Онлайн чтение книги Графские развалины
Глава 1. 26 мая, понедельник, утро, день

1

– Твой комп скоро можно будет продать как антиквариат, – сказал Пашка-Козырь, пристыковав разъем к засунутому под стол системному блоку. Без особого осуждения, впрочем, сказал. – Я-то думал, что у известного писателя что-нибудь этакое, навороченное…

– Ну уж, какой известный… Разве что в перспективе. Перевалю тираж в сто тысяч – куплю сразу последний «пентиум», – пообещал Кравцов. – Хотя в принципе ни к чему. В игрушки я не играю, даже стандартного виндовского «минера» стер. Траектории баллистических ракет не рассчитываю. А для функций текстового процессора 386-го вполне хватает.

Он вставил штепсель в розетку, щелкнул клавишей. Не произошло ничего.

– Черт, растрясли все-таки, – встревожился Кравцов.

– Погоди, выключи. Я думаю, просто пробки вывинчены…

Паша вышел в соседнее помещение – крохотную кухоньку. Какая-нибудь излишне упитанная хозяйка вполне могла застрять там между тумбочкой с электроплиткой, холодильником и фанерным подобием буфета. Но Козырь, сухощавый и стройный, легко проскользнул в дальний конец помещения, к электрощиту и довернул две пробки. Холодильник тут же трудолюбиво заурчал.

– Включай, все в порядке, – вернувшись в «бригадирскую», сказал Паша. Именно здесь, на столе, они собрали главное орудие труда Кравцова – поскольку выписывать наряды и заполнять табеля тому не предстояло. Размерами «бригадирская» напоминала купе спального вагона – даже откидная койка казалась позаимствованной из «Красной Стрелы». Была она одна – ибо любому начальству, пусть и самого невеликого ранга, надлежит выдерживать дистанцию между собой и подчиненными. Остальные спальные места располагались в третьем и последнем помещении, самом большом по площади, – но туда Кравцов заглянуть еще не успел, озабоченный вопросом: как перенес дорогу компьютер? Конечно, все нужные тексты дублированы, но…

386-й загудел, на темном экране замелькали цифры.

– Ну вот, а ты боялся, – удовлетворенно сказал Пашка. – Я уж вез, как музейный сервиз. Любимую тещу так бережно не вожу.

Наконец на экране появилась майкрософтовская картинка.

– Долго грузится, – констатировал Козырь. – Поменяй хоть «мамку»… Ну что, продолжим осмотр апартаментов?

Они продолжили. Третья комната тоже напоминала о железнодорожном вагоне – но о плацкартном. Впрочем, ничего удивительного, дело как раз происходило в строительном вагончике. Хоть катался он и не по рельсам, но специфика наличествовала.

Койки, числом шесть, располагались в спальне для работяг в два яруса и оказались гораздо жестче бригадирской. Впрочем, имелось тут усовершенствование, для МПС никак не характерное, – две верхние койки были сняты со своих законных мест и помещены на самодельных подпорках между двумя нижними. В результате образовалось обширное ложе. Просто мечта эротомана.

– Кто же тут такой траходром отгрохал? – удивился Пашка. – Раньше не было… Не иначе как Валька Пинегин сексуальную революцию в Спасовке готовил, да не успел…

– Это который спился?

– Нет, который кирпич на макушку схлопотал, – помрачнел Пашка. – И зачем его на эти руины понесло ночью?

– Кстати, как он?

– Врачи говорят – жить будет. Скорее всего. Разве что заикаться станет да слюни пускать – опасаются, что кое-какие функции головного мозга нарушатся… Ладно, не будем о грустном. Продолжим.

И он продолжил экскурсию.

– Ну где холодильник и плитка, ты видел. Вон та дверца – бионужник на одно посадочное место. Постельное белье под твоей койкой, четыре комплекта. Если не пойдешь по стопам революционера-Пинегина, проблема визита в прачечную пока не встает. Вот тут – два масляных радиатора, на случай холодных ночей. Посуда – одноразовая, кстати, – в буфете на кухоньке, там же электрочайник. Телевизора, извини, нет.

– Я не смотрю телевизор. Разве что выпуск новостей раз в неделю.

– Тем проще. А то я уж подумывал – до встречи с тобой – прикупить антенну да приделать на крышу, и привезти какой-нибудь ящик – чтобы у сторожа от вечерней скуки рука к бутылке не тянулась… Но тебе, как я понимаю, скучать не придется. – Паша кивнул на компьютер.

– Не придется, – подтвердил Кравцов. И понадеялся, что не солгал. За последние месяцы он не написал и пары страниц.

– Ну что тут еще тебе показать? Хозяйство несложное, сам во всем разберешься… Да, вот что… Смотри: этот лист внутренней обшивки сдвигается, под ним – пульт сигнализации. Тумблер вниз – включена, вверх – выключена. Не забывай, пожалуйста, уходя включать, а в течение минуты после прихода отключать.

