотри, начинает темнеть. Я не желаю риско­вать и сломать себе ногу. Прибавь немного шагу.

Они пошли быстрее.

Флисс. Что я еще могу тебе сказать? Таковы опасности на­шего ремесла. На совести величайшего генерала Пруссии и лучшего хирурга Берлина почти одинаковое количество смер­тей. Брейер вбил тебе в голову эту тревогу? (Фрейд кивает в знак согласия.) Я так и думал. Он – воплощение венской сентиментальности. Вальсы! Вальсы! И потоки слез: вы никог­да не научитесь воевать. Ой!

Флисс подвернул ногу. Он едва не падает, с гримасой боли делает хромая несколько шагов и опускается на поваленное дерево.

Фрейд (обеспокоенно). Что с тобой?

Флисс (массируя лодыжку, мрачно). Я споткнулся о ка­мень. (С раздражением.) Уже ноги собственной не видишь. Нам следовало бы вернуться пораньше. (Пауза.) Это пустяки. (Встает.) Вперед, марш! (Он идет хромая, Фрейд хочет его поддержать, но он его отталкивает.) Не стоит труда. (Дей­ствительно, его походка скоро становится нормальной.) Ну и кто она такая, твоя больная?

Фрейд. Старая дева. Она никогда не расставалась со своим отцом… редко выходила из дома.

Флисс (слушает его, все более разочаровываясь). Жила, как мокрица! Не велика была бы потеря! (Примирительным тоном.) Но я с тобой согласен: нельзя разбрасываться человеческими жизнями. (Убежденно.) Мы и не станем ими разбра­сываться, Зигмунд. Мы пока ищем. Но позднее, на одну боль­ную, которую мы потеряем, мы будем спасать тысячу. Знаешь, как говорят берлинцы, которые не обабились? «Омлет не сде­лаешь, не разбив яиц». Ты хотел, чтобы я сказал тебе именно это? Доволен? (Фрейд делает какой-то вымученный ки­вок, который может сойти за согласие.). Тогда хватит об этом!

Они скрываются за поворотом, и ночь скрадывает от нас пустынный ландшафт.

(8)

Некоторое время спустя. В столовой какой-то второразрядной гостиницы.

Сезон еще не начался, и гостиница пуста. В большой столовой, заставленной маленькими столиками (все они свободны), прежде всего бросается в глаза длинный общий стол, за который в разгар сезона можно усадить человек тридцать.

Сейчас за ним сидят шесть человек. В глубине, за другим концом стола, четверо грустных баварцев, должно быть какие-нибудь слу­жащие, питающиеся в ресторане. Ближе к зрителю – Флисс и Фрейд.

Им подали десерт. Флисс с аппетитом расправляется с «рисом в молоке». Фрейд едва к нему притрагивается.

Покончив с блюдом, Флисс поворачивается к Фрейду с испытующим видом.

Флисс. Ну-с, что ты привез мне новенького?

Фрейд выглядит неуверенным и несчастным.

Фрейд (тоном легкого упрека). Подожди немного, дай мне оттаять. Я так одинок в Вене. Дай мне время воспользоваться твоим обществом.

Флисс. Мы с тобой гуляли весь день. Послушай, Зигмунд, наши «Конгрессы» лишатся всякого смысла, если не будут про­двигать нас вперед в наших исследованиях.

Фрейд. Для меня главное в них то, что они позволяют нам с тобой встречаться.

Флисс (любезно и холодно). Ну да, разумеется! (Пауза.) Ну так что же?

Фрейд (с еле уловимым раздражением). Что «что же»?

Флисс. Ты писал, что разработал теорию о сексуальной при­роде неврозов. Слушаю тебя.

Левой рукой Фрейд мнет хлебный шарик.

Фрейд. Представь, что ребенок в самые первые годы своей жизни становится жертвой сексуальной агрессии.

Флисс. Взрослого?

Фрейд. Разумеется. Первой его реакцией будет страх, кото­рый, это понятно, может сопровождаться болью и изумлением. Но, как ты сам знаешь, он не чувствует никакого смущения: в этом возрасте сексуальности не существует. Итак. Проходит несколько лет, органы развиваются: когда ребенок вспоминает об этом, у него впервые появляется смущение; за это время общество внушило ему принципы морали, жесткие прочные императивы; он стыдится своего смущения и вырабатывает защитную реакцию, вытесняя это воспоминание в сферу бес­сознательного.

Флисс ( похоже, что ему это мало интересно). Ладно. Что же дальше?

Старая горбатая дама семенящей походкой подходит к столу, усажи­вается и открывает коробочку с таблетками.

Постепенно она начинает обращать внимание на разговор двух мужчин и прислушивается к нему с видимым изумлением.

Фрейд. Воспоминание пытается возродиться, а смущение про­должиться, но моральные императивы стремятся полностью их подавить. Механизмы защиты вступают в действие, ребенок убеждает себя, что ничего не произошло. Он забывает. Но, поскольку между, этими противоположными силами идет суро­вая борьба, все происходит так, как если бы эти силы пришли к компромиссу: воспоминание больше не всплывает в сознании, однако что-то его заменяет, маскирует и одновременно служит его символом. Это «что-то» и есть невроз, или, если хочешь, невротический симптом.

Флисс. Например?

Фрейд. В неврозе навязчивости травмирующее воспоминание подавлено, но его замещают фобии, навязчивые идеи. Дора забыла о нападении на нее старого лавочника, но сохранила фобию – она боится заходить в лавки. Что касается стыда, который она почувствовала, то она пере­несла его на другой объект и объяснила его другой причиной: это приказчики в магазине, которые смеялись над ней.

Флисс (спрашивает вялым тоном). А как же истерия?

Фрейд. Здесь необходима особая предрасположенность, ко­торая позволяет телу стать соучастником больного: чтобы за­быть своего умершего отца, Сесили стала косить на оба глаза и видеть предметы только перед своим носом. Что касается невроза страха…

Флисс (с раздражением). Хорошо, довольно! Продолжение мне известно. Вытеснение, трансфер – вот твой конек. Все это психология. Она меня не интересует. Есть у тебя конкретные случаи?

Фрейд. Тринадцать.

Флисс. Тринадцать неврозов, вызванных сексуальной агрес­сией!

Фрейд. Да.

Флисс. Кто же виновник?

Фрейд. Иногда дядя или слуга. В большинстве случаев – отец.

Старая дама, остолбенев, снимает очки и перестает есть.

Флисс. Отец?

Фрейд (мрачно и сухо). Да.

Флисс. Отец? (Он удовлетворенно потирает руки под испуганным взглядом старой дамы.) Вот это здорово! Это упрощает расчеты. Значит, невроз у детей является следствием извращенности отцов? (Фрейд смотрит на него, несколько смущенный этим грубым упрощением своих теорий.) Так вот, это мне кажется совершенно обоснованным. Наконец-то мы располагаем фактами.

Фрейд (осторожно). Вильгельм! Это всего лишь гипотеза. Тринадцати случаев мало, чтобы ее подтвердить.

Флисс. Мало тринадцати изнасилований? Мало тринадцати неврозов? И ты еще недоволен? А я прямо восхищен! Но мне нужны даты. Если ты сообщишь мне дату рождения родите­лей, ребенка и время изнасилования…

Фрейд. Но я тебе сказал, что это совсем непросто.

Флисс (снисходительно). Конечно. Ты своего добьешься. Усовершенствуешь свой метод. Располагая деталями, знаешь, что я смогу сделать? Я высчитаю, в какой из периодов разви­тия ребенка, женского или мужского пола, произошла травма, и могу уверить тебя, что из этого я наверняка сделаю вывод о природе болезни. Невроз страха, послушай, могу сказать тебе это прямо, по природе женский: эта простая пассивность в чистом виде. Невроз навязчивости активен. Первый развивает­ся у субъектов, подвергшихся насилию в кульминационный момент женского ритма, второй у… (Флисс захвачен каким-то лирическим вдохновением. Фрейд выглядит все более счастливым: он уже не узнает собственной теории, он слушает Флисса почти с таким же изумлением, что и горбатая дама. Флисс резким тоном). Жаль, что в этом деле нельзя поставить опыт. В лабораторных условиях мы могли бы зафиксировать время экспериментального изнасило­вания с точностью до секунды.

Старая горбунья ( встает, обезумев от возмущения. То­ном оскорбленной добродетели обращается к служанке). Дитя мое, вы подадите мне ужин в номер. Я не желаю сидеть за одним столом с этими висельниками.

Она выпрямляется и, смерив обоих мужчин гневным взглядом, уда­ляется.

Флисс хохочет.

(9)

На следующее утро, в скромном, но приятном номере отеля.

Флисс заканчивает осматривать горло Фрейда.

Фрейд, широко раскрыв рот, сидит на стуле. Флисс, посмотрев горло в последний раз, моет руки и начинает складывать свои инструменты в саквояж.

Во время всех этих манипуляций продолжается разговор.

Флисс (смеясь). Да ничего у тебя нет. Абсолютно ничего. Несколько воспалилось, и все. Можешь закрыть рот. Сигарами не злоупотребляешь?

Фрейд. Пять штук в день.

Сложив инструменты, Флисс берет свой альпеншток, тирольскую шляпу, потом надевает на спину рюкзак.

Флисс. Идем.


На улице Берхтесгадена; перед табачной лавкой.

В витрине полно сигар. Фрейд ждет перед магазином. Он тоже с рюкзаком на спине. Он заглядывает внутрь и видит, что Флисс у кассы расплачивается за покупку.

Флисс выходит на улицу. Когда дверь открывается, маленький колокольчик начинает мелодично позванивать. Флисс с прямоуголь­ной коробкой.

Флисс (протягивая ее Фрейду). Держи!

Фрейд с удивлением берет и открывает коробку; мы видим толстые «черные» сигары, самые крепкие.

Фрейд. Но, Вильгельм, что, по-твоему, я должен с ними делать?

Флисс. Я хочу, чтобы ты их курил.

Фрейд. Вот тебе и раз.

Флисс улыбкой). Вперед, марш! Ты можешь курить, сколько твоей душе угодно. ( Фрейд останавливается как вкопанный. Флисс тоже останавливается и спрашивает с притворным удивлением.) Тебе это неприятно?

Фрейд. Нет. (Пауза.) Вильгельм, ты впервые себе противоре­чишь. (Мрачным тоном.) Ты считаешь, что я обречен, не правда ли? (Флисс улыбается.) Брейер меня осматривал, он говорит о миокардите. Это верно?

Флисс. Брейер – осел. (Он берет Фрейда под руку и увлекает его вперед.) Я же сказал тебе, что ты абсолютно здоров. (С улыбкой.) Правда в том, что я высчитал дату твоей смерти. (Говорит самодовольно, размеренно.) В этих вопро­сах метод ритмов доведен до совершенства.

Фрейду явно стало легче: зритель догадывается, что у него нет глубокой веры в расчеты Флисса.

И все-таки его лицо сохраняет какое-то разочарованное выражение.

Фрейд. И что же? В каком возрасте я умру?

Флисс. В пятьдесят один год.

Фрейд. Через двенадцать лет?

Флисс. Да, если раньше ничего не случится. Через двенад­цать лет мы найдем то, что ищем, мы станем властелинами этого мира.

Они выходят из Берхтесгадена и идут по дороге, ведущей в горы.

Фрейд (полусерьезно.) Значит, я умру молодым.

Флисс. Правильно. Я решил для себя, что за двенадцать лет табак не успеет тебя полностью разрушить.

Фрейд. Ты меня переживешь?

Флисс. Лет на десять, думаю. Умру я в 1918 году. Но мне больше нечем будет заниматься, разве что кое-какими мелки­ми поправками теории. (Он берет Фрейда за руку.) Все про­ясняется, Зигмунд. Я каждый день делаю успехи. Ты знаешь, почему мы пользуемся правой рукой?

Фрейд. Нет.

Флисс. По причине нашей бисексуальности. Левая сторона – это наше женское начало, а правая сторона – начало мужское.

Фрейда это не убеждает.

Фрейд улыбкой). Значит, все женщины должны быть левшами?

Пауза. Флисс оказался в легком затруднении. Но он хмурит брови и отделывается раздраженной тирадой.

Флисс. Ерунда! Ты шутишь, Зигмунд? Я не люблю, когда шутят над моей работой.


В тот же день около пяти часов вечера. Вокзал в Берхтесгадене.

Двухколейный путь. Фрейд и Флисс сидят рядом на скамейке. Флисс надел цилиндр. Фрейд в визитке, но в тирольской шляпе.

Поезда нет.

Фрейд настроен дружески, но мрачно. Флисс явно проявляет нетер­пение. Он вынимает часы, смотрит на них и снова опускает в кармашек.

Флисс. Твой поезд проходит здесь через час. Мой через час сорок пять, спрашивается, зачем мы торчим на перроне.

Фрейд ( смотрит на него печально и виновато). Мне нуж­но приходить на вокзал заранее. Ты же знаешь, что у меня фобия, связанная с поездами. (Во время разговора Фрейду становится все больше не по себе. Постепенно его охва­тывает приступ фобии. Флисс ничего не замечает.)

Флисс. Мне пришла одна мысль. Твоя теория неврозов инте­ресна, но мне необходимы даты.

На соседней скамейке расселось какое-то семейство. Девочка лет пяти бегает по перрону, она часто мелькает перед двумя мужчинами, которые ее не замечают.

Флисс. Я признаю, что большинство твоих больных неспособ­ны сообщить тебе эти даты. Знаешь, что нам нужно было бы? Исключительно одаренную личность, которая понимала бы твои исследования и облегчала бы их.

Фрейд. Что-то я такой не вижу…

Флисс. А о Сесили что ты скажешь?

Фрейд (вздрагивая). О Сесили? ( Растерянно.) Но ведь ее не изнасиловали!

Маленькая девочка подходит к Фрейду и улыбается ему уже кокет­ливой улыбкой.

Флисс (категорическим тоном). Она непременно должна была подвергнуться насилию. Иначе ты ошибся (Фрейд смо­трит на девочку и улыбается ей.) Если твоя теория верна…

Девочка слегка кланяется Фрейду и, довольная, уходит.

Фрейд провожает ее взглядом и мрачнеет.

Фрейд. Если моя теория верна, тогда люди – свиньи.

Флисс (спокойным тоном). Почему бы и нет? Вопрос состо­ит лишь в том, чтобы доказать это научно. (Фрейд повора­чивается к Флиссу.) В случае с Сесили есть что-то темное. Смерть ее отца вполне может скрывать другое воспоминание. (Фрейд слушает его, поневоле увлекаясь. Глаза его бле­стят, но лицо остается мрачным.) Известно ли, что с ней? (Фрейд горестно кивает в знак согласия.) Больна?

Фрейд. Тяжелее, чем прежде.

Флисс (хлопает в ладоши, он в восторге). Именно это нам и нужно. Сходи к ней. Только она сообщит тебе даты, я уверен в этом. И если ты вылечишь ее, твоя гипотеза подтвердится. (Фрейд молчит. Флисс смотрит на него с негодующим удивлением.) Ты боишься?

Фрейд. Я не могу.

Флисс. Почему?

Фрейд. Из-за Брейера. Он запретил мне…

Флисс (очень сухо). Разве Брейер может что-либо тебе за­претить?

Фрейд (все более смущаясь. Кажется, что смущение ду­шит его). Нет. Но я не хочу с ним ссориться…

Флисс. Тебе-то что до этого? Он нам больше не нужен.

Фрейд. Мы с ним не закончили нашу книгу. И к тому же я… мне всегда необходимо испытывать чье-то влияние. Может быть, для того, чтобы ускользнуть от самокритики. (Он маши­нально подносит руку к груди.) Скажи, тебя самого не пугает то, что выше тебя никого нет?

Флисс ( спокойно). Право слово, нет. К тому же в любом случае Брейер не выше тебя.

Фрейд. Не знаю. Может быть. Но я все еще люблю его.

Флисс. Ты же писал мне, что презираешь его.

Фрейд. Я и люблю, и презираю. Какой-то хаос в чувствах. Послушай! Мне крайне необходимо, чтобы меня загипнотизи­ровали: быть может, я яснее бы в этом разобрался. Мне всегда были нужны друзья и враги. Это необходимо для моего душев­ного равновесия. Иногда друг и враг уживаются в одном че­ловеке: по-моему, именно так обстоит дело с Брейером.

Флисс (равнодушно). Это бисексуальность: ненависть – мужское начало, любовь – начало женское.

Фрейд поворачивается к Флиссу и смотрит на него. Кажется, его эта теория не убеждает. Но он долго рассматривает лицо и высокую фигуру Флисса, который уже сменил тирольскую шляпу на цилиндр, а кожаную куртку – на черный сюртук. У Фрейда покорный вид почти влюбленного.

Фрейд. Может быть. Во всяком случае, мой истинный ти­ран – это ты. (С какой-то нежной злопамятностью.) Ты знаешь, как ты разочаровал меня, когда разрешил курить? Мне было так приятно подвергать себя лишениям ради того, чтобы подчиняться тебе.

Флисс ( несколько смущенный этим слишком пылким выражением чувств, отвечает с суховатой усмешкой). Так вот, тиран приказывает тебе найти Сесили.

Фрейд ( более спокойным тоном). В конце концов, почему бы и нет? Достаточно одного тирана. Брейер останется врагом, а ты будешь другом. (У Флисса скучающий вид. Он ладо­нью прикрывает зевок.) К счастью, ты лучше меня: пока я буду тебя любить, я не буду вынужден быть для себя своим собственным идеалом. (Шутит с мрачной иронией.) Ну что ты на это скажешь? Сорокалетний мужчина боится стать взрослым. Брюкке, Мейнерт, Брейер, ты – сколько «отцов»! Не считая Якоба Фрейда, меня породившего.

Подъезжает омнибус. Сутолока. Одни пассажиры сходят, другое садятся.

Фрейд ( решительно). Я пойду к Сесили. Пойду завтра утром, прямо с вокзала.

(10)

Спустя некоторое время.

Перрон опустел. Фрейд забился в угол скамейки; его тирольская шляпа съехала на глаза: похоже, он спит.

Флисс откровенно скучает. Он широко зевает, бросает угрюмый взгляд на Фрейда, потом достает из кармана карандаш и записную книжку. Начинает производить какие-то расчеты.

Вдоль перрона на полной скорости проносится поезд. От этого грохота Фрейд вздрагивает и выпрямляется. Шляпа его падает. На экране – его встревоженное лицо с широко открытыми глазами.

Фрейд ( очень громким голосом). Что случилось?

Флисс молчит. Фрейд с каким-то потерянным видом провожает взглядом последние вагоны уходящего поезда.

Флисс. Проснулся?

Фрейд. Я не спал. (Руки у него дрожат.) Не обращай на меня внимания. Я же говорил тебе, что ненавижу вокзалы. (Он встает, подходит к краю перрона и смотрит вслед исчез­нувшему поезду. Обливаясь потом, он возвращается к Флиссу. Садится.) Мне показалось, что произошел несчаст­ный случай. ( Он склоняется вперед, опираясь сжатыми кулаками на колени. Говорит странным, каким-то вя­лым голосом.) Или я стал нищим.

Флисс (вздрогнув). Что ты сказал?

Фрейд (смотрит на него с удивлением). Что сказал?

Флисс. Ты сказал, что стал нищим.

Фрейд. Разве? Так вот, дело в том, что поезда наводят меня на мысль о нищете. (Он бросает на Флисса быстрый и недружелюбный взгляд. Говорит изменившимся, резким и строгим, почти раздраженным тоном.) Двенадцать паци­ентов из тринадцати.

Флисс. Каких пациентов? О чем ты?

Фрейд. О моих пациентах, о которых я тебе рассказывал. Двенадцать из них отказались у меня лечиться. Еще одно самоубийство, и всему конец! Меня сожгут в Вене, или я стану торговать сукном. (Показывает в направлении Вены.) По­зор и нищета – вот что ждет меня там. (Пауза.) Я живу на деньги Брейера. Если я поссорюсь с ним, то мне нечем будет вернуть ему долг.

Флисс (вежливо, но с раздражением). Ну да, таков уж наш удел. Непонимание, позор. И что из этого? Нужно идти вперед.

Фрейд (с горечью). Тебе легко говорить. Ты в Берлине ле­чишь горло. Ты своей клиентуры не потеряешь.

Флисс (обиженно). Придет час, и я тоже пойду на риск: когда напишем нашу книгу.

Фрейд берет себя в руки. Но ему по-прежнему плохо. Он снова хватается правой рукой за сердце.

Фрейд. Извини меня.

Флисс (любезным тоном, но все еще раздраженно). Ко­нечно, мой дорогой друг, конечно.

Фрейд. Я плохо себя чувствую.

Фрейд съежился на скамейке. Он бледен.

Флисс (без доброты). Что с тобой?

Фрейд. Приступ.

Флисс. Какой приступ?

Фрейд (отвечает машинально, как врач). Аритмия, сдавливание, жжение в районе сердца. (Показывая на солнечное сплетение.) И боль здесь, как при грудной жабе. (Флисс хочет встать. Фрейд жестом его останавливает.) Ничего не надо делать, Вильгельм. (Он касается рукой лба.) Именно здесь что-то не в порядке. Уже несколько месяцев я пережи­ваю нервную депрессию. Ответь мне: ну разве я не чудовище?

Флисс (терпеливо и отрешенно, словно разговаривая с сумасшедшим). Успокойся, Зигмунд, ты же знаешь, что нет.

Фрейд. Тогда что же такое кроется в моей голове, если именно я обнаружил вселенское свинство? (Почти умоляю­щим тоном. Он придвигается к Флиссу и берет его за руку так, словно это должно вернуть ему мужество.) По­моги мне.

Флисс (сухо). Я только этого и хочу, но ты мне говоришь, что с этим ничего нельзя поделать.

На перроне появляются пассажиры. Флисс явно смущен тем, что находится с мужчиной, у которого вовсю разыгрались нервы. Тем более что на них начинают обращать внимание.

Фрейд. Если бы ты мог… (Он замечает чопорность и рас­терянность Флисса и в отчаянии машет рукой. Отодвига­ясь и выпуская руку Флисса.) Ты прав: ничего поделать нельзя.

За кадром шум приближающегося поезда.

Флисс. Вот и твой поезд.

Фрейд с трудом поднимается.

Флисс берет чемодан и рюкзак Фрейда. Они подходят к краю платформы вместе с другими пассажирами.

Фрейд (униженно). Прости меня, Вильгельм… Я… я пережи­ваю трудные времена. (С робкой надеждой.) Но я хоть при­вез что-то интересное для тебя?

Флисс (он явно испытывает облегчение от того, что подошел поезд). Конечно! Еще бы! А если ты сообщишь мне даты, все будет прекрасно.

Состав с грохотом вкатывается в вокзал. Останавливается.

Фрейд с помощью Флисса поднимается в купе второго класса.

Закрывает за собой дверь. Флисс стоит в ожидании.

Фрейд в купе; он подходит к окну, опускает стекло и высовывается наружу. Он смотрит на Флисса с какой-то глубокой и разочарован­ной страстностью.

