Онлайн чтение книги Годы войны
Мысли о весеннем наступлении

I

Солнце встало над огромными просторами юга Украины, небо очистилось от тёмных туч, подул тёплый ветер, и мокрая тяжкая земля стала сохнуть, терять тысячи тысяч тонн воды, выпавших на неё за долгие дни и ночи ноября, декабря, января, февраля, марта. Многие годы этот плоский край сухих зимних ветров не знал такого количества влаги, обрушившейся с небес на землю. Говорят, гнилая зима была здесь в 1929 году. Но и её старожилы не могут сравнить с нынешней. Земля мокрым болотным студнем лежала на десятки и сотни тысяч километров, не имея под собой твёрдой промёрзшей подошвы. В этом плоском болотном студне вязли колёса пушек, гусеницы тягачей, копыта лошадей и волов. В этом чавкающем, липком месиве увязали сапоги и ботинки пехотинцев. Казалось, что самолёты «У-2», медленно и низко летящие в сером тумане, тоже вязнут в земле, притянутые её страшной тяжестью.

Когда сегодня пролетаешь над Днепром, Ингульцом и Ингулом, над лабиринтом ручьёв и речушек, над Бугом и лиманами, на сохнущей земле видны глубокие борозды, следы колёс и гусениц. Пути наступления разлились, как реки, вышедшие из берегов грейдерных, шоссированных, просёлочных, полевых, булыжных дорог. Русло дорог не вмещало живое, потное тело нашей наступавшей армии, и движение шло во всю ширь степного простора.

Вот всё жарче светит солнце, и уже лёгкие облачка пыли тянутся за грузовиками, и темнолицый капитан, с полами шинели, облепленными сухой чешуёй рыжей, коричневой, серой земли, с наслаждением вдыхая эту пыль, улыбаясь, говорит:

— Ох, и страшенная сила в грязище была! Пыль сегодня хорошо как пахнет.

Несколько дней тому назад над этой степью стоял пронзительно острый вой полуторок, трёхтонок, пятитонных «язей», тракторов, гусеничных транспортёров, доджей и студебеккеров. Они выли в злом стремлении вырваться из миллионов цепких лапок грязи, поспеть за пехотой, их бешеные, но бессильные колёса выбрасывали липкие комья, буксуя в масляных колеях. И тысячи жилистых, худых, потных людей, стиснув зубы, тянули, тянули днём, тянули ночью, под вечным дождём и вечным, трижды проклятым, мокрым, тающим снегом, огромные тылы наступавших армий. Тянули жилами своими, тянули волей, железной силой характера, жаждой победы, бешеным жаром мести, терпением.

И вот теперь всем участникам этого великого, тяжкого труда, всем рабочим беспримерного наступления, от генералов до красноармейцев, хочется оглянуться, измерить огромный путь, осознать: что же произошло, что стало ясным миру за месяцы жесточайшего единоборства Красной Армии с фашистскими войсками на полях и степных просторах Украины? Никто не мыслил возможности наступления в полное бездорожье, в зиму невиданной распутицы, в весну разлива десятков рек и сотен речушек, в холодном аду туманов, дождей, тающих снегов, в липкой глине, в мокром чернозёме, в иле камышёвых плавней, в тине низких берегов, раздувшихся вод, чующих близость моря.

Это наступление свершилось.

