Онлайн чтение книги Полеты в одиночку Going Solo
СИМБА

Примерно через месяц после случая с черной мамбой мы с Мдишо отправились на сафари в старом фургоне «Шелл», и первой остановкой на нашем пути стал маленький городок Багомойо.

Я упоминаю об этом лишь потому, что в Багомойо мне предстояло встретиться с индийским торговцем с таким замысловатым именем, что я до сих пор не могу его забыть. У этого щупленького человечка был огромный торчащий живот, как у женщин на девятом месяце беременности, и он с гордостью носил этот гигантский шар, словно медаль за заслуги или рыцарский герб. Он называл себя мистером Шанкербаем Гандербаем, и на всей его фирменной бумаге красовался его полный титул, отпечатанный большими красными буквами:

Декортикатор — это громоздкий лязгающий агрегат, перерабатывающий листья сизаля в волокна, из которых потом делают канаты, и купить его можно было только у мистера Шанкербая Гандербая из Багамойо.

Три дня мы с Мдишо мотались по грязным дорогам, навещая клиентов, и на четвертый прибыли в город Табора. Табора находится в 725 километрах от Дар-эс-Салама, и в 1939 году ее и городом назвать было сложно — всего лишь горстка домишек да несколько улочек с лавками индусов. Но по танганьикским меркам Табора считалась довольно крупным городом, поэтому его удостаивал своим присутствием британский губернатор.

Британские чиновники в Танганьике вызывали у меня восхищение. Они тоже были загорелыми и крепкими ребятами, но в отличие от моих попутчиков на корабле не были ни чокнутыми, ни бандитами. Все они получили университетское образование, и в своих затерянных селениях им прихотилось быть мастерами на все руки.

Они были судьями, улаживавшими и межплеменные, и личные раздоры. Выступали советниками у племенных вождей. Нередко к ним приходили за лекарствами, и подчас им приходилось лечить больных. Они правили своими обширными округами, поддерживая закон и порядок в самых трудных обстоятельствах.

И где бы ни служил такой губернатор, он непременно приглашал служащего «Шелл Компани» погостить и переночевать в своем доме.

Губернатора Таборы звали Роберт Санфорд. Это был мужчина чуть старше тридцати, у которого имелась жена и трое маленьких детей — шестилетний мальчик, четырехлетняя девочка и грудной младенец.

В тот вечер мы сидели на веранде и выпивали с Робертом Санфордом и его женой Мэри, то есть устроили «закатник», а двое их детей тем временем играли в траве перед домом под бдительным присмотром черной няньки. Дневная жара уже понемногу спадала по мере того, как солнце клонилось к закату, и первая доза виски с содовой оказалась хороша на вкус.

— Как дела в Дар-эс-Саламе? — спросил у меня Роберт Санфорд. — Что интересного?

Я рассказал ему про черную мамбу и Салиму.

— Всегда безумно боялась змей, — поморщилась Мэри Санфорд, выслушав мою историю.

— Ему крупно повезло, что вы ее заметили, — сказал Роберт Санфорд. — Ему грозила верная смерть.

— К нашему дому недавно приползла плюющаяся кобра, — сказала Мэри Санфорд. — Роберт ее пристрелил.

Дом Санфордов стоял на холме на окраине города. Это было белое деревянное двухэтажное здание под зеленой черепичной крышей. Карнизы дома выходили далеко за стены, создавая дополнительную тень, и из-за этого дом слегка походил на японскую пагоду.

От порога открывался изумительный вид. Широкая бурая равнина была усеяна множеством довольно крупных холмиков и бугорков, и хотя сама равнина была покрыта выжженной стерней, на холмах росли огромные тропические деревья, и их густые кроны сливались в ярко-изумрудные пятна зелени на фоне бурой равнины. На самой выжженной равнине росли лишь голые колючие деревья, которых полно в Восточной Африке, и на каждом дереве неподвижно сидели шесть огромных стервятников. Коричневые птицы с кривыми оранжевыми клювами и оранжевыми лапами проводили на этих деревьях всю свою жизнь: они следили и ждали, пока сдохнет какой-нибудь зверь, чтобы подобрать его кости.

— Вам нравится такая жизнь? — спросил я Роберта Санфорда.

— Я люблю свободу, — ответил он. — В моем ведении находится территория примерно в пять тысяч квадратных километров, и я могу отправиться куда угодно и делать, что мне нравится. С этим дело обстоит замечательно. Но мне не хватает общества других белых людей. В городе не так уж много умных европейцев.

Мы сидели и смотрели, как солнце опускается за край плоской бурой равнины, утыканной колючими деревьями, и видели, зловещих стервятников, которые, словно пернатые гробовщики, ждали, когда придет смерть и даст им немного работы.

— Не отпускайте детей далеко от дома! — крикнула Мэри Санфорд няньке. — Приведите их сюда, пожалуйста!

— На прошлой неделе мать прислала мне из Англии третью симфонию Бетховена, — сказал Роберт Санфорд. — Две пластинки, дирижирует Тосканини. А вместо стальной иглы я установил самодельную, из колючки вон того дерева. Она не так сильно изнашивает дорожки на пластинке. Вроде бы работает.