Фрейд (вид у него по-прежнему мрачный, но он уже обрел свою обычную твердость) . Когда же нашследующий «Конгресс»?

Флисс. Думаю, не раньше, чем через полгода.

Фрейд. Через полгода я или выиграю или проиграю. (Снова становясь суровым.) Завтра пойду к Сесили. Я стану копать глубже в том направлении, о котором мы говорили. Против меня будут все коллеги и весь город, но клянусь тебе, что я пойду до конца. Если же я проиграю… (Смеется.) Значит, следующего «Конгресса» не будет.

Поезд тронулся.

Фрейд (с подлинной тоской). До свидания, Вильгельм.

Флисс (несколько мгновений идет по платформе рядом с вагоном). До свиданья, Зигмунд! Кланяйся Марте и поцелуй детей! ( Поезд набирает ход. Флисс останавливается, кри­ча.) И не забывай записывать даты!

Поезд пропал из виду. Флисс возвращается на свое место, садится. На том месте, где был Фрейд, сидит молодая женщина. Она смотрит на Флисса, который явно ей нравится. Флисс нагло ее разглядывает и улыбается ей.

(11)

В поезде.

Фрейд покидает коридор и возвращается в купе. В глубине трое весьма заурядных на вид мужчин молчаливо играют в карты на столике, прикрепленном между окнами. Это единственные пассажиры в купе. (Вагон для курящих; все курят.)

Фрейд садится в углу, ближе к коридору. Сперва против хода поезда. Но у него кружится голова от мелькания в окнах деревьев и домов. Он поднимается и занимает место в противоположном углу. Откиды­вается на сиденье и, держа руку на подлокотнике, надвигает на глаза шляпу, пытаясь заснуть.

Первый, очень короткий туннель. Фрейд, когда поезд выходит из туннеля, слегка ворочается, на мгновение открывает и снова закры­вает глаза. Игроки, сначала неподвижные, пользуются возвращением света; один из них открывает карту, забирает лежащие на столе и берет взятку.

Игрок. Пики раз, пики два, и все наше.

В этот момент поезд снова ныряет в туннель. (Лампы в вагоне не зажигаются.)

Один из игроков (он хотел пойти; яростно). Черт!

Несколько мгновений полной темноты. Когда поезд выходит из туннеля, Фрейд уже проснулся. Он снимает свою тирольскую шляпу, берет из сетки чемодан, вынимает оттуда цилиндр, надевает его.

За кадром голос одного из картежников. Отлично! Ну-с, ваш ход.

Фрейд поворачивается к ним: трое мужчин приветливо улыбаются ему.

Мы узнаем Мейнерта (таким, еще молодым и элегантным, мы его видели в первой сцене фильма), Брейера (таким, каким он выглядел в первой части) и Флисса. Все они – в цилиндрах.

Фрейд садится рядом с Мейнертом и берет карты, которые ему протягивает Брейер.

Мейнерт (неприятным тоном). Вы, конечно, играть не умеете?

Брейер ( снисходительно). Мы научим его игре, если он бу­дет слушаться. ( Представляя Фрейда другим.) Мой сын.

Фрейд встает и кланяется.

Мейнерт ( представляя Фрейда). Мой сын.

Фрейд встает и кланяется.

Флисс ( подхватывая эту игру). Мой сын!

Фрейд встает и кланяется.

Голос Брейера за кадром. Ну вот, лед тронулся.

Всех забавляет острота Брейера, и они повторяют ее, тыча во Фрейда негодующими перстами.

Все ( кроме Фрейда). Тронулся! Тронулся! Тронулся!

В кадре Брейер, который сидит спокойно и держит (вместо карт, что были у него в руках раньше) открытую книгу.

Брейер. Каждый обязан плутовать. ( Говоря это, он выры­вает из книги страницы и бросает их на столик так, словно это карты. Обращаясь к Фрейду.) А вы притворяе­тесь, будто этого не знаете.

Мейнерт. Вы полагаете, он научится?

Флисс ( так, будто говорит о ребенке). Конечно, научится ( Фрейду.) Послушай, малыш, тебе лишь надо поступать, как я.

Мейнерт. Нет, господин Флисс, как я!

Брейер. Прошу прощения. Он должен поступать, как я.

Флисс ( смеясь, показывает на Фрейда). Он – нескромный малыш.

Все ( смеются). Да, малыш нескромный! Малыш – всезнайка! А нескромность – порок гнусный.

До сих пор Фрейд выглядел пристыженным. Он мучился от стыда, как ребенок.

Внезапно он ударяет кулаком по столу и громовым голосом кричит.

Фрейд. В этой игре нужен мертвец.

Трое мужчин смотрят на него: они перестали смеяться, у них удив­ленный и испуганный вид.

Мейнерт нежностью и печалью на лице склоняется к нему). Неужели, малыш мой, ты этого не знаешь? Ведь в эту игру играют с тремя мертвецами! Три мертвеца и один живой. Мертвецы – мы, а ты – сирота.

Фрейд поворачивается к Флиссу. Того на месте не оказалось. Он оборачивается в сторону Мейнерта и Брейера: они тоже исчезли.

Голос за кадром. Предъявите билеты! Он оборачивается на голос перед ним Якоб Фрейд – его отец.

Якоб ( указывая на пустые места). У них не было билетов, поэтому они и умерли.

Фрейд (слабым, детским голосом). Я думал, они меня за­щитят.

Фрейд смотрит на пустые места.

Якоб (голос за кадром). Зря думал, дорогой мой! Забыл о контроле над собой? Это я, контролер, помогу тебе. Я тебе помогу! Я! Ваш билет.

Фрейд оборачивается к контролеру – это уже не Якоб, а человек с худеньким личиком, с жидкими усиками, который трясет его за плечо.

Фрейд  (протягиват контролеру билет). Вот.

Пока контролер пробивает билет, трое мужчин (они снова стали настоящими картежниками ) тоже протягивают свои билеты.

Контролер (закончив свое дело). Доброй ночи, господа.

Наступила ночь, зажглись лампы. Фрейд, окончательно проснувшись, сидит, упершись локтями в колени и сжав голову руками, погрузив­шись в свои мысли.

Голос Фрейда за кадром. Сон… Он ведь что-то значит. Это маленький невроз. Компромисс между желанием уснуть и… Чем еще? И другим глубоким желанием, которое жаждет волощения. Это желание тут же получает галлюцинаторное удовлетворение! Так плачущему ребенку дают погремушку. Чего же я хочу? (Перед ним, в двойном экспонировании, потому что речь идет просто о воспоминаниях, а не о самом сне, трое «отцов» (Мейнерт, Брейер и Флисс), иг­рающих в карты. Игры трех мертвецов с одним живым.) Освободиться от них? Идти вперед в одиночку?

Они исчезают. На их месте появляется Якоб в форме контролера. Улыбается сыну.

Фрейд. Мне не нужны учителя. Помочь мне должен мой истинный отец. Я действительно не желаю, чтобы кто-то стоял надо мной. Кроме человека, который произвел меня на свет.

Лицо Якоба, которое отмечено грандиозным величием (в жизни это не так) и напоминает лик Моисея, исчезает с экрана.

Фрейд ( он по-прежнему мрачен, но глаза его посветле­ли). Надо истолковывать сны…

(12)

На следующее утро; вокзал.

Разъезжаются пассажиры. Фрейд с альпенштоком, рюкзаком и че­моданом садится в фиакр.

Фрейд. 66, Торингассе.

Лестничная клетка в доме 66 по Торингассе, перед дверью в кварти­ру родителей Фрейда.

Фрейд звонит, ему открывает Марта. Она с изумлением смотрит на него. У Фрейда не менее удивленный вид.

Марта. Зачем ты сюда пришел?

Фрейд. Сегодня ночью в поезде меня замучила совесть. Я ведь так редко вижу отца. А ты почему здесь? Кто-нибудь заболел?

Марта. Отец не совсем здоров.

Фрейд (с раздражением, его терзают угрызения сове­сти). Почему не дали телеграммы?

Марта ( пожав плечами, устало). Зачем? (После короткой паузы.) Ты же знаешь, болезнь не столь серьезна.

Открывается дверь в комнату. На пороге появляется мать.

Фрейд. Мама!

Мать все так же красива и сохраняет все свое благородство, хотя сильно постарела.

Она смотрит на Фрейда с удивлением и радостью. Фрейд склоняется к руке, которую она протягивает, и осыпает ее поцелуями.

Мать. Ты пришел! Пришел!

Левой рукой мать нежно гладит Фрейда по волосам.. Она отходит в сторону, показывая на раскрытую дверь.

Мать. Входи. (Он входит. Марта идет за ним, пригла­шенная дружеским жестом матери. Мать замыкает ше­ствие.) Ты узнал, что ему стало хуже?

Фрейд. Нет. (Он подходит к матери; с несколько наи­гранной веселостью) Я сейчас в трудном положении. Мои исследования заводят меня… сам не знаю куда. В таких случа­ях сын должен приходить к отцу, разве нет? (Мать молчит. Фрейд смотрит на пустое кресло Якоба, в упор смотрит на мать, которая отворачивается. Настойчивым тоном.) Я должен видеть папу. Это вернет мне мужество.

Мать (поворачивается к нему, глядя прямо в глаза. Без малейшего упрека в голосе). Ты давно не приходил пови­даться с ним.

Фрейд ( кивает в знак согласия; чувствуется, что ему тяжело). Очень давно.

Мать ( кладет ему руки на плечи). Ты его не узнаешь. ( Она нежно улыбается, чтобы смягчить удар, который наносит сыну.) Болезнь сильно его подкосила.

Фрейд (сдавленным голосом). Что с ним?

Мать. Все и ничего. Возраст. (Отходит в сторону и пока­зывает на дверь в глубине комнаты) А теперь ступай к нему.

Фрейд идет в глубь комнаты. Останавливается в нерешительности перед дверью. Потом все-таки очень осторожно открывает ее и заходит. Обе женщины молча, с горестным видом переглядываются. В комнате отца. В простенке между окнами просторная постель. На ночном столике – микстуры, градусник.

Якоб Фрейд сидит на постели, обложенный подушками. Он сохранил свою невероятную кротость. Но – это бросается в глаза – совсем ослаб; он ослабел умом, впал – из-за своей чрезмерной чувствитель­ности – в какую-то хнычущую слезливость.

Он совсем растерянно, с глубокой нежностью смотрит на сына. Говорит дрожащим голосом.

Якоб. Ты пришел! Пришел, сынок!

Глаза его наполняются слезами. Фрейд все больше и больше теряет­ся. Чувствуется, что ему ужасно больно видеть плачущего отца. И на этот раз ему будет отказано в помощи, о которой он пришел просить.

Теперь Фрейду хотелось бы как можно скорее уйти. Но он оказался в западне. Ласковый старческий голос безжалостно просит.

Якоб. Побудь немножко со мной. Возьми стул. ( Фрейд по­додвигает к постели стул и садится рядом с больным) Господин придворный советник!

Фрейд. Я не советник, папа.

Якоб. Нет, советник. Ты станешь им, Зигмунд. Завтра ста­нешь. Ведь ты уже сейчас как советник. Как мило, что ты зашел меня проведать. Меня, старого разорившегося торговца. А ты, придворный советник, такая важная персона. ( Смеется) Большая шишка! Большая!

Якоб снисходительно улыбается и протягивает ему свою бледную, влажную руку. Фрейд сжимает ее в ладонях. Он заставляет себя быть нежным. Но чувствуется, что он в панической растерянности. Он вздрагивает, слыша старого Якоба, который бормочет с сенильным удовольствием.

Якоб. Ганнибал! Тебе было шесть лет, ты хотел отомстить за всех нас и говорил: «Я – Ганнибал…» Помнишь?


Флэшбэк. Улица в Вене.

Якобу сорок пять лет, в бороде ни единого седого волоса. На нем какой-то странный картуз. Одет он бедно, но опрятно. Он держит за руку мальчика лет шести-семи, который горделиво семенит рядом, изредка с восхищением глядя на отца.

Голос Якоба за кадром. Когда мне нужно было нанести кому-нибудь визит, я брал тебя с собой. Всегда. Ты был гор­дый! Прямо маленький принц!

Богато одетый толстяк богатырского сложения идет им навстречу. Он в пальто с меховым воротником и в меховой шляпе – «пирожке». Вдруг он обращает на них внимание и направляется к ним с весьма угрожающим видом. Ребенок ничего не замечает. Поравнявшись с Якобом и Зигмундом, толстяк останавливается.

Толстяк. Вон с тротуара, жид! (Движением руки срывает картуз Якоба и швыряет его в сточную канаву.) Подними свой картуз и стой на дороге.

Маленький мальчик в ярости хочет броситься на толстяка, но Якоб удерживает его; тогда ребенок хочет ударить его ногой, но незнако­мец уже вне досягаемости. Он уходит, даже не обернувшись. Якоб нагибается, не выпуская руку сына, и поднимает картуз.

Якоб (надевая картуз). Иди!

Маленький Зигмунд. Куда?

Якоб. По дороге.

Оба идут по дороге. Проезжает карета и обрызгивает их грязью. У маленького Фрейда угрюмый и упрямый вид (тот самый, который мы так часто видим в фильме).

Голос Якоба за кадром. Ты был трудным ребенком.


В семействе Фрейдов, 1862 год.

Вечер после происшедшего приключения. Довольно бедное жилище. В уголке худенькие и болезненные девочки играют в куклы.

Большая неуютная комната. Почти нет мебели. Мать освобождает стол. Кроткий и усталый Якоб, сидя в кресле, курит трубку.

Маленький Зигмунд подходит к нему; в его вопрошающем взгляде изумление и отчаяние.

Голос Якоба за кадром. Как же ты вечером злился на меня! Ты был такой злой!


Снова в комнате старого Якоба.

Фрейд смотрит на отца, и на его мрачном лице, несмотря на бороду и морщины, зритель вновь видит исполненное отчаяния изумление ребенка.

Фрейд. Отец, прошу тебя… (Пауза. Фрейд отпускает руку отца. Старик хочет что-то сказать, но Фрейд, подняв па­лец, запрещает ему говорить.) Молчи. Тебе нельзя утом­ляться.

Якоб. Брось, малыш! Ты забыл самое прекрасное! (На экране снова маленький Зигмунд и отец. Отойдя от отца, маль­чик подходит к стопке книг на столе.) Ты пошел за своими книгами. Ты всегда был лучшим учеником и получал в награду прекрасные книги. В одной из них рассказывалось о римской истории.

Малыш подходит к столу, берет один из томов, усевшись на пол, раскрывает его и вырывает страницу. Это гравюра. Он возвращается к отцу, протягивая ему гравюру.

Якоб (ошарашенно). Зачем она мне, маленький мой? (Он надевает очки, рассматривает гравюру. Читает подпись под ней: «Гамилькар заставляет своего сына Ганнибала отомстить за карфагенян». Якоб сдвигает очки на лоб и смотрит на малыша, который глядит с нетерпением и обидой.) Что это значит?

Малыш. Ты Гамилькар, папа.

Якоб (нежно улыбаясь). Да нет, я – не Гамилькар.

Малыш (ласково, умоляюще). Нет, папа, ты – Гамилькар. Ты должен быть им.

Якоб (как бы играя с ребенком). Хорошо, я – Гамилькар.

Малыш. Заставь меня поклясться.

Якоб (смеясь). Ну хорошо, клянись!

Малыш (с исступленной пылкостью). Клянусь отомстить за моего отца, героя Гамилькара, и всех униженных евреев. Я буду лучшим из всех, одолею каждого и никогда не отступлю.

Твердость тона, столь редкая у детей, заставляет Якоба вздрогнуть. Перестав улыбаться, он смотрит на малыша, понимая, что тот идет на конфликт ради того, чтобы не стыдиться собственного отца. Лицо его становится глубоко печальным, словно он с горькими сожалени­ями угадывает, что этот поступок будет довлеть над всей жизнью сына.

Голос старого Якоба за кадром. С того мгновения ты стал совсем другим. ( Пауза.) Но разве тогда я мог снова взойти на тротуар?

После того как Зигмунд принес клятву, отец и сын молча смотрят друг на друга.

Мы снова видим комнату. Старый Якоб с тревогой глядит на Фрейда. У него точно такое же выражение лица, что и в сцене 1862 года, когда он смотрит на маленького Зигмунда.

Якоб. Тогда было время погромов. Они ждали лишь предло­га, чтобы поджечь весь квартал.

Он слабо улыбается и шевелится в своей постели.

Фрейд ( ласково). Нет. Ты не мог. Надо было вести себя осмотрительно. (Еще ласковее.) Успокойся, папа. Успокойся. Ты не мог.

Старик, моргая, улыбается.

Якоб (смеясь и грозя Фрейду пальцем, словно тот еще ребенок). Мой маленький Ганнибал!

Он закрывает глаза, но не спит. Рука его тянется к Фрейду. Тот резко откидывается назад и прячет свои руки.

Якоб (детским голосом). Дай мне твою руку.

Фрейд, ценой невероятного усилия, принуждает себя взять руку Якоба. Старик улыбается, не открывая глаз, и постепенно впадает в забытье.

Мало-помалу лицо Фрейда вновь обретает свою суровую, почти злую твердость (таким его лицо мы видели в начале третьей части).

Голос за кадром (отдаленный и чуть слышный голос антисемита). Жид, подними свой картуз.

Голос Якоба за кадром. Я—не Гамилькар.

Голос маленького Зигмунда за кадром. Я отомщу за всех евреев. Я не отступлю никогда. Никогда не сойду с тротуара.

Он смотрит на уснувшего отца с презрением и, пользуясь забытьем больного, отдергивает руку.

Пока он встает и поворачивается спиной к постели, голос маленького Фрейда за кадром повторяет – Никогда! Никогда! Никогда!

Он уходит, бесшумно закрыв за собой дверь. Взгляд у него злой и безжалостный.

Мать и Марта движутся ему навстречу, но взгляд Фрейда останав­ливает их.

Мать (робко). Как ты его находишь?

Фрейд (не отвечая, улыбается, целует мать в лоб и рав­нодушным тоном обращается к Марте). Ты не будешь столь любезна разобрать мой чемодан и рюкзак? Я иду к больной.

Он сухо улыбается Марте и уходит.

Мать (пожимая плечами). Ну вот! (Пауза.) Я спрашиваю себя, любит ли он своего отца.

Марта (с горечью). А я спрашиваю, любит ли он хоть кого-нибудь, кроме вас, мама.

(13)

Чуть позже, этим же утром.

Улица в пригороде Вены. Налево – двухэтажные домики (здесь живут обыватели), пустырь, а в глубине, совсем далеко, заводские трубы. Справа шестиэтажное, довольно ветхое здание, на первом этаже которого никто не живет (окна здесь разбиты, сквозь распахнутые ставни видны пустые комнаты).

За этим зданием – решетка, которая ограждает весьма большой, выглядящий заброшенным сад. (Тропинки заросли травой, кусты давно не подравнивали, деревья не подстригали.) В глубине сада уютный двухэтажный особнячок, построенный явно лучше других домишек: может быть, это бывший охотничий домик. Это переулок Принц Эйген. Фрейд в тирольской шляпе идет по правому тротуару и пытается опознать домик, о котором ему говорил Брейер. Едва он прошел здание и оказался перед решеткой, всякое сомнение его оставляет: именно здесь должна жить госпожа Кёртнер с дочерью. Он подходит к калитке и, прежде чем позвонить, снимает шляпу, выдергивает из нее перья, засовывает их в карман, потом снова надевает шляпу.

Фрейд звонит. Долгая пауза.

Наконец на пороге особнячка появляется старуха и нелюбезно кричит ему издали.

Старуха. Что вам угодно?

Фрейд. Я хочу видеть госпожу Кёртнер.

Старуха. Ее нет дома.

Фрейд. Тогда мадемуазель Кёртнер.

Старуха. Она не принимает.

Фрейд. Спросите у нее…

Старуха захлопывает дверь. Фрейд, слегка ссутулившись, упрямо ждет.

Через несколько минут он снова нажимает кнопку звонка Дверь особнячка не открывается. Фрейд дергает защелку ворот – она не поддается. Закрыта на ключ.

Он стоит перед решеткой, ждет, не сходя с места, словно нищий, который рассчитывает, что его настойчивость заставит людей раско­шелиться.

Вдоль здания в ярком солнечном свете (примерно десять часов утра) скользит высокая, одетая в черное женщина. Она бесшумно подхо­дит к Фрейду и трогает его за плечо.

Госпожа Кёртнер. Что вам угодно? (Фрейд вздрагивает и оборачивается. Она с легким удивлением вглядывается в его лицо.) Я узнаю вас. (Пауза.) Вы – доктор…

Фрейд (снимая шляпу). Зигмунд Фрейд.

Он перекладывает шляпу в правую руку. Фрейд достает бумажник, вынимает свою визитку, которую протяги­вает госпоже Кёртнер.

Госпожа Кёртнер (читая визитку). Я вижу. (Твердым голосом.) Зачем вы пришли сюда?

Фрейд. Выздоровела ли ваша дочь?

Госпожа Кёртнер (бесстрастным голосом). Нет.

Фрейд (совершенно откровенно). Я хотел бы ее лечить.

Госпожа Кёртнер (почти оскорбительным, тоном). Бес­полезно.

Госпожа Кёртнер смотрит прямо в глаза Фрейду. Она постарела и ожесточилась с тех пор, как мы ее видели. В уголках губ у нее появилась какая-то злая и презрительная гримаса. Ее черный туалет, хотя и из дешевой ткани, хорошо пошит.

Госпожа Кёртнер. Это врачи выдумали болезнь моей до­чери.

Фрейд. Госпожа Кёртнер! Вам же прекрасно известно, что это не правда. Доктор Брейер…

Госпожа Кёртнер. Моя дочь – несносное дитя, а доктор Брейер совершил непростительную ошибку, принимая ее все­рьез. Она считает себя мученицей, доктор, и единственное ее несчастье в том, что ее слишком избаловал отец. (Она роет­ся в сумочке, невежливо отталкивая Фрейда, вынимает связку ключей, вставляет один из них в замочную сква­жину и поворачивает. Открывает калитку.) Прощайте, доктор.

Она входит в сад, Фрейд – за ней. Она не успела обернуться, чтобы закрыть калитку, как Фрейд уже вошел в сад. Она бросает на него грозный взгляд прекрасных, жестких глаз, но ей не удается запугать Фрейда: стоящий перед ней мужчина более тверд, чем она, и более решителен.

Она раздражается, и сухая язвительность ее голоса сменяется гру­бостью.

Госпожа Кёртнер. Убирайтесь!

Гнев меняет лицо госпожи Кёртнер; внезапно она становится пошлой, словно торговка рыбой.

Госпожа Кёртнер (вульгарно и грубо) . Мерзавец! (Она поднимает руку и хочет ударить Фрейда. Он в воздухе перехватывает ее запястье и несколько мгновений не от­пускает руку. Этого оказывается достаточно для того, чтобы она вновь обрела хладнокровие и внешность изыс­канной буржуазной дамы. Говорит очень холодно, власт­но.) Оставьте меня! (Фрейд отпускает ее, слегка поклонив­шись, словно извиняясь.) Вы считаете меня плохой матерью, не так ли?