– А красная клавиша зачем? – поинтересовался Кравцов, изучая незамысловатое устройство.

– Тревожная кнопка. Нажмешь при чрезвычайной ситуации. Тогда не вохра с фабрики прибежит, а очень серьезные люди приедут. Очень.

– Круче, чем в стройбате? Знаешь, какая у тех присказка, если дело до разборок доходит? Говорят: нас драться и стрелять не учили, мы сразу в землю закапываем…

– Ты же, помнится, не в стройбате служил? Но присказка к месту. Ты уж понапрасну кнопку не дави…

– Не буду, – пообещал Кравцов. Он не представлял себе обстоятельств, при которых ему потребуется тревожная кнопка. Тогда – не представлял.

Через пару минут они оказались на улице – Кравцов сам запер дверь, осваиваясь с незнакомыми замками.

Погода стояла отличная. Весна в этом году запоздала, начало и середина мая были холодными, но в конце месяца природа, казалось, решила вернуть все недоимки по ясным и солнечным дням. Окружающие деревья – огромные столетние липы, оставшиеся от едва ныне угадываемого графского парка, – стремительно оделись зеленью, спеша наверстать вынужденную задержку. Молодая, яркая трава в два-три дня вытянулась и скрыла старую, пожухлую. И вода в пруду – не успевшая еще зацвести и подернуться ряской – выглядела теперь как-то иначе, не рождая у стоящих на берегу чувство стылости … В общем, пейзаж разительно изменился по сравнению с тем, что увидел Кравцов неделю назад, заскочив сюда проездом с Пашей.

Красно-серая громада графских развалин тоже смотрелась не так мрачно, как тогда. Двухэтажное разрушенное здание приоделось в зеленый наряд, на нем кое-где росли маленькие деревца и кустики – цеплялись корнями за почву, нанесенную ветром за годы в щели карнизов, торчали из зияющих проемов окон, в том числе и второго этажа, – очевидно, найдя пристанище на чудом уцелевших фрагментах перекрытий.

Кравцов окинул взглядом подопечную территорию и спросил:

– Все-таки: что я здесь буду охранять? И – каким образом? От ограды, по-моему, меньше половины уцелело…

На памяти Кравцова это была не первая попытка восстановить разрушенный дворец (понятное дело, воспоминания его касались лишь тех лет детства и юности, когда ему случалось подолгу жить в Спасовке). Ограда из серых бетонных плит осталась от какой-то очередной несостоявшейся реставрации – и, будучи в течение двадцати лет сооружением совершенно бессмысленным, помаленьку приватизировалась жителями Спасовки и соседнего поселка Торпедо на свои личные надобности.

– Придет время – и ограду подлатаем. А пока не завезли остальные материалы, объект, достойный охраны, тут один. Во-о-он, видишь, два штабеля?

Кравцов посмотрел – вдали громоздились положенные одна на другую бетонные плиты, на его взгляд мало отличавшиеся от своих собратьев, вертикально установленных в ограде.

– Это заготовлены перекрытия, – пояснил Козырь. – Обошлись они, между прочим, на порядок дороже обычных плит – нестандартные размеры, пришлось открывать спецзаказ на заводе ЖБИ… Со всеми вытекающими отсюда финансовыми последствиями. И если кому-нибудь тут придет в голову идея выкопать погреб с бетонной крышей, а выламывать плиту из ограды покажется хлопотно… Обидно будет. В общем, задача у тебя на настоящий момент простая – днем делай что хочешь: пиши, гуляй по окрестностям, езди в Питер… Но ночевать возвращайся сюда. Бдеть по ночам не стоит, такую махину без крана и грузовика не скоммуниздить, будут шуметь – проснешься наверняка. И нажмешь красную кнопку. Вот и вся работа. За семь тысяч в месяц, по-моему, просто курорт. Дом творчества. Кстати, не забыть бы записать твои паспортные данные – в следующий раз привезу заполненный договор.

Кравцов удивился. Цифру «семь тысяч» он услышал впервые. Как-то не всплывала она в двух предыдущих разговорах.

Паша посмотрел на часы.

– Слушай, старик, с Порецким, здешним муниципальным советником, я уже поговорил – но в четырнадцать ноль-ноль у меня деловая встреча в Царском Селе, в городской администрации… То есть два часа мне абсолютно нечего делать – ехать в город, а потом возвращаться бессмысленно. Нет светлых мыслей, как провести время? Можем заехать в мою халупу… Но там, честно говоря, хоть шаром покати. Вот начнутся каникулы – жена пацанов сюда на июнь вывезет. В июле-то, наверное, к морю двинут.

– У меня есть другая идея, – сказал Кравцов. – Давай прокатимся по Спасовке – по всей – потихоньку, не спеша? Лет пятнадцать ведь не был… Заодно расскажешь, что и как сейчас со старыми знакомцами…

– Нет проблем. Но маленькая просьба – если кого из знакомых встретим, не называй меня при них Козырем, о'кей? По имени-отчеству не стоит, но здесь и для них я давно не Козырь.