30 января 1944 года силовая разведка, по батальону от каждой дивизии, начала прощупывать немецкую оборону на никопольском плацдарме немецко-фашистских войск. День выдался морозный. Нога бойца не вязла в грязи, лёгкий ледок похрустывал под подошвой сапога, земля восхищала своей твёрдостью. Гулко звучали очереди пулемётов и выстрелы пушек. Днепровская оборона немцев была построена добротно, продуманно, умело. Окопы полного профиля. Сеть ходов сообщения. Отличные, многонакатные блиндажи для укрытия и обогревания. Впереди обороны были вынесены проволочные заграждения и минные поля. Оборону подкреплял истерически-грозный приказ Гитлера — держать никопольский плацдарм, как бы дорого это ни стоило генерал-полковнику Голлиту, командующему армией. Оборону подкрепили пространными объяснениями, доведёнными до офицерства армии. Плацдарм открывал путь к Крыму. Плацдарм политически давил на Антонеску, обеспокоенного судьбой десятка румынских дивизий, запертых войсками генерала Толбухина в Крыму. Плацдарм прикрывал никопольский марганец. Этим марганцем снабжалась вся германская металлургия, дымившая восточней Берлина. Плацдарм прикрывал Кривой Рог с его несметным запасом великолепной кроваво-кирпичной железной руды. Солдатам напомнили, что они находятся в составе армии «мщения», носящей номер погибшей в Сталинграде армии фельдмаршала Паулюса и созданной Гитлером для реванша. Наконец оборону подкрепляли необычайно удобные для немцев естественные условия — яры, овраги, высоты. Такова была их оборона в нижнем течении Днепра. Куда, пожалуй, выгодней нашей сталинградской обороны в нижнем течении Волги, на узкой полосе высокого берега.

И случаю, а быть может судьбе, было угодно, чтобы с новой 6-й армией столкнулась сталинградская армия Чуйкова. Тогда, осенью 1942 года, на Волге 6-я армия бешено наступала, таранила нашу смертную оборону. Здесь, на Днепре, роли переменились: наступала Красная Армия, 6-я армия Голлита заняла оборону. Там, в Сталинграде, в решающий момент Великой Отечественной войны, сто дней и ночей огромные массы панцырных войск Паулюса, поддержанные эскадрой опытного воздушного разбойника Рихтгоффена, рвались к великому рубежу волжской обороны. Там, на этом рубеже, мир стал свидетелем катастрофы, постигшей наступательную стратегию германского командования. Там германское наступление разбилось о стойкость русской пехоты, о мудрую, испепеляющую силу советской артиллерии. Там, в жестоких испытаниях, невзгодах, в огне, перед страшным, жадным лицом смерти, встали во весь рост боец, офицер, генерал Красной Армии, раскрыли всю свою силу, терпение, талант и богатство души, свою ясную, железную волю. Вместе с телами мёртвых немцев, с вычеркнутыми из списка существующих штурмовыми и гренадерскими дивизиями, вместе с сожжёнными и искорёженными танками и пикировщиками «штукас» была вычеркнута из действительности, искорёжена и сожжена доктрина мировой гегемонии фашизма, доктрина наступательной стратегии немецко-фашистских войск. После Сталинграда гитлеризм заговорил об обороне, после Сталинграда фашизм стал кричать о «восточном вале», о «днепровском вале», о линии «Ленинград—Одесса», о сохранении оккупированных земель и награбленных богатств. До Сталинграда фашизм говорил о другом — о власти над миром. И вот дивизии Красной Армии, осенью 1942 года оборонявшие Сталинград, в январе 1944 года готовились к решающему удару по 6-й немецкой армии, перешедшей к обороне на никопольском плацдарме в нижнем течении Днепра. Роли переменились. За плечами у Красной Армии были Курская дуга, Орловский выступ, бои за Харьков и на Северном Донце, форсирование Днепра в среднем течении, битва за Киев, брусиловское сражение.

В день 30 января немцы приняли действия нашей силовой разведки, поддержанной артиллерией, за общее наступление. Их самоуверенность и на сей раз привела к жестокой неудаче. Теперь известно, что немецкие генералы винят друг друга в катастрофе. Они обвиняют в своих докладах начальника штаба 30-го армейского корпуса Клауса в том, что он «неправильно оценивал положение, недооценивал противника и преувеличивал собственные силы». Всё это верно, конечно. Неверно лишь, что это личный грех Клауса. В тупом и хвастливом отношении к противнику, в самоуверенном превосходстве органический порок немецко-фашистской государственности и военщины; это порок фундамента, а не крыши. Вечером 30 января немцы подводили итог своим успехам. Конечно, их оборона оказалась неприступной. Конечно, красным гвардейским дивизиям не удалось сломить их. И конечно, об этом было сообщено в хвастливых тонах наверх.