Фрейд. Нет.

Госпожа Кёртнер. Это читается в ваших глазах. (Пауза. С вызовом.) Посмотрите на меня. За четыре года я постарела на двадцать лет. Я едва на ногах держусь. Сплю по четыре часа в сутки. И знаете почему? Потому что я стала преданной сиделкой дочери, которая меня презирает и хочет моей смерти.

Фрейд. Ну и что? Вы ухаживаете за ней, но вы не хотите ее лечить. Вы выставили врачей за дверь и сами не боретесь с ее болезнью, потому что она позволяет вам справляться с доче­рью.

Мать смотрит на Фрейда рассерженно, но с каким-то сомнением. Фрейд импровизирует: эти его слова – блеф. Он настаивает на своем потому, что госпожа Кёртнер, кажется, задета за живое.

Госпожа Кёртнер (холодно и трезво). Я не выставляла врачей за дверь. (С горькой усмешкой.) Они больше не при­ходят, потому что мы разорены. Вы понимаете? Они прекрати­ли свои визиты, как только поняли, что у нас больше не оста­лось ни гроша, чтобы им платить. (С насмешливым вызо­вом, уверенная в отрицательном ответе Фрейда.) Доктор Фрейд, вы согласились бы лечить Сесили бесплатно?

Фрейд. Да, госпожа Кёртнер. (Серьезно и убежденно) Я берусь за это. (Пауза.) Ну так как? (Госпожа Кёртнер в растерянности смотрит на него.) У Сесили есть шанс попра­виться. Неужели вы откажете ей в этом?

Госпожа Кёртнер. Я знаю мужчин, в том числе врачей: они ничего не делают даром. Не думайте, будто я принимаю вас за филантропа. В чем ваш интерес?

Госпожа Кёртнер говорит с ним слишком трезвым и слишком уверенным тоном, а не тоном «светской женщины». За ее уверенно­стью чувствуется глубокий жизненный опыт.

Фрейд смотрит на нее твердо, но не без симпатии. Ясно, что ему нравятся такие женщины.

Фрейд (без всякого лукавства). У меня появилась одна мысль о неврозе, и я хочу ее проверить.

Госпожа Кёртнер. И вы ищете бедных больных, чтобы окончательно их доконать? Моя дочь станет вашим подопыт­ным кроликом?

Фрейд. Я никого не намерен доканывать, госпожа Кёртнер. И ваша дочь – не подопытный кролик: я считаю ее самой умной из всех известных мне больных женщин.

Госпожа Кёртнер молчит, охваченная сомнениями. Потом она подхо­дит к калитке, закрывает ее и поворачивает ключ, который прячет в сумочку.

Госпожа Кёртнер. Пойдемте со мной. (Они пересекают сад. Поднимаясь по трем ступеням крыльца особнячка, она поворачивается к Фрейду.) Попробуйте. Если я увижу, что вы причиняете ей боль, я прерву лечение.

Фрейд молча кивает в знак согласия.

Они входят в бедно обставленную, затемненную садовыми деревьями гостиную. За столом сидит старуха служанка и штопает. Мы видим кое-какую мебель из их прежнего жилища, чудом уцелев­шую после финансового краха семьи.

Служанка поднимает на Фрейда серые, холодные глаза; она равно­душно смотрит на него, потом снова принимается за работу. Госпожа Кёртнер остановилась посреди комнаты, предоставив Фрей­ду самому закрыть дверь.

Госпожа Кёртнер. Я буду присутствовать на ваших сеан­сах?

Фрейд (вежливо, но твердо). Нет, госпожа Кёртнер.

Госпожа Кёртнер. Хорошо. (Показывает на дверь в глубине комнаты) Ну что ж, она там. Идите. (Пока он идет по комнате, она замечает с ехидным, исполненным зло­радства смешком.) Самое трудное впереди. Надо будет, что­бы она вас приняла. (Фрейд стучит в дверь.)

Голос Сесили за кадром. Войдите!

(14)

Комната Сесили.

Узкая и бедно обставленная комната. В углу кувшин с водой, на столе – таз. Два стула, кресло-качалка.

Постель Сесили справа от двери, у стены.

Два окна: одно слева от входа, другое – в глубине. Дешевыми гравюрами – более или менее удачно – здесь пытались прикрыть пятна и потеки на обоях. Ночной столик завален книгами.

Когда Фрейд входит, Сесили, обложенная двумя подушками, лежа читает. Она опускает книгу, которую держала прямо перед глазами, и смотрит на вошедшего, глаза у нее совершенно нормальные. Долгая пауза.

Сесили. Я узнала вас. Неужели я недостаточно наказана?

Фрейд ( ласково). Я пришел не для того, чтобы вас наказы­вать, Сесили.

Сесили (пожимая плечами). Меня нужно наказывать, по­тому что я виновата. (Она загадочно улыбается чему-то, известному ей одной. По-прежнему смотрит на Фрейда; говорит медленно.) Вы доктор Фрейд. А вашего друга звали Флисс. (С каким-то отрешенным видом) Ну а тот, кто оказался таким трусом, как его звали?

Сесили утратила тот невинный вид, который пленил Брейера. У этой девушки теперь появился настороженный и презрительный взгляд женщины. Горькая складка в уголках рта, которая будет сохранять­ся во всех последующих сценах, вплоть до выздоровления.

Фрейд еле уловимым согласием). Трусом? Брейер.

Сесили. Брейер. Да-да! Его жену звали Матильда. Говорят, он сделал ей ребенка?

Фрейд. Девочку.

Сесили (с презрительной улыбкой). В Венеции, конечно. Дитя лагуны. (Почти горделиво.) А у меня ноги парализова­ны. (Фрейд хочет посмотреть.) Бесполезно.

Она сбрасывает одеяло. Рубашка задрана до колен: ноги Сесили выглядят так же, как у истеричек в первой части и у Жанны (пациентки Шарко).

Сесили иронической усмешкой). Истерические контрактуры. Двусторонняя потеря чувствительности. Как вы понима­ете, я все о себе знаю: это длится так долго.

Фрейд подходит к ней; на этот раз она ему не мешает. Он подбирает одеяло и укрывает ее.

Сесили. Вы очень любезны. Прямо муж Матильды. Как вы только что его назвали?

Фрейд. Брейер.

Сесили. Ах, да. А как зовут вашу жену?

Фрейд. Марта.

Сесили. Храни ее Бог. (С резкой грубостью, но не по­вышая тона.) Убирайтесь! Убирайтесь отсюда! Скажите его жене, что я поплатилась за свою вину и у меня никогда не будет детей.

Фрейд, нисколько не волнуясь, берет один из стульев, ставит его у изголовья Сесили и садится.

Фрейд. Сесили, я хочу вас вылечить.

Всю эту сцену он будет добрым и терпеливым, но в его суровых, жестких глазах появится тревожный блеск: чувствуется, что он не питает никакой симпатии к Сесили и готов на все, чтобы проверить на ней истинность своей теории.

Сесили (рассмеявшись). Снова! А потом убежите со всех ног, когда сделаете меня смертельно больной? Я и сейчас чув­ствую себя совсем неплохо. Если вы поставите меня на ноги, я пойду на городские тротуары и…

Фрейд. Что?

Сесили. Ничего. Глупости.

Она снова берет книгу и притворяется, будто погружается в чтение. Фрейд сидит не шевелясь. Время от времени она бросает на него поверх книги лукавые взгляды.

Сесили (положив книгу, спокойно, с улыбкой спраши­вает). Вы действительно уверены, что я истеричка?

Фрейд. Я этого не знаю. Разрешите мне лечить вас, и я отвечу на ваш вопрос.

Сесили. Потому что, видите ли, меня терзают страхи. А книги утверждают, что у истеричек страха не бывает.

Фрейд. Вы читаете глупые книги. Истерички могут испыты­вать страх так же, как и нормальные люди. ( Он берет книгу, которую она положила на одеяло.) Шарко! Это же я пере­вел.

Сесили. Я знаю.

Фрейд (слегка презрительным и несколько печальным тоном, каким говорят о старой любовной связи). Ах! Как это было давно!

Совсем смутившись, Фрейд листает книгу.

Сесили (думая о своем). Потому что, вы понимаете, я не хочу, чтобы вы лечили мои ноги. Но мне так хочется, чтобы вы сняли мои страхи. (Улыбается.) Если сможете.

Фрейд. Попробуем.

Он слегка пододвигает свой стул к постели. Ее охватывает непод­дельный страх.

Сесили (громко кричит). Оставьте меня в покое! Не трогай­те! Помогите! Мама, мама!

Резко распахивается дверь. Появляется мать.

Госпожа Кёртнер (сухо). Что еще случилось? Ты хочешь, чтобы он ушел?

Сесили. Нет. Но я не хочу, чтобы он меня гипнотизировал. Хватит, хватит глупостей! Довольно!

Фрейд (повернувшись к Сесили). Гипнотизировать я вас не стану, обещаю это в присутствии вашей матери.

Сесили (обращаясь к матери, подспудно злым, несмо­тря на кажущуюся мягкость, тоном). Хорошо. Тогда, ма­мочка, дорогая, выйди, пожалуйста. (Мать закрывает дверь. Сесили недоверчиво спрашивает Фрейда.) Неужели вы не станете меня гипнотизировать? Вы ведь только этим и занима­лись.

Фрейд. До сих пор я лечил гипнозом. Но произошло нечто, заставившее меня от него отказаться.

Сесили (простодушно). Вы что, убили?

Фрейд (спокойно). Почти.

Сесили. В конце концов так и должно было случиться.

Фрейд. Когда люди бодрствуют, они всячески отгоняют от себя воспоминания, которые хотят забыть.

Сесили иронией). А если они спят под гипнозом, то им лезет в голову все без разбора.

Фрейд. Правильно! Потом им пересказывают все, о чем они болтали под гипнозом, но, проснувшись, они снова обретают моральные запреты, табу, все механизмы подавления. Когда к ним возвращается вытесненное воспоминание, оно вызывает у них ужас, люди созданы таким образом, что подавляют это воспоминание. Этот шок слишком силен. Врачу следует быть осторожным, беседовать с больными тогда, когда они полно­стью свободны от гипноза, воздействовать на их защитные механизмы и постепенно разрушать их.

Сесили (смеясь). А как же любовник Матильды? Что оста­нется от его метода? Он ведь так им гордился.

Фрейд. Вы имеете в виду Брейера? В главном его метод не изменился. Мы просто больше не будем прибегать к гипнозу.

Сесили. Чем же мы будем заниматься?

Фрейд. Чем? Вы будете рассказывать все, что захотите. Вы­скажете все, что придет вам на ум, даже то, что кажется самым нелепым. Случайностей не существует: если вы думаете о лошади, а, скажем, не о шляпе, и на это есть глубокая причина. Мы вместе будем эту причину искать. И чем ближе к ней подойдем, тем больше ослабнут ваши защитные механизмы и тем менее тяжело вам будет раскрыть эту причину.

Сесили (лукаво). Это как светская игра?

Фрейд. Да. Но игра в истину. Начинайте.

Сесили. С чего?

Фрейд. Я сказал, с чего угодно.

Сесили (кокетливо, с полным сознанием собственного очарования). Не могли бы вы на первый раз помочь мне?

Фрейд. Хорошо. Вам снятся сны?

Сесили. Каждую ночь.

Фрейд. Снились и сегодня? (Сесили утвердительно кива­ет.) Ну что ж, расскажите ваш сон.

Все это явно забавляет Сесили. Сейчас для этой одинокой девушки значение имеет присутствие мужчины и та игра, в которую она с ним играет.

Сесили (оживленно). Это просто: сегодня я видела тот же сон, что снится мне три-четыре раза в неделю. С вариантами, конечно. Я уверена, что это возмездие. Я была… (Она склоняет голову на плечо и притворяется, будто ей стыдно. На самом деле она кокетничает.) Вы можете подумать, что у меня странные мысли. Я была проституткой. Одной из тех, что стоят на панели.

(15)

Сон, который она рассказывает, развертывается на экране, как наяву. Перед нами ночная улица, слабо освещенная газовым фонарем. Вдалеке расхаживает по тротуару женщина; это Сесили, но мы едва различаем ее черты. Издали кажется, что одета она так же, как «классические» проститутки.

Фрейд (голос за кадром). Вы видели раньше уличных жен­щин?

Сесили (голос за кадром). Конечно.

Фрейд ( голос за кадром). Вы были так же одеты?

Сесили (голос за кадром). Нет.

Неожиданно мы видим Сесили, выходящую из тени, на ней белос­нежное подвенечное платье, белая фата, флердоранж. Но лицо ее чудовищно накрашено, оно постарело, почти обезображено резким, утрированным гримом.

Сесили. Я была в подвенечном платье. (Кстати, спереди платье сильно порвано и сквозь прореху мы видим ее обнаженную ногу выше колена.) Так смешно. Платье было порвано. Мне было стыдно от этого.

Она прохаживается по тротуару, перед фонарем.

Фрейд (голос за кадром). Подумайте немного, Сесили. Ког­да вы видели рваное подвенечное платье?

Сесили останавливается под фонарем и задумывается.

Сесили (голос за кадром). Никогда.

Фрейд (голос за кадром). И не видели других рваных пла­тьев?

Сесили (голос за кадром). Ой, нет! Видела. Черное платье матери. Вчера оно порвалось, и мама чинила его, сидя рядом, пока я читала.

Проститутка Сесили, словно удовлетворенная этим ответом, снова начинает расхаживать по тротуару.

Она проходит мимо ворот. В темном углу мы вдруг различаем тревожную тень: мужчину, который, затаившись, ждет.

Голос Сесили за кадром. У меня было странное имя. Потифар. Знаете, как у царицы в Библии.

Тень становится все отчетливее. Это весьма изысканно одетый господин, которого мы видим со спины. Он в цилиндре.

Господин (шепотом). Потифар! Потифар!

Прошедшая мимо Сесили возвращается к нему. Поравнявшись с ним, вынимает из сумочки золотое кольцо и подает мужчине.

Голос Сесили за кадром. Я была с клиентом.

Мужчина, по-прежнему стоящий к нам спиной, протягивает указа­тельный палец, и мы видим, как Сесили надевает ему на палец золотое кольцо.

Фрейд (голос за кадром). Как он выглядел?

Голос Сесили за кадром. Я не разглядела его лица. Я дала ему золотое кольцо. Оно оказалось ему велико. (Рука мужчины опускается к земле, и кольцо падает. Мужчина бросается со всех ног прочь и в своем смятении так сильно толкает Сесили, что та падает.) Он убежал и сбил меня с ног.

В тот момент, когда она падает, слышится громкий смех. На втором этаже дома, перед которым она упала, распахнуто окно и в нем – смеющаяся женщина. Она в классическом наряде проститутки.

Сесили (голос за кадром). Какая-то женщина смеялась. Она сказала…

Женщина (очень вульгарным голосом). Не стоило труда меня убить.

Голос Сесили за кадром. Мне было все равно, что она скажет. Но мне было так больно, когда я упала на крыльце.

Камера от женщины в окне возвращается к Сесили. Декорации изменились, пока в кадре была эта женщина.

Сесили действительно упала на крыльце своей прежней виллы. Ворота исчезли. Видны только три ступени, ведущие к открытой застек­ленной двери.

Сесили по-прежнему в подвенечном платье стоит на коленях на одной из ступеней. Застекленная дверь, окна, ступени ярко освещены.

На экране знакомый нам интерьер дома.

Сесили плачет, словно малое дитя, с гримасами и громкими всхлипы­ваниями.

Слезы текут по ее щекам.

Фрейд (голос за кадром). На каком крыльце?

Голос Сесили за кадром. Крыльце нашей прежней виллы.

Фрейд. И что же дальше?

Голос Сесили за кадром. Все. Я проснулась.

Сон кончился. Мы снова оказываемся в комнате. Фрейд все так же склонился над ней. Это веселит Сесили.

Сесили. Так забавно рассказывать сон. Но это глупо. Сон ничего не означает.

Фрейд (убежденно). Сон означает многое!

Сесили (недоверчиво). Пусть, но почему, например, я зва­лась Потифар?

Фрейд. Потифар – имя жены фараона. Она была влюблена в Иосифа. (Пауза.) А Йозеф – имя доктора Брейера. (Сесили, перестав улыбаться, смотрит на него с недоверием и стро­гостью.) В вашем сне клиент убежал, как Иосиф от Потифар.

Сесили слабо улыбается. Фрейд тоже улыбается в ответ, однако смотрят они друг на друга недобро.

Фрейд (улыбаясь, говорит с умыслом). В общем, вам при­снился кошмар?

Сесили (она довольна этой участливостью, улыбается). История с Потифар, естественно, делает честь Иосифу, но для Потифар она – кошмар.

Пауза.

Фрейд. И часто вам снится этот сон?

Сесили. Очень часто, но с Потифар впервые.

Фрейд. А проституция? Часто снится?

Сесили. Да. И женщина в окне, и падение на крыльце.

Фрейд. Когда все это приснилось вам в первый раз? Через сколько времени после смерти вашего отца?

Сесили. Задолго до смерти.

Фрейд явно потрясен.

Фрейд (с удивлением, которое вынуждает его повысить голос). До смерти? Прежде чем вы нашли его…

Сесили (жестко). В борделе? Намного раньше! Много лет раньше.

Фрейд. Почему?

Сесили. Я очень любила отца. Но я сильно злилась на него за то, что он обманывал мою бедную маму.

Фрейд. С проститутками?

Сесили. Разумеется. Всем мужчинам нравятся проститутки, не правда ли? К счастью! (Жеманным, не свойственным ей голосом.) Порядочные женщины не посмели бы на улицу выйти, если б не было этих девок. (С глубоко искренним видом.) Я обожаю мою мать, доктор. Она будет утверждать вам совсем другое, потому что у нас обеих дурной характер. Но это неправда. Я знаю, как она мучается. И люблю ее все больше и больше. Даже сегодня я не могу простить отцу ту адскую жизнь, которую он ей устроил. (Сесили говорит с какой-то ненавистью.) Он обманывал ее даже в собственном доме. Женщина, которая во сне смотрела на меня из окна, я знаю, кто она такая. Бывшая гувернантка, любовница отца. Мама ее прогнала и правильно сделала. (Она корчится от смеха.) Вот уж кто не заслуживал своего имени!

Фрейд. Кто?

Сесили. Папа. Его тоже звали Йозеф.

Фрейд. Вот что. (Пауза.) Он вас толкнул, когда вы были маленькой? И вы упали?

Сесили смотрит на него удивленно, с недоверчивостью.

Фрейда преследует его мысль, и он возвращается к предмету своего расследования.

Сесили. Откуда вам это известно?

Фрейд. Из вашего сна.

Сесили. О! Это всего лишь дурное воспоминание, и вы пола­гаете, что я разозлилась на него за это.

Маленькая Сесили вбегает в прихожую прежней виллы.

Сесили. Мне было лет шесть. Я бежала. Наверное, тут была моя вина.

Она налетает на отца, импозантного и сильного мужчину, который в этот момент выходит через застекленную дверь. Она падает.

Фрейд. Что же дальше? Что случилось?

Затемнение в кадре. Комната Сесили.

Сесили (обнаруживая признаки усталости). Больше ни­чего. Абсолютно ничего.

Фрейд. Однако вы вспоминаете об этом падении двадцать лет спустя. А забыли столь многое! Даже имя моего друга Брейера. Почему вы помните об этом?

Сесили. Я не знаю. Разве можно знать, почему вспоминаешь то, а не другое событие? Я больше ничего не скажу вам, я слишком устала. Ваш метод все силы выматывает. Гораздо хуже, чем гипноз. Я чувствую, что сегодня из меня больше ничего не вытянуть. (С некоторой снисходительностью.) Вы меня выжали как лимон. (Любезным тоном.) Приходите за­втра снова.

Фрейд, любезный и невозмутимый, встает. Он весь поглощен своим исследованием.

Фрейд. Приду. Постарайтесь подумать об этой истории с падением на крыльце. Все подробности, которые вы вспомните, будут полезны.

Сесили внимательно смотрит на него. Улыбается, но без симпатии.

Сесили (полушутя, полусерьезно). Мне не нравятся ваши глаза. (Фрейд вопросительно на нее смотрит.) У вас глаза убийцы. Вы совершите что-то дурное.

Фрейд (шутя, тоном Сесили). Или, быть может, хорошее, очень удачно заброшу сеть, которая достанет чудовищ из глу­бин морских. Знаете, о чем я говорю? Есть чудовища, живущие под таким огромным давлением, что они лопаются, когда их вытаскивают из воды.

Он кланяется. Она улыбается в ответ. Мы чувствуем, что между ними возникла какая-то странная близость, хотя и совсем непохожая на ту, что соединяла Сесили с Брейером.

(16)

На другой день. После завтрака в квартире Фрейда.

Марта хлопочет по дому, ей помогает горничная.

Фрейд сидит в кресле; оба мальчика возятся на полу; Матильда, уже маленькая женщина, стоит, вытянувшись, рядом с отцом. Марта, озабоченная, проходит мимо. Фрейд берет ее за локоть.

Фрейд (тепло улыбаясь). Присядь, Марта. Побудь со мной.

Марта. Не могу.

Фрейд. Почему?

Марта. Уборкой занимаюсь.

Она уходит, оставив Фрейда одного с детьми. Матильда, воспользо­вавшись этим, подходит поближе к отцу.

Матильда. Это правда, что она у нас будет?

Фрейд говорит с дочерью с величайшей нежностью; лицо его расцве­тает. Он весел.

Фрейд. Кто она, милая моя?

Матильда. Не знаю, как ее зовут, эту машину?

Фрейд. А! Телефон? Ну конечно, Матильда, нам установят его в ближайшие дни.

Матильда. Я говорю в этом доме, а ты находишься в дру­гом доме и слышишь.

Фрейд. Да.

Матильда. А если я тебя поцелую, ты в другом доме по­чувствуешь это?

Фрейд. Нет.

Матильда прыгает на колени к Фрейду и пылко его целует.

Фрейд позволяет себя целовать и даже сам целует девочку. Потом вдруг лицо его становится жестким и почти злым.

Матильда, напуганная этим суровым и замкнутым лицом, которого она никогда не замечала у отца, разражается рыданиями.

Вошедшая Марта наблюдала всю эту сцену.

Марта (потрясенная). Матильда!

Дочь бросает на нее яростный взгляд и выбегает из комнаты.

Фрейд. Мне надо проведать больную. До скорой встречи.

Он машинально целует ее в лоб и уходит. Она долго смотрит на дверь, в которую он вышел.

(17)

В комнате Сесили.

Спустя полчаса. Госпожа Кёртнер все так же одетая в черное, с кружевным жабо до подбородка, сидя у изголовья Сесили, занята шитьем. Сесили неподвижно, как и вчера, сидит в постели, обложен­ная подушками. Ее неподвижные глаза кажутся расширенными от страха. Время от времени она слегка сжимает руками одеяло. Обе женщины молчат, но госпожа Кёртнер изредка поглядывает на Сесили.

Эти короткие взгляды холодны и равнодушны. В них никакой нежности. Когда она склоняется над своей работой, Сесили тайком бросает на нее быстрый взгляд.