Вот оно как, подумал Кравцов. Что-то меняется в мире и в Спасовке тоже… Козырем Пашу прозвали отнюдь не за любовь к азартным играм. «Козыри» – наследственное, семейное прозвище, уходящее корнями в далекие предвоенные годы и постепенно вытеснившее в обиходе фамилию (когда кто-нибудь из приезжих спрашивал, где дом Ермаковых, то односельчане долго с удивлением чесали в затылках, потом вспоминали: а-а-а, Козыри! – и показывали дорогу).

– Понимаешь, – объяснил Паша, – вот у твоего отца, к примеру, прозвище было Сверчок. Ты это знал? Вот то-то, что и не знал. Как он в город подался да начальником стал – большим, по здешним меркам, начальником – никому и в голову не приходило к нему обратиться, когда приезжал: «Эй, Сверчок!» – даже приятелям стародавним. Сергей Павлович – и только так. Тут свой этикет, деревенский…

Зачем он это так подробно объясняет? – подумал Кравцов. Мог бы просто попросить… Может, ощущает себя прежним Козырем, несмотря на все успехи в бизнесе? По нынешней неписаной табели о рангах Паша, пожалуй, перегнал Кравцова-отца, упорным трудом, без каких-либо интриг и протекций поднявшегося до поста начальника монтажного управления…

Они подошли к машине Паши – темно-темно-вишневому «саабу». Кравцов спросил полуутвердительно:

– Недавно у тебя этот красавец?

– Три недели. А что?

– Да смотришь на него, как на молодую жену в медовый месяц…

– Знаешь, я никогда не шиковал, любые излишки в дело вкладывал. Ох и тяжело деревенскому пареньку вверх ползти… Был бы твой отец жив – подтвердил бы. Я еще три года назад на «мерседесе» ездил – на трехсотом. Зверь-машина двадцатилетней давности. Салатного цвета, пару раз битый, в общем сплошная «Антилопа-Гну». Но движок мощный, приемистый, работал у меня как часы… И подвеска для наших дорог куда пригодней, чем у современных моделей. А потом пришлось пересесть на более авантажную. Особенно как с англичанами по этому проекту связался… – Паша кивнул на руины дворца. – Иначе со мной они и разговаривать бы не стали.

Кравцов снова заметил – по писательской своей привычке замечать все – маленькую странность. Достаточно подробно (зачем?) расписав свою «Антилопу», Козырь ни словом не упомянул, на чем он ездил последующие три года – до покупки «сааба». Интересно, почему?

Тьфу, – мысленно сплюнул Кравцов. Ну ездил, ну не сказал… Ерунда какая в голову лезет. Вот что значит работать в жанре криминально-мистического триллера.

Но когда «сааб» выехал с полуогороженной территории бывшего дворца графини Самойловой и открылся прекрасный вид с Поповой горы на зеленеющую долину Славянки, Кравцов осознал и вторую странность: место действительно шикарное, зарплата тоже – если учесть почти полное отсутствие обязанностей. Почему же тут за несколько месяцев не удержались пятеро сторожей? Четверо банально и подозрительно быстро спились, пятый словил кирпич на голову… Ну ладно, несчастный случай можно отбросить, случайность есть случайность, – но первые четверо? Паша не похож на человека, принимающего на работу заведомых алкоголиков… Загадка.

Обстоятельства, которые привели на эту работу его , Кравцов предпочел в тот момент не вспоминать. Не хотел безнадежно портить настроение.

2

С Пашкой-Козырем они встретились тоже случайно, месяц назад.

Причем, что удивительно, – не в Спасовке и даже не в Питере, а в Москве, на Звездном бульваре. Вот уж случайность так случайность.

Пашка приехал в столицу по своим делам – проекту восстановления усадьбы «Графская Славянка» надлежало получить одобрение на федеральном уровне.

У Кравцова, честно говоря, особых дел не имелось. То есть, конечно, официально предлог для поездки существовал: зайти в издательство, где готовились к выпуску сразу три его книги – третья, четвертая и пятая. Последнюю он закончил полгода назад, раньше Кравцов писал очень быстро. Зайти, попробовать выцарапать хоть одну корректуру – дело практически нереальное для писателя, не живущего постоянно в Москве. По каким-то тайным законам книжного бизнеса (или только этого издательства) корректуры появлялись в редакции на считанные дни, автору давались без права вынести на срок и того меньший – их можно было лишь бегло, вполглаза просмотреть. Кроме того, стоило поговорить со штатными художниками, попенять на обложки первых двух, уже вышедших книг и высказать пожелания к оформлению следующих. Тоже достаточно бесплодное занятие. Никто и ничего специально рисовать для нераскрученного автора не станет, возьмут первую же хоть отдаленно подходящую картинку из слайдотеки – в лучшем случае. В худшем же обложка ничего общего с содержимым книги иметь не будет…

Короче говоря, Кравцов понимал, что бронтозавра издательских джунглей – «АСТРОН-ПРЕСС» – его визит никак не собьет с избранного пути работы с начинающими писателями. Все будет идти – вернее ползти – своим чередом. Не в Америке живем, где Стивен Кинг издал свой первый роман – и проснулся знаменитым. Вполне можно было воздержаться от поездки.