А в это время, в ночь на 31-е, наше командование заканчивало осуществление решительного и быстрого манёвра. Этот манёвр — лучший свидетель зрелости мысли и воли, мужавших в невиданных испытаниях войны. Прозорливо было выбрано направление удара, решительно и быстро сжат и занесён огромный, тяжкий кулак, смело принято решение об оставлении на второстепенных участках фронта заслона, поддержанного лишь минными полями.

Утром началось наступление. Небо дрогнуло, когда над седой степью разнёсся голос нашей артиллерии. Дрогнула земля. Гвардейские корпуса стальными челюстями пушек грызли оборону противника. Потенциал боя нарастал с каждым часом. Уже кое-кто вспомнил белое каление сталинградской битвы. Ледок на лужах лопался, как оконные стёкла, от гула наших тяжёлых орудий. Немцы дрались упорно и умело. Но не только воинская зрелость наших бойцов и командиров подавляла умение и упорство немцев. Величие духа, благородная цель торжествовали в этой битве над низким духом армии убийц детей и стариков. Идеалы человечности и добра стали элементами нашей военной действительности, вплелись в боевую теорию и боевую практику Красной Армии, слились с тактическими приёмами наших генералов и офицеров. В стройном взаимодействии огромных воинских масс, управляемых высшим генералитетом, в единении командиров стрелковых рот и артиллерийских батарей, братскими глазами глядевшими на поле боя из далеко выдвинутых наблюдательных пунктов, в тесной связи радийных танков с артиллерией и самолётов-корректировщиков с наземными войсками проявляется дух коллективизма нашего народа, единство правого дела и высокой цели.

К вечеру на узком участке фронта у корпусного командира Глазунова обозначился успех: в немецкой обороне появилась глубокая вмятина. И здесь вновь тактика наших войск отразила веками складывавшийся характер народа и одновременно черты молодой революционной страны, страны смелых новаторов во всех областях жизни. В той решительности, с которой в узкий прорыв был двинут полный живой и горячей крови танковый корпус Танасчишина, в той быстроте, с которой местная неудача противника была развита и углублена до размеров катастрофического шока, — во всём этом выразился дух большевистской энергии и революционная смелость решения, умение быстрого выбора главного звена в сложной цепи боевых событий. К утру прорыв сулил немцам окружение и гибель.

Действие нашей артиллерии во всё время прорыва обороны немцев являет поучительный пример трудолюбия, ума и полного отсутствия косности. Весь огромный артиллерийский оркестр свободно и легко переходил от одного этапа боя к следующему, одновременно не только определяя действия пехоты и танков, но и подчиняясь действиям пехоты и танков, не только осуществляя заранее разработанный план, но и чутко реагируя на всё новое и неожиданное, возникавшее в процессе боя. Это не так уж легко в напряжённом темпе современного манёвренного сражения переходить от подавления заранее засечённой огневой обороны противника к сопровождению перешедшей в атаку пехоты, от уничтожения вновь обнаруженных и вновь оживающих целей к артиллерийскому бою в глубине прорванной обороны, тушить немецкий огонь на флангax и перед фронтом вырвавшихся вперёд подразделений. Такая работа требует больших духовных сил, огромного напряжения внимания, мысли, воли, быстрой реакции, смелости. Эти богатства нашли в себе наши люди, советские люди, русские артиллеристы, огневики и управленцы. Немцы пытались парировать наш обходный манёвр контрманёвром. Они ведь всегда кичились своей подвижностью. Но худое время пришло для них. Они «переманеврировали», — вместо манёвра получилось беспомощное, лихорадочное метание. Подвижность и манёвренность$7

Днём 1 февраля танковый корпус Танасчишина глубоко вошёл в тыл немцев, рассек силы противника. Этот удар был нанесён точно, танки вышли в тыл германской обороны, как хирургический нож, вызвав паралич.

В этот решающий день борьбы корпус потерял всего четыре танка.

Вслед за танками устремились в прорыв пехота и артиллерия. Принцип единства цели, подчинение всех второстепенных задач главной и основной задаче, который лежит в основе нашего государственного и хозяйственного строительства, полностью проявился в тактике наших войск в заключительной части операции. Не обращая внимания на сопротивление отдельных гарнизонов на высотах и в деревнях, широко и смело применяя обходный манёвр, наши войска углубились на сорок — пятьдесят километров в глубину немецкой обороны, седлая дороги отхода. Никопольская группировка немцев была разгромлена.