Между двумя женщинами чувствуется крайняя, но скрытая напря­женность. Мы догадываемся, что так происходит каждый день. Ежедневно госпожа Кёртнер приходит «присматривать» за дочерью. В дверь стучат.

Не дожидаясь ответа, старуха служанка открывает.

Она отходит в сторону, пропуская Фрейда. Потом закрывает дверь.

Старуха. Доктор Фрейд.

Фрейд молча склоняется в поклоне перед госпожой Кёртнер. Та, не говоря ни слова, слегка кивает головой. Она встает, не спеша забирает свое шитье и уходит.

Лицо Сесили тут же меняется. Она бледна и встревоженна, но справляется со своим волнением. Она вымученно улыбается и протя­гивает Фрейду руку любезным, но усталым жестом.

Фрейд пожимает руку и усаживается на место госпожи Кёртнер.

У него такие суровые и неподвижные глаза, что можно подумать, будто они из стекла. Однако он улыбается, хотя эта улыбка кажется фальшивой.

Сесили. У вас волчья улыбка.

Фрейд. Волки не улыбаются.

Сесили. Вы никогда не слышали «Красную Шапочку»? Там был волк, он улыбался. Но Красная Шапочка сидела на вашем месте, а волк – на моем.

Фрейд (прерывая разговор, очень сухо). Я вас не съем. (Пауза.) Что с вами? Приступ страха? (Она утвердительно кивает.) Вам снились кошмары?

Сесили. Нет. Не кошмары. Я вообще не спала. У меня были галлюцинации. Всегда одни и те же: кровоточащая голова.

Фрейд. Чья голова?

Сесили (неопределенно). Ну, голова…

Фрейд. Мужчины? Женщины?

Не отвечая, Сесили пожимает плечами.

Сесили (спустя какое-то время). Это была голова того, кого я убила. (Фрейд молча, в упор смотрит на нее.) Доктор, я наверняка сделала что-то очень дурное. (Фрейд не отвеча­ет. Она настаивает.) Я чувствую себя такой виноватой. Разве вы можете знать, что я сделала?

У Фрейда все более и более суровый вид: он решился сегодня же нанести главный удар. Это заметно по всему: в его жестах и голосе ощущается какая-то необычная стремительность.

Фрейд (пользуясь этим вопросом). Нет. Но уже сегодня мы это узнаем.

Сесили (испуганно). Кто мы?

Фрейд. Вы и я.

Сесили. Если это серьезно, вы не скажете об этом маме.

Фрейд. Нет. (Пауза. Потом резким тоном.) Итак, вы упали на крыльце виллы. Сколько вам было лет?

Сесили. Восемь.

Фрейд. И, конечно, точную дату вы не помните?

Сесили. Нет, помню точно, потому что это был день рожде­ния моей гувернантки – 6 июня 1878 года.

Фрейд достает из кармана записную книжку. Он тщательно записы­вает дату и прячет книжку в карман сюртука.

Фрейд. Вы до сих пор помните день ее рождения. Значит, вы ее очень любили?

Сесили. Очень.

Фрейд. А ваш отец обманывал с ней вашу мать?

Сесили (жалко улыбаясь). Ну да! Но это меня не касалось.

Фрейд. Вы говорили, что мать правильно сделала, прогнав ее.

Сесили. Правильно сделала! Очень хорошо сделала. Есте­ственно, с ее точки зрения.

Фрейд. И что дальше? Отец толкнул вас, и вы упали?


Перед виллой.

Маленькая девочка поднимается по ступеням крыль­ца. Мужчина (господин Кёртнер) торопливо выходит и толкает ее.

Сесили (голос за кадром). Да нет же.

Фрейд (голос за кадром). Вы мне вчера так сказали.

Сесили (голос за кадром, с легким цинизмом). Это зна­чит, что вчера я лгала. (Господин Кёртнер и маленькая Сесили исчезают. На трех ступеньках и в салоне, кото­рый виден сквозь прозрачную дверь, никого нет.) Разве вам не говорили, что я была большой лгуньей? Я бегала и упала, вот и все.

Бежит маленькая девочка; это Сесили.

У нее головка в локонах; на ней – юбочка-кринолин. Споткнувшись о ступеньку, она падает и плачет. В дверях салона появляется господин Кёртнер.

Он бросается вперед и подхватывает ребенка на руки.

Девочка перестает плакать.

Сесили. Мой отец принес меня на диван.

Отец несет девочку на руках. Он поднимается по ступенькам крыль­ца и собирается войти в салон, когда сухой голос Фрейда останавли­вает его.

Голос Фрейда за кадром (сухой и угрожающий). Это все?

Сесили (голос за кадром). Все.

Фрейд (голос за кадром). Вы лгунья, Сесили. (Этот кадр исчезает. Мы снова видим Фрейда, сидящего на стуле, склонившись вперед, и строго смотрящего на Сесили. Сесили, завороженная, хочет возразить. Но Фрейд не дает ей на это времени.) Лгунья! Вы сами это признали. Когда вы лежали на диване, что с вами произошло?

Сесили. Он хотел посмотреть мою коленку.

Сесили смотрит на Фрейда странными глазами; кажется, что ее и пугает, и интригует история, которую ее вынуждает рассказывать Фрейд.

Фрейд. Тогда маленькие девочки носили под юбкой очень длинные штанишки. Нужно было, чтобы ваш отец… (Пауза.)

Сесили. Он нежно… нежно… задрал штанину на левой ноге…


Салон на вилле Кёртнеров. Диван. Над диваном склонился, – мы видим его со спины – господин Кёртнер. Он задирает на левой ноге широкие полотняные панталоны, доходящие до лодыжек, открывая сначала белый носочек, потом голую икру, потом колено, далее – начало бедра.

Этот медлительный и почти сладострастный жест кажется нам похотливым по одной причине; обнаженная таким способом нога не является ножкой маленькой восьмилетней девочки; это красивая, стройная нога молодой женщины.

Тут мы замечаем, что лежащая на диване женщина – не ребенок: это двадцатипятилетняя Сесили, та самая, что беседует с Фрейдом, но одетая по моде 1878 года (юбка-кринолин, длинные панталоны). Теперь перед нами ее испуганное лицо. Мужчина, который склоняется над ней, наводит на нее жуткий страх.

Голос Фрейда за кадром. Он вам гладил ногу. Вы боитесь моих глаз? А его глаза? Вам они не внушали страха? (Лежащая на диване Сесили, зачарованная, смотрит в невидимые для зрителя глаза господина Кёртнера: мы видим лишь его плечи и мощную шею.) Вспомните, Сесили! Вспомните ваш страх. Этот страх сделал незабываемым тот день.

Вдруг господин Кёртнер резко склоняется к лицу Сесили, заслоняя его: перед нами только его голова и широкие плечи. Но ясно, что он целует ее в губы.

Кстати, это видение промелькнуло в долю секунды. Сразу же слышится голос Сесили за кадром.

(Чудовищный крик Сесили за кадром, голос страха – и в самом этом страхе чувствуется какое-то удовлетворение.)

Видение исчезает, мы снова в комнате. Сесили в испуге откинулась на подушки, Фрейд склонился над ней.

(В чем-то их позы воспроизводят позы господина Кёртнера и Сесили в эпизоде, который только что произошел.)

Внезапно лицо Сесили меняется: оно уже выражает не страх, а какую-то раздраженную стыдливость.

Сесили. Это неправда! Этого не было!

Фрейд немножко откидывается назад. Двумя руками он сжимает лоб Сесили.

Она моргает, потом закрывает глаза.

Фрейд. Закройте глаза. ( Властным и убедительным голо­сом.) Вы прекрасно знаете, что правда. Вы знаете это. Я понял это сразу, еще вчера, когда вы сказали, что вас толкнул ваш отец. Вы придумали это ложное воспоминание для того, чтобы скрыть другое. Скажите, что это правда.

Сесили открывает глаза. Она изменилась в лице. У нее лживые глаза и тревожная, хотя почта довольная улыбка.

Сесили ( соглашается слишком быстро, говоря почти с иронией). Правда.

(18)

Почтовое отделение.

Окошечко приема телеграмм. Фрейд, склонившись, слушает телегра­фистку, которая перечитывает текст телеграммы.

Телеграфистка. Вильгельм Флейсс.

Фрейд. Флисс. Ф-л-и-с-с.

Телеграфистка надевает очки и медленно, не вкладывая никакого смысла в произносимые слова, читает.

Телеграфистка. Вильгельм Флисс 16 Мариенштрассе Бер­лин. Сесили нашел блестящее подтверждение родилась 16 мар­та 1870 года аг… аг…

Фрейд. Агрессия.

Телеграфистка. Агрессия 6 июня 1878. Четырнадцатый случай. Решил выступить сообщением Медицинском обществе природе секс… секс…

Фрейд. Сексуальной.

Телеграфистка. Сексуальной природе неврозов. Друже­ский привет. Сигизмунд.

(19)

Кабинет Фрейда.

Стук в дверь.

Фрейд. Войдите.

Дверь открывает Брейер. У него любезный, но смущенный вид.

Брейер. Прошу прощения, что я вошел, не позвонив. Мне открыли дверь техники. (Увидев телефон.) А, понимаю!

Фрейд наивной гордостью). Я один из первых среди врачей, кто имеет телефон. Вы хотите поговорить со мной? ( Поворачивается к детям.) Ступайте, дети! Живо! Мама вас ждет.

Дети бегут к двери.

Брейер (подходя к Фрейду). Признаюсь вам, что я очень удивлен. Вечером вы выступаете с лекцией в Медицинском обществе, а я узнаю об этом лишь сегодня утром, получив пригласительный билет.

Достает пригласительный билет и показывает Фрейду.

Фрейд (вежливо, но спокойно). Я был занят.

Брейер (уязвленный холодностью тона). Что же такое вас столь занимает?

Фрейд. Пришло время нанести решающий удар. Я готов.

Брейер (читая пригласительный билет). «О сексуальной природе неврозов». (С усмешкой.) Отцы насилуют дочерей… Речь все о том же?

Фрейд (холодно и спокойно). Если дочери страдают невро­зами, то да, о том же.

Брейер (со злой иронией). Неужели все виды сексуальной агрессии вызывают неврозы?

Фрейд. Конечно, нет. Необходимо, чтобы больной был пред­расположен к неврозам.

Брейер (тем же тоном). В общем, существует гораздо боль­ше недостойных отцов, нежели детей-невротиков?

Фрейд. Непременно.

Брейер (тем же тоном). Как же безобразен человек! (Пауза.) Серьезно, Фрейд, вам не следует излагать эту тему перед нашими коллегами.

Фрейд. Почему же? Ведь это правда!

Брейер. Фрейд, я умоляю вас быть осторожным. Мы вместе написали книгу, через несколько дней она выйдет, и сейчас не время…

Фрейд. Напротив. Из уважения к вам я согласился на то, чтобы мы изложили ваши методы, ни словом не упоминая сексуальность. Сегодня я наверстаю упущенное.

Брейер. Но вы не представляете, несчастный, какой скандал вызовете. Вы будете говорить с пожилыми людьми, большин­ство из которых отцы, иногда деды, а вы смеете сомневаться в их отношении к детям!

Фрейд. Я же не утверждаю, что виноваты все отцы!

Брейер. Нет. Но чтобы было такое множество виновных, необходимо, если вы говорите правду, чтобы все были подвер­жены соблазну.

Фрейд. Об этом мне ничего неизвестно. Я говорю то, что знаю.

Брейер. Если вы говорите то, что вы считаете знанием, вы погибли, мой бедный Фрейд. И я не желаю, чтобы вы ввергли меня в эту пропасть под тем предлогом, что я написал вместе с вами книгу.

Фрейд. Вот в чем дело!

Брейер. Да, именно в этом! Я не хочу терять ни свою клиен­туру, ни свою репутацию.

Фрейд. Значит, вы боитесь.

Брейер. А вы втихомолку готовили свои удары, и разве не страх помешал вам меня предупредить? У меня нет причины рисковать моей честью врача и мужчины ради дурацких тео­рий, которых я не разделяю.

Фрейд исступленной ярости). Может быть, они дурац­кие, зато доказаны.

Брейер (презрительно). Знаю – тринадцать случаев!

Фрейд. С позавчерашнего дня четырнадцать.

Брейер. Еще один? Браво!

Фрейд. Еще один. И исключительной важности. Этот слу­чай – Сесили Кёртнер.

Брейер (уязвленный до глубины души). Что вы сказали? (Берет себя в руки.) Мой дорогой Фрейд, она была моей больной. Если вы допустили нарушение врачебной этики…

Фрейд. Нет никакого нарушения в том, чтобы лечить несчаст­ную, которую вы бросили. Кстати, меня оправдывает лишь одно – успех лечения. Сейчас она уже встает на ноги.

Брейер. Лечить Сесили! Бедная девочка, вы лишь до конца осквернили ее. Лечить! И это говорите вы! Вы никогда никого не вылечили, и вы стали бы убивать ваших больных ради того, чтобы проверить правильность одной из ваших теорий. (С какой-то сексуальной ревностью.) И что же? Сесили тоже стала жертвой агрессии?

Фрейд. Да. В восемь лет.

Брейер. И кого же?

Фрейд. Отца.

Побледнев от ярости, они стоят лицом к лицу и молча смотрят друг другу в глаза.

(20)

Салон в квартире Фрейдов на четвертом этаже.

Марта и Матильда Брейер сидят рядом. Им страшно.

Матильда Брейер. На сей раз, Марта, я думаю, всему конец. Когда он получил приглашение… Никогда я не видела его в таком состоянии.

Марта (с нежностью). Я вас так любила.

Матильда (робко). Разве мы больше не сможем видеться?

Марта (отрицательно качая головой). Зигмунд слишком цельный человек. Если он поссорится с вашим мужем, он мне уже не позволит ходить в ваш дом.

Матильда. А если тайком?

Марта. Я ничего не сделаю тайком от него. Пусть даже он во всем не прав. (С каким-то страхом.) Но что же останется мне, если я потеряю вас!

Она обнимает Матильду Брейер. Несколько мгновений женщины сидят, обнявшись. Матильда плачет. Марта, сдержанная, полная отчаяния, не плачет.

Резко распахивается дверь. Первым какой-то непривычной для него, грубой походкой входит Брейер. За ним Фрейд. Оба мужчины на крайнем пределе гнева. Убитые горем женщины, отпрянув друг от друга, смотрят на них.

Брейер. Мое почтение, Марта. Я восхищаюсь вами и жалею вас.

Марта ( выпрямившись). Никому не дано право меня жа­леть. Я люблю Сигизмунда и горжусь им.

Брейер (грубо). Тем хуже для вас (Обращаясь к Фрейду.) И запомните хорошенько: я завтра же публично отрекусь от вас!

Фрейд. Прекрасно. Вы бросите меня в самый трудный мо­мент, но я буду продолжать один.

Брейер. Один! Вы никогда не бываете один, мой бедный друг. Чтобы работать, вам необходим мэтр. Вы попадете под влияние Флисса, и все тут! (Матильде, грубо.) Пошли!

Матильда встает. Женщины обмениваются взглядом, исполненным глубокой нежности и отчаяния. Матильда поворачивается и идет за Брейером; они уходят.

Фрейд бледен. Он тяжело дышит.

Фрейд. Десять тысяч гульденов.

Марта изумлением). Сколько?

Фрейд. Я должен ему десять тысяч гульденов и не могу отдать (Обращаясь к Марте, угрожающим тоном.) Нам придется экономить каждый грош. Я рассчитываю на твою помощь.

(21)

Вечер того же дня. Перед зданием Медицинского общества.

Фасад здания не изменился с 1886 года. Он такой же старый, такой же причудливый.

Но в этот вечер здание «зазвучало»: сквозь открытые дверь и окна вырываются вопли, непонятные крики, свист.

Время от времени голос Фрейда произносит какую-то фразу – кстати, для зрителя непонятную, – воспользовавшись ненадежным затишьем, и гвалт резко вспыхивает снова.

Появляются двое хорошо одетых гуляк. Смеясь, они прислушивают­ся. Проходя перед дверью, замечают привратника, который, спокойно оседлав стул, покуривает сигарету в полнейшей расслабленности.

Один из мужчин. Ну и дерут же они глотки.

Привратник (философски). А как же! (Вместо объясне­ния.) Ученые.

Второй гуляка. Да, приятно знать, что и они лаются, как все.

Уходят.

К тротуару подъезжает фиакр, останавливаясь чуть поодаль от входа. Кучер старый, лошадь еле дышит, повозка не слишком чистая. Позднее мы узнаем, что это наемный фиакр, которым иногда пользу­ется Фрейд, нанося визиты своим больным.

В фиакре сидит Марта, бледная, вся на нервах. Она слышит крики и понимает, что ситуация гораздо серьезнее, чем она предполагала.

Марта. Который час?

Кучер (глядя на часы). Четверть одиннадцатого.

Марта. Сейчас закончится. Когда он выйдет, я подойду к нему. Как только он сядет, погоняйте лошадь и вперед.

Кучер. Хорошо, фрау.


Зал.

Со времени первой лекции Фрейда (1886) он не изменился.

Появились новые лица, но и самым молодым не меньше сорока. Двоих в зале нет: Мейнерта и Брейера. Место Брейера не занято. Вокруг зала по стенам расставлены бюсты величайших венских врачей начиная с XVIII века. Одна, совсем недавняя, скульптура воспроизводит голову Мейнерта. Под бюстом его фамилия выграви­рована золотыми буквами.

Присутствующие располагаются в зале, как и раньше; председатель сидит, Фрейд стоит. Он бледен, но презрительно улыбается. Зал неистовствует. Стоит сплошной вой: можно различить отдельные слова, обрывки фраз. Свистят, топают ногами и т.д. и т.д.

В хоре голосов слышится:

«Психиатрия для свиней»,

«Фантазии старой девы»,

«Научная сказка»,

«Ничего себе сказочка!»

И т.д.

Во время этой бури ярости и грубости Фрейд спокойно смотрит на бюст Мейнерта.

Фрейд (воспользовавшись затишьем, он заканчиваетсвою лекцию словами, брошенными в зал с презритель­ной иронией). Я благодарю моих коллег за их благосклонное внимание. Вы не перестали проявлять спокойствие и объектив­ность, как это надлежит настоящим ученым.

Новые вопли. Несколько врачей, из самых молодых, переглянувшись, выскальзывают на улицу.

Председатель (полный мужчина, кстати, столь же воз­мущенный Фрейдом, как и его коллеги, встает и объяв­ляет при всеобщем шуме). Заседание окончено.

Фрейд складывает свои бумаги. Глаза его мрачны и строги, но на губах блуждает торжествующая улыбка, словно бы он радуется глупому поведению своих собратьев.


На улице.

Из фиакра Марта с беспокойством наблюдает за несколь­кими врачами (теми, что вышли из зала), которые выстроились по обе стороны двери с явным намерением освистать или избить Фрейда. Привратник, тоже встревожившись, покинул свой пост и убежал; похоже, он хочет предупредить полицейского, которого мы видим метрах в ста отсюда совершающим вечерний обход.

Врачи явно сговорились друг с другом. Один из них, самый высокий и сильный (черные бакенбарды, красное лицо, явный сангвиник), выглядит предводителем этого маленького отряда.

Он говорит (с места, которое занимает Марта, невозможно расслы­шать его слова) со злобной улыбкой и сильным возбуждением. (В руке у него трость.)

Фрейд (в цилиндре и сюртуке) выходит в одиночестве из зала. Врачи сразу же начинают кричать.

Врачи (хором). Грязный еврей! Грязный еврей! Жидовская свинья! В гетто, убирайся в гетто!

Фрейд на мгновение останавливается, глаза его сияют веселой и почти радостной яростью. Потом медленно идет между рядами врачей, словно на торжестве.

Поравнявшись с предводителем манифестантов, который, размахивая тростью, словно дирижер, направляет этот хор, Фрейд спокойно останавливается и тыльной стороной ладони сбивает с него цилиндр, падающий в сточную канаву.

Фрейд (ледяным тоном). Грязный антисемит, подними шляпу.

Тот замахивается тростью. Но тут подбегают привратник и двое полицейских, чтобы разнять их.

Другие члены маленькой группы, растерявшись, умолкают. Марта, которая выскочила из фиакра, тянет Фрейда за рукав, увле­кая за собой. Как только они сели, кучер хлестнул лошадь.

У Фрейда и страдающий, и торжествующий вид. Он оборачивается и видит, как антисемит с бакенбардами наклоняется, доставая из сточной канавы свой цилиндр. Он снова садится рядом с молчаливой и холодно-спокойной Мартой.

Фрейд (спокойно улыбаясь). Я расплатился с одним старым должком.

(22)

Несколько минут спустя на первом этаже дома в Берггассе.

Фрейд с Мартой стоят перед дверью с табличкой: «Кабинет доктора Фрейда».

Фрейд (ласково). Спасибо тебе, Марта. (Пауза.) Поднимай­ся без меня и ложись. Мне нужно написать письмо.

Марта (с ледяной иронией, которая вошла у нее в при­вычку). Флиссу?

Фрейд (спокойно). Да.

Он достает связку ключей, склоняется к замочной скважине и открывает дверь. Марта поворачивается и идет к лестнице. Фрейд входит в комнату.

Фрейд в своем кабинете. Он зажигает керосиновую лампу, ставит ее на письменный стол и снимает сюртук. Потом, оставшись в жилете, расстегивает воротничок и садится перед бюваром.

На мгновение он задумывается, по лицу его блуждает торжествую­щая улыбка, но от скорби и усталости под глазами появились мешки. Страдалец или мученик? И то и другое.

Он берет лист бумаги, макает перо в чернильницу и начинает писать.

За кадром его голос повторяет то, что он пишет.

Голос Фрейда за кадром. Мой дорогой Вильгельм.

Телефонный звонок. Фрейд снимает трубку.

Фрейд (отвлекаясь от письма). Алло!

Голос в трубке. Грязный еврей!

Ничуть не смутившись, Фрейд аккуратно кладет трубку и снова берет ручку.

Голос Фрейда за кадром. Я только что порвал с Брейером. Лекция вызвала скандал. Завтра о ней будут говоритъ во всех газетах. Я потерял всех своих пациентов, кроме Сесили, которую лечу бесплатно. Все это доказывает мне, что мы на правильном пути. Медицинское общество оказывает сопротивление. Оно хочет раздавить нахала, который раскрывает его тайны: так личность подавляет невыносимые для нее истины. Можешь быть доволен: я сжег свои корабли. Надо победить или погибнуть.

Телефонный звонок. Несколько секунд Фрейд колеблется, протягива­ет руку, чтобы снять трубку, потом с иронической улыбкой берет ручку и продолжает писать.

Голос Фрейда за кадром. Я отказался от гипнотизма…

Но телефон продолжает упорно звонить. Он с раздражением откла­дывает перо и решает левой рукой снять трубку, правой беря аппарат, который ставит на бювар, рядом с письмом.

Фрейд (агрессивным тоном). Алло! (Также агрессивно, но с удивлением.) Кто у аппарата? Ах, вы? В чем дело?


