Онлайн чтение книги Голландский дом The Dutch House
Глава 3

КАК-ТО РАЗ СУББОТНИМ ДНЕМ, примерно через два года после того, как начались нерегулярные визиты Андреа, она появилась на пороге дома с двумя маленькими девочками. Думайте про нее что хотите, но в том, чтобы выдавать невероятное за само собой разумеющееся, Андреа была хороша. Я не вполне понимал: это только мы с Мэйв впервые видим ее дочерей или существование Нормы и Брайт Смит стало новостью и для нашего отца. Да нет, наверняка он знал. Тот факт, что он даже не взглянул в их сторону, означал, что они были знакомы. Они были гораздо младше меня. Брайт, совсем еще кроха, напоминала ребенка с рождественской открытки – белокурая, как мать, румянощекая, голубоглазая, с улыбкой, предназначавшейся всем и каждому. Волосы Нормы были темно-русыми, глаза зелеными. Она была совершенно не похожа на свою лучащуюся сестру, хотя бы потому, что была невероятно серьезной. Губы сжаты в узкую полоску. Бдительная старшая сестра.

– Девочки, – сказала Андреа. – Это Дэнни и его сестра Мэйв.

Мы, разумеется, были в шоке, но в глубине души ликовали, уверенные, что, раз объявились девочки, заклятие Андреа наконец спадет. Еще двоих детей в доме наш отец не потерпит, а уж двух девочек тем более. Кто присматривал за ними все те субботние вечера, когда Андреа оставалась на ужин, ни разу не обмолвившись о том, что ей нужно домой? Этому нет прощения. Стоя в дверях и прощаясь с ними после относительно короткого визита, мы думали, что прощаемся навек.

–  Сайонара, миссис Смит, – сказала Мэйв тем вечером, стоя в ванной и выдавливая зубную пасту на наши щетки. Я вполне мог и сам управиться с тюбиком зубной пасты, но это был ритуал. Мы вместе чистили зубы и молились перед сном.

–  Буэнас ночес , Брайт и Норма, – сказал я.

Мэйв с секунду глядела на меня, не веря своим ушам, а потом расхохоталась – зашлась тюленьим лаем.

Нам обоим всегда казалось, что мы вот-вот взломаем код нашей жизни, что еще чуть-чуть, и мы наконец проникнем в суть непостижимой тайны, какую являл собой наш отец, однако появление дочерей Андреа мы истолковали неверно. Это было тщательно спланированное представление. Раскрывая правду о том, что сама она еще не полный комплект, Андреа показывала нам, что окончательно пустила корни; а мы каким-то образом это упустили. Вскоре девочки стали частыми гостями: сидели за обеденным столом, стягивали носки, чтобы поболтать ногами в бассейне – плавать они не умели. Нам странно было видеть рядом других детей. В школе у нас с Мэйв были свои друзья, но это мы ходили к ним в гости, делали у них уроки, оставались у них ночевать. Никто никогда не приходил в Голландский дом. Возможно, это было связано с тем, что мы не хотели привлекать внимания к маминому отсутствию или боялись, что из-за дома станем предметом насмешек, но, сказать по правде, думаю, мы просто понимали, что отец не любит детей, отчего появление этой парочки казалось сущей нелепицей.

Как-то вечером девочки появились в сопровождении Андреа, одетой в стильное синее шелковое платье. Брайт то и дело проводила рукой по ее пышной юбке, шелестевшей, как листья на ветру, в то время как Норма развлекалась, стараясь наступать исключительно на маленькие черные квадратики мрамора в холле. Андреа объявила нам четверым, что они с отцом отлучатся на вечер. Не удосужившись предупредить заранее, она решила взвалить девочек на наши с Мэйв плечи.

– И что нам с ними делать? – спросила Мэйв, потому что мы и правда понятия не имели. Это была не наша забота. До этого мы ни разу не оставались с ними наедине.