Но Кравцов поехал – в глубине души надеясь что-то переломить в себе этим вояжем. Свернуть с рельсов, ведущих в никуда, в пустоту…

Поехал – и встретил Пашку-Козыря.

Оба спешили – но проговорили, стоя на улице, минут двадцать. Не наговорились, вопросов друг к другу за годы накопилось изрядно. Выяснив, что оба возвращаются сегодня, но разными поездами, Паша уговорил Кравцова сдать билет – а на его «Стреле» проблем со свободными местами не возникало.

Потом было эсвэшное купе, мягкий стук колес, много коньяка (пьянели оба медленно и туго). И много разговоров. Оказывается, Пашка читал книги Кравцова. Все – то есть обе. И все журнальные публикации. Зацепился как-то взглядом за знакомую фамилию на лотке, купил, – понравилось. Еще бы, подумал тогда Кравцов, ведь половина действия первого романа проходила в некоем поселке, как две капли воды напоминавшем родную Пашину Спасовку. И Козыря весьма интересовало: как же детского приятеля угораздило попасть в писатели? Очень просто, сказал Кравцов: окончил институт, работал в оборонном НИИ – зарплата маленькая, перспективы туманные; ездил в командировки на объект в Казахстан – там уговорили послужить по контракту, звание лейтенанта после военной кафедры у него имелось; просидел на «точке» четыре года, делал то же, что и на гражданке, но получал куда больше – за должность, за звание, пайковые, за пустынность и безводность, за повышенное излучение гигантского суперрадара, за что-то еще… Козырь поинтересовался: а как это излучение на будущее потомство влияет? С потомством все в порядке, сказал Кравцов, – двое, мальчик и девочка, вполне нормальные и здоровые… При этих словах он помрачнел, и Пашка это заметил. Там же, на службе, начал и писать, продолжил Кравцов, в основном от скуки; кроме пьянки да блядохода, развлечений никаких не было… Писалось медленно, тяжко, теперь смешно читать те опусы. Потом демобилизовался – тоска заела, с двух сторон соленое озеро, с двух других – колючая проволока, а за ней пустыня, и так год за годом. На гражданке попробовал себя в бизнесе, вроде получалось, но писать хотелось все сильнее и сильнее… Пошел на литературные курсы к одному известному писателю… – Кравцов назвал фамилию Мэтра, и Пашка закивал: знаю, знаю… Через пару лет слепил из нескольких своих повестей забойный романчик, отправил в издательство – не «самотеком», понятно, кое-какие знакомства в тех кругах уже наработал, спасибо покойному Мэтру… Он умер? – удивился Козырь. Недавно вроде новая книжка вышла… Да, умер, – снова помрачнел Кравцов. А книжка – ерунда, Мэтр их строчил со скоростью швейной машинки, еще года три выходить будут; или дольше – если наймут пару литературных негров под известное имя. Посмертные, мол, рукописи… В общем, роман Кравцова приняли, и все завертелось.

Звучит как повесть со счастливым концом, сказал Пашка. Но что-то вид у тебя, дорогой друг, не счастливый. Даже наоборот. Словно за спиной у тебя что-то страшное, и оглядываться совсем не хочется…

Он, Козырь, всегда, с детских лет, отличался какой-то интуитивной проницательностью.

Кравцов медленно и сжато рассказал о Ларисе. О блондинке с синими глазами – ее он не разлюбил за десять лет брака и именно ей посвящал свои книги. Она тоже любила Кравцова, а еще – машины, риск и скорость, и судьба ей благоволила… Но этой зимой Ларисе не повезло – в первый и последний раз. Одна огромная несправедливая компенсация за все былые удачи… И Кравцов остался вдовцом с двумя детьми. Дети сейчас у тещи, и он оказался на положении субботнего папы, надеется, что ненадолго, – но пока что писать и приглядывать за двумя ребятишками одновременно не получается… Вот чуть подрастет старшая… Ладно хоть живут рядом, в трех остановках… А вообще он серьезно подумывает о том, чтобы найти на лето место егеря – есть же в области пустующие кордоны – хочет вырваться из квартиры, где буквально все напоминает о Ларисе. Плохо там отчего-то пишется… Да и зарплата егерская не помешает. В нашей стране профессиональный писатель может сносно прожить на гонорары не от изданий, а от переизданий, – а до этого Кравцову пока далеко…

Правдой это было отчасти. В городской его квартире писалось не просто плохо. Вообще никак .