Когда я спросил генерал-полковника Чуйкова, бежал ли враг на одном из участков боя, Чуйков, усмехнувшись, ответил мне: «Он не побежал потому, что не мог, — он был уничтожен».

Так завершилась вторая встреча сталинградских армий с новой 6-й армией немцев, армией «мщения». Всего четырнадцать месяцев отделяли битву на Волге от битвы на Днепре. Исход их полон глубокого значения. В нём философия всей войны, 6-я армия на советской земле потерпела крах на двух полюсах германской стратегии войны: стратегии наступления и стратегии обороны.

Сталинградские дивизии Красной Армии доказали на Волге неприступную мощь нашей обороны, бессилие 6-й армии фельдмаршала Паулюса. На Днепре, на никопольском плацдарме, сталинградские дивизии победоносно пронесли знамя нашей наступательной стратегии по втоптанным в землю остаткам перешедшей к обороне 6-й армии генерал-полковника Голлита.

В нашем двукратном торжестве на двух полюсах войны сказались законы народной жизни, народного характера, сказалось всё, что корнями уходит в далёкое прошлое, и всё то, что связано с прекрасными чертами нашего молодого, смелого, передового советского государства.

II

Погода резко ухудшилась. День и ночь валил на землю тяжёлый снег, нудно, часами, моросили дожди, снова шёл снег и таял, едва коснувшись земли. Туман висел над степью, низкие облака, казалось, впритир шли над землёй, такие же тёмные, холодные, полные тяжёлой влаги, как и долины, холмы, поля, над которыми они ползли. Видимость часто ограничивалась ста, ста пятьюдесятью метрами. Все виды транспорта остановились. Ни гусеницы танков и транспортёров, ни опутанные цепями колёса мощных трёхосных машин не в силах были преодолеть эту чудовищную топь. Горючее, выдаваемое на двести километров, сжигалось на одном километре дороги. Колёса тяжёлых орудий увязали, их откапывали, вытягивали пушку волоком, и она вновь проваливалась, увязала, сделав один или два оборота колёс.

Разбитый противник с надеждой взирал на непроходимые топи. Одесская газетка «Молва» предсказывала полную остановку нашего наступления. Злая стихия, казалось, готова была помешать нам пожать успех. И вот тут-то во весь свой исполинский рост поднялся наш боец-пехотинец, великий человек Великой Отечественной войны.

Там, где оказались бессильны могучие моторы, перед строем остановленной стихией техники вышли бойцы с винтовками и автоматами, миномётчики с батальонными миномётами, артиллеристы с лёгкими полковыми пушками.

Наступление не остановилось ни на один день, ни на один час. Кто расскажет о великом подвиге наших людей? Кто создаст эпос этого не виданного миром движения, этого бессонного, день и ночь идущего наступления. Пехотинцы шли, неся на себе по полтора боекомплекта патронов, шли в мокрых, свинцовых, тяжёлых шинелях. Налетал жестокий северный ветер, и шинели замерзали, колом стояли, словно жестяные, не защищая от ветра. На сапоги налипали пудовые подушки грязи. Иногда люди делали не больше километра в час, так тяжела была эта дорога. На десятки километров кругом не было сухого места, и, чтобы передохнуть или переобуться, бойцы садились в грязь. Миномётчики двигались рядом со стрелками, каждый нёс на себе по полдюжине мин на верёвочных петлях.

Артиллеристам казалось, что не было в мире большей ошибки, чем та, когда назвали полковую пушку лёгкой пушкой. Как тяжела была эта лёгкая пушка! Иногда бой приходилось давать на таких участках, где даже лошади или волы не могли протащить лёгкие деревенские подводы с боеприпасами. Бывали случаи, когда десятки красноармейцев становились цепью и передавали друг другу снаряды к огневым позициям артиллерии. Жестокий огневой бой казался артиллеристам милым, желанным отдыхом, так тяжело было тащить пушки по грязи.