Андреа лишь отмахнулась от ее вопроса. В те дни она буквально кипела энергией, как будто все уже было решено. Может, и было. «Вам ничего не нужно делать, – сказала она и широко улыбнулась дочерям. – Вы сами о себе позаботитесь, так ведь? У вас книжки есть? Норма, попроси у Мэйв какую-нибудь книгу».

На прикроватном столике Мэйв лежала стопка книг Генри Джеймса. «Поворот винта»? Ничего не скажешь, идеальное чтение для ребенка. По лестнице сошел отец в своем лучшем костюме, глядя прямо перед собой. Он держался за перила, а значит, у него болело колено, а значит, он был не в духе. Знала ли об этом Андреа? «Нам пора», – сказал он ей, не обронив ни слова в наш адрес – ни «спасибо», ни «доброй ночи». И направился к двери. Полагаю, в тот момент он сам себе был противен.

– Будьте паиньками, – пропела Андреа через плечо и пошла вслед за отцом. Он ее не подождал. Девочки выглядели пришибленными; когда верхушка шляпы их матери скрылась из вида, они разрыдались.

– Иисус, Мария и Иосиф, – сказала Мэйв и отправилась на поиски салфеток. К чести девочек, они не то чтобы прямо выли. На самом деле они старательно сдерживали слезы, но это было выше их сил. Они уселись вдвоем в одно кресло. Брайт уткнулась сестре в грудь, а Норма закрыла лицо руками, как будто они только что получили известие об апокалипсисе. Я спросил, правда ли они хотят почитать, а то можно посмотреть телевизор, поесть мороженого. Они на меня даже не взглянули. Но потом пришла Мэйв, протянула каждой по бумажному платочку и тоном, будто никто и не думал плакать, спросила, не хотят ли они посмотреть дом.

И как это ни удивительно, страдалицы вняли ей. Они намеревались и дальше лить слезы, поскольку все к тому располагало, но всхлипывать стали меньше, чтобы лучше ее слышать.

– Холл – еще не весь дом, – сказала Мэйв. – Это лишь его малая часть. Обратите внимание, что дом просматривается насквозь. Парадный вход, – она указала на дверь, в которую они вошли, затем развернулась в противоположном направлении, к окнам в обсерватории, – и задний двор.

Брайт приподнялась, чтобы взглянуть в обе стороны, и Норма, когда выплакала последние слезы, тоже посмотрела рассеянным взглядом.

– Вы видели столовую и гостиную. – Мэйв повернулась ко мне: – И вроде все, да? На кухне они, по-моему, не были.

– С чего им туда ходить? – Я старался не быть смурным – двух смурных девочек вполне хватало, – но мне на ум приходили сотни дел, которыми я занялся бы с куда большей радостью, чем возиться с детьми Андреа.

Мэйв сходила за фонариком и открыла дверь в подвал. «За поручень не держаться, – сказала она через плечо. – Заноз насажаете. Просто внимательно смотрите под ноги».

– Я не хочу в подвал, – сказала Брайт, вперившись взглядом в темноту лестницы.

– Ну, не ходи, – ответила Мэйв. – Мы скоро вернемся.

– Возьми меня на руки, – попросила Брайт. На это Мэйв даже не ответила.

Норма прошла две ступеньки и остановилась.

– А пауки там есть?

– Разумеется. – Мэйв уже спустилась. Поискала шнурок, тянувшийся от лампочки посреди потолка. Девочки обдумали варианты – вперед или назад – и вскоре последовали за ней, а я замкнул шествие. Девочки были в платьях, белых колготках и лакированных кожаных туфельках. Подвал дома был из других времен. Казалось, он не имеет никакого отношения к зданию наверху. В некоторых местах стены прогнили у основания. Однажды я нашел там наконечник стрелы. Я бы еще покопался, но, по правде сказать, сам недолюбливал подвал.

– Зачем вообще сюда спускаться? – спросила Норма, ужас в ее голосе мешался с любопытством.