Пашка задумался. Потом начал издалека: помнишь развалины в Спасовке? На горе, за Торпедовским прудом? Кравцов кивнул. Знаешь, что там было? Кравцов покачал головой. В детстве как-то не интересовался – графские развалины, и все. Дети вообще не страдают любопытством к некоторым вещам. Хотя и обожают совать нос во все дыры – в том числе и в пресловутые руины, зачастую становившиеся в минувшие годы местом опасных игр их с Пашкой компании. Такой вот парадокс.

Козырь стал объяснять с гордостью человека, недавно приобщившегося к новым и несколько чуждым для себя знаниям – и торопящегося ими поделиться. Развалины, оказывается, – исторический памятник. Загородный особняк графини Самойловой, возведенный в 1831 году по проекту Александра Брюллова – брата известного живописца, того самого, что написал «Последний день Помпеи»…

Кравцов слушал с удивлением. По его воспоминаниям, интересом к истории и архитектуре Пашка не отличался.

Козырь продолжал: в войну дворец разрушили. Сам помнишь, что уцелело, – покореженные стены, ни одного целого перекрытия. А сейчас запущен проект по восстановлению «Графской Славянки» в виде туристического комплекса. С привлечением иностранного капитала. И раскручивает его с российской стороны не кто иной, как Павел Филиппович Ермаков. Проще говоря – Пашка-Козырь. И есть у куратора проекта интересное предложение к писателю Кравцову. Потому что на лесном кордоне – потаскав воды, да порубив дрова, да справив кучу других дел по хозяйству (это не считая прямых обязанностей) – время для писательства не больно-то выкроишь.

Вот так все и началось.

3

В то же солнечное утро, когда Пашка-Козырь вводил Кравцова в служебные обязанности, сержант милиции Кеша Зиняков пребывал в настроении самом пакостном.

Его не радовал ясный день, встающий над северной столицей, раздражала толчея питерских улиц – особенно мерзкая после тихого провинциального Себежа, откуда Кеша прибыл три дня назад в составе сводного отряда псковской милиции.

Но особенно недовольство Зинякова вызывал покойный император Петр Первый. Того вообще многие не любили – как современники, так и их потомки: и казнимые стрельцы, и притесняемые раскольники, и обличающие тлетворное влияние Европы славянофилы, и чокнутый профессор Буровский, и даже буревестник контрреволюции – писатель Солженицын.

У Кеши претензия к Петру имелась одна, но глобальная. На хрена царь-реформатор заложил столицу тут, на невских болотах? Мог бы и в Москве поцарствовать. На худой конец, мог бы затеять дурацкую стройку лет на тридцать позже. Тогда Кеша уж точно не попал бы на идиотское трехсотлетие, неизвестно для кого задуманное – скорее всего, для гостей из пресловутой Европы, в которую император пытался проникнуть методом вора-форточника…

До кульминации торжеств оставалась неделя.

Значит, еще целую неделю четыре курируемых Кешей уличных торговца в Себеже будут выплачивать небольшую, но ежедневную дань непонятно кому, а то и попросту прикарманивать. И целую неделю осаду сердца красивой девушки с гордым именем Аэлита будет единолично вести Кешин лучший друг и злейший конкурент в амурных делах – сержант Вася Сиротин, капризом то ли судьбы, то ли начальства не угодивший в питерскую командировку.

Конечно, уличных торговцев и красивых девушек здесь тоже хватало. Но за первыми, обоснованно считал Кеша, уж кто-нибудь да надзирает. А на вторых Зиняков только посматривал издалека с провинциальной робостью…

В общем, он шел по своей зоне ответственности – небольшой площади между Витебским вокзалом и метро «Пушкинская» – с чрезвычайно мрачным видом, меланхолично поигрывая дубинкой. Агрегат сей, кстати, был модернизирован Кешей собственноручно – во внутренней полости перекатывались и ударялись друг о друга два больших шарика от подшипника. При любом, даже самом слабом ударе дубинка имитировала приятный уху треск ломающихся ребер…

Но в нынешней командировке применять «демократизатор» пока не пришлось. Черт их знает, этих столичных, кого тут можно метелить, кого нельзя. А от заведомых ханыг, в отношении которых сомнений не возникало, град Петра в преддверии юбилейных торжеств изрядно почистили.

Вдруг Кеша остановился и насторожился, как сеттер, почуявший дичь. Мимо него шел мужчина – чем-то подозрительный. Чем – Зиняков сразу и не понял.

Ему и его коллегам ежедневно напоминали о бдительности в отношении террористов, о том, какая лакомая для тех мишень съезжающиеся в Питер главы государств и правительств, – результатом накачки стали постоянные проверки документов и досмотры больших сумок у лиц кавказской национальности, а также у лиц прочих национальностей, имевших несчастье родиться жгучими брюнетами.

Но идущий по площади к вокзалу человек не был ни кавказцем, ни брюнетом. И багажа, способного вместить хоть десяток килограммов гексогена, с собой не имел.

Зонт! – внезапно понял Кеша. Зачем в этот погожий денек огромный старомодный зонт с длинной резной ручкой, торчащей над правым плечом мужика? Зонт, висящий за спиной на пересекающем грудь шнурке? И тут же Зиняков осознал вторую странность. Способствовала этому детская, ныне заброшенная, любовь к чтению.