Но страстное чувство безостановочного движения вперёд жгло кровь и сердце всей наступающей армии.

«Ничего, — говорили люди, — немцам тяжелей, немцам гибель».

И темпы этого не виданного в истории наступления были сказочно высоки. Оно шло днём и ночью, сокрушая опорные пункты немцев, перерезая пути отхода, седлая железнодорожные узлы и перекрещения дорог в глубоких тылах противника. Оно шло одновременно с востока на запад и с севера на юг, в гармоничном сочетании этих двух движений, каждый раз отрубая новые и новые участки немецкой обороны, превращаясь в систему окружений, полуокружений, стальную, умную сеть, в которой гибли немецкие части со своей техникой и живой солдатской силой.

Командование, управлявшее сложным наступательным боем в его наиболее совершенной и трудной форме — обхода, охвата и окружения в необычайных условиях бездорожья и распутицы, — делило с бойцами всю тяжесть жизни под вечным дождём и талым снегом, в непроходимой грязи степных просторов. Штабы, погружённые на виллисы, буксировались цугом тяжёлыми танками и тракторами. Бывали дни, когда генералы шли пешком десятки километров. Однажды, когда застрявший в грязи вездеход отказался итти, корпусной командир Глазунов погрузил переносную рацию на сопровождавших его радистов, по-солдатски подвернул за пояс полы шинели и пешком ушёл вперёд, управляя по радио боем своих дивизий. Постоянная, нерушимая связь с войсками была высшим законом для командиров дивизий, и не было таких трудностей, которые могли бы нарушить эту связь.

Великую услугу наступающим войскам оказали самолёты «У-2». Они не только перебрасывали штабных командиров, доставляли срочные приказы и донесения, но и подвозили патроны пехоте, снаряды и мины артиллеристам и миномётчикам. Трудно даже понять, как удавалось трудолюбивым и скромным чернорабочим нашей авиации отрываться от липкой и цепкой земли с импровизированных посадочных площадок. Но ведь это нужно было для победы, для наступления, — и это делалось вопреки всем законам механики и всему старому опыту.

Войска фронта наступали в тех районах, где реки особенно широко разливаются, чуя близость моря, образуя лиманы в своих устьях, где само море широко врезывается в глубь суши на многие десятки километров. Берега реки в нижнем течении низменны, болотисты, разливы щедры и необъятны.

И кто расскажет будущим поколениям о подвиге инженерных войск фронта, о понтонёрах, о сапёрах, об их святой работе, о великолепных народных талантах, о страстотерпцах, стоявших по пояс в ледяной грязи и по шею в ледяной воде, бивших сваи кувалдами и певших ещё песни при этом.

Кто запомнит эти сотни бродов, штурмовых мостиков, понтонных, паромных, лодочных переправ, капитальных мостов, по которым шли танки и тяжёлые корпусные пушки. Всё это строилось и воздвигалось со сказочной быстротой, строилось при далеко отставших табельных средствах. Полковник Ткаченко, державший когда-то самую страшную переправу мира — переправу 62-й армии на Волге, переправу льда и огня, рассказывал мне о переправах нашего сегодняшнего наступления. Всё использовалось для строительства мостов и переправ, всё, что было легче воды. Заборы, ворота, двери, старые лодки, столбы, металлические бочки из-под бензина, брошенные немцами, лёд и огромные бочки из-под виноградного вина — «весёлые бочки», как их называли сапёры, — всё шло в дело. Никто не верил в возможность навести мост через Днепр при нехватке и отсутствии отставших табельных средств. Но понтонёры верили полковнику, а Ткаченко верил в своих сталинградских сынов — и они навели мост длиной в восемьсот девяносто семь метров за тридцать восемь часов. И по этому мосту прошла артиллерия.