– Сейчас покажу. – Мэйв посветила фонариком в дальний угол комнаты, пока луч не поймал маленькую железную дверцу в стене. – Это блок предохранителей. Скажем, в дамской комнате наверху погас свет, и ты знаешь, что дело не в лампочке. Тогда нужно спуститься сюда и проверить щитки. Иногда, если сменного предохранителя нет, мы просовываем монетки в старые, чтобы они снова заработали. Если в доме падает температура, нужно спуститься сюда и проверить топку, а если нет горячей воды, следует проверить котел. Или, может быть, плита не работает, и тогда, зажигая спичку, нужно действовать очень осторожно. А то вдруг утечка газа. Бум, – сказала она равнодушно.

Честно, я сам впервые об этом слышал.

Мэйв храбро шла впереди, а мы с Нормой и Брайт старались держаться поближе к лучу фонарика. Она открыла деревянную дверь, заскрипевшую так громко, что девочки на секунду прижались ко мне, после чего Мэйв дернула еще за один шнурок, и зажглась еще одна лампочка. «Это маринадная, где хранятся запасы еды – на случай, если кто вдруг проголодается, оказавшись в подвале. Сэнди и Джослин солят огурцы, варят варенье и томатное лечо. Короче, все, что можно положить в банку». Мы посмотрели на полки с безупречно чистыми баночками – к каждой приклеена бирка с датой, все расставлены по цвету: золотистые дольки персиков в густом сиропе, малиновое варенье. На холодном полу стояли ящики со сладким картофелем, яблоками, луком. Раньше я как-то не задумывался о том, что мы богаты, – до этой самой минуты, когда мы вместе с девочками остановились перед всеми этими запасами.

Когда наконец мы были готовы возвращаться наверх, Брайт замерла и показала на коробки, сложенные под лестницей:

– А здесь что?

Мэйв направила луч фонарика на подъеденную плесенью картонную башню.

– Рождественские украшения – гирлянды, всякое такое.

При одном упоминании Рождества лицо Брайт просветлело, и она попросила разрешения открыть коробки. Понятное дело, где гирлянды, там могут быть и подарки и, может быть, даже подарок для нее; но Мэйв сказала, что нельзя.

– Вот на Рождество приедешь и откроешь.

В тот вечер, пока мы чистили зубы, я ни словом не обмолвился с Мэйв, и когда мы помолились, пошел к двери.

– Ну хватит, – сказала она. – Не злись.

Но я злился. И спать лег злым. Экскурсия заняла целый вечер. Она показала им все: комнату дворецкого, где хранилась посуда и сложенные скатерти, чулан в спальне на третьем этаже с ведущей на чердак крошечной дверцей. Она разрешила им покружиться, как бы вальсируя, по бальной зале. Нам никогда не приходило в голову там танцевать. «Кто устраивает бальную залу на третьем этаже?» – спросила Норма.

Мэйв объяснила, что во времена, когда был построен дом, бальная зала на третьем этаже считалась последним писком моды. «Причуда, конечно, – сказала она. – Долго это не продлилось. Но если уж вы обустроили бальную залу на третьем этаже, переместить ее довольно-таки сложно». Мэйв показала им все до единой спальни в доме. Норма и Брайт единодушно решили, что комната Мэйв – самая лучшая; они уселись на ее широченный подоконник, а она задернула шторы. Они завизжали от смеха и закричали: «Нет, не надо!» – когда она снова их раздвинула. Когда экскурсия была окончена, Мэйв принесла из кухни стремянку, чтобы они могли по очереди завести напольные часы, хотя знала, что я уже сделал это в воскресенье утром.

Мэйв присела ко мне на кровать.

– Попробуй представить, как сильно мог ошеломить их этот дом – да и наше с тобой общество, – и показать им все целиком, а не только милые уголки, было, не знаю, дружелюбнее?

– Это было очень дружелюбно, – сказал я не самым дружелюбным голосом.

Мэйв положила руку мне на лоб, как делала, когда я болел.

– Они маленькие, Дэнни. А я сочувствую малышам.

Она уложила их в свою кровать; вернувшись, отец с Андреа перенесли спящих девочек в машину. Мэйв бросилась вдогонку: они забыли туфельки. Андреа, по словам Мэйв, была слегка подшофе.