В полузабытой книжке помогло разоблачить одного мужика то, как болталась у него винтовка, висящая на перекинутом через шею ремне. Слишком легковесно болталась. Винторез оказался муляжом, а тот мужик – каким-то оборотнем…

Сейчас ситуация повторялась с точностью до наоборот. Зонт должен был болтаться в такт ходьбе по куда большей амплитуде. И никак не должен был шнурок зонта так глубоко врезаться в плащ на плече мужика…

В ЗОНТЕ СПРЯТАНО НЕЧТО ТЯЖеЛОЕ.

Снайпер, похолодел Зиняков. А за спиной – ствол от снайперки, под плащом – приклад и другие детали, бывают такие разборные системы, им говорили на информациях…

Кеша оглянулся. Никого из коллег рядом не виднелось. Пришлось действовать в одиночку. Он быстро догнал и обогнал подозрительного типа.

– Сержант Зиняков. Попрошу ваши документы.

К кобуре Кеша не стал тянуться. Стрелок из него аховый. Зато дубинкой Зиняков владел виртуозно. И приготовился пустить ее в ход при любом опасном движении. Даже при первом намеке на такое движение. Врезать так, что мало не покажется.

– Паспорт на обмене, – сказал владелец зонта каким-то бесцветным голосом.

Был он высок ростом и худ. Лицо – тоже худое – обрамляли длинные пепельно-седые волосы, схваченные на лбу кожаным шнурком. Несмотря на седину, стариком предполагаемый снайпер не выглядел. Хотя его возраст определялся достаточно трудно. Да Кеша и не пытался, он внимательно следил за движениями типа, готовый отреагировать на любой угрожающий жест.

Ответ – «паспорт на обмене» – казался вполне правдоподобным. Обмен паспортов в разгаре. И все же, глядя в глаза мужику, Кеша шестым чувством понял: ошибки нет. Волк, матерый и опасный… Нехорошие были глаза, как у готового к броску зверя.

– Тогда у вас должна иметься квитанция и любой другой удостоверяющий личность документ с фотографией, – стоял на своем Зиняков.

– Да, конечно… – сказал седоголовый так же тускло. Рука его медленно поползла за отворот плаща.

Кеша увидел, как глаза противника сузились хищным прищуром. И мгновенно понял – пора. Потом будет поздно. Лучше уж пострадать за неправомерное применение спецсредства, чем… Мысль осталось незаконченной.

Впоследствии, коротая время на больничной койке, Кеша не раз в деталях и по фазам вспоминал произошедшее – искал свою ошибку. И убеждался, что некоторых движений он тогда не увидел, слишком уж все происходило быстро…

Он успел первым. Дубинка ударила со страшной силой – она должна была встретить на пути локоть левой руки мужика, и сломать руку, и заставить позабыть обо всем от болевого шока…

Руки на пути у дубинки отчего-то не оказалось.

Удар пришелся по ребрам. Вернее, примерно туда – но по чему-то твердому, не подавшемуся, как подается ломаемая кость.

Тут Кеша увидел черное и длинное, летящее к нему справа. Потом-то он понял, что это был зонт – надо понимать, нижним концом очень слабо прикрепленный к шнурку и выхваченный из-за плеча за рукоять.

Тогда Зиняков не успел понять ничего – лишь вскинул дубинку инстинктивным защитным жестом. Тонкий конец зонта ударился об нее слабо и почти невесомо, и зонт остановился – но нечто , укрытое доселе в нем и более короткое, продолжило движение – нечто , тускло и мгновенно блеснувшее у самого живота Кеши.

В ту же секунду мужик развернулся и побежал. Кеша – за ним, на мгновение машинально опустив глаза к животу.

Ах ты сука! – наискось новой формы тянулся бритвенно-тонкий разрез. Чуть кровь не пустил, гад! Ну бля…

Кеша наддал – но тут же сбавил обороты, остановленный резкой болью. Снова опустил глаза. И не сразу понял, что откуда-то взявшиеся розово-серые загогулины, свисающие с живота, – кишки. Его кишки. Кровь отчего-то не текла…

Через несколько минут врач «скорой», по счастью проезжавшей мимо, изумленно качал головой – длинный разрез, сделанный словно острым скальпелем, аккуратнейшим образом вскрыл брюшную полость и не зацепил ни одной кишки. Повезло.

Милиционеры – и псковские, и питерские – пытались организовать погоню по горячим следам. Но их сбивали с толку показания ничего не успевших понять свидетелей. Одни утверждали, что преступник нырнул в метро, вторые – что скрылся в недрах вокзала, третьи – что быстренько остановил тачку, катившую по Загородному проспекту, и уехал. Четвертые клялись и божились, что никуда он не уезжал, а нырнул в щель между двумя стоявшими в конце площади грузовыми фургонами и исчез из видимости (как выяснилось много позже, правы оказались именно эти последние). Столь же расходились описания внешности и одежды лиходея… Сам Кеша пребывая в состоянии шока и ничего вразумительного сообщить пока не мог…

Тем временем человек, превративший его в живое пособие по анатомии, быстрым шагом шел по безлюдным задворкам вокзала. По дороге избавился от плаща, запихав его в мусорный контейнер.