Не было страшней работы, чем строительство моста на Южном Буге. У сапёров был лишь ничтожный плацдарм на западном берегу, противник наседал, и сапёры строили мост не под огнём немцев, а в самом огне. Штормовой северный ветер помогал немцам: уровень воды резко изменился, пал на полтора метра. Топь казалась бездонной — пробная свая ушла на одиннадцать метров вглубь, как в тесто. Но мост был построен, и за трое суток полковник пропустил через него больше десяти тысяч обозных подвод. И вот уже позади Дон, и Северный Донец, и Днепр, и Ингулец, и Ингул, и Буг, и Днестр, и лиманы, и огромный лабиринт весенних рек, потоков, речушек…

Чтобы победить, перехитрить страшную стихию, оказаться сильней, умней её, мало было таланта великого народа. Я глубоко убеждён, что в этой борьбе проявился гений народа.

Немецкая пропаганда пытается объяснить катастрофу, постигшую оккупационную армию зимой и весной этого года, тем, что русским помогла стихия, «генерал грязь». Немецкий генерал, чей злополучный доклад лежит сейчас передо мной, объяснял командованию армией: «Русские отложили начало наступления до оттепели, русские преднамеренно ждали оттепели… виной катастрофы является стихия».

Какая убогая тупость! Какое двухмерное мышление! Какая органическая неспособность понять факты, проанализировать их и сделать выводы.

Ведь мы победоносно наступали во все времена года — зимой в 1941 году, летом и осенью 1943 года, осенью, зимой и весной в 1944 году.

Эта нынешняя стихийная грязь и распутица были бесконечно тяжелы для нас. Мы наступали не благодаря грязи, а наперекор, вопреки ей. Я видел у членов военного совета фронта барометры и приборы, записывающие кривую атмосферного давления, — весь штаб ждал с часу на час, со дня на день улучшения погоды, генералы, водители войск, жаждали его, так же, как последний рядовой, наступавший по колено в грязи. Я беседовал с учёным метеорологом, читавшим специальные лекции военному совету. И как всегда бывает с предсказывателями погоды, его, беднягу, бессознательно осуждали люди, жаждавшие заморозков для нашего наступления, словно он был виноват в тяжёлом ненастья. Он рассказал мне, как по поручению генерала летал на самолёте к знаменитому на юге девяностопятилетнему пасечнику, умевшему по сотням тончайших признаков наблюдать природу, предсказывать туманы, ветры, заморозки, тепло. Но и старый пасечник не видел улучшения погоды. Метеосводки, показания радиозондов, кольцевые радиоданные о погоде каждое утро лежали на столе генерала армии Малиновского рядом с важнейшими оперативными донесениями. Стихия была жестока, распутица с каждым днём усиливалась, реки не хотели замерзать, набухали, разливались, заливали огромные низменные просторы.

Но, наперекор стихиям, Красная Армия продолжала победоносно наступать.

Каковы же действительные выводы о силах и духовной природе армий, боровшихся в украинских степях зимой и весной нынешнего года?

Так же, как в несказанно тяжёлых сталинградских оборонительных боях, в этом наступлении проявил себя могучий и благородный характер нашего человека. Стальным клином вошёл наш пехотинец в брешь, образовавшуюся между силой германского мотора и духовной убогостью немецких офицеров и солдат, борющихся за трижды проклятую идеологию массовых убийств невинных, идеологию рабства, социального и расового неравенства. Наш боец и офицер встали во весь рост перед лицом титанических трудностей. Мы покорили стихию и разбили противника. Враг покорился стихии и был разбит на полях сражений. Да, мы наступали в невиданно трудных условиях, мы наступали вопреки распутице, вопреки разливу рек, а не благодаря им. Стихия покорна не слабым, а сильным духом. Слабые духом покорны стихии. Наша пехота, наш красноармеец и офицер сумели в условиях этого наступления восполнить своим мужеством, талантом, своим терпением, смёткой то, что отняла у нас распутица. Мы осуществляли сложный и мудрый манёвр, когда моторы наши останавливались из-за бездорожья. Мы отражали контратаки танков пехотными средствами, ибо истребительная артиллерия не поспевала за наступлением. Мы научились крошить оборону противника, имея считанные снаряды, так как боеприпасы не поспевали в час боя к огневым позициям.