Госпожа Кёртнер в подвале кафе. Она склонилась над телефонным аппаратом.

Взад-вперед снуют посетители и посетительницы, выходя из туалета или заходя туда. Дама у телефона смотрит на госпожу Кёртнер с немым изумлением. Кёртнер говорит без ложного стыда, сухим и отчетливым голосом. Лицо ее измучено усталостью, но остается суровым.

Госпожа Кёртнер. Примерно минут двадцать. Меня раз­будил стук двери. Я зашла к ней в комнату, там ее не было. Да, записка есть. Лежала на постели. (Она роется в сумочке, достает клочок бумаги и читает.) «Я возвращаюсь к нашему прежнему ремеслу. Не бойся: заработаю много денег». Ну конечно, проституция. Она вбила себе в голову, что была проституткой. Сегодня утром она только об этом и говорила. Сказала, что пойдет на Ринг, так как там более изысканные клиенты. Да. Вела себя нормально с самого утра. Даже прогу­лялась по саду. Должна ли я сообщить в полицию?

Камера показывает Фрейда, склонившегося в своем кабинете над аппаратом.

Фрейд. Ни в коем случае. Она сказала, что пойдет на Ринг? Хорошо. Я сам туда пойду. Ступайте домой. Я ее привезу.

Вешает трубку. Выражение демонического торжества полностью исчезло с его лица. Уголки губ опустились, широко раскрытые глаза выдают его страх.

Он застегивает воротничок, поправляет галстук, торопливо надевает сюртук и выходят из комнаты.

(23)

Спустя несколько минут на соседней улице. Окно на втором этаже жилого дома.

Сильные удары в дверь.

Голос Фрейда за кадром. Хиршфельд! Откройте! От­кройте же!

Распахивается окно. Кучер, который недавно правил старой коляской, где ехала Марта, выходит в ночной рубахе на балкон.

Хиршфельд. Кто там? (Узнав Фрейда) Это вы, господин доктор.

Камера показывает Фрейда, который стучит в дверь.

Фрейд. Вы мне нужны, Хиршфельд. Немедленно!

Хиршфельд. Но ведь… я сплю, господин доктор.

Фрейд. Неважно, проснитесь, это срочно.

Окно закрывается. Фрейд ходит взад-вперед перед дверью.

Чуть поодаль, под газовым фонарем, стоит проститутка (ее мы видим со спины).

После короткого замешательства Фрейд решился; он переходит улицу. Проезжающая двуколка заглушает звук его шагов.

Проститутка не слышит, как он приближается к ней.

Он подходит к ней: мы видим ее белокурые волосы под соломенной шляпкой. Он трогает ее за плечо. Она оборачивается, это – не Сесили; лет на десять старше, очень некрасивая.

Проститутка. Ты хочешь любви, маленький?

Фрейд, едва увидев ее лицо, теряет к ней всякий интерес.

Фрейд (ледяным тоном). Нет, мадам.

Он вежливо кланяется и уходит.

Пока он в обратном направлении переходит улицу, из открытой двери каретного сарая появляется старая кляча Хиршфельда, запряженная в такую же старую коляску.

Коляска подъезжает к тротуару. Фрейд вскакивает в нее одним прыжком. Хиршфельд склоняется к нему.

Хиршфельд. Куда ехать, господин доктор?

Фрейд (рассеянно). Не знаю.

Хиршфельд (с удивлением). Я хочу сказать, где ее искать, вашу срочность?

Фрейд. Не знаю. Объедем Ринг.


На площади Ринг.

Запоздалые гуляки с женщинами. Примерно час ночи.

По шоссе проезжают элегантные экипажи. Наемная коляска Хиршфельда, скрипучая и качающаяся, выглядит какой-то повозкой-призраком.

Фрейд (не глядя на кучера). Поезжайте медленнее. (Про­ходит группа, увлекая с собой блондинку, которая изда­ли похожа на Сесили.) Остановитесь!

Удивленный Хиршфельд останавливает коляску. Фрейд встает и намеревается выйти. Между тем группа прохожих приблизилась: блондинка – не Сесили.


Спустя полчаса. Кафе: женщины и мужчины парами. Но здесь нет одинокой женщины.

Входит Фрейд и в упор разглядывает парочки. Молодой человек гневно поднимает голову (он гладил шейку красивой, сильно накрашенной девушки), но робеет под ледяным взглядом Фрейда. Он ничего не говорит и даже, словно отвращение, написанное на лице Фрейда, передается ему, опускает руку и перестает ласкать свою спутницу.

Фрейд (выйдя из кафе, снова садится в коляску). Поезжайте!

Хиршфельд смотрит на него с изумлением, готовым перейти в возму­щение.

Хиршфельд. У вас что, в кафе срочный вызов?

Фрейд. Может быть. Лишь бы не под фонарь.


Кабачок.

В глубине зала цыганский оркестр играет вальс. Проститутки со своими ночными кавалерами.

Все они одеты в яркие, сильно декольтированные платья. Среди них нет очень красивых и молодых. Проститутки выглядят устало. Но скрывают усталость профессиональной бодростью.

Сидящие рядом с ними несколько помятые мужчины курят, не давая себе труда удостоить их разговорами.

Три проститутки: Лили, Дэзи и Нана, сидят за столиком, зевая, и поджидают клиентов.

Лили поворачивается к двери.

Лили (с удивлением). Ой! Посмотри-ка на нее! Две другие женщины оборачиваются.

Нана (спокойно). Чёрт побери.

Вошла Сесили. Она в черном платье, на ней – черкая шляпка, черные перчатки и черные чулки. Траурную вуаль она отбросила на волосы. Но у нее кричащее декольте. Она просто вырезала его ножницами в своем закрытом платье.

Дэзи. Эта-то зачем сюда приперлась?

Лили. Взгляни на декольте! Она его ножницами вырезала.

Шляпа у Сесили надета набекрень. Она неумело накрашена, помада размазалась вокруг рта – это бросается в глаза, – что делает ее губы пухлыми и чувственными, она кое-как нарумянила щеки; пун­цовые пятна доходят почти до ушей.

Свои светлые брови она подвела двумя черными угольными чертами, которые даже не совпадают с очертанием бровей. Несмотря на этот маскарад, Сесили выглядит в сотни раз красивее и моложе собрав­шихся здесь женщин.

Она смело водит в кабачок, замечает незанятый столик и садится.

Она одновременно кажется и маленькой девочкой, вырядившейся взрослой женщиной, и трагической королевой из-за нелепой, броской косметики на щеках и огромных страдальческих глаз сумасшедшей.

Сесили. Гарсон!

Гарсон, красивый, усатый брюнет, подходит к ней. Она бросает ему озорную улыбку и пытается галантно подмигнуть, закрыв левый глаз и оскалив левый уголок рта.

(Смех проституток за кадром.)

Гарсон, который видывал виды, ждет, ничуть не волнуясь. Но слышен смех трех девок, которые наблюдают за ней.

Сесили. Выпить!

Гарсон. Чего именно?

Сесили (загадочным, исполненным полунамеков голосом). Вы должны знать.

Гарсон. Кирш?

Сесили. Хорошо.

Он отходит от столика. Повернув голову, она замечает трех женщин и улыбается им. Женщины отвечают ей неодобрительными гримасами и отворачиваются


На улице.

Длинный ряд газовых фонарей, и под каждым – проститутка.

Фрейд идет пешком, останавливается под каждым фонарем, пристально вглядываясь в лица проституток, и продолжает свой путь.

Коляска движется рядом, и Хиршфельд смотрит на него с безграничным удивлением. Кафе. Открывается дверь, входит клиент. Это полный, седоволосый мужчина, с виду богач.

Голос Лили за кадром. Вот и мой Карл!

Сесили тоже замечает его. Она встает и хватает его за руку.

Сесили. Постойте. ( Преграждает ему путь, выпячивая свою молодую грудь.) Я красивая, правда?

Карл ( поспешно). Ну да, овечка моя.

Сесили ( хриплым голосом). Вы умрете от любви в моих объятьях!

Карл весьма грубо ее отталкивает и усаживается за столик к трем девкам.

Карл. Что с этой девчушкой?

Лили. Не знаю, что с ней, но эта гордая потаскуха хочет прямо из-под носа увести у меня любовника. ( Обращаясь к Сесили, которая словно ее не слышит.) Берегись, крошка, а то ведь мы рассердимся.

Кажется, что Сесили не слышит. Она оборачивается к вошедшему в кафе молодому человеку и подмигивает ему.

Сесили. Иди сюда!

Мужчина лет тридцати со светлыми усиками и голубыми глазами прежде всего видит вызывающее декольте Сесили и позволяет себя увлечь.

Она тянет его за рукав к столику, он усаживается рядом с ней.

Сесили. Ты слишком молод. Я предпочитаю стариков. Но я всех подбираю: такое уж ремесло. (Ом смотрит на нее с легким беспокойством.) Я тебя отлично обслужу, обещаю тебе. У нас в роду все шлюхи: и мать и дочь. (С пафосом.) Я мразь, мсье, потаскуха. Все должны об этом знать. Буду зани­маться любовью, чтобы наказать себя. ( Смущение молодо­го человека возрастает.) Унесите меня в ваших объятиях. ( Мрачным и торжественным тоном.) А потом вы умрете в моих. ( Смеясь.) С лицом, измазанным помадой.

Он отодвигается к углу, потом вскакивает, бежит по залу и выбегает из кафе.

(За кадром шум возмущенных голосов.)

Нана ярости). Ко всему прочему, она еще клиентов пугает. ( Она встает и подходит к Сесили.) Скажи-ка, крошка, тебе когда-нибудь трепку задавали?

Лили (обращаясь к Нана). Да ладно, иди сюда! Брось!

Нана. Ты спятила? Надо ее жить научить (Обращаясь к Сесили.) Скажи, трепку тебе задавали?

Сесили встала. Она выглядит по-настоящему трагично и зловеще.

Сесили покорностью безумной). Бейте меня! Стегайте хлыстом! Я другого не заслуживаю!

Нана, растерявшись, отступает на шаг. Лицо ее выражает какой-то испуг. Но гнев сильнее.

Нана (угрожающе). Ладно. Раз лишь это тебе приятно.

Она набрасывается на Сесили. Посетители кафе, развеселившись, наблюдают эту сцену и не думают вмешиваться.

В это мгновение распахивается дверь и появляется Фрейд.

Фрейд. Сесили!

Сесили смотрит на него, явно не узнавая, и подмигивает ему, как подмигивала гарсону и двум «клиентам».

Нана (хватая ее за руку). Еще добавить? (Фрейд, который с одного взгляда понял, в чем дело, резко бьет Нана по руке, и та отпускает Сесили.) Что за дела! (Нана повора­чивается к нему. Но взгляд Фрейда пугает ее. Чуть тише.) Здесь наше место, она не имеет права охотиться тут.

Фрейд. Вы же видите, что с ней, не так ли? И не поняли?

Нана бросает быстрый взгляд на Сесили. И несколько отступает назад.

Нана. Так и надо было сказать!

Фрейд (приближается к Нана, чтобы обратить ее в бег­ство). Так вот. Я вам сказал. К тому же я ее врач. Оставьте нас.

Нана, слегка растерявшись, снова садится на свое место.

Глубокое смущение охватило ее подружек и даже Карла.

Никто не говорит ни слова. Все четверо сидят молча, уткнувшись в свои рюмки.

Фрейд осторожно подходит к Сесили.

Фрейд. Пойдемте, Сесили.

Сесили. Нет, зачем же? Я заказала кирш.

Фрейд бросает на столик монету.

Фрейд. Пойдемте, кирш оплачен… Она глядит на него с неуверенностью.

Сесили (игриво). Вы так нетерпеливы! Вы находите меня красивой? Вы тоже недурны. Куда же мы пойдем? К вам? Или в отель?

Фрейд. Мы вернемся домой, Сесили.

Сесили. Ко мне? Прекрасно. Но вам это дороже обойдется. ( Фрейд молча ждет.) Обещайте, что вы заплатите мне очень дорого! (Фрейд колеблется.) Мой добрый друг, даром я ниче­го не делаю.

Фрейд. Хорошо, согласен. Пойдемте.

На улице, перед кафе. Потрясенный Хиршфельд с высоты своих козел видит, как Фрейд выходит на кафе, держа за талию молодую проститутку, заливающуюся безумным смехом.

Сесили (подходя к коляске, хохочет во все горло). Вы знаете, я ведь любовью никогда не занималась. Меня надо будет научить этому.

(24)

Фрейд тащит ее и почти насильно усаживает в коляску. Садится рядом.

Хиршфельд (с отвращением показывая на Сесили кон­чиком кнута). Так вот ваш срочный вызов?

Фрейд (очень сухо). Занимайтесь своим делом и поезжайте на Принц Эйгенгассе, дом 7.

Хиршфельд поворачивается и стегает лошадь.

Сесили. Как вы узнали мой адрес? (Услышав название своей улицы, она внезапно перестает смеяться и смотрит на Фрейда с пристальным недоверием.) Вы – не клиент, вы – доктор Фрейд. Для вас все будет бесплатно. (Грубо.) Дайте мне заниматься моим ремеслом. (Она пытается на ходу выскочить из коляски, он удерживает ее, силой за­ставляя сесть.) Оставьте меня, или я позову на помощь.

Фрейд (властно). Если вы позовете на помощь, вас отведут в полицейский участок, там я объясню, в чем дело, и вас привезут вашей матери в полицейском фургоне.

Сесили. Тем лучше! Другого я не заслуживаю. ( Равнодуш­ным тоном.) Послушайте, доктор, я не вернусь к матери. Я устрою любой скандал, лишь бы не возвращаться домой. (Спо­койным голосом поясняет.) Я – чудовище.

Фрейд. Вы хотите себя наказать, не так ли?

Сесили. Конечно. А как бы вы поступили на моем месте?

Фрейд. Не знаю. Что же вы натворили?

Сесили (очень спокойно, однако в полном смятении). У меня был лучший, самый любящий, благороднейший отец, а я публично обвинила его в гнусном преступлении. Чтобы сделать такое свинство, нужно быть шлюхой. Кстати, я и есть шлюха, все совершенно правильно. (Она пристально смотрит на Фрейда, затем смеется.) Впрочем, вам это отлично известно: ведь я обличала своего отца перед вами.

Фрейд (удивленный подобным оборотом событий). Зна­чит, это неправда?

Но очевидно, что он еще верит словам Сесили. Фрейда лишь смущает, что эта исповедь не успокоила Сесили, а повергла ее в смятение.

Сесили (в упор глядя на него, холодным и резким го­лосом). Конечно, неправда (Пауза.) Он целовал гувернантку.

Фрейд (растерянно). Что?

Сесили. К счастью, я вспомнила Я бежала по лестнице и упала, увидев, как они целуются.

Фрейд. И что дальше?

Сесили. Ничего. Они даже меня не заметили. Ко мне это не имело отношения, доктор. Это дело моей матери. У вас есть дочь? (Фрейд кивает в знак согласия.) Клянусь вам, что говорю правду. Клянусь жизнью вашей дочери.

Фрейд потрясен. Он пытается это осмыслить.

Фрейд. В тот день вы говорили о нем со злостью. И казалось, что даже во сне вы его презираете. Почему?

Сесили (нервно смеясь). Потому что я схожу с ума. В последнее время мне случается путать его с вашим другом. Ну, знаете, с Йозефом. Когда они… сливаются в одно лицо, я их ненавижу. Это естественно! (Пылко.) Вы верите мне, не правда ли? Вы мне верите? (Фрейд молчит. Она говорит с улыб­кой.) Если вы мне не верите, я покончу с собой. И вам придется мне поверить. Скажите же, что верите мне. (Фрейд сохраняет упрямый вид человека, уверенного в том, что он знает истину. Но по-прежнему молчит.) Прекрасно.

Коляска проезжает по улице, идущей вдоль Дуная. Усталая лошадь едва плетется. Сесили вырывается из рук Фрейда, выпрыгивает на дорогу и бежит к парапету набережной.

Хиршфельд придерживает поводья, лошадь останавливается, и Фрейд тоже выскакивает из коляски. Но он еще только ступил на тротуар, а Сесили уже вскочила на парапет. Под ней, до набережной, метров пять пустоты. Ясно: если она прыгнет, то разобьется.

Сесили. Скажите, что верите мне, или я прыгаю!

Несколько мгновений Фрейд колеблется, настолько велико его отвра­щение ко лжи. Но он побежден.

Фрейд (делая над собой невероятное усилие, с горечью признает). Я вам верю, Сесили. Спускайтесь.

Сесили (торжествующе поворачивается к нему. Говорит, мерзко улыбаясь.). Спускаться? А зачем? Вы же убедились, что я чудовище. Лучший выход – прыгнуть.

Фрейд очень осторожно приближается к ней. Он говорит, почти не сознавая смысла своих слов; слова не повинуются ему: прежде всего он хочет успокоить Сесили.

Фрейд. Сесили, вы никогда не хотели оклеветать вашего отца. Это я принудил вас к этому. Вы сопротивлялись мне изо всех сил.

Сесили, крайне удивившись, на мгновение теряет контроль над собой. Фрейд использует это.

Фрейд. Потому что я ошибся.

С этими словами он бросается к ней и, обхватав за талию, успевает стащить с парапета на дорогу. Несколько секунд он держит ее на руках, чтобы она не упала, и с помощью Хиршфельда несет в коляску.

Она не сопротивляется. Он усаживает ее в коляску. Сесили сидит молча, вытянувшись, по щекам ее текут слезы.

Фрейд садится рядом и берет ее за руку; он держит ее крепко, хотя взгляд его блуждает где-то далеко.

Мрачная строгость его лица свидетельствует о душевных муках Фрейда.

(25)

Три часа ночи. Лестница в доме Фрейда.

Он поднимается на цыпочках. На лестничной площадке вставляет ключ в замочную скважину и бесшумно открывает дверь. Но, слегка приоткрыв ее, видит, что прихожая освещена, как, впрочем, и все другие комнаты. Двери распахнуты, из кухни доносятся голоса.

Голос Марты за кадром. Вы должны присмотреть за детьми.

Фрейд прикрывает дверь.

Марта – она,без сомнения, услышала шум – выходит из кухни.

Она – в шляпе.

Фрейд с удивлением на нее смотрит.

Фрейд (пытаясь улыбнуться). Что происходит? Ты едешь на бал?

Марта подходит к нему. У нее красные, припухшие от слез глаза.

Марта вновь обретенной нежностью). Милый мой.

Она берет его за левую руку и изо всех сил сжимает.

Фрейд ( ласково улыбаясь). Но мне же больно! (Вновь ста­новясь серьезным.) Что случилось?

Марта (многозначительно). Твой отец…

(26)

Дом, где живут родители Фрейда.

Перед подъездом – катафалк. Несколько человек уже ждут.

Мальчишек квартала сильно забавляют похоронные дроги. Входная дверь затянута крепом.


В квартире стариков Фрейдов.

Вся семья в сборе. Сестры с мужьями, племянники и т.д. Родственные связи очень тесные, но мы не будем их уточнять. Здесь же мать. Она бледна, но не плачет. Рядом с ней плачет Марта.

В дверях комнаты появляется служащий из бюро похорон.

Служащий (весьма почтительно обращаясь к матери). Фрау, наш распорядок очень строго расписан. Поверьте, я со­жалею, но…

Мать (очень вежливо, но с присущей ей властностью, которой она не замечает). Подождите еще минутку.

Служащий, весьма недовольный, кланяется и уходит. Молодая женщина (слева от матери) больше не выдерживает. (Это может быть Роза Фрейд, но имя ее названо не будет.)

Молодая женщина. Он прав, мама! Мы больше не можем заставлять их ждать. Тем хуже для Зигмунда.

Марта выглядит встревоженной и совсем растерянной.

Марта. Потерпите еще немного, прошу вас. Когда мы с ним расстались, он пошел к парикмахеру…

Господин (одет в черное; без сомнения, муж молодой женщины). Зигмунд опаздывает на полчаса! Я не могу этого понять. Первый долг перед нашим несчастным отцом…

Мать (резко его перебивая). Первый долг перед вашим несчастным отцом заключается в том, чтобы не говорить гром­ко, пока его гроб стоит в соседней комнате.

Неловкое молчание. Через некоторое время открывается дверь: это Фрейд. Он бросается к матери и молча ее обнимает.

Женщина в трауре (недовольным тоном). Я надеюсь, что теперь мы сможем…

Мать улыбается Фрейду, высвобождаясь из его объятий.

Мать. Минутку. ( Обращаясь к Фрейду.) Иди.

Она берет его за руку, уводит в глубину гостиной и заставляет войти в комнату Якоба. Фрейд соглашается с едва уловимым отвращением.

Мать. Входи. (Входят в комнату. Гроб Якоба стоит на каких-то подмостках. Много цветов.) Подойди поближе. ( Фрейд и мать стоят у гроба. Мать положила правую руку на крышку гроба; левой рукой она берет за за­пястье правую руку Фрейда и заставляет опустить ее на гроб отца. Ласковым тоном.) Он так никогда и не узнал, что ты о нем думаешь.

Фрейд (сильно смутившись). Но мама, я не…

Мать. Дай мне сказать… Он обожал тебя. Он был уверен, что ты его любишь. Еще в понедельник он говорил: «Если мне удалось лишь одно – родить гениального человека, то я не зря прожил жизнь». Ты сделал его счастливым, Зигмунд, тебе не в чем себя упрекать.

Зигмунд с искаженным лицом – глаза сухи и смотрят в окну точку. Несколько мгновений стоит у гроба. Потом, славно у него больше нет сил, почти резко отворачивается.

Мать смотрит на него с глубокой печалью, затем отходит от гроба, открывает дверь и выхолит из комнаты.

Лицо Фрейда искажает гримаса: как будто он сейчас расплачется. Но нет: лицо его снова становится твердым, и он выходит следом за матерью.


Перед домом.

Людей, ждущих выноса тела, стало намного больше.

Среди них мы видим Флисса, который пробрался в первый ряд. Мимо проходят четверо служащих из похоронной конторы, несущих гроб, который они устанавливают на катафалк.

За ними – мать, с лицом, закрытым траурным крепом. Марта, две другие женщины, затем Фрейд и еще трое мужчин – членов семьи. Когда Фрейд поравнялся с ним Флисс, обнаживший голову, трогает его за руку. Фрейд поворачивается: он видит Флисса и смотрит на него с изумлением, к которому примешивается некая надежда.

Фрейд. Откуда ты?

Флисс. Вчера утром меня вызвали телеграммой на срочную консультацию.

Фрейд. Ты никогда еще не был мне так нужен. До скорой встречи!

Катафалк тронулся в путь. Группа близких родственников – впереди женщины, позади мужчины – двинулась следом, другие люди вливаются в похоронную процессию.

Чуть дальше, на соседней улице, движение на мгновение останавли­вается, пропуская процессию.

В своей закрытой карете, которая остановилась у тротуара, ждет Брейер, сквозь стекло он смотрит на траурный кортеж. Когда пос­ледние ряды процессии проходят мимо кареты, он открывает дверцу, выходит и на расстоянии едет за похоронной процессией, держа шляпу в руке. Его карета медленно едет сзади.