— В этих местах пластинки страшно деформируются, — заметил я.

— Я кладу на них стопку книг, — сказал он. — Больше всего я боюсь уронить и разбить какую-нибудь из них.

Солнце скрылось за горизонтом, и поверх ландшафта разлился приятный мягкий свет. Метрах в восьмистах от нас я заметил небольшой табун зебр, пасущихся среди колючих деревьев.

Роберт Санфорд тоже следил за зебрами.

— А что если поймать молодую зебру и обкатать ее, как лошадь, — сказал он. — В конце концов, это же просто дикие кони, только полосатые.

— Никто не пробовал? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами он. — Мэри — хорошая наездница. Что скажешь, дорогая? Хочешь ездить верхом на собственной зебре?

— Забавная идея, — ответила она. Несмотря на тяжелую челюсть, она была привлекательной женщиной. Впрочем, ее челюсть меня не смущала. Она придавала ей воинственный вид.

— Мы могли бы скрестить ее с лошадью, — развивал свою мысль Роберт Санфорд. — И получилась бы лошадь.

— Или лебра, — добавила Мэри Санфорд.

— Точно, — улыбнулся ее муж.

— Может, попробуем? — сказала Мэри Санфорд. — Представляешь — у нас появится маленькая зошадь или лебра! Давай попробуем, милый?

— На ней могли бы кататься дети, — продолжал он. — Черная зошадь с белыми полосами.

— Можно послушать вашего Бетховена после ужина? — попросил я.

— Разумеется, — кивнул Роберт Санфорд. — Я вынесу граммофон на веранду, и вся равнина заполнится грохочущими звуками музыки. Потрясающе. Правда, придется несколько раз менять пластинки и каждый раз крутить ручку граммофона.

— Это я возьму на себя, — сказал я.

И вдруг вечернюю тишину взорвал мужской вопль на суахили. Я узнал голос своего боя Мдишо.

— Бвана! Бвана! Бвана! — заходился он где-то на задворках дома. — Симба, бвана! Симба! Симба!

«Симба» на суахили значит — лев. Все мы, втроем, вскочили на ноги, а мгновение спустя из-за дома вынырнул Мдишо, вопя на суахили:

— Скорее, бвана! Скорее! Скорее! Огромный лев ест жену повара!

Сейчас, когда я сижу в Англии и записываю этот случай на бумаге, он кажется забавным, но тогда, на веранде в глубине Восточной Африки, нам было совсем не смешно.

Роберт Санфорд метнулся в дом и через пять секунд вернулся с мощной винтовкой, заряжая ее на ходу.

— Уведи детей в дом! — крикнул он жене, сбегая с веранды; я поспешил за ним.

Мдишо подпрыгивал от возбуждения, показывал рукой за дом и вопил на суахили:

— Лев утащил жену повара, лев ее ест, а повар гонится за львом и пытается ее спасти!

Слуги обитали в низких побеленных пристройках за домом, и когда мы забежали за угол, то увидели несколько домашних слуг, которые прыгали, показывали руками и верещали:

— Симба! Симба! Симба!

Все они были в безукоризненно белых хлопчатобумажных балахонах, похожих на длинные ночные сорочки, и у каждого на голове красовалась изящная алая феска. Феска — это маленькая шляпка без полей, и часто с черным помпоном сверху.

Женщины тоже вышли из своих хижин и безмолвно и неподвижно стояли в стороне.

— Где он? — крикнул Роберт Санфорд, но мог бы и не спрашивать, потому что мы почти сразу заметили метрах в ста крупного льва песочного цвета, который рысцой бежал от дома. У него была роскошная густая грива, а в своей пасти он держал жену повара. Лев схватил женщину за талию, так что ее голова и руки свисали с одной стороны пасти, а ноги — с другой, и я разглядел ее платье в красный и белый горошек.

Видеть льва так близко было очень страшно. Лев удалялся от нас с самым спокойным видом, медленными, пружинистыми скачками, а за ним, отставая всего на длину теннисного корта, бежал отважный повар в белом балахоне и красной феске. Он размахивал руками, как ветряная мельница, подскакивал на бегу, хлопал в ладоши и кричал, кричал, кричал:

— Симба! Симба! Симба! Симба! Отпусти мою жену! Отдай жену!

Перед нашими глазами развернулась настоящая трагедия, правда, с примесью комедии. Дополнял сцену Роберт Санфорд, мчавшийся со всех ног за поваром, который гнался за львом. Вскинув винтовку, он кричал повару:

— Пинго! Пинго! Уйди с дороги, Пинго! Ложись на землю, чтобы я мог выстрелить в симбу! Ты мне мешаешь, Пинго! Ты на линии огня!

Но повар не обращал внимания на его крики и бежал дальше. Лев тоже ни на кого не обращал внимания, он все так же бежал, даже не увеличивая скорости, медленными упругими скачками, высоко подняв голову и гордо держа женщину в пасти, словно пес, удирающий с украденной костью.