Туда же последовала черная нейлоновая ткань с торчащими из нее спицами. Предмет, чья рукоять изображала ручку зонта, лежал теперь в брезентовом чехле для удочек. Там лежал и второй предмет, покороче, который скрывался ранее под одеждой и спас своего владельца от перелома ребер.

Камуфляжный полувоенный костюм, обнаружившийся под плащом, в сочетании с пресловутым чехлом придавал человеку вид мирного рыболова, направившегося на пригородный водоем. Длинные волосы были тщательно спрятаны под кепи, тоже камуфляжной расцветки.

Человек обошел платформы поездов дальнего следования и прямо по путям направился к тем, от которых отходили пригородные электрички. У толпившихся на перронах пассажиров его траектория никакого любопытства не вызвала – с той стороны появлялись многие «зайцы», желающие обойти установленные на вокзале турникеты.

«Заяц»-рыболов неторопливо вошел в первый вагон электрички, отправлявшейся через две минуты (его безнадежно отставшие потенциальные преследователи только-только приступили к опросу свидетелей).

Электропоезд следовал до станции Вырица. Человек с чехлом для удочек планировал сойти раньше – в Павловске или Антропшино. Точных и подробных планов человек строить не любил, полагаясь на удачные экспромты.

Такие, как сегодня.

Едва ли, впрочем, Кеша Зиняков и его коллеги считали последний экспромт особо удачным, но их мнение человека в камуфляжном костюме не интересовало.

4

За пятнадцать лет Спасовка изменилась – и сильно.

Раньше ее пятьсот с лишним дворов тянулись двумя рядами вдоль шоссе, соединявшего бывшие пригородные императорские резиденции – Павловск и Гатчину. Такая – двухрядная и длинная, около трех верст – планировка Спасовки повелась со времен императрицы Елизаветы Петровны. И пятнадцать лет назад оставалась примерно той же.

Теперь все стало иначе.

Поодаль от шоссе – там, где раньше задворки плавно переходили в совхозные поля – поднялись и выросли новые двух – и трехэтажные дома. С дороги они были прекрасно видны, возвышаясь над куда менее высокими деревянными жилищами коренных спасовцев. Впрочем, кое-где и те домишки сменились добротными кирпичными особнячками – без объяснений Пашки Кравцов мог делать выводы: как у кого повернулась жизнь за пятнадцать лет, перевернувших страну вообще и Спасовку в частности. Кое-кого жизнь явно била без всякой жалости. Потому что встречались избы сгоревшие, но так и не восстановленные. Покривившиеся, покосившиеся, – натуральные Пизанские башни, подпертые еловыми лесинами и только потому не падающие… По-разному складывалась жизнь у людей в постсоветское время.

– Новые русские подселяются? – кивнул Кравцов на колоритный, под замок стилизованный особнячок поодаль от дороги.

– Нет, – сказал Паша сухо и неприязненно. – Не новые русские. В основном старые цыгане…

– Хорошо живут «люди нездешние»… – удивился Кравцов.

– Да самые здешние, коренные… – поморщился Козырь. – Вырицкие цыгане сюда перебрались, с Александровки некоторые… А «нездешние» – это таджики-люли. Те действительно бедствуют. Стоял их табор года два назад не так далеко. Знаешь, перед Царским Селом, если от Питера электричкой ехать, – платформа «21-й километр»? Вот там и стояли, где вдоль железки два ряда тополей растут – полоса снегозащитная. Натянули между ними веревки, стенки навесили, крыши, – из выброшенной пленки парниковой, тряпья разного… Нищета страшная, дети почти все больные, грязь, антисанитария…

– И что потом? – заинтересовался Кравцов. – Вселили их куда-нибудь?

– Как же… Подъехали как-то ночью три джипа да микроавтобус с ребятами стрижеными, проорали в мегафон: «Съебывайте, пять минут на сборы!» Потом пальбу начали. Из помповушек. Сначала-то пластиковой картечью… Но у цыган – у молодых – тоже пара-другая стволов имелась… В общем, форменная битва народов при Лейпциге получилась.

– А милиция что?

– Присутствовала, а как же… Едва цыгане свои дедовские пушки вытащили – саданули менты по ним из табельного на поражение. В общем, откочевал тот табор в неизвестном направлении, вместе с ранеными и убитыми. Лишь веревки между тополей остались да пара тряпок забытых.

– Зачем все это? И за что?

– Ну как же… Подворовывали по окрестностям, понятное дело. Пойдешь воровать, когда дети с голоду дохнут, куда денешься. А совсем неподалеку, на 21-м километре, поселок новорусский отгрохали – зачем им такие соседи. Ну и…

– А ты себя новороссом не считаешь? – спросил вдруг Кравцов.