Пехота сумела подавлять лёгкими огневыми средствами — винтовкой, пулемётом, батальонным миномётом тяжёлую огневую оборону противника. Мы вынесли тылы на своих плечах. Мы на руках вынесли свою артиллерию. Духовное богатство советских людей полностью восторжествовало над величайшими трудностями, победило стихию, повергло врага.

Так проявила себя Красная Армия перед лицом титанических трудностей.

— Ну, а как же проявили себя солдаты, офицеры, генералы немецко-фашистской армии? Каков был их дух, в чём искали они и нашли средство борьбы, силу?

В наши руки попали доклад и объяснительная записка командира 16-й мотодивизии генерал-лейтенанта графа фон Шверина. Гитлеровское командование предало его суду, как одного из виновников катастрофы: это на него обрушился удар наступавших сталинградцев. Его оправдания перед генерал-полковником Голлитом, командовавшим армией, исчерпывающе отвечают на поставленный здесь вопрос. Их не нужно комментировать. Хочется только вспомнить вот что:

16-ю мотодивизию я встречал при её наступлении на Степное и Астрахань в конце лета 1942 года. Она запомнилась мне по рассказам жителей, выделявших солдат и офицеров фон Шверина, как особо наглых и разнузданных подлецов. Они ездили голыми на мотоциклах по улицам Степного, в непотребном виде плясали на улицах под губные гармошки, бешено пьянствовали, истребляли огромные количества мяса, мёда, сахара, пожрали всех кур и барашков в округе, в пьяном «философском» азарте доказывали русским девушкам, что судьба России и русских стать вечными рабами высшей расы — германских господ. Они отметили свой путь расправой над тысячами стариков и детей. Учительница средней школы в Степном рассказывала мне, как офицер этой дивизии пытался изнасиловать её и как денщик офицера запер её в квартире со своим пьяным хозяином на ключ, и она стояла, держа на руках шестимесячного ребёнка, а офицер графа фон Шверина то приставлял дуло револьвера к голове младенца, то стрелял в пол, всаживая пули у самых ног молодой женщины.

И вот что писал командир этой 16-й мотодивизии, граф фон Шверин, весной 1944 года. Прежде всего о наступлении наших войск:

«Во второй половине дня все высоты были у противника, где он сосредоточился в небольшом количестве и подтянул туда тяжёлое вооружение.

Одновременно корпус сообщил, что противник неустановленной силой продвинулся из Екатериновки на Каменку и уже прорвался на северную окраину Широчаны.

Во второй половине дня противник усилил натиск в направлении высот, что восточней и северо-восточней Михайловки.

Офицеры сомневались, что дивизия сможет удержать рубеж, но со стороны командования было объявлено, что приняты все меры для обеспечения прочной обороны.

С наступлением темноты противник начал наступление и прорвался на северную окраину Михайловки, создалась паника… В 23.00 противник большими силами с криками „ура“ атаковал высоту 87,5, опрокинул находящийся там батальон зенитных орудий 9-й танковой дивизии, стал теснить их на запад. Этими действиями противник отрезал единственно годную дорогу на Михайловку. В этой обстановке распространились панические слухи, что противник овладел высотами на северо-западе Михайловки. Подразделения артиллерийского полка, прикрывающие этот участок, оставили свои позиции. Михайловке угрожало окружение. Я полагал, что за оставление Михайловки я не заслуживаю упрёка».

Вот так рисовал картину немецкий генерал-лейтенант. Вот как он описывает состояние своих войск во время нашего наступления:

«3 февраля утром ко мне явился полковник Фишер с остатками своего штаба. Он доложил, что его полк оттеснён на восток (!) и, вероятно, находится в окружении. Одновременно я получил сообщение со станции Апостолово, что отдельные группы рассеянной дивизии находятся там. Они сильно истощены, не имеют боеприпасов и оружия. При отступлении из Михайловки было потеряно большое количество автомашин. Пехота вынуждена была бросить орудия, чтобы легче продвигаться. Потеряны боеприпасы и тяжёлое вооружение. Много людей настолько утомились, что остались лежать на дорогах. Это положение привело солдат в состояние полнейшей дезорганизации и деморализации. Из бывших в Михайловне частей 123-й пехотной дивизии и 306-й пехотной дивизии никого не оказалось. Было неизвестно, отступили ли они ночью в северо-восточном направлении, или полностью разбиты.