И повар, и Роберт Санфорд передвигались быстрее льва, который, казалось, в самом деле ничуть не обеспокоен тем, что его кто-то там преследует. Что до меня, то я не знал, как им помочь, поэтому просто бежал следом за Робертом Санфордом.

Ситуация складывалась нелепая, поскольку Роберт Санфорд никак не мог выстрелить в льва, не рискуя при этом попасть в жену повара, не говоря уже о самом поваре, который все время находился на линии огня.

Лев направлялся к одному из поросших тропическими деревьями холмов, и все мы понимали, что, как только он туда доберется, нам его уже не поймать. Отчаянный повар уже догонял льва, между ними оставалось не больше десяти метров, а Роберт Санфорд отставал от повара метров на двадцать пять.

— Эгегей! — орал повар. — Симба! Симба! Симба! Отдай жену! Я тебя догоню, симба!

Тогда Роберт Санфорд остановился, поднял винтовку и прицелился, а я подумал: вряд ли он осмелится выстрелить в бегущего с женщиной в зубах льва. Раздался громкий выстрел, и прямо передо львом взметнулось облачко пыли. Лев встал, как вкопанный, и обернулся, не выпуская женщину из пасти. Он увидел размахивающего руками повара, увидел Роберта Санфорда и меня, и, конечно же, он слышал выстрел и видел облачко пыли. Наверное, он решил, что за ним гонится целая армия, потому что в ту же секунду бросил жену повара на землю и рванулся в укрытие. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-то развивал с места такую молниеносную скорость. Он помчался огромными скачками и оказался в зарослях на холме прежде, чем Роберт Санфорд успел перезарядить винтовку.

Повар первым добежал до своей жены, за ним Роберт Санфорд, а следом я. Я не мог поверить своим глазам, Я был уверен, что страшные клыки разорвали женщину пополам, но она как ни в чем не бывало сидела на земле и улыбалась своему мужу.

— Где болит? — закричал Роберт Санфорд, бросаясь к ней.

Повариха подняла глаза, не переставая улыбаться, и сказала на суахили:

— Это старый лев, я его ни капельки не испугалась. Я просто лежала в его пасти и прикидывалась мертвой. Он даже одежду не прокусил.

Она поднялась на ноги и одернула свое платье в красный и белый горошек, мокрое от слюны льва. Повар обнял ее, и они заплясали от радости в сумерках на великой рыжей африканской равнине.

Роберт Санфорд стоял, изумленно уставившись на жену повара. Как, впрочем, и я.

— Ты уверена, что симба тебя не поранил? — спросил он у нее. — Его клыки не поцарапали кожу?

— Нет, бвана, — покачала головой женщина. — Он нес меня бережно, как собственного детеныша. Только вот платье постирать надо.

Мы медленным шагом вернулись к ошеломленным зрителям.

— Ночью, — обратился ко всем Роберт Санфорд, — никому не отходить от дома, вы меня поняли?

— Да, бвана, — закивали они. — Да, да, мы тебя поняли.

— Этот старый симба прячется в джунглях и может вернуться, — сказал Роберт Санфорд. — Так что будьте начеку. А ты, Пинго, все-таки приготовь ужин. Я проголодался.

Повар помчался на кухню, хлопая в ладоши и подпрыгивая от радости. Мы подошли к Мэри Санфорд. После нашего ухода она обогнула дом и видела все, что произошло. Втроем мы вернулись на веранду и наполнили стаканы.

— Такого, по-моему, здесь еще не случалось, — сказал Роберт Санфорд, снова усевшись в свое плетеное кресло. На одном из подлокотников была небольшая круглая выемка, и он осторожно поставил туда свой стакан с виски. — Во-первых, — продолжал он, — львы не нападают на людей, если те не подходят к логову с детенышами. У них достаточно пищи. На равнине полно дичи.

— Наверно, у него семья на холме, — предположила Мэри Санфорд.

— Может быть, — сказал Роберт Санфорд. — Но если бы он считал, что эта женщина опасна для его семейства, он бы убил ее на месте. А он, наоборот, нес ее бережно и аккуратно, словно хорошая охотничья собака куропатку. Если вас интересует мое мнение, то я думаю, он вообще не собирался ее есть.

Мы потягивали виски и пытались найти объяснение непонятному поведению льва.

— По правилам, сказал Роберт Санфорд, — мне полагается первым делом завтра с утра собрать охотников, вместе с ними выследить льва и пристрелить его. Но я не хочу. Он этого не заслужил. Я вообще не собираюсь этого делать.

— Вот и правильно, милый, — поддержала его жена.

Со временем история об этом странном происшествии со львом разошлась по всей Восточной Африке и превратилась в легенду. Когда я спустя две недели вернулся в Дар-эс-Салам, меня дожидалось письмо из «Ист Африкан Стандард» (вроде бы так называлась эта газета). Меня как очевидца просили описать этот необыкновенный случай. Я согласился и через некоторое время получил чек на пять фунтов за свою первую публикацию в газете.

Потом газета еще долго публиковала письма белых охотников и прочих специалистов из Уганды, Кении и Танганьики. Каждый предлагал свое и зачастую весьма замысловатое объяснение. Но среди них не было ни одного разумного. Поведение льва так и осталось тайной.