– Какой же я «новый»? – искренне удивился Паша. – Здесь и отец мой, и деды, и прадеды жили – и когда-то вполне справными хозяевами были, едва от раскулачивания спаслись… Просто все и всегда на круги своя возвращается, только и всего.

Кравцов в очередной раз удивился – теперь уже не так сильно. «Битва народов», «на круги своя»… Все меняется, и Пашка-Козырь тоже.

5

– А это что? – спросил Кравцов. Они с Пашей почти закончили ностальгический вояж и возвращались обратно, к «Графской Славянке». Но когда полчаса назад ехали к дальнему концу Спасовки – водную гладь, сейчас привлекшую его внимание, Кравцов не заметил.

Пятнадцать лет назад небольшого, почти идеально круглого озера не было . В этом Кравцов не сомневался. Мальчишками они обследовали все до единого местные водоемы.

– Озеро-то? Кстати, это действительно интересно… Давай подъедем… – Паша свернул с шоссе на грунтовую дорожку – она и ей подобные, разделявшие подворья и уходившие в сторону полей, издавна именовались спасовцами «прогонами».

Озеро и вправду оказалось любопытным. Даже не столько само оно – достаточно заурядное, не более четырехсот метров в диаметре, разве что берега слишком ровные – ни бухточки, ни заливчика, ни зарослей камыша. Но больше привлекала внимание окружавшая озерцо почти по урезу воды сплошная ограда из подернутой ржавчиной металлической сетки. По верху ограды змеилась колючая проволока – тоже ржавая. Фортецию украшали многочисленные плакаты: «ЛОВИТЬ РЫБУ ЗАПРЕЩЕНО!», «КУПАТЬСЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО!», «ПОДХОДИТЬ К ВОДЕ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!» И еще что-то, полустершимся мелким шрифтом, – про штрафы и прочие санкции.

– И что все это значит? – спросил Кравцов, выйдя из «сааба».

– Природная аномалия, осложненная катаклизмом, – сказал Пашка, тоже выйдя из машины и закуривая. Кравцов отметил, что это первая сигарета почти за четыре часа, причем «суперлайтовая» – это у Козыря-то, в оные времена не выпускавшего из зубов то «Приму», то «Беломор»…

– И что у вас тут стряслось?

– Кастровый провал. Ухнуло в одночасье.

– Тут ведь вроде дом стоял какой-то…

– Дед Яков жил. Все подворье затонуло. Кое-что, правда, всплыло – доски, бревна… Сам-то дед к тому времени умер, внук его все унаследовал, из городских. Да не долго владел. Ученые, кстати, говорят: для наших мест – уникальный случай. Якобы под кембрийскими глинами не может быть больших полостей – в теории. Наш водоемчик – на такой почве – единственный в Европе, между прочим. Вроде в Америке есть еще два похожих – и все.

– Отчего же этот забор? Почему интуристы не роятся, фотоаппаратами не щелкают?

– Знаешь, дурное какое-то место. Неприятное. Да и случаи нехорошие были. Сначала ведь ученые понаехали, феномен изучать – и погибли из них четверо. Трое среди бела дня на резиновой лодке утонули. Четвертый – подводный спелеолог – нырнул с аквалангом и не вынырнул. Тут ведь якобы под нашим озерцом – подземное, куда большее. Вода туда-сюда перетекает через какую-то горловину, очень опасные водовороты случаются. Тех четверых так и не нашли, кстати…

После таких рассказов Кравцову и в самом деле озеро показалось зловещим. Не хотелось в нем купаться, ловить рыбу, даже просто подходить к воде, – и угроза штрафов была здесь ни при чем…

– Поехали отсюда, – сказал Паша. – Придет время – будут тут и туристы с видеокамерами, обещаю…

И они поехали.

– А вон моя халупа, – сказал Козырь через несколько минут. – Узнаешь?

Узнавалось родовое гнездо Ермаковых-Козырей действительно с трудом. Пашка не стал сносить родительский дом, используемый им ныне как загородная дача (отец и мать переехали в Гатчину, в купленную сыном трехкомнатную квартиру). Не стал возводить на его месте трехэтажную громадину. Но обложил со всех сторон белым кирпичом, разобрал ветхие дощатые сараюшки – вместо них появились аккуратные пристройки, тоже кирпичные. Под коньком крыши торчала спутниковая тарелка.

– Приглашаю в гости. Не сейчас, через недельку, как жена с отпрысками переедет…

– А про жену ты, между прочим, ничего мне не рассказывал… Она из здешних? Я ее знал?

Козырь улыбнулся и ответил коротко:

– Наташка. Архипова.

– Наташка-а-а… – протянул Кравцов. – Она же все с Игорем-Динамитом ходила. Думал, с ним и…

– Динамит погиб, – мрачно сказал Паша. – Тринадцать лет назад.