306-й полевой запасной батальон — ограниченно боеспособный. Он пополнился из обозников, в нём нет чувства единства, его руководство неполноценно.

Остатки второго и третьего батальонов 60-го мотополка — в состоянии истощённости. Нехватает вооружения, пулемётов совсем нет, тяжёлого оружия совсем мало. Нет средств управления в штабах.

Остатки 45-го пехотного полка физически и морально до того истощены, что едва пригодны к действию. Отсутствует вооружение, боеприпасы, состав руководства и обеспечения».

С чувством законной гордости и глубокого удовлетворения каждый советский человек, боец, офицер, рабочий, интеллигент прочтут эти признания гитлеровского генерала.

И, наконец, граф фон Шверин даёт общую картину состояния своих панцырных, механизированных войск:

«Грузовики и тягачи беспомощно стояли в грязи, солдаты беспомощно наблюдали, как гибнет их оружие, снаряжение, боеприпасы, а также личные вещи. Эти люди бродят по колено в грязи без плана и руководства, положение их катастрофическое, они всюду сеют панику и испуг. Управление войсками приостанавливается, и всюду царит замешательство, так как без связи весь аппарат управления выбывает из строя. Всё это выглядит, как будто солдату сначала отнимают ноги, затем руки и, наконец, закрывают рот. Такое состояние властвует над каждым, кто попал в это положение, независимо от того, офицер он или солдат».

И поистине великолепно следующее глубокомысленное резюме: «Мои соединения должны иметь хорошие твёрдые дороги; когда дороги плохи, они теряют возможность к передвижению».

Это свидетельство поверженного противника достаточно объективно.

Так, столкнувшись в единоборстве на полях и степях Украины, проявила свою духовную силу Красная Армия, и своё бессилие — немецко-фашистские войска. Злая стихия, одинаково враждебная и нам и противнику, была побеждена сильными духом советскими людьми. Распутица и разливы рек не помешали свершить справедливую месть над разбойничьими ордами, вторгшимися на нашу землю. Немцы проявили в своей оборонительной стратегии всю дефектность и ограниченность своего духа и военного мышления. Так же как и в сталинградском наступлении, их подвела диспропорция между силой мотора и духовной силой, гибкостью, умением офицеров и солдат, попавших в условия, не предусмотренные уставом. Они не проявили ни духовной силы, ни тактической гибкости, ни умения.

«Мои соединения должны иметь хорошие твёрдые дороги; когда дороги плохие, они теряют возможность к передвижению». Это формула попугая, а не генерала.

Великолепные образцы оборонительного боя, данные нами в Сталинграде, оказались для них недоступны. Ручная граната, этот суворовский штык нынешней войны, это мощное оружие рукопашной оборонительной схватки, оказалось им не по плечу.

Лишь в одном остались они себе верны до конца. Весь путь их отступления отмечен расстрелами тысяч женщин, стариков, убийствами невинных, трупами детей, брошенных в колодцы. Уходя из деревень, лишённые возможности угнать свою технику, они подтягивали вплотную чёрные зловещие машины к белым украинским хаткам и поджигали бензиновые баки. Так они и стоят, обгоревшие, угрюмые остовы машин рядом с погубленными ими белыми домиками. Это символ немецкого фашизма: подобно издыхающему скорпиону, вонзает он своё жало во всё живое, чтобы в смердящей смерти своей погубить невинную жизнь.

Призыв вождя Красной Армии товарища Сталина «истребить всех немецких оккупантов до единого, пробравшихся на нашу родину для её порабощения», претворяется в жизнь. Теперь мы можем сказать это, когда Красная Армия повсеместно выходит к государственным границам Советского Союза. В десятках гигантских «котлов» и «мешков», в стальных сетях окружений истребляет Красная Армия многомиллионную армию немецко-фашистских злодеев. Тех, кто дерзнул перейти нашу границу и живым ускользнул от расплаты, Красная Армия настигнет в их логове. Наступает новый, решающий этап войны.

3-й Украинский фронг

26 апреля