Какая-то лавчонка. похожая на парикмахерскую. Перед зеркалами тоже стоят кресла.

Но парикмахеры (три кресла, три парикмахера), стоя между зеркалами и креслами, лицом к камере, вместо того чтобы брить или протесывать (в креслах нет ни одного клиента), передают из рук в руки обернутые в белую бумагу шары (перевязанные розовыми ленточками), которые в конце концов оказываются в руках хозяина, сидящего за кассой.

Хозяин наклеивает на каждый шар этикетку «Продано» и один за другим швыряет их на пол. Впрочем, поражает не это странное действо, а громадные эмалированные таблички, развешанные по всем стенам (вместо рекламных плакатов духов или мыла для бритья). (За кадром – шум машины, сопровождающий каким-то нелепым и почти кошмарным ритмом передачу шаров от одного парикмахера к другому.)

На всех этих табличках написано (печатными буквами, большими строчными, курсивом, круглым почерком и т.д, будто это набор образцов шрифта или рекламных текстов в кабинете гравера): «Просьба закрывать глаза».

Шум машины перекрывается настойчивым звонком, и вдруг – видение исчезает.

(Звонок настырно звонит.)

(27)

Фрейд за письменным столом, вздрогнув, просыпается, услышав звонок. Утро следующего дня после похорон. Фрейд задремал.

Открывается дверь.

Слуга. Доктор Флисс.

Появляется Флисс. Фрейд стремительно встает и идет ему навстречу. Они обмениваются крепким рукопожатием.

Фрейд. Я опомниться не могу, что ты в Вене. Один ты можешь мне помочь, Вильгельм, совсем мне плохо.

Флисс (с искренним интересом). Ты так сильно был к нему привязан?

Фрейд. К отцу? Ну да, представь себе, что я сам этого не знал! Да, был привязан. Всеми фибрами души. Эта смерть сводит меня с ума. (Отвернувшись от Флисса, смотрит в окно.) И тем не менее я задаю себе вопрос, любил ли я его? (Мрачным тоном.) Иногда мне казалось, что я его ненавижу. (Он качает головой, словно хочет стряхнуть эту неотступ­ную мысль, потом поворачивается к Флиссу, глядя на него сверкающими глазами.) Какое имеет значение, ненави­дит он его или любит, самое важное событие в жизни мужчи­ны– это смерть отца.

Флисс (ласково улыбаясь). Ненавидеть Якоба Фрейда… Мне кажется, это невозможно. Я видел его всего два раза, но он выглядел таким добряком…

Фрейд возбужденно расхаживает по комнате.

Фрейд. Добряком? Да! Он и был им. Но о чем это свидетель­ствует?

Подходит к встревоженному Флиссу, берет его за плечи и смотрит на него с почти угрожающим видом.

Фрейд. Иногда я говорю себе: это не нормально – так сильно ненавидеть отца. Один из нас должен быть чудовищем, если не я, то он.

Флисс смущен этим психологическим поворотом в их беседе.

Флисс (поспешно успокаивая Фрейда). Но ты же его любил, это ясно!

Фрейд (мрачно). Да. Я и любил его. (С неожиданной рез­костью.) Еще одна причина, из-за которой мне остаются непо­нятными эти порывы ненависти. (Не глядя на Флисса.) От­куда тебе известно, что я не подавляю в глубине моего бессоз­нательного какого-нибудь детского воспоминания… гнусного воспоминания? Надо будет применить мой собственный метод к самому себе. Если бы я мог выжать себя как лимон… (Не­много сбившись.) Кто это говорил? «Выжать как лимон». От кого я это слышал… Ах да. От Сесили. (Сухо смеется.) Кстати! С ней полный успех! Она пыталась покончить с собой.

Флисс. Ты помешал ей?

Фрейд. Да.

Флисс. Спасибо за даты. Мои подсчеты окончательно и нео­провержимо подтверждают, что она страдает неврозом исте­рии.

Фрейд (говорит в несколько насмешливом тоне, впервые с тех пор, как он знает Флисса). Тем лучше. Представь себе, я же начал в этом сомневаться. (Пауза) А затем мне позво­нила ее мать. Малышка обезумела от страха. Я думаю, что ее невроз просто-напросто переходит в неизлечимый психоз. (В растерянности показывает пальцем на свой лоб.) Но что же такое там сломалось, раз я только и делаю что приношу людям вред?

Вдруг он становится спокойным и решительным. Долго смотрит на Флисса.

Фрейд. Сейчас ты мне поможешь.

Флисс. В чем?

Фрейд. Иди сюда. (Он тащит Флисса за рукав к дивану. Показывая на стоящий рядом стул.) Сядь-ка сюда. (Удер­живает его.) Нет. (Немного подумав, берет стул и ставит его за изголовьем дивана на месте, которое впоследствии стало в сеансах психоанализа классическим положением психоаналитика по отношению к пациенту.) Сюда!

Фрейд. Мне лучше не смотреть на тебя: я тебя слишком хорошо знаю. Ты будешь играть роль врача. А я больного.

Флисс (он сопротивляется, недовольный, ему не по себе). Ты с ума сошел? Я же не психиатр.

Фрейд. Ну и что? Если я хочу проанализировать свой случай, необходимо, чтобы я кому-нибудь высказался. (Заставляет Флисса сесть, а сам укладывается на диван.) Тебе ничего делать не надо, только слушать меня. Я не знаю, куда меня занесет. Но мне нужен свидетель. (Флисс, пожав плечами, садится с недовольным видом. Фрейд, лежа на диване, начинает говорить.) Сначала – сон. Это была парикмахерская. Вчера я зашел туда побриться: народу было много, и я опоздал на похороны. Мне было стыдно. Хорошо. Это сон о стыде и угрызениях совести. Во сне я вижу эмалированные таблички, на которых написано: «Просьба закрывать глаза». Это означает: «Сыновья должны закрывать глаза своим отцам. А ты пришел слишком поздно, чтобы закрыть глаза своему отцу».

Флисс. Послушай, Зигмунд.

Фрейд (словно настоящий больной). Помолчи. Помолчи же. Есть и нечто другое. Сон – это всегда удовлетворение желания. Где здесь желание? Подожди! Подожди же. Закрыть глаза означает также уме­реть. Я хотел умереть. Много лет я во сне призываю смерть: для меня это словно инстинкт смерти, это черта моего харак­тера, на которую я не могу закрывать глаза. (Последние слова он произносит совершенно естественно, не задумываясь над ними. Он вздрагивает и резко садится на диване.) Что? (Скороговоркой.) Банкиры уклоняются от налогов, но правительство закрывает на это глаза. Эта женщина считает более удобным закрывать глаза на измены своего мужа. (Пауза. Он поворачивается к Флиссу.) Понимаешь: выражение пришло само собой, я даже его не искал. И пришло в третьем смысле. Самый глубокий из трех смыслов тот, который объясняет весь сон. Во имя сыновней почтительности я предпочитаю закрывать глаза на половой акт моего отца (Он вста­ет и возбужденно ходит по комнате.) Акт, которого я не хочу видеть, скрываю от себя, отторгаю из своего сознания. (Флисс тоже хочет встать, Фрейд – властным голосом.) Сиди на месте. Я найду это воспоминание, даже если мне придется искать его всю мою жизнь. (Снова садится.) Это произошло во время той поездки, я уверен!

Флисс (нелюбезно). Какой еще поездки?

Фрейд. Я родился во Фрейберге, в Богемии. Мой отец торго­вал сукном. Был богат. Его напугал подъем антисемитизма. Разорившись, мы уехали в Лейпциг, потом в Вену. Случилось это, когда я был совсем маленьким. Что он сделал? Что произошло? (Неожиданно Фрейд хохочет. Флисс вздрагивает.)

Флисс (раздраженно). Зигмунд…

Фрейд (по-прежнему смеясь). Подожди же! Знаешь, поче­му я смеюсь? Я только что сказал себе: «Надо, чтобы старый Якоб на моих глазах изнасиловал одну из своих дочерей!» А потом вспомнил, что мои сестры младше.

Флисс смотрит на него с каким-то ужасом. Фрейд слишком увлечен, чтобы заметить это. Склонившись вперед, он сидит на диване. Через несколько секунд он слегка расслабляется, поворачивается и вытягивается на диване, готовый снова лечь, как это он только что делал.

Фрейд. Продолжим!

Флисс в этот момент поднимается со стула и встает перед Фрейдом, исполненный решимости прекратить все это.

Флисс. Нет уж. Одного раза хватит. Этот метод глуп: он основан лишь на чепухе и каламбурах.

Фрейд. Это не метод: я просто ищу. Помоги мне.

Флисс. Я не могу тебе помочь, потому что я тебя не одобряю. Я предпочитаю гипнотизм.

Фрейд (подходит к нему с вызывающим видом). Ну что ж, загипнотизируй меня.

Флисс (резко отворачивается). Я не умею этого. К тому же ты не невротик.

Фрейд. Почему же не невротик?

Флисс (раздраженно). Мы работаем вместе, Зигмунд. И ты не имеешь права поддаваться кризисам сознания. В Берхтесгадене ты предложил мне нечто серьезное: метод, гипнотическое исследование. В результате – сексуальный травматизм. Теперь я больше тебя не понимаю. Зачем тебе нужно анализировать твои душевные состояния?

Фрейд. Я потерял уверенность во всем. Ведь я заставил Сесили признаться…

Флисс. Остается тринадцать случаев.

Фрейд. Может быть, я тоже заставил их признаться, или же больные мне лгали.

Флисс. Какой им был интерес обливать грязью своих отцов?

Фрейд. А какой мне интерес обливать грязью себя?

Флисс (испуганно). Что ты говоришь? (Он пытается успо­коить Фрейда.) Зигмунд, ты пережил страшный удар, к тому же последнее время ты устал. Мне это знакомо. Брось своих больных на пару недель, возьми Марту с детьми, поезжай отдохнуть, тебе это необходимо.

Фрейд. Больных будет бросить совсем легко, у меня их боль­ше нет… Но себя-то я не могу бросить.

Флисс (обретя всю свою властность). Послушай меня, Зиг­мунд: мы работаем вместе; твоя теория сексуального травма­тизма мне необходима для моих расчетов. Надо, чтобы ты не отказывался от нее. Допускаю, что ты мог совершить ошибки в частностях. Пусть, найди их. Исправь! Потрать на это сколь­ко угодно времени. Но наше сотрудничество теряет всякий смысл, если ты отрицаешь факты, на которых оно основыва­ется.

Фрейд (неуверенно; скорее послушно, чем убежденно). Ошибки. Да… наверное…

Флисс. Ищи их. Но перестань копаться в себе: ты сойдешь с ума, если попытаешься познать себя. Мы не созданы для этого.

Фрейд смотрит на Флисса с каким-то новым любопытством.

Фрейд (отрешенно). А ты когда-нибудь пытался себя поз­нать, Вильгельм?

Флисс (твердо). Познать себя? Никогда.

Фрейд (качает годовой, не сводя с него глаз). Я понимаю.

(28)

Спустя несколько часов.

Встревоженная и нервная Сесили в своей комнате. Она очень просто, но весьма элегантно одета.

Сидит у окна и читает. Но время от времени она встает, чтобы посмотреть на часы.

На лице никакой косметики. Она бледна, под глазами – темные круги.

Стучат, она живо поворачивается к двери.

Сесили. Войдите.

Входит Фрейд с небольшим врачебным саквояжем. Лицо его измени­лось. Суровое по-прежнему, оно утратило привычное выражение агрессивной угрюмости. Он уже не выглядит упрямым и замкнутым, несколько демоничным, каким казался в предшествующие дни.

Фрейд грустен, но выглядит искренним. И за его глубоким беспокой­ством начинает ощущаться какая-то новая уверенность, еще не осознающая саму себя.

Сесили улыбается ему. Он подходит к ее креслу.

Фрейд. Здравствуйте, Сесили. (Она грациозно протягива­ет ему руку. Он берет стул и садится напротив.) Как вы себя чувствуете?

Сесили. Плохо.

Фрейд. Страх?

Сесили (глядя в пустоту). Да. (Фрейд молча смотрит на нее. Она резко поворачивается к нему.) Надеюсь, вы не скажете, что бросаете меня лечить?

Фрейд. Не знаю. (Пока он говорит, она в испуге смотрит на него.) Я допустил ошибку – это ясно. Но когда? В чем? Плох ли сам метод… И мне нечего вам предложить. Нечего (Неожиданно, уверенным тоном.) И все-таки у меня такое чувство, что я близок к цели. Скажите, вы сердитесь на меня?

Сесили (долго в нерешительности смотрит на него. И вдруг твердо говорит). Нет.

Фрейд (хриплым голосом). Сесили, по-моему, я сам болен. Я проецирую на своих пациентов свою собственную болезнь.

Сесили. Какую болезнь?

Фрейд. Если бы только я знал. Ясно одно: я не смогу познать своих больных до тех пор, пока не познаю сам себя. А понять себя я смогу лишь тогда, когда пойму их. В них я должен открыть, кто же я такой; в себе открыть, кто они такие. Помо­гите мне.

Сесили смотрит на него с возросшей симпатией. У нее веселый и польщенный вид.

Сесили. Вы предлагаете мне сотрудничать с вами?

Фрейд. Да.

Сесили. Что же я должна делать?

Фрейд. Вы упрекаете меня в том, что в тот день я силой заставил вас отвечать. Так вот, больше я не буду задавать вопросов. Рассказывайте все, что захотите.

Сесили. А дальше что?

Фрейд. Случайности не существует. Если вы думаете о ло­шади, а, скажем, не о шляпе, то на это есть глубокая причина. Надо будет говорить мне обо всем. Обо всем, что придет вам в голову, даже о тех мыслях, которые покажутся самыми не­лепыми. Причину этих мыслительных ассоциаций мы будем искать вместе. Чем ближе вы к ней подойдете, тем больше ослабнут ваши защитные механизмы и тем менее болезненно будет для вас открыть эту причину.

Сесили. Это как светская игра?

Фрейд. Да. Игра в истину. Согласны?

Сесили дружески берет Фрейда за руку.

Сесили. Вы хотите, чтобы мы вылечились вместе?

Фрейд. Да. Взаимно.

Сесили. Попробуем.

Фрейд. Идите сюда! (По его просьбе она встает.) Ложи­тесь на постель.

Пока она ложится, Фрейд берет стул и садится.

Сесили. Где вы? Мне не нравится, когда я вас не вижу.

Фрейд (встает). Когда я вылечусь, то буду садиться за го­ловами своих пациентов. Тогда я буду всего лишь их свидете­лем. (Он берет стул и ставит его перед Сесили.) Но сейчас пока не время, вы правы. (Усаживаясь у изголовья.) Начи­найте.

Сесили. С чего?

Фрейд (слабо улыбаясь). Со свободных ассоциаций. С чего хотите.

Пауза. Лежащая на постели Сесили начинает говорить, не глядя на Фрейда.

Сесили. У вас возникает когда-нибудь чувство беспричинной вины?

Фрейд. Да. Постоянно.

Сесили. Вот и у меня тоже. Когда я больна или ноги отка­зывают, жить еще можно: кажется, что мое тело искупает мою вину. Но если я здорова, то меня совесть терзает. Наверное, я сделала что-то очень дурное. В прошлом. Нет мне прощения, доктор, ведь у меня было замечательное детство. Отец повсю­ду возил меня с собой.


Роскошная столовая.

Гости рассаживаются. Хозяйка дома обращается к отцу Сесили.

Хозяйка дома. Йозеф, вы сядете справа от меня. А ваша дочь – напротив.

Сесили садится. Ей шесть лет, на стул положили подушки, чтобы она могла дотянуться до стола. Она кажется маленькой дамой. Господин лет пятидесяти, который сел по правую руку от Сесили, весело ей кланяется.

Господин. Мадемуазель, мое почтение. Я восхищен сосед­ством с вами.

Сесили серьезно кивает головой и протягивает руку для поцелуя.

Голос Фрейда за кадром. Позже Сесили. Гораздо поз­же! Тебе будут целовать руку, когда ты выйдешь замуж.

Господин (улыбаясь). Позвольте мне составить исключе­ние.

Он кланяется и целует Сесили руку.

Голос Фрейда за кадром. А где была ваша мать? Кадр исчезает. Комната Сесили.

Сесили. Дома. неприятным смешком.) Она была домо­седкой.


Гостиная в большой квартире.

Входит в сопровождении двух служанок госпожа Кёртнер; она гораздо моложе (по крайней мере, лет на восемнадцать), но еще более строга. Оглядывает гостиную, словно офицер, принимающий парад.

Госпожа Кёртнер. Дайте мне мои белые перчатки.

Служанка подает ей пару белых перчаток. Надев их, она подходит к софе, наклоняется и проводит по ней рукой.

Выпрямившись, смотрит на перчатку и замечает на ней пятна от пыли.

Госпожа Кёртнер ( обращаясь к служанкам). Кто вы­тирал пыль?

Одна из служанок. Я, мадам.

Госпожа Кёртнер сует ей под нос руку в пыльной перчатке.

Госпожа Кёртнер (властно, но без гнева). Вытрите еще раз.

Сесили (ей двенадцать лет) вбегает в гостиную. Она в шляпке, с ранцем. Хочет поцеловать мать.

Позади матери мы видим очень красивую, строго одетую женщину. Это гувернантка Сесили.

Госпожа Кёртнер (строгим голосом). Сесили!

Госпожа Кёртнер показывает ей на домашние туфли, стоящие на пороге салона; этот жест позволяет нам заметить, что в этой роскошной просторной комнате голый, великолепно, до блеска натер­тый паркет без ковров.

Сесили надевает домашние туфли и, волоча ноги, идет целовать мать: она утратила то искреннее чувство, которое бросило ее к матери. Она обиженно подставляет лобик, делая заученный реверанс.

Госпожа Кёртнер. Ступай делать уроки, дитя мое!

Повернувшись спиной к матери, Сесили подходит к гувернантке, которая нежно улыбается ей.

Голос Фрейда за кадром. Устраивала ли ваша мать в доме такие же роскошные, блестящие приемы?

Сесили (голос за кадром). Никогда. Однажды вечером отец устроил званый ужин. Это было в отсутствие мамы.

За большим столом ужинают гости. Мы видим отца, сидящего напротив дочери.

Сесили (голос за кадром). Отец говорил мне: будешь хо­зяйкой дома.

Сесили (ей десять лет), серьезная и торжественная, занимает место хозяйки: она как бы играет роль своей матери.

Слуга разносит блюдо. Какой-то господин, слева от Сесили, накла­дывает себе. Это молодой и робкий человек.

Маленькая Сесили (обращаясь к господину). Но как мало вы себе положили! Дайте вашу тарелку! Я сама вам положу!

Слуга подходит к гостю с правой стороны и подносит блюдо к Сесили, которая ловко подхватывает прекрасный кусок жаркого и кладет на тарелку гостя.

Гость (смущенно и рассеянно). Благодарю, мадам.

Все гости смеются.

Господин Кёртнер (живо). Еще не мадам, дорогой мсье.

Женщина лет сорока. Нет, мадам. Она – мадам. Он прав: эта малышка – законченная хозяйка. Она всем нам еще покажет.

Другая женщина. Предлагаю называть ее мадам honoris causa [1]Для престижа ( лат. )..

Господин Кёртнер, весьма польщенный, из вежливости возражает.

Господин Кёртнер. О! Не балуйте ее.

Сесили, – щеки у нее раскраснелись, вид несколько лукавый – принимает эти комплименты с невозмутимым спокойствием.

Голос Фрейда за кадром. Где же была ваша мать?

Голос Сесили за кадром. В горах, у нее обнаружили хрипы в легких. (Кадр исчезает.) Это был плохой год. Я боялась, что она умрет. Все время боялась. Ночью мне снились кошмары. Я видела ее в гробу.

(Эти слова прерываются громким криком маленькой Сесили за кад­ром.)

Комната. Ночь. Зажженный ночник на столике возле Сесили.

Сесили в рубашке сидит на постели. В другом конце комнаты другая кровать, побольше. Гувернантка Магда проснулась. Но вид у нее еще заспанный .

Маленькая Сесили. Магда! Магда! Я так испугалась.

Магда приподнимается, опершись на локоть, она благожелательна, но несколько раздражена. Магда в рубахе с большим декольте.

Магда. Что с вами?

Маленькая Сесили. Магда, мне приснился страшный кошмар: мама умерла.

Магда. Какая же вы глупая!

Она поворачивается на постели, твердо решив снова заснуть. Но Сесили вновь начинает звать.

Маленькая Сесили. Магда! Магда!

Магда. Не кричите так громко, вы весь дом разбудите. (Сесили встает.) Что вы хотите?

Маленькая Сесили. Возьмите меня к себе. Да, да, Магда, мне очень страшно, пустите меня к себе в постель.

Магда (пытаясь быть строгой). Сесили, вы уже большая девочка.

Сесили уже пробежала по комнате, стоит перед постелью Магды и плачет. (Плач Сесили.)

Магда. Хорошо! Хорошо! Идите!

Она откидывает одеяло, Сесили ложится. Оказавшись в постели, она с силой обнимает Магду.

Магда ( смеясь). Осторожно, вы меня задушите.

Сесили. Мне так хорошо. (Она нежно гладит обнажен­ные плечи Магды. Перестает плакать.) От вас хорошо пахнет, Магда. Вы мягкая. Когда я вырасту… Вы верите, что я буду такая же красивая, как вы?

Магда уступает ласкам, улыбается.

Магда. Вы будете гораздо красивее, Сесили.

Сесили гладит ее по голове, по плечам; Магда, которую щекочут легкие пальцы ребенка, смеется и вздрагивает.

Магда. Мне щекотно.

Сесили. И у меня будет кожа, как у вас? ( Магда улыбает­ся, не отвечая.) И тогда папа будет смотреть на меня так, как он, смотрит на вас?

Магда замерла от изумления.

Голос Сесили за кадром.Тьфу!

Кадр исчезает.

Сесили. Я не люблю этих воспоминаний.

Фрейд. Почему?

Сесили. Он приходил в нашу спальню, ночью. Один раз я видела, как он уходил от нее.

Фрейд. Кто?

Сесили. Как кто? Мой отец, разумеется!

Фрейд. Вы peвновали?

Сесили. Нет. К ней, нет. Сперва это меня забавляло. Я не сводила с нее глаз, я была зачарована, я повторяла: вот это лицо он любит. У меня создавалось впечатление, что мы разыгрываем с кем-то какую-то шутку. Но я быстро поняла, что он ее не любил. Она интересовала его, только когда у него никого не было под рукой. Это она его любила. Такой тонкий, такой чувственный мужчина! Но ему по-настоящему нравились только проститутки.

Фрейд. Он не любил вашу мать?

Сесили при этом вопросе буквально вскакивает.

Сесили ( крича). Как это не любил? Он ее обожал! ( Фрейд, привстав со стула, силой заставляет ее лечь снова) Стои­ло ей лишь пальцем его поманить… Но она все время его отталкивала. ( Сесили беспокойно ворочается на постели.) Она была зла с ним. (С ненавистью.) Зла и холодна. Никогда не улыбалась. Это она его заставила обманывать себя. Вы знаете, у них были разные спальни? Он ей всегда уступал, бедняга. Смотрел на нее взглядом, который меня унижал.