К длинному списку всего того, за что мою сестру никогда не благодарили, добавим следующее: она была добра к этим девочкам. Если в комнате были отец или Андреа, она мягко игнорировала детей, но, оставшись наедине с Нормой и Брайт, она все время придумывала что-нибудь этакое: учила их вязать крючком, или позволяла им заплести свои волосы, или показывала, как готовить тапиоку. А они ходили за ней по дому, как парочка подобострастных кокер-спаниелей.

То, где мы ужинали в тот или иной вечер, диктовалось сложным набором домашних правил, установленных Сэнди и Джослин. Если отец возвращался с работы вовремя, мы втроем ели в столовой; Сэнди подносила нам тарелки, а мы вдыхали маслянистый запах лимонной полировки для мебели, туманом висевший над массивным столом. Но если отец задерживался или у него были другие планы, мы с Мэйв ели в кухне. В такие вечера Сэнди ставила в холодильник тарелку с едой, прикрытую листом вощеной бумаги, и, вернувшись, отец ел на кухне. Ну, наверное. Хотя, может, он шел с тарелкой в столовую, чтобы посидеть в одиночестве. Когда приезжали Андреа и девочки, мы, конечно же, ели в столовой. Если с нами была Андреа, Сэнди не только накрывала на стол, но и убирала после всего, тогда как если Андреа не было, мы каждый забирали свою тарелку и относили на кухню. Нам никак это не объяснялось, но мы все понимали, так же как понимали, что воскресным вечером мы с Мэйв и отцом соберемся на кухне в шесть часов, чтобы съесть холодный ужин, который Сэнди оставила нам накануне вечером. Андреа и девочки никогда не ужинали с нами по воскресеньям. Одни в целом доме, мы собирались втроем вокруг маленького кухонного стола и чувствовали себя почти семьей, хотя бы потому, что сидели вместе в крошечном помещении. Насколько большим был Голландский дом, настолько до странного маленькой была кухня. Сэнди сказала мне, это из-за того, что изначально предполагалось, что кухней будут пользоваться только слуги, а те, кто занимались строительством больших домов, саму идею предоставить слугам место, где развернуться, видали в районе крысиной жопки (выражение очень в духе Сэнди). В углу стоял маленький пластиковый столик, за которым Джослин лущила горох или раскатывала тесто для пирога, за ним же Сэнди и Джослин обедали и ужинали. Мэйв всегда бережно его протирала, когда мы заканчивали, и расставляла все по своим местам, потому что считала кухню частной территорией Сэнди и Джослин. То небольшое пространство, что там было, в основном занимала огромная газовая плита с девятью конфорками, шкафом для подогрева посуды и двумя большими духовками, в каждой из которых можно было запечь индейку. Остальная часть дома зимой представляла собой полярную шапку вне зависимости от того, сколько Сэнди подбрасывала дров, а вот в маленькой кухне из-за плиты всегда было тепло. Летом, конечно, все было иначе, но даже летом я предпочитал кухню. Дверь, ведущая к бассейну, всегда была распахнута, и рядом стоял вентилятор, разносивший повсюду дразнящие запахи. Я мог плыть на спине в бассейне под слепящим полуденным солнцем и вдыхать запах вишневого пирога, стоявшего у Джослин в духовке.

В воскресенье, на следующий вечер после того, как дочерей Андреа оставили на наше попечение, я внимательно наблюдал за Мэйв, полагая, что с ней явно что-то не так. Я определял уровень сахара в ее крови, как погоду. Я знал, когда она переставала меня слушать и была в полуобморочном состоянии. Я всегда первым видел, если она потела или бледнела. Сэнди и Джослин тоже это подмечали. Они знали, когда налить ей сока или сделать укол, но отца это каждый раз заставало врасплох. Он всегда смотрел как бы поверх ее головы.

Однако в тот раз дело было не в сахаре. И вот за ужином Мэйв выкинула самую умопомрачительную штуку из тех, которым я когда-либо оказывался свидетелем: очень осторожно, поддевая ложкой картофельный салат, она сказала отцу, что приглядывать за дочерьми Андреа – не наша забота.

