Онлайн чтение книги Гриша Горбачев
X

Молодой человек поздно проснулся на другой день. Солнце бросало лучи в его спаленку, и в окно, которое он забыл запереть, врывался из сада птичий гам. Какой-то длинный и вычурный сон привиделся Грише. Под конец грезы стали реальнее, и ему снилась Ганичка, которая будто бы все знает и грозит из-за портьеры пальцем. Он стал оправдываться и лгать. Но вдруг Ардальон Петрович схватил его за плечо и закричал:

— Да ну, полно вздор молоть! Я ничего подобного не встречал даже у Канта! [7]Кант Иммануил (1724–1804) — немецкий философ.

Гриша открыл глаза. В самом деле, он увидел Селезнева, который наклонился и тормошил его.

— Слава богу! Очнулся!

Он обнял Гришу.

— Глупое письмо вы написали мне, голубчик! — продолжал он, садясь на кровать. — Я не знал, что ответить. Горячая голова! Мне Прасковья Ефимовна уже рассказала, как вы вчера чуть не поссорились с Иваном Матвеевичем. Браво, интеллигенция! Наша всегда возьмет! Как бы не так, я ни за что не отпущу вас из Яров! Помощь нужна… Со стариком придется еще крупно потолковать насчет приданого, — пояснил он, понизив голос. — А все прочее пустяки в сравнении с вечностью и с соленым огурцом. Одевайтесь, пойдем завтракать и водку пить.

Ардальон Петрович присутствовал при туалете Гриши.

— Что? Понравилась Саша? — спросил он с торжеством.

Гриша похвалил его невесту.

— То-то! Всякого с ума сведет! Скажи откровенно, будь другом, — начал он, переходя на "ты", вероятно, в том предположении, что только при полной дружбе возможна такая откровенность, — сильно ухаживал? Довольно, молчи — знаю! По части юбок — простак!

Гриша светло и прямо посмотрел Ардальону Петровичу в глаза.

— Я бы сам женился на ней, если б был старше и не дал себе слова — никогда не жениться.

Ардальон Петрович рассмеялся:

— Тебя на Ганичке женим. Хочешь? Тридцать тысяч, брат, за Ганичкой.

Он взял под руку Гришу.

— А что же Саша говорила обо мне?

— Ничего.

— А не говорила она тебе, что уважает меня?

— Говорила, — произнес Гриша, потупляясь.

— Да, да… Ребенок! Лань! Все, брат, со временем! Однако водка простынет. Вперед!

В столовой семья была в сборе. Иван Матвеевич любезно поздоровался с Гришей — любезнее, чем прежде.

— Садитесь, садитесь! Кулебяка ждет!

Ардальон Петрович налил рюмки водкой и стал чокаться.

— Александра Ивановна, пригубьте! — сказал он.

Гриша поднял глаза на Сашу. Она была страшно бледна, и на лице ее застыло то выражение, которое называют каменным. Она отказалась пригубить, но Ардальон Петрович не отставал.

— Не хотите губками, помешайте пальчиком. Маленьким пальчиком.

— Что же не хочешь уважить Ардальона Петровича? — проговорила Прасковья Ефимовна.

Селезнев все стоял с протянутой рюмкой.

— Давайте я помешаю, — сказал Иван Матвеевич.

— Нет, позвольте, Иван Матвеевич, — любезно и шутливо возразил Селезнев, — право предоставлено только Александре Ивановне. Настоятельно прошу ее воспользоваться правом. Александра Ивановна!

"Смертельно глуп", — подумал Гриша и не мог оторвать глаз от Саши.

— Чего ломаешься? — крикнул Подкова на Сашу.

Саша погрузила в рюмку палец.

После завтрака она пошла с Ганичкой купаться. Гриша заперся с Колькой и целый час толковал об именованных числах. Ардальон Петрович целовал ручки у Прасковьи Ефимовны и вился около Ивана Матвеевича, желая узнать, когда будет дано приданое, — пред венцом или после. Подкова делал вид, что не понимает, на что намекает его будущий зять.

— Скажу вам, Ардальон Петрович, мне прежде всего нужно, чтобы муж любил Сашу, как я люблю свою Прасковью Ефимовну.

Ничего не добившись от Ивана Матвеевича, Селезнев надел клетчатый пиджак, надушился и стал ходить по липовой аллее, где должен был встретить Сашу. Он с нетерпением оборачивался и приготовлял остроумные и любезные фразы, сознавая, что одет он по последней моде, что он интеллигентный человек, что ему можно позавидовать. Он ухитрялся даже смотреть на себя как-то со стороны: Ардальон Петрович любуется Ардальон Петровичем и желает ему счастья, богатства, глубокого просвещения…

Он услышал вдали плач. Кто? Ганичка? О чем она плачет? Плач сопровождался жалобными возгласами, смысла которых не мог понять Ардальон Петрович. Но он поспешил в ту сторону и увидел недалеко от пруда полураздетую девочку, которая в отчаянии ломала руки.

Платье Саши лежало на траве вместе с ботинками и зонтиком.

— Утонула? — почти шутливо спросил Ардальон Петрович, а между тем губы его дрожали, он побледнел, и страшная мысль уже овладела его умом. — Да нет, не может быть! Давно?

— Давно. Я думала, ныряет… Боже мой, боже мой! — стала вопить Ганичка и в изнеможении опустилась на землю.

— Иван Матвеевич! Люди! Все! — неистово закричал Селезнев и то сбрасывал с себя пиджак, то опять надевал и застегивал его на все пуговицы.

Услышал садовник, прибежал, серьезно выслушал Ганичку, быстро разделся, осенил себя крестом и нырнул. Голова его несколько раз показывалась на поверхности пруда. Отдохнув, он снова нырял. Наконец он крикнул:

— Поймал!

Он выплыл на поверхность, держа за волосы утопленницу.

Быстро распространилась печальная весть. Рыдая, прибежала Прасковья Ефимовна, пришел Подкова и заплакал, как ребенок. Гриша верхом на лошади поскакал за доктором. Целый день откачивали Сашу, но к жизни не вернули.

Вечером Саша, убранная в белое подвенечное платье и в цветы, лежала на столе во всей своей смертной красоте. Уста ее сомкнулись навеки, длинные ресницы опустились, чтоб уж не подниматься.

Гриша стоял поодаль.

После похорон он тотчас же уехал домой.

[8]Рассказ впервые опубликован в журнале "Русское обозрение" (1890, № 2). Печатается по изданию: И. Ясинский. Осенние листы. Новые рассказы. СПб., изд. А. С. Суворина, 1893