При этих словах кадр: госпожа Кёртнер, господин Кёртнер сидят в садовой беседке. У их ног Сесили играет с куклой.

Воспоминание явно деформировано страстями Сесили: госпожа Кёртнер очень красива, но более сурова, чем когда-либо. Господин Кёртнер, чувствующий себя неловко, бросает на нее взгляды побитой собаки.

Кадр строится снизу вверх: мы видим эту сцену с уровня маленькой Сесили.

Госпожа Кёртнер (сухо). Йозеф, я рассчитала Магду Шнейдер. Она укладывает багаж и через час уедет. (Со злос­тью.) Ты согласен?

Господин Кёртнер ( после едва уловимого колебания, покорным тоном). Полностью согласен.

В кадре маленькая Сесили: она сидит в беседке на детском стульчике и, подняв личико на мать, смотрит на нее с выражением глубокой ненависти.

Голос Сесили за кадром. После она сама выбирала мне гувернанток, больных, старых, уродливых. ( Кадр исчеза­ет. Лежа на постели, Сесили резко говорит Фрейду.) Я нена­вижу их! (Кричит.) Это она разорила моего отца.

В гостиной госпожа Кёртнер штопает за столом, садя напротив старой служанки.

Служанка тоже что-то чинит, прилаживает, шьет.

Но из-за двери доносится голос Сесили, усиленный гневом. Госпожа Кёртнер слушает, хотя ее лицо не выражает никаких чувств.

Голос Сесили за кадром. Когда-то мы жили в Граце. На виллу в Вене мы приезжали только на лето. Она заставила моего отца поселиться здесь, он, как всегда, подчинился, доверил другим людям свои дела, и они пришли в упадок.

Госпожа Кёртнер не спеша откладывает шитье и подходит к двери.


В комнате Сесили.

Сесили бледна и растерянна. Она тяжело дышит.

Сесили. Опять началось. Как в тисках. ( Фрейд внимательно смотрит на нее.) У меня приступ страха. Мне страшно всякий раз, когда я о ней думаю (Визгливым голосом сумасшедшей.) Она убила моего отца. И я уверена, она толкнула меня на престу­пление. (Сесили резко садится на постели. Смотрит Фрейду в глаза.) Это ведь преступление – осуждать свою мать? (Фрейд побледнел. Молчит.) А вы любите своего отца?

Он по-прежнему молчит, хотя расширившиеся глаза выдают его волне­ние.

Фрейд (через несколько секунд). Почему вы спрашиваете, лю­блю ли я своего отца, а не свою мать?

Сесили. Не знаю. Не перебивайте меня. Мне трудно объяснять, что я чувствую, вы же видите. Ваш отец порядочный человек?

Фрейд. Был порядочным человеком.

Сесили. Тогда вам повезло. Вам легко его уважать. (Грубым тоном.) А я вот должна уважать шлюху.

Фрейд. Что вы сказали?

Сесили. Вы разве этого не знали? Я же сказала вам: ему нрави­лись только девки.

Она встает, подходит к секретеру, достает из кармана ключ, открывает крышку, вынимает свернутый в трубочку бумажный лист, протягивает Фрейду, который его развертывает.

Мы видим пеструю афишу, на которой изображена почти обнаженной «испанская» танцовщица. Рисунок весьма слабый, но позволяет узнать в ней госпожу Кёртнер. Под рисунком надпись: Кончита из Гренады. Сесили склоняется над афишей и тычет в нее указательным пальцем.

Сесили. Это она. (Уже некоторое время, как дверь бесшум­но открылась. На пороге стоит госпожа Кёртнер и слушает.) Он подобрал ее в кафешантане.

Фрейд потрясен. Входит госпожа Кёртнер.

(29)

Госпожа Кёртнер (ледяным тоном, обращаясь к Сеси­ли). Ты сохранила афишу? Я не знала, что тебе дороги семейные реликвии. (Поворачивается к Фрейду. Тем же тоном.) Вы до­вольны? (Он молчит.) Вы – не священник, доктор. Только свя­щенникам дано право знать наши тайны. (С непреклонной властностью, но не повышая голоса.) Я прошу вас оставить наш дом.

Фрейд. Мадам…

Госпожа Кёртнер. Не спорьте, вы уже причинили достаточ­но зла.

Фрейд. Мы близки к цели, мадам, это самый критический мо­мент. Совершенно невозможно прервать лечение, когда оно вошло в эту фазу. Сесили может натворить что угодно.

Сесили (нежно и лукаво). Я пальцем не пошевельну, доктор. Моя мать знает все, что я о ней думаю, а я знаю все, что она думает обо мне. Мы будем продолжать жить, как и жили. Оставьте нас, раз она этого требует. (С глубокой злостью, которая все же сквозит в ее нежности.) Она гонит вас так же, как выгнала Магду. И всех моих друзей. Что поделаешь? Она ведь моя мать, не правда ли?

Фрейд в упор смотрит на госпожу Кёртнер. Он понимает, что ее решение непоколебимо. Он кланяется и, взяв свой саквояж, уходит.

Фрейд (обращаясь к госпоже Кёртнер). Мне очень хочется, чтобы вам никогда не пришлось сожалеть о том, что вы сделали.

По ту сторону двери; старухи служанки в комнате нет. Он уже уходит, когда слышит из комнаты Сесили громкий шум.

Мгновение помедлив, Френд бросается назад в комнату. Он пришел вовремя.

Сесили, более молодая и сильная, опрокинула госпожу Кёртнер на по­стель, схватила ее за горло двумя руками и пытается задушить. Ей это, без сомнения, удалось бы, если бы Фрейд не набросился на нее и не без труда освободил госпожу Кёртнер.

Та выпрямилась, не говоря ни слова. Она едва переводит дыхание, но сразу же вновь обретает свое угрюмое достоинство и быстрым жестом поправляет сбившийся шиньон.

У Сесили отупевший вид. Она смотрит на мать с почти идиотским удивле­нием.

Сесили (невыразительным голосом). Ну вот… Я уже давно ее убила!

Сказав эти слова, она начинает вопить и размахивать руками. Если бы Фрейд ее не удерживал, она упала бы на пол. Он подводит ее к постели, на которую она падает, крича от ужаса.

Фрейд (госпоже Кёртнер). Не дайте ей упасть на пол.

Он открывает саквояж, достает шприц и ампулу, берет руку Сесили и, подняв рукав платья, четким, точным движением делает укол.

Фрейд. Через две минуты она уснет.

Уже стемнело. Фрейд и госпожа Кёртнер в комнате Сесили сидят у изголовья спящей больной.

Госпожа Кёртнер рассказывает вполголоса, не сводя глаз с дочери.

Госпожа Кёртнер.Да, я танцевала в кафешантане. И что из этого? Сесили знает об этом. Теперь знаете и вы. Но чем это поможет вам ее вылечить?

Фрейд смотрит на госпожу Кёртнер с симпатией, без всякого пуритан­ства.

Фрейд. Не знаю. Мне это поможет. Я на пороге какого-то от­крытия. Ведь она хочет вас убить уже не в первый раз. (Госпожа Кёртнер смотрит на него с удивлением: ему известно даже это.) Когда она была ребенком, вы какое-то время находились в санатории. Ей каждую ночь снился сон, что вы умрете. Сны рас­крывают нам наши желания.

Госпожа Кёртнер. Она говорила отцу об этих кошмарах. Но я этому не верила.

Фрейд. Это были кошмары. Во сне у нее возникало смутное чувство, что она хочет вашей смерти, и на это проклятое желание она реагировала страхом. Мне тоже сотни раз снилось, будто я убиваю своего отца.

Госпожа Кёртнер (еще враждебно, хотя с интересом). Но почему же?

Фрейд. Я пока не знаю. Но узнаю. (Пауза.) Почему Сесили…

Госпожа Кёртнер. Из ревности… Она хотела стать хозяйкой дома.

Фрейд. Все всегда упирается в ее странного отца… вашего мужа.

Госпожа Кёртнер. Он не был странным человеком. О нет! Он даже не был дурным.Он был трусом. Как и все.

В этот момент кадр меняется. Мы переносимся на двадцать пять лет назад.

В маленьком, убогом кафешантане Граца очень красивая, полуобнажен­ная молодая женщина исполняет весьма смелый танец «Леда и Лебедь», как это подтверждает поставленная на вертикальный пюпитр, обращен­ная к публике дощечка с надписью, которая меняется с каждым новым номером.

(Жалкий оркестрик – скрипка, виолончель, пианино – играет фальши­во.)

На женщине лифчик и трусики с оборочками, телесного цвета чулки. Правая рука полностью скрыта лебедиными перьями, видна лишь ла­донь – большой палец торчит, – изображающая птичий клюв. Эта рука, «играющая» Лебедя-Юпитера, дерзко шарит по плечам и груди танцовщицы. Она, танцуя, изображает любовное томление. Рука-клюв подбирается к губам танцовщицы и имитирует поцелуй Лебедя в пре­красные уста госпожи Кёртнер.

Та, в любовной истоме, под продолжающимися пылкими поцелуями Ле­бедя, откидывается назад.

Коснувшись головой пола и стоя на прямых ногах (классическая в гимна­стике фигура «мост»), она потом осторожно вытягивает ноги и ложится на спину, тогда как Лебедь набрасывается на нее, покрывая поцелуями все тело.

Маленький занавес, закрывающий полсцены (он на высоте человеческо­го роста, подвешен на кольцах к веревке, протянутой через всю сцену) задвигается двумя рабочими (из-под бахромы видны их башмаки) в тот момент, когда клюв Лебедя медленно приближается к животу разомлев­шей танцовщицы.

Во время танца несколько раз показывают лица зрителей. Среди них – несколько «крепких» парней той эпохи в котелках, жестких воротничках, с усиками. Но в основном солдаты (новобранцы и сверхсрочники). Один мужчина (изысканно одетый, в цилиндре, с тщательно ухоженной бородкой) аплодирует громче других и выделяется в этой исключительно мужской и весьма пестрой публике: это господин Кёртнер.

Голос за кадром госпожи Кёртнер. У него была одна особенность: ему нравились только проститутки.

Жалкая уборная, где госпожа Кёртнер снимает грим. Она сидит перед треснувшим зеркалом и смотрит на себя с глубокой печалью.

В дверь стучат.

Танцовщица (отвернувшись от зеркала). Войдите!

Официант кафешантана, помятый и плохо одетый, проскальзывает в комнату: в руках у него огромный, роскошный букет.

Она с изумлением принимает букет. К нему прикреплен маленький кон­вертик с визитной карточкой. Раскрыв конвертик, она бросает взгляд на карточку.

Танцовщица (опытным и наглым тоном). Цветы, ладно. А сам тип где?

Официант. Идет следом. (На стекле через оставшуюся от­крытой дверь мы. видим фигуру приближающегося госпо­дина Кёртнера.) Вы примете его?

Танцовщица. Да.

Он входит и целует ей руку.

Голос священника за кадром. А вы, Ида Бранд, соглас­ны ли взять в мужья Йозефа Кёртнера?

Церковь. Новобрачные в момент произнесения ритуального «да». Ида Бранд – в белом подвенечном платье, с флердоранжем.

Ида Бранд (твердым голосом). Да.

Позади них сидят три-четыре человека. Все остальные скамьи в церкви пусты.

Голос за кадром госпожи Кёртнер. Он женился на мне потому, что я была девкой. Это был его порок. В первое время нашей связи я его обманывала. Он это обожал. (Кадр исчезает; Фрейд и госпожа Кёртнер сидят рядом. Она говорит, опу­стив глаза. Фрейд слушает, глядя на нее.) Когда он сказал. что женится на мне, я полюбила его, я дала себе клятву быть ему верной. Мне опротивела моя жизнь: я хотела стать его истинной женой. Честной. Чистой. Я нуждалась в уважении людей.

В салоне, который мы уже видели, господин Кёртнер читает газету.

Появляется госпожа Кёртнер: нельзя узнать бывшую проститутку в этой жеманной и суровой женщине с гладко причесанными волосами, без следа пудры на лице, строго одетой (темное платье, кружевные жабо и манжеты).

(Звук шагов госпожи Кёртнер.)

Он слышит шаги, поднимает голову и откладывает газету. На его лице написано разочарование.

Господин Кёртнер. Ида! (Он встает и окидывает ее взглядом с головы до ног.) Что все это значит?

Ида. Как что? Это мой наряд. Уж не хочешь ли ты случайно, чтобы госпожа Кёртнер расхаживала в костюме Леды? Твои дру­зья не приняли бы меня.

Господин Кёртнер (смотрит на нее с глубокой неловкостью). Во всяком случае…

Ида Кертнер (вздрагивает черты ее лица цепенеют). Что?

Господин Кёртнер (меняя ход разговора). В жены я взял Леду.

Она подходит к зеркалу и вглядывается в него. Но в нем она видит образ Леды с ее растерянным, исполненным горечи лицом.

Госпожа Кёртнер твердым взглядом всматривается в этот образ своего прошлого. Изображение исчезает. Остается нынешнее отражение Иды Кёртнер, еще очень молодой, но постепенно ожесточающейся.

Мы видим, как черты ее лица ужесточаются на наших глазах, пока она рассказывает.

Голос за кадром госпожи Кёртнер. Они никогда меня не принимали. Никогда не приходили к нам в дом. Говоря обо мне, называли меня «эта женщина». Это были лучшие друзья Йозефа. (Ида Кёртнер, отвернувшись от зеркала, подходит к окну. Высунувшись из окна, она видит отъезжающую коляску, в которой сидят Сесили и Иозеф Кёртнер.) Он был трус! Ездил к ним без меня. Когда дочери исполнилось пять лет, он стал таскать ее с собой.

Кадр исчезает. Госпожа Кёртаер разговаривает с Фрейдом в комнате Сесили.

Госпожа Кёртнер. Тогда я взялась наводить чистоту. Наве­ла в доме порядок. Я ненавидела пятна и пыль. Иногда я сама вытирала пыль или натирала пол. Необходимо было, чтобы все сверкало. Все!

Фрейд (скорее утвердительно, чем вопросительно). А ваш муж вас обманывал.

Госпожа Кёртнер.Со всеми проститутками Граца. Летом, в Вене, он спал с гувернанткой Сесили. Моя дочь знала об этом, а я нет. Все были в сговоре против меня. Сесили меня не любила.

Фрейд. Почему?

После этого вопроса сцена меняется; мы видим Сесили лет двенадцати, которая с глубокой злостью смотрит на мать, высокую, в темном, фигуру.

Голос за кадром госпожи Кёртнер. Не знаю. Наверное, я была слишком строгой. Мне нечасто приходилось улыбаться. Гувернантка была хорошенькой, мой муж – очаровательным, слабым и легкомысленным. Сесили встала на его сторону. Женщина и маленькая деточка стоят лицом к лицу. В конце концов Сесили опускает глаза Мы замечаем, что она нервными движениями рвет цветок (ломает стебель, обрывает лепестки). Сцена происходит летом, в саду виллы. Ида Кёртнер смотрит на дочь без всякой нежности.

Ида Кёртнер (спокойным, но ледяным тоном). Не порти цветы, Сесили.

Ее голос заставляет Сесили вздрогнуть и дает ей смелость начать разго­вор.

Сесили. Это ты прогнала фрейлейн?

Ида Кёртнер. Я ее уволила, да.

Сесили (побледнев от ярости, швыряет цветок, который держала в руках). Почему?

Госпожа Кёртнер (смотрит на нее без эмоций). Подними цветок, Сесили. Я не люблю беспорядка. И брось его за теплицей. ( Сесили, не шевелясь, смотрит на нее.) Ты слышала?

Сесили наклоняется и поднимает цветок.

Сесили. Почему ты ее выгнала?

Госпожа Кёртнер. Это мое дело, Сесили.

Сесили (обезумев от ярости). Я знаю ее уже пять лет, не расстаюсь с ней даже ночью, а ты увольняешь ее, не сказав мне ни слова, а когда я тебя спрашиваю почему, говоришь, что это твое дела. Но ведь я люблю ее!

Госпожа Кёртнер. Именно поэтому. (Почти злобно смо­трит на дочь.) Я нанимаю и увольняю гувернанток: такова моя роль. Ты не должна их любить или ненавидеть. Ты должна их слушаться. Вот и все. Ты еще ребенок, Сесили. Эта девушка недо­статочно серьезна, чтобы тебя воспитывать.

Наставление матери возмущает маленькую девочку, глаза ее сверкают, она краснеет, нервно теребя локоны.

Сесили медлит с ответом. Она опускает глаза и, строя гримасы, ерошит свои локоны.

Сесили (с серьезным видом, но очень лукаво, словно одо­бряет мать). Ну да, гувернантка должна быть серьезной. (Она робкая, но решительная, переминается с ноги на ногу, чувствуя, что сейчас натворит нечто непоправимое.) Для матери это необязательно.

Кажется, что эта слова больше раздражают, чем удивляют мать.

Госпожа Кёртнер (неизменно спокойным тоном). Что ты этим хочешь сказать?

Сесили по-прежнему переминается с ноги на ногу. Но она уже сожгла свои корабли. Она поднимает голову и говорит с обворожительной улыб­кой.

Сесили. Когда папа женился на тебе, ты танцевала голой перед мужчинами.

Госпожа Кёртнер едва сдерживается, чтобы не дать Сесили пощечину. Но она подходит к ней и берет ее за плечи.

Госпожа Кёртнер. Это тебе рассказала фрейлейн? (Сесили не отвечает.) Твой отец нашептал ей об этом ночью.

Сесили неожиданно охватывает ужас от того, что она сказала.

Госпожа Кёртнер. Бедная Сесили! Магда тебе не солгала. Твой отец брал тебя вместо меня к своим друзьям, а когда меня не было дома, ты разыгрывала хозяйку. Но это не мешает тому, что ты – дочь шлюхи, дитя мое. Ты хотела уязвить меня, но я тебя жалею. Сама убедишься, что это дурное начало в жизни.

Сесили, которая с ужасом выслушала ее, резко вырывается и убегает. Она выронила из рук разорванный цветок.

Мгновение госпожа Кёртнер стоит неподвижно, глядя прямо перед собой, потом замечает разорванный цветок, поднимает его и относит за теплицу, на кучу отбросов.

Голос за кадром госпожи Кёртнер, обращающей­ся к Фрейду. Вот и все. Магда Шнейдер уехала, а мы стали жить-поживать.

В комнате Сесили. Госпожа Кёртнер, столь же суровая и непреклонная, по-прежнему здесь.

Фрейд. А потом вы говорили с Сесили об этой истории?

Госпожа Кёртнер. Никогда.

Фрейд. Вы затаили на нее злобу за…

Госпожа Кёртнер (пожимая плечами). Полноте!

Фрейд. И все-таки вы ее любите?

Госпожа Кёртнер (нерешительно). Я могла бы ее любить.

Долгая пауза. Смотрящий на Сесили Фрейд поворачивается к госпоже Кёртнер: выражение ее лица не изменилось, но по щекам текут слезы.

Она плачет молча, без всхлипываний.

Госпожа Кёртнер (встает). Вы намерены дежурить у ее постели всю ночь?

Фрейд. Да.

Госпожа Кёртнер. Тогда извините меня. Я чувствую, что нервы мои сдают, и мне не хотелось бы выставлять это напоказ. Я вернусь на рассвете.

Она уходит, и Фрейд не пытается ее удерживать. Мы следуем за ней в ее комнату. Она садится на стул перед своим туалетным столиком и вдруг теряет самообладание, роняет голову на руки и рыдает.

(30)

Комната маленькой Матильды Фрейд.

Она в одиночестве спокойно играет с куклой, сидя на деревянном стуль­чике Неожиданно она вздрагивает: ей послышались шаги. Похоже, ей страшно.

(Звук шагов в коридоре.)

Дверь приоткрывается; она смотрит. Так как дверь открывается внутрь, мы не видим того, что видит она. Но по испуганным глазам маленькой девочки мы догадываемся, что речь идет о каком-то жутком зрелище. Дверь приоткрывается пошире: появляется Фрейд. Он ласково, слащаво улыбается, но в его глазах маниакальная неподвижность, которую в подобной ситуации обнаруживают извращенцы. Контраст между улыб­кой и глазами обезображивает его лицо.

Маленькая Матильда встает. Оцепенев и побледнев, она стоит, прижи­мая к груди куклу.

Крадучись, он подбирается к ней.

Фрейд (сюсюкающим голосом). Как ты выросла! Здравствуй, женушка моя. Помнишь, когда ты была маленькой, ты говорила: я поженюсь с папой? Ну вот, Матильда, мы сейчас поженимся. Сейчас поженимся! (Она хочет убежать, но он резко хватает ее за руку. Грубым голосом.) Ты – моя жена и моя дочь, у меня все права на тебя.

Фрейд прижимает ее к себе. В этот момент раздается иронический смех, который до этого едва слышался. (Смех Фрейда за кадром.)

Это смех Фрейда, но тот Фрейд, жестокий и грубый, которого мы видим на экране, не смеется.

(Смех все громче.)

На этом изображение исчезает. И мы снова оказываемся в комнате Сесили, Фрейд смеется во сне.

Но почти сразу этот смех будит его. Он выпрямляется, открывает глаза, осматривается и, в конце концов, приходит в себя.

У него раскованный, почти веселый вид. Мы еще ни разу не видели этого лица одновременно спокойным и смелым. Убедившись, что Сесили тихо спит, он устремляет свой взгляд на стену. На губах его блуждает смутная улыбка, а мы слышим за кадром, как Фрейд излагает свои мысли.

Голос Фрейда за кадром. Итак! Неужели у меня возник­ло желание совратить мою бедняжку Матильду? (Убежденно). Конечно, нет. Однако этот сон скрывает желание. Какое? (Не­много подумав.) Если во мне живет желание обладать моей дочерью, значит, оно присуще всем отцам. Мне снилось, что я совершаю эту сексуальную агрессию, потому что я хотел, чтобы моя теория оказалась верной. Но она ошибочна. Явно ошибочна.

Он встает и подходит к окну; совсем бледный свет предвещает близкий рассвет. Задумавшись, Фрейд какое-то время стоит, прижавшись лбом к стеклу.

Фрейд. Я хотел опорочить своего отца. Унизить его. (Порыви­сто.) Ну а тринадцать случаев? Значит, женщины лгали… Почему? (Он поворачивается к Сесили, которая спокойно спит.) По­тому что они лелеяли бессознательное желание. Им хотелось бы, чтобы оно осуществилось. Сесили в самом раннем детстве была влюблена в своего отца… (Почти со злостью.) А я в кого? (Пау­за.) Была эта поездка… эта поездка…


Ночь, сорок лет назад.

Старенький железнодорожный вагон, битком набитый пассажирами.

Якоб Фрейд, еще довольно молодой, сидит рядом с госпожой Фрейд, которая держит на коленях ребенка двух лет (Зигмунда). Поезд прохо­дит мимо металлургического завода. В ночи видны красные всполохи. Спящий ребенок просыпается и кричит. Дремлющие пассажиры резко открывают глаза.