С минуту отец просто сидел, дожевывая кусок курятины, который только что отправил в рот.

– У тебя были какие-то другие планы на вечер?

– Домашнее задание, – сказала Мэйв.

– В субботу?

Мэйв была достаточно хороша собой и достаточно популярна, чтобы ни единого субботнего вечера не проводить дома, но, как правило, она никуда не ходила, и впервые в жизни я осознал, что дело было во мне. Они никогда не оставила бы меня в доме одного.

– На этой неделе много задали.

– Однако, – сказал отец, – ты, похоже, справилась. Когда девочки в доме, ты тоже можешь делать домашнюю работу.

– В субботу я не сделала ни одного урока. Я развлекала девочек.

– Но ты же подготовилась, так? И завтра в школе не ударишь в грязь лицом.

– Дело не в этом.

Отец скрестил на тарелке вилку с ножом и посмотрел на нее:

– А в чем тогда дело, не подскажешь?

Мэйв была готова к этому. Она все продумала заранее. Возможно, она думала об этом с тех самых пор, как я взъелся на нее из-за экскурсии.

– Это дети Андреа, вот пускай она о них и заботится, а я здесь ни при чем.

Отец слегка качнул головой в мою сторону:

– За ним-то ты присматриваешь.

Она делала это утром, днем и вечером. Она это имела в виду? Обуза в виде еще двух детей ей не нужна?

– Дэнни мой брат. Эти девочки нам никто. – Все, чему когда-то учил ее отец, она теперь использовала против него: Мэйв, сядь прямо. Мэйв, если хочешь о чем-то меня спросить, смотри мне в глаза. Мэйв, не тереби волосы. Мэйв, говори четче, не жди, что кто-то будет любезно слушать тебя, если ты не потрудишься подать голос.

– Ну а если бы они были твоими родственницами, ты бы не возражала? – Он прикурил сигарету за столом, на его тарелке все еще лежала еда – акт агрессивной неучтивости, ничего подобного я раньше не видел.

Мэйв молча смотрела на него. Я с трудом мог поверить в то, что она выдержала его взгляд.

– Но это не так.

Он кивнул.

– Если ты живешь под моей крышей и ешь мою еду, то, полагаю, в состоянии поухаживать за гостями, когда я тебя об этом прошу.

В кухне капало из крана. Кап, кап, кап. Невообразимый рокот, эхом отражавшийся от стен, – ровно на это жаловались арендаторы, говоря о собственных кранах. Я видел, как отец починил достаточное количество смесителей, и потому полагал, будто и сам могу справиться. Я подумал: если сейчас встану из-за стола и пойду искать гаечный ключ, они вообще заметят, что меня нет?

– Ты меня не просил, – сказала Мэйв.

Отец уже отодвигался на стуле, но она его опередила. Встала из-за стола, все еще сжимая в кулаке салфетку, и вышла из комнаты, не извинившись.

Отец немного посидел в своем обычном молчании, а потом отложил сигарету на тарелку для хлеба. Вдвоем мы доели ужин, хотя не знаю, как я это выдержал. Потом он пошел в библиотеку смотреть новости, а я убрал со стола, сполоснул и сложил посуду в раковину, чтобы Джослин могла помыть ее утром. Убирать со стола после ужина было обязанностью Мэйв, но я справился. О десерте отец даже не вспомнил. В холодильнике в небольшой тарелке лежали лимонные батончики, я отрезал себе кусочек, взял апельсин для Мэйв и отнес наверх.

Она была у себя в комнате, сидела на подоконнике, вытянув перед собой свои длинные ноги. У нее на коленях лежала книга, но она не читала – смотрела в сад. Окно выходило на западную сторону, и в последних закатных лучах Мэйв была похожа на картину.

Я протянул ей апельсин, она впилась в него ногтями, очищая от кожуры; подогнула ноги, чтобы я мог сесть напротив нее.

– Это не сулит нам ничего хорошего, Дэнни, – сказала она. – Тебе тоже стоит об этом знать.