Госпожа Фрейд. Зигмунд! Маленький мой! Тише!

Увидев мать, ребенок начинает гладить ее своей ручонкой по шее и под бородку и, довольный, снова засыпает.

Поезд въезжает в вокзал. Останавливается. Пассажиры встают, доста­ют из багажных сеток чемоданы. Перед стойкой отеля: полусонный портье снимает с табло два ключа

Якоб. Комнаты на двоих нет?

Портье отрицательно качает головой.

Якоб (обращаясь к жене). Займи с малышом большую комна­ту, а я устроюсь в мансарде.

Чуть позже.

Ребенок, которого сморила усталость, уже спит в кровати маленького гостиничного номера. Мы рядом с ним, у изголовья, и видим, как перед туалетным столиком раздевается госпожа Фрейд.

Отель рядом с вокзалом: слышится пыхтение паровозов, и вдруг громкий свисток, который будит ребенка.

Ребенок открыл глаза, и мы почти его глазами видим в полутьме, как высокая, прекрасно сложенная женщина сбрасывает нижнее белье и, оставшись обнаженной, намыливает лицо, плечи и шею. Потом надевает ночную рубашку.

В дверь стучат.

Она набрасывает халат.

Госпожа Фрейд (шепотом). Кто там?

Она открывает дверь. Появляется Якоб.

Его волнует красота жены.

Голос Якоба за кадром. Как ты прекрасна! Ты любишь меня?

Госпожа Фрейд. Да.

Якоб (властным тоном, который совсем ему не свойствен и объясняется возникшим желанием). Ты моя?

Госпожа Фрейд. Да.

Якоб. Пошли! Моя комната рядом.

Госпожа Фрейд. Я не могу оставить малыша одного.

Якоб. Какого малыша? (Поворачивается к маленькому Фрейду, который мгновенно закрывает глаза.) Он спит. (Не­терпеливо торопит ее.) Иди ко мне! Ненадолго! Иди!

Они уходят, тихо прикрыв дверь.

И тут ребенок открывает глазки, машет ручонками и кричит.

Голос Сесили за кадром (заглушая вопли ребенка). Доктор! Доктор!

(31)

Кадр исчезает. В комнате Сесили. Она проснулась и тревожно смотрит на Фрейда.

Сесили. О чем вы думаете?

Фрейд. О своем прошлом.

Сесили. Я хотела убить свою мать?

Фрейд. Да. Или, точнее, этого хотели не вы, а девочка Сесили, которая «воскресла» и узнала, что выгоняют Магду.

Сесили (с отвращением). Девочка Сесили была маленьким чудовищем.

Фрейд. Нет. Она была ребенком. И все. Я победил, Сесили. По-моему, благодаря вам я понял нас, понял нас обоих. И понял, что я могу нас излечить (Пауза.) Вы знаете миф об Эдипе?

Сесили. Он убил своего отца, женился на своей матери и выко­лол себе глаза, чтобы больше не видеть дела рук своих. Пра­вильно?

Фрейд. Каждый человек – Эдип. (Пауза.) Я должен расска­зать вам немного о себе. При неврозах, я считал, виновны родители и невинны дети. Это объясняется тем, что я ненавидел своего отца. Теперь надо перевернуть понятия.

Сесили. Значит, виновны дети!

Фрейд улыбкой). Никто не виноват. Но именно дети…

На экране – комната в отеле.

Мать Фрейда тихо открывает дверь, бесшумно подбирается к постели.

Фрейд. Я обожал мою мать: она кормила меня грудью, ласкала, она брала меня к себе в постель, и мне было тепло. (Сняв халат, она ложится рядом с ребенком, а тот, закрыв глаза, словно во сне, прижимается к ней и каким-то ревнивым жестом обнимает ее за шею.) Я любил ее во плоти. Сексуально.

Кадр исчезает.

Мы снова в комнате Сесили.

Сесили. Вы хотите сказать, что я была влюблена в отца?

Фрейд (говорит, словно с самим с собой; кажется, что он почти уснул). Я ревновал к отцу потому, что он обладал моей матерью. Я одновременно и любил, и ненавидел его.

Сесили слушает, но как бы переводя слова Фрейда на себя: ведь она слышит рассказ и о себе самой.

Сесили. Я ревновала. Да. Он ее любил. Магда всегда доставля­ла мне удовольствие, отец не дорожил ею, и потом он унижал мою мать в нашем же доме. Я была соучастницей этого.

Фрейд. Мой отец был мягким и добрым, глубоко порядочным. Я обвинял его в слабости. Мысленно я считал его трусом. Мне хотелось бы иметь отца столь же сильного и сурового, как Моисей.

В какой-то комнате старый, ласковый и тихий Якоб сидит на стуле, покуривая трубку.

В то мгновение, когда за кадром раздается голос Сесили, госпожа Кёртнер с глубоко печальным лицом садится на другой стул.

Голос Сесили за кадром. Она была несчастна. Она каза­лась мне суровой, потому, что ей всегда приходилось подавлять свои чувства. Я отдавала предпочтение Магде, которая была злой, но нежной.

Голос Фрейда за кадром. Я искал других отцов: среди своих профессоров и коллег. Но стоило им проявить хоть какую-то слабость, я бросал их. В них я ненавидел свою собственную слабость.

Отец Фрейда и мать Сесили, кажется, слушают эта исповеди с какой-то покорной кротостью.

Голос Фрейда за кадром. Я был ревнивец! Ревнивец! Из ревности я обвинял отца в том, что он не способен ни воспитать, ни даже прокормить свою семью. Это было неправдой: его разорил антисемитизм.

Голос Сесили за кадром. Мой отец имел любовниц, а рев­новала я только к Магде. Потому что он делил с ней постель. Магда свела меня с ума.

Мы снова видим маленькую Сесили и Магду, которая в своей комнате укладывает чемоданы. Она опустилась на колени, чтобы закрыть один из них.

Слезы струятся по ее щекам… Она говорит, заикаясь от ярости.

Магда. Она меня прогнала, а он и пальцем не шевельнул. Он – тряпка. Ты знаешь, почему она его давит? Потому что он подобрал ее в кафешантане, где она танцевала голая. Смотри!

Она встает, достает из другого чемодана сверток бумаги и дает Сесили, которая его разворачивает. Это афиша, с которой мы уже знакомы.

Магда. Ему нравятся только проститутки, это его порок. Я не могу с этим бороться, я – порядочная.

Маленькая Сесили разглядывает афишу.

Голос Сесили за кадром. Ему нравятся только проститут­ки! Ему нравятся только проститутки! Я хотела стать проститут­кой, чтобы он любил меня.

Неожиданно раздается страшный крик, затем слышатся рыдания.

(Крик Сесили за кадром.)

С этим криком и этими рыданиями происходит смена кадра.

Госпожа Кёртнер в легкой коляске, которой сама правит. Звуки коляски (скрип колес, стук копыт и т.д.) с трудом перекрывают рыдания.

Коляска (в упряжке одна лошадь, скачущая галопом) катит вдоль озера, по довольно узкой дороге, метров на двадцать выше уровня воды. Вне­запно лошадь понесла; госпожа Кёртнер, вместо того чтобы натянуть поводья, отпускает их и, не делая ни единого жеста, позволяет дребезжащей коляске мчаться вперед; в конце концов на повороте коляска опрокидывается.

Коляска падает в озеро, а госпожу Кёртнер выбрасывает на склон, который спускается к воде. Ее удерживают кусты; она теряет сознание.

Крик Сесили за кадром. Я убила ее! Убила!

Фрейд и Сесили в комнате. Фрейд смотрит на Сесили, которая только что казалась спокойной, но вдруг снова начинает обнаруживать признаки сильного волнения.

Он братским жестом (подобный жест мы видим у Фрейда впервые) протягивает к ней руку.

Сесили. Она бросилась в озеро три дня спустя после отъезда Магды. Она не могла вынести того, что я знаю правду.

Фрейд. (склоняется к ней; ласковым, нежным голосом). Это был несчастный случай, Сесили.

Сесили. Это было самоубийство. Она избежала смерти, но хоте­ла умереть. Ведь я толкнула ее на это. Я помню! Помню! Больше года мне снились кошмары, о которых я никому не рассказывала. А потом я забыла об этом, но начались болезни тела! Я – чудовище!

Уткнувшись головой в колени, она рыдает. Фрейд трогает ее за плечо.

Голос госпожи Кёртнер за кадром. Это был несчаст­ный случай! (Сесили резко выпрямляется. Наступило утро. Госпожа Кёртнер бесшумно вошла в комнату и смотрит на Сесили с выражением спокойной доброты.) Клянусь тебе. Я никогда не думала кончать с собой. В моей семье все стойки к горю, и мы живем со всеми несчастьями. (С иронической, но беззлоб­ной улыбкой.) На другой день после нашей ссоры я сама натерла в доме все полы.

Сесили смотрит на нее со смешанным чувством страха и облегчения.

Госпожа Кёртнер ( обращаясь Фрейду). Значит, это был невроз Сесили?

Фрейд. Побочная его причина. Она больше не могла выносить мысли, что толкнула вас на самоубийство. Тело помогало ей за­быть об этом.

Госпожа Кёртнер дружески глядит на Сесили: кажется, мысль о том, что дочь терзается причиненным матери злом, нравится ей, успокаивает.

Фрейд переводит взгляд с матери на дочь

Фрейд (ласково). Теперь надо попытаться жить.

Взяв руку госпожи Кёртнер, опускает ее на руку Сесили.

(32)

Прошло полгода.

Зима. Падает снег. Мы в Ахензее, на берегу озера.

Двое мужчин (в шубах и тирольских шляпах) прогуливаются под снегом и беседуют, не обращая внимания на погоду.

Это Фрейд и Флисс.

Фрейд. Она выздоровеет. ( У него добродушный, спокойный вид, говорит он размеренно, убежденно, но бесстрастно.) Случай совершенно ясный: эдипова любовь к отцу, ревность к матери, которую она хотела убить. Когда Сесили узнала, что гос­пожа Кёртнер была проституткой, у нее появились сны и желания стать проституткой, чтобы идентифицироваться с матерью. Тем более ей сказали: вашему отцу нравятся только проститутки. Од­новременно, разумеется, она вытеснила эти желания на самое дно своей души, и они проявлялись в ее сознании только в символиче­ских формах. (Флисс слушает с хмурым, видом.) В ту преслову­тую ночь, когда я разыскал ее на Ринге, она хотела заняться проституцией, чтобы наказать себя и стать избранницей своего покойного отца.

Флисс (сухо). В общем, ты ошибался?

Фрейд. Полностью. Но я поздравляю себя с этим. Начиная с этого, все и перевернулось.

Флисс.3начит, дело уже не в травме?

Фрейд. Нет. В потрясении, которое мешает распроститься с дет­ством. В случае Сесили подобными потрясениями стали открове­ния Магды и ложное самоубийство матери.

Флисс. Значит, первые отношения ребенка с его родителями имеют сексуальную природу?

Фрейд. Да.

Флисс.И следовательно, существует детская сексуальность?

Фрейд. Да.

Флисс. Полгода назад ты утверждал обратное.

Фрейд. Но именно сейчас я прав.

Флисс. Что мне это докажет?

Фрейд (медленно). Что тебе это докажет? (Останавливается и смотрит Флиссу прямо в глаза.) Я сам излечился, Флисс…

Флисс (пожимая плечами). Ты и не был болен.

Фрейд (спокойно). Я был совсем близок к неврозу.

Они идут молча.

Флисс (резко и вспыльчиво). Я не верю во все это! В то, что порочные родители насилуют детей, верю! Это нечто серьезное! Основа моих расчетов. Но на психологию мне плевать. Все это – одни слова!

Фрейд. Да, слова!

Флисс. Больные укладываются на твой диван, несут все, что им в голову взбредет, а ты, ты вкладываешь им в головы мысли, которые живут в твоей голове.

Они подошли к железнодорожному полотну.

Мальчик лет четырех выходит из дома и бежит к станции, расположен­ной вдалеке.

Флисс (показывает на него и пожимает плечами). Вот он, эта кроха, неужели желает свою мать и мечтает убить отца? (Смеется) К счастью, это неправда: иначе меня охватил бы ужас.

Фрейд. А ты думаешь, меня это приводит в восторг. Но так есть. И надо об этом сказать.

Флисс все больше горячится во время этой беседы. Фрейд держится очень спокойно.

Флисс. Над тобой смеется вся Вена! Сегодня отец насилует дочь, завтра дочь жаждет изнасиловать отца.

Фрейд. Пусть смеется.

Флисс. При чем во всем этом Наука? Это сказки, от которых меня тошнит, и на такой основе я ничего не могу создать: ведь мыслить означает измерять. Ты проводил измерения? Устанавливал количественные соотношения?

Фрейд. Нет.

Флисс. Тогда это шарлатанство!

Фрейд. Будь осторожнее, Флисс. Ты только и твердишь о ци­фрах, ритмах, периодах. Но в глубине души я спрашиваю себя, а не подгоняешь ли ты свои расчеты так, чтобы в итоге получить результаты, которых стремился добиться с самого начала.

Флисс (останавливается как вкопанный). Что ты хочешь этим сказать?

Оказывается, дорога к станции слегка поднимается вверх. Так как Фрейд прошел чуть вперед, то Флисс оказывается чуть ниже его (этот эпизод, но в противоположном смысле, напоминает сцену на Медицин­ском факультете, когда Флисс, стоя на возвышении, на голову превосхо­дил Фрейда).

Флисс (с угрожающим видом глядя на Фрейда снизу вверх). Ты больше не веришь в то… к чему мы пришли вместе?

Фрейд (ласково). В то, к чему пришел ты? Не знаю.

Флисс. Неужели ты больше не веришь в бисексуальность, оба ее ритма, в их абсолютную важность для жизни каждого чело­века?

Фрейд смотрит на него с болью и некоторым удивлением, словно он пробудился от долгого чарующего сна.

Фрейд. Даже если я в это и не верю… до конца не верю… Или мои исследования уведут меня в другой мир… Разве мы перестанем быть друзьями?

Флисс (твердо и четко) . Да. Дружба—это общая работа. Если ты не будешь со мной работать, я не понимаю, что нам делать вместе.

Фрейд. Если я и не буду работать по твоим указаниям, останется очень многое – встречи, беседы, поддержка друг друга…

Флисс. И ты думаешь, что ради подобной болтовни я стану приезжать из Берлина в Ахензее?

Фрейд (с нежностью). Ты мой друг, Флисс.

Флисс. Я твой друг, если ты веришь в меня.

Фрейд (очень дружелюбно). Я в тебя верю.

Флисс. Но ведь я неотрывен от моих идей. Или ты веришь в них, или теряешь меня.

Фрейд какое-то мгновение смотрит на него в нерешительности.

Фрейд (с грустью). Я не верю в них.

Флисс (тоном, из которого ясно, что он сделал вывод из ответа Фрейда). Прекрасно. (Пауза. Показывая на станцию, говорит с насмешкой.) Поспеши. Пропустишь свой поезд.

Фрейд (совершенно естественно). Да нет. Он будет здесь в 15.22. (Вынимает часы.) У меня в запасе десять минут.

Флисс поворачивается и идет вниз по дороге. Фрейд провожает его взглядом, потом направляется к станции.

(33)

В гостиной Фрейдов, в тот же день .

Фрейд в туристском костюме вернулся из поездки. Марта одна. Она целует его.

Фрейд (нежно). Здравствуй, дорогая моя.

Марта. Ну что, удачно прошел этот «Конгресс»?

Фрейд (абсолютно естественным голосом). Конечно, как все­гда. (Пауза.) Я хотел бы выпить кофе.

Марта. Я уже сварила. Пошли.

Он идет за ней в столовую. На столе кофейник и чашки. Он садится. Марта наливает ему кофе.

Фрейд. Что нового?

Марта. Ничего особенного.

Она машинально берет тряпку и принимается стирать пыль с мебели. Фрейд смотрит на нее с тревогой и печалью.

Фрейд (улыбаясь, чтобы скрыть свою тревогу). Поберегись, Марта. Тебя подстерегает невроз, как и всех домохозяек. Сядь, отдохни.

Марта выпрямляется. Она улыбается мужу, но лицо у нее мрачное. Она не садится.

Фрейд. Скажи. Правда, ничего не случилось?

Марта. В день твоего отъезда у Брейера умер старший брат. По-моему, они почти не поддерживали отношений. Думаю, сейчас похороны.

Фрейд (не проявляя своих чувств). Вот что! (Он спокойно допивает кофе. Встает и смотрит в окно.) Снег перестал. (По­ворачивается к Марте.) Я скоро вернусь.

Марта.Ты уже уходишь?

Фрейд. Я иду на могилу папы.

(34)

Кладбище.

Фрейд идет между могилами.

Вдалеке кучка людей возле свежевырытой могилы: туда опускают гроб.

Фрейд останавливается перед могилой Якоба Фрейда.

Он принес букет, который неловко кладет на могильную плиту к другим, еще свежим или уже увядшим цветам.

Вдалеке траурная церемония закончилась; большинство ее участников расходятся. Они по вымощенной плитами дорожке проходят совсем рядом.

Идут Брейер с Матильдой. Он бросает взгляд в сторону могилы Якоба и видит Фрейда, который, подняв голову, смотрит на него.

Фрейд делает шаг навстречу. Но Брейер уже ступил на боковую тропин­ку, ведущую к могиле Якоба. Они обмениваются рукопожатием.

Фрейд. Я узнал…

Брейер. Оставьте это… Мы с братом не общались более трид­цати лет. Я здесь только ради приличия. (Подходит к могиле, смотрит на нее.) Я любил вашего отца. Его смерть причинила мне больше горя, нежели смерть моего брата Шарля… Как вы пожи­ваете?

Фрейд. Я теперь другой. (Показывает на могилу.) Частица меня похоронена здесь. Брейер, всему виной я.

Он спокойно, без теплоты, но с глубокой искренностью смотрит на Брейера.

Брейер. Нет. Нас разлучила Сесили. (Он глядит на могилу и кладет руку на решетку, окружающую надгробие) К тому же… Я часто думал об этом, Фрейд: я считал себя вашим духовным отцом… Хотя я и не завистник, но… когда я почувствовал, что вы пойдете дальше меня… Это настроило меня против вас и ваших идей. (С иронической усмешкой.) Вы казались молодым парнем, а я ощущал себя старой курицей. Да что там! (Он делает движение головой, означающее, что все уже в прошлом.) Как по­живает Марта?

Фрейд. Марта любит своих детей, она великолепная хозяйка, по-моему, она и меня любит так же, как в день нашей свадьбы. Но что-то в наших отношениях… больше не повторится. Никогда. Брейер, я прошу у вас прощения. Знаете, со дня похорон я не осмеливался прийти на могилу своего отца. Сегодня я вернулся сюда потому, что надеялся увидеть вас. Брейер, я применил ваш метод к самому себе. В одиночку. И я буду продолжать. Я любил своего отца и ревновал к нему. Я просто не мог его видеть без того, чтобы не ощутить в себе какой-то чудовищной агрессив­ности…

Брейер. Агрессивности? В отношении столь мягкого человека?

Фрейд. Именно. Его мягкость обезоруживала меня. Я хотел бы иметь отцом Моисея. Закон!

Брейер. Чтобы восставать против него?

Фрейд. И чтобы ему повиноваться. Какое-то время эту роль играл Мейнерт. (Улыбается.) Это был трансферт.

Брейер. И что же, я тоже играл подобную роль?

Фрейд. Да. Целых десять лет. Я ненавидел Мейнерта, который проклял меня. К вам я питал только любовь и почтение. Мейнерт умер, попросив у меня прощения, это освободило меня от него. Вы были единственным моим отцом, предметом моих двойственных чувств. Я счел вас слабым, что привело меня в безумную ярость. Но не вашу слабость я ненавидел, а слабость Якоба Фрейда. (Показывает на могилу.)

Брейер (искренне). Я слаб.

Фрейд. Нет. Вы добры.

Брейер. А Флисс?

Фрейд. Это мираж. Я принимал его за демона, а он оказался лишь конторским служащим. Это не имеет значения: я уважал его силу, вернее, то, что принимал за его силу, и она позволяла мне ненавидеть то, что я считал вашей трусостью.

Брейер (улыбаясь). Сколько отцов! Большую часть вашей жиз­ни вы имели сразу двух отцов.

После этой реплики оба мужчины исчезают, а мы видим старого и больно­го Мейнерта, который сидит в своем кабинете под огромной статуей Моисея.

Голос Фрейда за кадром. Да. Я боялся себя, я отказывался становиться взрослым. Взглянуть истине в глаза. Брейер, я без конца мучился: я признавал всех этих отцов, чтобы защититься от самого себя, и не было мне покоя до тех пор, пока я не уничто­жил их всех. Все вы завораживали меня, и в вас я хотел убить своего отца! (В кадре снова могила Якоба Фрейда.) Он умер. И вместе с ним погребены мои приемные отцы. Я остался наедине с самим собой, и я больше ни к кому не питаю ненависти.

Брейер. Но сможете ли вы любить?

Фрейд. Да. Любить родных детей и детей приемных – тех людей, если таковые найдутся, что поверят в мое учение. Теперь отец—это я. Брейер, я воспользовался вами как средством, чтобы потерять себя и обрести вновь. Простите ли вы меня?

Брейер ласково берет и пожимает руку Фрейда. (Пауза.)

Брейер (тихим голосом). Я полагаю, мы больше никогда не встретимся?

Фрейд (дружески). Нет. Больше никогда.

Брейер. Вы завоевали право быть одиноким.

Фрейд глубокой печалью). Да. (Он показывает на небо: облака рассеялись, появилось скупое и холодное зимнее солнце.) Я один, а небо опустело. Я буду работать один, стану своим единственным судьей и своим единственным свидетелем. К счастью, все всегда кончается смертью (Неожиданно.) Брейер, я не хочу, чтобы моя жена стала жертвой моего одиночества. Она безрадостна, это тревожит меня. Не могли бы вы позволить Ма­тильде встречаться с нею?

Брейер. Матильда только этого и просит. Ведь Марта не встре­чается с ней из-за боязни, что вам будет это неприятно.

Фрейд. Это мне не понравилось бы… раньше! Якоб Фрейд соста­вил счастье моей матери. (С грустной улыбкой.) Но мне не ка­жется, что быть женой Зигмунда Фрейда – это большая радость.

Брейер. Матильда напишет ей завтра. Прощайте, Фрейд.

Фрейд (дружески, но печально, словно предстоит очень долгая разлука.) Прощайте.

Брейер уходит.

Фрейд остается один перед могилой. Он не оборачивается: его взгляд неотрывно устремлен на фамилию отца, выгравированную на могильной плите. Через несколько мгновений по щекам его текут слезы – он не пытается их утереть. Он стоит еще несколько секунд, потом поворачива­ется и с глазами. полными слез, идет между могилами к массивным кладбищенским воротам.



КОНЕЦ


Читать далее

Жан-Поль Сартр. Фрейд.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ 23.06.15
ВТОРАЯ ЧАСТЬ 23.06.15
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ 23.06.15
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть