Онлайн чтение книги Улица Полумесяца Half Moon Stree
Глава 1

Призрачный туман медленно клубился над серебристо-серой речной гладью, поблескивающей в первых лучах солнца. На фоне перламутрового рассветного неба темнели пролеты Ламбетского подвесного моста. Если какие-то баржи и шли с отливом вниз по течению к причалам Лондонского порта, то их силуэты еще скрывались в сентябрьском тумане.

Суперинтендант Томас Питт стоял на краю заливаемой бурными волнами лестницы, спускавшейся к старой Лошадиной переправе, и смотрел на плоскодонку, уткнувшуюся носом в нижнюю ступень. Лодку уже закрепили на причале, но полтора часа назад, когда дежурный констебль впервые заметил ее, она дрейфовала по течению. Простая дрейфующая лодка вряд ли вызвала бы интерес начальника полицейского участка на Боу-стрит, но ее гротескное содержимое напоминало мрачную пародию на картину Милле «Смерть Офелии».

Констебль, предпочитая больше не смотреть на лодку, ревностно следил за выражением лица Питта.

– Мы подумали, сэр, что нужно доложить вам об этом, – сказал он тихо.

Томас опустил взгляд на раскинувшееся в лодке тело, прикованное наручниками и цепями за запястья и лодыжки к деревянным бортам. Длинное зеленое одеяние выглядело как женское платье, но было настолько изорванным и грязным, что не представлялось возможным представить его изначальный фасон. Разведенные колени и откинутая назад голова изображали своеобразное экстатическое состояние. В такой позе обычно лежат женщины, но тело в лодке, несомненно, принадлежало мужчине. Светловолосому мужчине лет тридцати пяти с приятными чертами лица и аккуратно подстриженными усами.

– Я не понимаю, почему именно мне, – быстро проговорил суперинтендант, глядя на волны, плескавшиеся на нижних ступенях. – Возможно, его сбросили с какого-то проходящего судна, ведь в таком тумане ни черта не видно. Ламбетский участок, кстати, не входит в юрисдикцию Боу-стрит.

Констебль смущенно топтался рядом с ним.

– Скандальное происшествие, мистер Питт, – вздохнул он, по-прежнему не глядя на лодку и ее обитателя. – Может выплясаться чертовски непристойное дельце, сэр. Мне показалось, будет лучше, если вы первым ознакомитесь с ним.

С особой осторожностью, чтобы не поскользнуться на мокрой лестнице, Томас спустился к кромке воды. Над рекой разносились протяжные унылые гудки туманного горна и предостерегающие басовитые покрикивания с невидимых в тумане барж. Их эхо терялось в насыщенной водяными испарениями мгле. Питт вновь взглянул на лежавшего в лодке мужчину. С такого ракурса невозможно было судить о причине смерти. Никаких видимых ранений, никакого оружия – однако если несчастный умер от сердечного приступа или апоплексического удара, то кто-то определенно проявил абсурдное безучастие, оставив его труп в таком виде. Сегодняшний день, похоже, обернется для его близких ночным кошмаром. Возможно, отныне вся их жизнь пойдет совсем по-другому.

– Полагаю, вы послали за хирургом? – спросил суперинтендант.

– Да, сэр. Должен прибыть с минуты на минуту, надо думать… – Констебль тяжело вздохнул и, переступив с ноги на ногу, шаркнул ботинками по каменным ступеням. – Мистер Питт, сэр…

– Да? – Томас все еще разглядывал плоскодонку, скребущую своим деревянным носом по подножию лестницы и слегка подталкиваемую прибоем к борту другой лодки.

– Я побеспокоил вас не только поэтому.

Питт уловил странный тон голоса констебля и скосил глаза в его сторону.

– Вот как?

– Именно так, сэр. Думаю, сэр, насколько я понимаю, это дельце, сэр, может стать жутко скандальным, напрочь.

Суперинтендант почувствовал, как его пробирает речной холод.

– Неужели? Вы подозреваете, констебль, кто это может быть?

– Сожалею, сэр. По-моему, энто может быть месье Анри Боннар – как нам сообщили, он пропал позавчера, и ежели энто он, то французы вряд ли захотят поднимать шум.

– Французы? – удивленно переспросил Томас.

– Так точно, сэр. Пропавший-то, вроде того, из ихнего посольства.

– И вы полагаете, что это он?

– Похоже на то, мистер Питт. Стройный, светловолосый, миловидный господин с усиками, ростом около пяти футов и девяти дюймов. Эксцентричный, по общим отзывам. Любитель повеселиться в театральной компании, пустить пыль в глаза… – Голос полицейского возмущенно повысился от непонимания и отвращения. – Якшался с энтими эстетами, как они там себя называют…

От дальнейших комментариев суперинтенданта избавили грохочущие колеса и цокот копыт, донесшиеся с набережной, и спустя мгновение на лестнице появилась знакомая фигура судмедэксперта, в слегка съехавшем на одно ухо цилиндре и с саквояжем в руке. Он спустился по ступеням, скользнул взглядом по Томасу, а затем увидел распростертое в лодке тело, и его брови поползли на лоб.

– Очередное скандальное дельце, а, Питт? – прозаично произнес криминалист. – Не завидую я тому, что вам удастся обнаружить на сей раз… Известно уже, кто жертва? – Со вздохом медик вступил на нижнюю ступеньку и опасно остановился всего в футе над плещущейся водой. – Ну и ну! Не думал, что человеческая натура осталась для меня тайной за семью печатями, но признаюсь, что развлечения некоторых индивидуумов выше моего понимания.

С крайней осторожностью, стараясь не потерять равновесие, эксперт перешагнул в лодку. Та закачалась, и он пошатнулся, но устоял на ногах, готовый к этому, и, опустившись на колени, приступил к осмотру покойника.

Питта вдруг пробрала дрожь, хотя на самом деле было не холодно – разве что сыро. Он уже послал за своим помощником, инспектором Сэмюэлем Телманом, но тот почему-то запаздывал.

– Кто обнаружил его и в какое время? – Супер- интендант оглянулся на констебля.

– Я сам и обнаружил, сэр, – ответил тот. – Во время своего обхода. Как раз собирался посидеть на этой лестнице и перекусить, когда заметил энту странную лодку. Было вроде как около половины шестого утра. Но, может, конечно, и малость позжее; дело-то было темное, и ни души вокруг.

– Но вам удалось разглядеть покойника? Не темновато ли для такого времени?

– Поначалу-то я, скорее, услышал нечто странное, удары какие-то, и пошел глянуть, что, значится, там такое стучит. А спустившись к реке, стало быть, посветил фонарем-то – и едва сам в воду не свалился! Сперва я и не понял, что там валяется такой господин…

– Так вы полагаете, он из господ? – спросил Питт с невольной насмешкой.

Констебль поморщился:

– Рази ж какому работяге взбредет в голову этак вот вырядиться? В бархатное платье! И вы гляньте на евонные руки. Не приученные они к труду-то вовсе.

Томас подумал, что заключение констебля в основном зиждется на предубеждении, но, вероятно, он прав, и это стоящее наблюдение. Об этом суперинтендант и сообщил констеблю.

– Благодарю вас, сэр, – с довольным видом ответил его коллега, мечтавший стать детективом.

– Вам бы, может, следовало зайти во французское посольство и выяснить, не сможет ли кто опознать его, – продолжил Питт.

– Кому, мне? – оторопело произнес констебль.

– Ну да, – улыбнулся ему Томас, – ведь именно вы быстро сообразили, на кого он похож. Но теперь можете подождать, чтобы узнать сначала, каково будет заключение эксперта.

После минутной тишины борт покачнувшейся лодки с шумом проехался по камням.

– Его ударили по голове каким-то твердым округлым предметом, типа дубинки или скалки, – уверенно сообщил судмедэксперт, – и я очень сильно сомневаюсь, что это произошло случайно. Наверняка он не сам себя распял в такой позе… – Хирург покачал головой. – Одному Богу известно, сам ли он так вырядился или ему помогли. Да и порванное одеяние, похоже, свидетельствует о какой-то борьбе. Очень сложно, знаете ли, манипулировать трупом.

Питт ожидал подобного заключения и все же испытал болезненный укол. Отчасти он надеялся, что произошел несчастный случай, пусть скверный и дурацкий, но все же не преступление. Кроме того, он серьезно надеялся, что этот труп не имел отношения к пропавшему французскому дипломату.

– Вам стоит взглянуть самому, – предложил медик.

Томас неуклюже перелез в шаткую плоскодонку и в прорезавшихся лучах рассвета склонился над убитым, приступив к тщательному осмотру.

Погибший выглядел лет на тридцать пять. Он явно не голодал, но и не набрал лишнего веса. Это был слегка мягкотелый, возможно, рыхловатый, в общем, никак не мускулистый мужчина. Его ухоженные изящные руки были изнеженными и мягкими. На пальце левой руки поблескивало золотом кольцо с печаткой. На руках не было никаких мозолей или чернильных пятен, однако на левом большом пальце остался еле заметный шрам, похожий на след от ранки, случайного пореза ножом или кинжалом. На лице погибшего застыла невыразительная маска смерти, поэтому сказать что-то определенное о его характере или темпераменте было трудно. Густые светлые волосы были хорошо подстрижены – самого Питта ни разу в жизни не стригли так прилично. Он невольно поднял руку и откинул собственные волосы со лба. Они мгновенно упали обратно, и полицейский отметил, что его шевелюра отросла, вероятно, дюймов на шесть больше, чем у распластавшегося в плоскодонке мужчины.

Затем Питт глянул на берег.

– Постарайтесь быть вежливым, констебль, – посоветовал он своему коллеге. – Просто скажите, что мы обнаружили труп и хотели бы попросить помощь в его опознании. Упомяните, что дело срочное.

– А мне говорить про убийство, сэр? – уточнил тот.

– Если спросят напрямую, тогда не лгите. И бога ради, не пускайтесь ни в никакие подробности! Вам не нужно пробиваться к самому послу, однако поговорите не с мелким служащим, а с кем-нибудь ранга атташе. В таком щекотливом деле не помешает некоторая осторожность.

– Понятно, сэр. А вы не думаете, что, принимая во внимание состояние… одежды и все такое прочее, может, лучше поручить это инспектору Телману? – с надеждой спросил констебль.

Однако Питт прекрасно знал, что именно будет лучше для Телмана.

– Нет, не думаю, – ответил он.

– Да вот уж, кстати, он и прибыл! – воскликнул вдруг его коллега.

– Отлично. Пошлите его ко мне. А сами наймите двуколку до французского посольства. Ловите! – Супер- интендант бросил ему шиллинг на проезд.

Констебль поймал монету, поблагодарил, потом помедлил немного в тщетной надежде, что Питт передумает, и в конце концов неохотно подчинился.

Туман уже начал рассеиваться над поблескивавшей серебром водой, и темные силуэты барж разом проступили из туманного марева, явив миру груды тюков и кипы разнообразных товаров, начавших свой путь в разные страны земного шара. Выше по течению, в фешенебельном районе Челси, горничные, вероятно, уже собираются завтракать, а лакеи и судомойки набирают воду в ванны и наглаживают форменную одежду. А ниже по течению, до самого Собачьего острова[1]На самом деле так называемый Собачий остров, где располагались верфи Лондонского порта, представляет собой полуостров, окруженный с востока, юга и запада водами Темзы., портовые рабочие и лодочники приступают к поднятию и переноске грузов, загружая и выводя от причалов суда. Первые рынки в Бишопсгейт, наверное, давно открылись…

Сэмюэль Телман спустился по ступеням. На его худом лице, обрамленном зализанными назад волосами, с впалыми щеками и выступающим подбородком, уже проявилось брезгливое выражение.

Питт опять повернулся к телу и принялся более тщательно осматривать необычный наряд убитого. Зеленое платье было разорвано в нескольких местах. Неизвестно, конечно, давно ли так пострадала эта одежда. Шелковистый бархат лифа был разорван от плеч до пройм. И также разорвалась спереди тонкая ткань юбки.

К тому же покойника приукрасили распавшимися гирляндами искусственных цветов. Один из таких цветов наискосок пересекал его грудь.

Слегка повернув наручники, Томас осмотрел правое запястье мужчины. На руке не было никаких ссадин или царапин. Затем полицейский обследовал второе запястье и обе лодыжки. Никаких повреждений.

– Может, его сначала прикончили? – спросил он эксперта.

– Либо так, либо он охотно позволил приковать себя, – откликнулся тот. – Если хотите узнать мое мнение, то наверняка я и сам не знаю. В качестве гипотезы я сказал бы, что это было сделано после его смерти.

– А одежда?

– Без понятия. Но если он сам так вырядился, то вкус у него на редкость изощренный.

– Как по-вашему, давно ли он мертв?

Питт мало надеялся на определенный ответ. И поэтому не разочаровался, когда криминалист ответил:

– Никаких идей сверх того, что вы, вероятно, вычислили и сами. Судя по трупному окоченению, смерть наступила прошедшей ночью. В таком виде невозможно долго дрейфовать по реке. Такой персонаж заметил бы любой барочник.

Все верно. Суперинтендант тоже пришел к выводу, что смерть могла наступить именно под покровом ночи. Вчера вечером на реке не было никакого тумана, а день отстоял прекрасный, и поэтому люди могли кататься по реке в прогулочных лодках или гулять по набережным до самых сумерек.

– Есть ли какие-нибудь свидетельства сопротивления или борьбы? – спросил Томас.

– Пока я ничего не обнаружил. – Медик выпрямился и перебрался обратно на лестницу. – На руках никаких повреждений, как вы, полагаю, и сами заметили. Сожалею, Питт. Позже я, разумеется, обследую его более скрупулезно, но пока вы и так видите, что ситуация зловещая, и мне представляется, что в дальнейшем она, возможно, лишь усугубится. Счастливо оставаться.

И, не дожидаясь ответа, эксперт поднялся на набережную, где уже собралась небольшая толпа зевак, с любопытством поглядывающая на лодку.

Телман взглянул на плоскодонку, и лицо его скривилось от непонимания и презрения. Он одернул куртку и поежился.

– Какой-то француз? – угрюмо произнес инспектор, явно выразив своим тоном, что это все объясняет.

– Возможно, – ответил Питт, – бедняга и из Франции. Но кто бы его ни прикончил, он мог быть и таким же, как вы, англичанином.

Сэмюэль резко вскинул голову и сердито глянул на начальника. Тот улыбнулся ему с невинным видом.

Поджав губы и отвернувшись, Телман посмотрел вверх по течению, где на очистившейся от тумана реке играли солнечные блики, а темные призраки барж обрели уже вполне материальную плотность.

– Я думаю, стоит обратиться в речную полицию, – мрачно произнес инспектор, – выяснить у них, как долго он мог дрейфовать сюда.

– Неизвестно, когда он начал свой дрейф, – заметил Питт. – В лодке совсем мало крови. А такая рана на голове должна была обильно кровоточить. Если только здесь не было какого-нибудь одеяла или парусины, которые потом забрали. А может быть, его вообще убили где-то в другом месте, а потом перенесли в лодку.

– В таком наряде? – скептически бросил Сэмюэль. – Своеобразная вечеринка в изысканном стиле Челси? Игры зашли слишком далеко и им пришлось избавиться от трупа? Помоги нам, боже, чертовски неприятное наклевывается дельце!

– Да уж. Но в речную полицию и вправду стоит обратиться – чтобы выяснить, откуда он мог приплыть, если пустился в плавание около полуночи, плюс-минус пару часов.

– Конечно, сэр, – с готовностью откликнулся Телман.

Он охотно выполнил бы такое поручение, поскольку оно представлялось ему гораздо более приятным, чем ожидание здесь представителя французского посольства.

– Я постараюсь выяснить все возможное, – пообещал инспектор и с крайне деловитым видом устремился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и серьезно рискуя растянуться на скользких мокрых камнях.

Внимание Питта вернулось к плоскодонке и ее грузу. Он более пристально осмотрел саму лодку. Та глубоко погрузилась в воду, и лишь теперь полицейский задумался о причине столь низкой осадки. Обследовав плоскодонку, Томас обнаружил, что ее древесина стара, а внешняя подгнившая обшивка пропиталась водой. Такое суденышко могло скорее пойти ко дну возле этой лестницы, чем просто прибиться к ней. Очевидно, что оно не использовалось в качестве обычных прогулочных лодок на этой реке. Должно быть, долгое время лодчонка валялась без дела где-то на берегу.

Питт еще раз осмотрел тело, наручники на запястьях и закованные в цепи лодыжки и оценил странную позу мертвеца. Убийцей явно руководила безумная страсть, любовь или ненависть, а может быть, страх или какая-то необходимость, и поэтому само положение трупа являлось важной составляющей преступления, как и собственно убийство. Преступник сильно рисковал, тратя время на то, чтобы снять с убитого нормальную одежду, одеть его в платье из шелка и бархата, приковать к лодке в такой непристойной позе, а затем спустить лодку на воду и отправить в свободное плавание. Причем в процессе отправки он сам мог изрядно вымокнуть. Почему же кто-то предпринял все эти действия?

Ответ мог бы объяснить и само преступление.

Стоя прямо на слабо покачивающейся корме, Питт уже приспособился к легкой качке от докатывавшихся до берега кильватерных волн проходящих мимо барж. Неужели убийца заранее запасся зеленым платьем, наручниками и цепями да еще и заготовил цветочные гирлянды для украшения? Или они находились под рукой там, где он совершил убийство? Наверняка ему не пришлось искать эту лодку. Значит, дело происходило где-то недалеко.

И это также подразумевало, что лодка дрейфовала по реке самое большее несколько миль.

Размышления суперинтенданта прервал шум кареты на набережной. Лошадиные копыта процокали по камням, после чего кто-то вышел на верхние ступени лестницы.

Питт перешагнул с борта на нижнюю ступень, илистый слой на которой уже поднялся над поверхностью воды благодаря продолжавшемуся отливу. Подняв взгляд, полицейский увидел безупречно аккуратного и подтянутого мужчину в элегантных туфлях, поблескивающих в лучах раннего солнца. На его побледневшем лице отражалось крайнее беспокойство, и он спускался к реке, грустно склонив голову.

– Доброе утро, сэр, – тихо произнес Питт, поднимаясь ему навстречу.

– Доброе утро, – ответил вновь прибывший с едва заметным акцентом.

Он представился, назвавшись Гастоном Мейсоньером, сознательно не сводя глаз с лица начальника полицейского участка, чтобы оттянуть момент опознания лежавшего в лодке человека.

– Суперинтендант Питт. Извините, месье Мейсоньер, что этим утром нам пришлось потревожить вас в такую рань, – ответил Томас, – но ваше посольство сообщило об исчезновении одного из ваших дипломатов, а мы как раз, к сожалению, обнаружили труп мужчины, который соответствует данному вами описанию.

Гастон развернулся и заглянул в плоскодонку. Его лицо вытянулось, а губы сжались в узкую полоску. Последовала молчаливая пауза.

Питт терпеливо ждал ответа.

Река окончательно очистилась от туманной дымки, и очертания противоположного берега теперь были отчетливо видны. Как на реке, так и на набережной усилились звуки городского транспорта.

– Едва ли, суперинтендант, здесь уместно говорить о сожалении, – наконец нарушил молчание дипломат. – Мы столкнулись с исключительно печальным случаем.

Томас стоял в сторонке, а Мейсоньер осторожно спускался по лестнице, пока не оказался всего в паре футов над водой. Он остановился, пристально взглянул на труп и пылко произнес:

– Это не Боннар. Боюсь, я не знаю этого мужчину. Ничем не могу помочь вам. Извините.

Изучающий взгляд Питта скользил по лицу дипломата, заметив в нем не только отвращение, но и определенное напряжение, которое не рассеялось после его отказа признать личность убитого. Возможно, он и не солгал, но точно не сказал всей правды.

– Вы уверены, сэр? – требовательно уточнил полицейский.

Гастон повернулся к нему:

– Да, я абсолютно уверен. Этот человек немного похож на Боннара, но это точно не он. На самом деле я и не думал, что вы нашли именно его, но хотел убедиться в этом лично, чтобы не осталось никаких сомнений. – Дипломат вздохнул. – Сожалею, что вас неверно информировали. Боннар не пропал, он уехал в отпуск. Какой-то излишне ревностный молодой секретарь плохо понял выданные ему инструкции и пришел к неверному заключению. Мне придется выяснить, кто виноват в такой дезинформации, и сделать ему выговор за поднятие ложной тревоги, вследствие чего вы понапрасну потратили время.

Вежливо поклонившись, Мейсоньер начал подниматься по лестнице.

– Простите, сэр, не подскажете, где проводит отпуск месье Боннар? – спросил Питт, слегка повысив голос.

Сотрудник посольства остановился.

– Понятия не имею. Мы не требуем от младших дипломатов предоставления такой информации. Возможно, у него есть друзья в Англии, или он отправился по собственному почину осматривать ваши английские достопримечательности или красоты природы. А также – насколько мне известно – он мог отбыть и в Париж, чтобы навестить родных.

– Однако вы все-таки приехали, чтобы взглянуть на тело, – гнул свою линию Томас.

Мейсоньер приподнял брови – недостаточно для сарказма, но явно показав неуместность такого вопроса.

– Мне хотелось убедиться, что перед отъездом в отпуск с ним не произошло ничего трагичного, – объяснил он. – Это было маловероятно, но возможно. И, разумеется, я хотел оказать любезность любым государственным чиновникам Ее Величества, чьими гостями мы являемся. Мы весьма довольны наладившимися между нами доверительными и сердечными отношениями и не хотим их портить.

Это было учтивое, но очевидное напоминание о его дипломатическом ранге. И Питту ничего не оставалось, кроме как отступиться.

– Благодарю вас, месье Мейсоньер, – ответил он. – Вы крайне любезны, что согласились приехать сюда в столь ранний час. И я очень рад, что это оказался не ваш соотечественник.

Тут полицейский определенно не покривил душой. Последним, чего он мог бы пожелать, было влипание в скандальное дело международного значения, а с трупом французского дипломата такого скандала не удалось бы избежать; к тому же самому Томасу пришлось бы играть незавидную роль, стараясь свести к минимуму утечку сведений.

Повторив легкий прощальный поклон, Гастон продолжил подъем и исчез из виду, выйдя на набережную. Мгновение спустя Питт услышал грохот отъехавшего экипажа.

Вскоре прибыла санитарная карета, и супер- интендант проследил за тем, чтобы приехавшие в ней люди аккуратно сняли наручники, вынесли тело из лодки и увезли его в морг для более тщательной медэкспертизы.

Телман вернулся с представителем речной полиции, который забрал под свою охрану плоскодонку. Вероятно, она останется в воде, но ее отбуксируют на более мелкое место, чтобы уберечь от затопления.

– Ну что, это лягушатник? – спросил Сэмюэль, когда они с Питтом остались одни на набережной.

Уличное движение оживилось, и экипажи с грохотом проезжали мимо них в обе стороны. Усилившийся ветер принес с собою запахи соли, ила и рыбы, и хотя день обещал быть ясным, утро на реке отличалось зябкой сыростью.

– Нет, – ответил Томас.

Он не успел позавтракать и мечтал о чашке горячего чая.

Его коллега, хмыкнув, угрюмо произнес:

– Ну ведь мог оказаться, верно? А если лжет сам дипломат, сможем ли мы доказать это? То есть если умерший все-таки француз, а он подговорит все посольство, чтобы скрыть этот факт, то что нам останется делать? Едва ли мы сможем поставить на ноги весь Париж, отыскивая следы Боннара! – Лицо инспектора вытянулось, отразив всю полноту его отвращения.

У Питта уже появились некоторые собственные сомнения, и размышления на эту тему становились все более неприятными.

– Трудновато теперь будет найти преступника, – продолжил Телман, – не имея понятия, кто стал его жертвой.

– В общем, он может быть либо Боннаром, либо кем-то другим, – сухо заметил суперинтендант. – Лучше нам предположить второе и начать поиски. Такая лодка не могла пройти больше пары миль по течению…

– Так мне и сказали в речной полиции, – подтвердил инспектор. – Они полагают, что ее могли спустить на воду где-то в районе Челси. – Он сморщил нос. – Я все же думаю, что это француз и они просто не захотели признать его.

Томас был не расположен оспаривать предубеждения своего подчиненного – по крайней мере, пока. Лично для него было гораздо предпочтительнее, чтобы жертва оказалась англичанином. Дело представлялось достаточно скверным и без привлечения иностранного посольства.

– Вам стоило выяснить в речной полиции, в каких местах Челси могла находиться такая лодка в радиусе мили или двух, – сказал суперинтендант инспектору. – И выяснить, не видел ли кто, чисто случайно, как она дрейфовала…

– В темноте? – возмутился Телман. – И в такую туманную ночь? В любом случае проходившие здесь до рассвета баржи уже за пределами Пула.

– Я это понимаю! – резко отозвался Питт. – Попытайте счастья на набережных. Кто-то может знать, где она обычно стояла на причале. Очевидно, эта лодка какое-то время мокла в воде.

– Слушаюсь, сэр. Где мне искать вас?

– В морге.

– Медэксперт вряд ли быстро снабдит вас новыми сведениями. Он недавно уехал, – заметил Сэмюэль.

– Сначала я собираюсь заглянуть домой и позавтракать.

– Ах, вот как…

– Вы тоже можете выпить чаю в прибрежной закусочной, – улыбнулся Питт.

Искоса глянув на шефа, Телман удалился, напряженно выпрямив спину и расправив плечи.

* * *

Добравшись домой, Томас отпер входную дверь и вошел в безмолвную прихожую. День уже вступил в свои права, и полицейский, сняв пальто, повесил его на вешалку, после чего сбросил ботинки и, оставив их на коврике, в одних носках прошел на кухню. Плита почти погасла. Хозяин дома мог бы почистить ее, убрать накопившуюся золу и вновь разжечь огонь из еще тлеющих красных углей – он так часто видел, как этим занималась их служанка Грейси, что ему следовало давно понять, как надо обращаться с этой своеобразной жаровней. Однако лишившаяся женской заботы кухня выглядела на редкость заброшенной. Помощница миссис Брэйди приходила по утрам, чтобы выполнить для суперинтенданта тяжелую работу, стирку и обычную уборку дома. Добрая душа, она зачастую приносила хозяину пироги или аппетитный кусок ростбифа, но, увы, не могла заменить ему уехавшую семью.

Шарлотта отправилась в Париж по приглашению своей сестры Эмили и ее мужа Джека. Поездка должна была продлиться всего три недели, и Питт решил, что поступил бы подло, запретив жене принять приглашение или выразив хотя бы малейшее неодобрение, способное погубить ей все удовольствие от путешествия. Выйдя замуж за человека с гораздо более низким социальным и финансовым положением, чем у ее семьи, Шарлотта с самого начала говорила, что взамен получила огромное преимущество свободы, приобщившись к всем возможным расследованиям, невозможным для светского общества, в котором вращались ее мать и сестра. Но такое замужество также лишило ее многих возможностей, и Томасу хватило ума осознать, что, как бы он ни скучал по ней и как бы ему самому ни хотелось повезти ее в Париж, более значимая радость для них обоих основывалась на его согласии с ее поездкой в компании Эмили и Джека.

Служанку Грейси, практически жившую у них в доме семь с половиной лет, с тринадцатилетнего возраста, Томас считал почти родственницей. Но она, вместе с младшим поколением Питтов – Джемаймой и Дэниелом, – отправилась в двухнедельный отпуск на побережье. Эти трое были вне себя от волнения, со счастливым видом пакуя коробки и болтая обо всем, что собирались посмотреть и сделать на отдыхе. Никто из них еще никогда не бывал на побережье, и они с нетерпением ждали такого чудесного приключения. Грейси остро чувствовала свою ответственность и ужасно гордилась оказанным ей доверием.

Поэтому Питт и остался дома в одиночестве – не считая, конечно, двух котов, Арчи и Ангуса, которые теперь вместе спали, свернувшись калачиками, в бельевой корзине, где миссис Брэйди обычно оставляла выстиранное белье.

Детство Томаса прошло в большом загородном поместье – его матушка одно время работала там на кухне. Он вполне мог сам позаботиться о себе, однако после женитьбы потерял былые навыки. Сейчас ему не хватало домашнего уюта, всех тех приятных мелочей, которыми обычно занималась Шарлотта, но все это казалось ничтожным по сравнению с навалившимся на него ощущением одиночества. Не с кем было поговорить, не с кем поделиться своими чувствами, посмеяться или просто обсудить важные дневные новости.

Ему не хватало гомона голосов детей, их смеха, беготни, постоянных вопросов и претензий на его внимание или одобрение. Никто не нарушал ход его мыслей, говоря: «Папа, ну посмотри на меня!» и спрашивая: «Для чего нужна эта штучка?», или «Что это значит?», или их самое любимое: «А почему?..» Домашний мир изменился до неузнаваемости: теперь его заполняло полнейшее безмолвие.

Десять минут потребовалось хозяину дома на то, чтобы нормально разжечь плиту, и еще десять минут у него ушло, чтобы вскипятить чайник, после чего он сумел заварить себе на завтрак чай и сделать несколько хлебных тостов. Томас подумывал еще поджарить пару копченых селедок, но, представив рыбный запах, а также мытье грязных тарелок и сковородки, отказался от этой мысли.

С первой почтой доставили только счет от мясника – а суперинтендант так надеялся получить письмо от Шарлотты! Возможно, было еще слишком рано ждать весточки из Франции, но его поразило чувство собственного разочарования. К счастью, сегодня вечером полицейский собирался в театр со своей тещей, Кэролайн Филдинг. После кончины отца Шарлотты, Эдварда Эллисона, и окончания должного периода траура Кэролайн познакомилась с одним актером, который был значительно моложе ее, и полюбила его[2]Об этих событиях рассказывается в романе Э. Перри «Невидимка с Фэрриерс-лейн».. Ее новое замужество возмутило мать Эдварда, пребывавшую в оскорбленных чувствах по поводу явно счастливой новой жизни бывшей невестки. Кроме того, Кэролайн быстро освоилась с более либеральным стилем жизни, что стало причиной их очередного конфликта. Ее свекровь решительно отказалась жить под одной крышей с миссис Филдинг и ее новым супругом, и в итоге старушке пришлось переехать к Эмили, чей второй муж, Джек Рэдли, будучи членом парламента, на фоне актера, разумеется, считался в высшей степени более почтенным, пусть даже и обладал чрезмерным для приличного семьянина обаянием и не имел никаких титулов или предков, достойных упоминания.

Бо́льшую часть времени Эмили стойко переносила соседство бабушки. Порой она просто откупалась от старой дамы денежными вливаниями, после чего та удалялась в холодной ярости и пребывала в относительном спокойствии до тех пор, пока скука бытия и очередная вспышка гнева не побуждали ее к новым критическим нападкам на родственников.

Однако поскольку Эмили и Джек уехали в Париж и, пользуясь удобным случаем, договорились о ремонте в доме водопровода, миссис Эллисон вновь пришлось перебраться к Кэролайн. Питт очень надеялся, что нынче вечером она будет недостаточно хорошо себя чувствовать, чтобы отправиться вместе с ними в театр, и имел все основания для такого оптимизма. Последнее время его теща увлекалась театральными постановками того жанра, который старая миссис Эллисон считала неподобающим, и если даже ее порой охватывало любопытство, то она не могла себе позволить снизойти до того, чтобы лицезреть их лично.

Ближе к полудню Томас побывал в морге и выслушал заключение судмедэксперта, оказавшееся малополезным для дела. Медик сообщил следующее: удар по голове нанесли округлым и тяжелым предметом, более объемистым, чем кочерга, и более правильной формы, чем импровизированное оружие в виде отломанной от дерева толстой ветки.

– Как насчет лодочного весла или шеста? – спросил Питт.

– Возможно, – согласился криминалист и некоторое время задумчиво молчал, после чего добавил: – Даже весьма вероятно. Вы обнаружили что-то такое?

– Мы пока даже не знаем, где именно его убили, – проворчал суперинтендант.

– Конечно, весло могло унести течением… – Медэксперт покачал головой. – Вероятно, вы никогда ничего не найдете, а если и найдете нечто подходящее для орудия убийства, то кровь с него будет давно смыта. Ваша гипотеза имеет основание, но вы не сможете ничего доказать.

– Когда наступила смерть? – сменил тему Томас.

– Вчера поздно вечером, более точно сказать не могу, – пожал узкими плечами его собеседник. – К тому времени, когда я увидел труп, покойный уже определенно пребывал в мире ином пять или шесть часов. Разумеется, когда вы выясните личность убитого… если вам это удастся… то, вероятно, сможете определить более точное время.

– А что вы можете сказать о покойнике?

– Я сказал бы, что ему могло быть от тридцати до тридцати пяти лет, – сообщил судмедэксперт, тщательно взвешивая свои слова. – По-видимому, он обладал отменным здоровьем. Крайне чистоплотен, никаких предосудительных болезней. Никаких мозолей на руках и никакой грязи. Он умело избегал и солнечных лучей, – эксперт скривил губы, – и определенно не занимался тяжелым трудом. Либо он располагал достаточными средствами для жизни, либо трудился в умственной сфере. Либо же имел творческие способности, возможно, даже принадлежал к актерской братии. – Он искоса глянул на Питта. – Надеюсь, я не выдумал это, только исходя из того, в каком виде обнаружили бедолагу, – вздохнул криминалист. – Да, скандальная история!

– А не мог ли он сам приковаться к лодке, а после этого подвергнуться внезапному нападению? – спросил Томас, хотя и сам уже знал ответ.

– Ни в коем случае, – решительно ответил медик. – Удар нанесли по затылку. И это не могло произойти в той лодке, если только он не сидел в ней, – а он не сидел, да и не мог бы сесть. Цепи наручников коротковаты, а лодыжки его разведены слишком широко. Сам он не смог бы заковать себя. Если не верите, попытайтесь сами! И вообще, там было очень мало следов крови.

– А уверены ли вы, что он не был в дамском платье, когда его убили? – пытливо поинтересовался Питт.

– Да, полностью.

– Почему вы так уверены?

– Потому что на теле не обнаружено никаких синяков, которые должны были бы проявиться, если бы его держали или одевали насильно, – терпеливо пояснил эксперт. – Зато есть легкие царапины, как будто кто-то задел его ногтем, просовывая голову в платье, когда натягивал его на тело. Чертовски трудно, знаете ли, одевать мертвеца, особенно если пытаешься сделать это в одиночку.

– Значит, мы имеем дело с одним убийцей? – тихо произнес суперинтендант.

Сжав зубы, медик с шипением втянул в себя воздух.

– Вы правы, – признал он, – я зашел в область предположений. Мне просто не под силу представить себе, что такого рода… безумие… могло иметь соучастников. В одержимости есть нечто исключительно индивидуальное, а это именно, прости господи, одержимость… если, конечно, здесь уместно данное определение. По-моему, допустимы несколько вариантов, но вам придется расследовать их все, чтобы убедить меня. На мой взгляд, некий сбрендивший от тоски одиночка совершил это в порыве извращенной страсти, любви или ненависти – столь сильной, что она разорвала все разумные, мыслимые границы, подавив даже инстинкт самосохранения. Ведь он не только ударил и убил этого человека, но потом, еще до того, как предал несчастного воле волн, сильно рисковал, наряжая его в женское платье и приковывая к лодке… – Криминалист повернулся и откровенно взглянул на Питта. – Я не способен придумать никакой разумной причины для подобных действий. А вы?

– Возможно, чтобы затруднить опознание его личности… – задумчиво произнес Томас.

– Глупости! – раздраженно заявил судмедэксперт. – Для этого достаточно было снять с него одежду и завернуть в одеяло. И уж точно незачем было стараться вырядить его как леди Шалотт[3]Леди, или Волшебница, Шалотт (в зависимости от переводов) – героиня баллады английского поэта А. Теннисона (1809–1892), интерпретации легенды из Артуровского цикла, основанной на средневековом источнике., или Офелию, или еще какую-то героиню.

– Разве Офелия не сама утопилась? – уточнил Питт.

– Ладно, тогда пусть будет одна леди Шалотт, – отрезал медик. – На нее ведь наложили таинственное проклятие. Это вас больше устраивает?

– Меня устроило бы нечто больше связанное с нашей теперешней жизнью, – с кривой усмешкой заметил суперинтендант. – Полагаю, вы ведь не сможете сказать мне, не был ли покойный французом?

Глаза врача изумленно распахнулись.

– Естественно, не смогу! Неужели вам взбрело в голову, что у него на пятках стояло клеймо «Сделано во Франции»?

Питт засунул руки в карманы. Он испытывал смущение за свой последний вопрос.

– Нет, но, возможно, есть какие-то признаки дальних странствий, местных болезней, старых хирургических операций… в общем, не знаю, что там еще может обнаружиться на теле, – попытался он объяснить свое предположение.

– Ничего полезного, – покачал головой врач. – Зубы в отличном состоянии, и лишь одна легкая царапина на пальце, совершенно нормальная для мертвеца, одетого в зеленое платье и закованного в цепи. Сожалею.

Томас со спокойной сосредоточенностью посмотрел на судмедэксперта, поблагодарил его и удалился.

Во второй половине дня ноги принесли Питта к французскому посольству. Правда, по дороге он заглянул в таверну и подкрепился сэндвичем с пинтой сидра. Томасу не хотелось вновь встречаться с Мейсоньером. Гастон мог лишь повторить то, что уже сказал на лестнице у Лошадиной переправы, однако полицейский сомневался, что покойный в лодке не был пропавшим Боннаром. Пока у него имелись лишь предположения, основанные на сильной встревоженности Мейсоньера. На его лице отразилось заметное облегчение, когда он получше разглядел труп, но что-то все еще продолжало тревожить дипломата. Неужели он сказал так только потому, что следы Боннара оказались настолько затеряны, что можно было спокойно не признать его? И разве мог Питт опять сунуться к нему с тем же вопросом? Он мог явиться, назвав Мейсоньера лжецом, однако, учитывая дипломатический ранг этого человека и, как он сам заметил, его положение гостя в Англии, это могло бы навлечь на Томаса неприятности, причем вполне справедливые.

Для объяснения своей навязчивости полицейскому надо было подыскать другой предлог. Но какой? Мейсоньер отрицал, что имеет какое-то представление об этом покойнике. А больше его не о чем было спрашивать.

Тем не менее Питт уже подошел ко входу в посольство. Он должен был либо постучать в дверь, либо пройти дальше по улице. И он постучал.

Дверь открыл церемонный швейцар, облаченный в ливрею.

– Что вам угодно, сэр?

– Добрый день, – быстро произнес Томас и, достав визитку, вручил ее швейцару, не переставая при этом говорить. – Нам сообщили, что один из ваших дипломатов пропал, как я теперь понимаю, по ошибке, согласно словам месье Мейсоньера. Однако прежде чем закрыть дело в полиции, я должен поговорить с человеком, который подал нам исходное заявление. А еще лучше, если бы податель сам забрал его. Приличнее…

– Неужели? И кто бы это мог быть, сэр? – Выражение лица привратника ничуть не изменилось.

– Я не знаю, – полицейский развел руками – больше он не успел ничего придумать.

Ему следовало бы уточнить сведения у констебля, дежурившего в районе Лошадиной переправы, но тогда они еще не имели особого значения.

– В сообщении говорилось об исчезновении месье Боннара. И, насколько я понимаю, его мог сделать кто-то из его коллег или друзей, – добавил суперинтендант.

– Тогда, сэр, полагаю, это мог быть месье Виллерош. Не желаете ли присесть? А я пока спрошу у него, когда он сможет принять вас.

Показав на несколько скамей с твердыми, обтянутыми кожей спинками, швейцар удалился, оставив Питта наедине со своими мыслями, если не утешительными, то, по крайней мере, благоразумными.

Через пару минут привратник вернулся.

– Сэр, месье Виллерош примет вас через четверть часа, – сообщил он полицейскому. – В данный момент он занят.

И, ничего больше не добавив, предоставил Томасу самому решать, расположен ли тот ждать приема.

Как оказалось, месье Виллерош, должно быть, закончил дела со своим посетителем раньше, чем рассчитывал. Он нашел Питта, самолично появившись в холле. Этот темноволосый и смуглый молодой француз отличался приятной наружностью и изысканной элегантностью в одежде, хотя выглядел он сейчас явно смущенным. Перед тем как приблизиться к Томасу, Виллерош нервно посмотрел по сторонам.

– Инспектор Питт? Рад знакомству. Мне нужно выполнить небольшое поручение. Возможно, вы не откажетесь прогуляться со мною? – предложил служащий посольства. – Сердечно благодарю вас.

Он не дал полицейскому возможности отказаться и, не обращая внимания на швейцара, прошествовал к двери, предоставив Питту шанс следовать за ним.

– Очень любезно с вашей стороны, – добавил дипломат, выйдя на улицу.

Томасу пришлось передвигаться с особой живостью, чтобы поспеть за французом, пока тот не свернул за угол на ближайшую улицу, где внезапно резко остановился.

– Простите меня! – Виллерош развел руками с виноватым видом. – Я не хотел говорить с вами там, где нас могли подслушать. Дело, знаете ли, весьма… деликатное. Мне не хотелось никому создавать трудности, но я обеспокоен… – Он вновь помедлил, явно не зная, как лучше продолжить.

Питт понятия не имел, узнал ли уже Виллерош о трупе, найденном у Лошадиной переправы. Дневные выпуски газет успели сообщить об этой истории, но, возможно, ни одну из них еще не доставили в посольство.

В итоге дипломат первым потерял терпение.

– Извините, месье. Я сообщил в вашу превосходную полицию, что мой друг и коллега Анри Боннар пропал… то есть что мы нигде не можем его найти. Он не пришел на службу и не появлялся в своей квартире. Никто из друзей не видел его уже несколько дней, к тому же он пропустил деловые встречи и уклонился от выполнения своих обязанностей. – Он быстро покачал головой. – А уж это совершенно на него не похоже! Он так никогда не поступал. И я опасаюсь за его благополучие.

– Поэтому вы заявили о его исчезновении, – заключил Питт. – Месье Мейсоньер поведал нам о том, что ваш коллега в отпуске. Возможно ли, что он уехал, не удосужившись любезно сообщить вам о том?

– Возможно, разумеется, – согласился Виллерош, не сводя взгляда с лица полицейского, – но он не мог пренебречь своими обязанностями. Боннар весьма честолюбив и дорожит своим положением, по крайней мере… По крайней мере, он не стал бы рисковать им из-за пустяков. Он мог… э-э…

Очевидно, француз растерялся, не сумев подобрать уместных объяснений, не сказав при этом больше, чем следовало бы по его разумению, но необходимость таких объяснений еще больше усилила его беспокойство.

– А каким характером он отличается? – спросил Томас. – Что ему нравится? Какие у него привычки, где он проводит свободное время? Где живет? Какие деловые встречи он пропустил? – Суперинтендант мысленно представил человека в лодке и то экстравагантное бархатное платье. – Возможно, он любит театр?

Виллерош явно испытывал смущение. Он не сводил с Питта встревоженного взгляда, словно надеялся, что тот поймет его без слов.

– Да, он любил… зрелища. Возможно, не всякие… но одобряемые его превосходительством послом, – выдавил он из себя с заметным усилием. – Не то чтобы он…

Томас решил избавить его от мучений.

– Вы слышали, что сегодня утром возле Лошадиной переправы мы обнаружили лодку с телом мужчины? – спросил он дипломата. – Покойный соответствовал описанию Анри Боннара. Месье Мейсоньер весьма любезно согласился взглянуть на него и сообщил нам, что это не он. Месье выглядел весьма уверенным… Но он также сообщил, что месье Боннар уехал в отпуск.

Услышав это, Виллерош, видимо, окончательно расстроился.

– Я не слышал об этом. Мне очень жаль. Я только надеюсь… очень надеюсь, что это не Анри, но я также уверен, что он никуда не уехал. – Он непоколебимо взирал на Питта. – Анри получил приглашение на пьесу Оскара Уайльда[4]Оскар Уайльд (1854–1900) – выдающийся английский писатель, поэт, драматург, философ., а также на последующий ужин к нему в дружеском кругу. Но не пришел. Он ни за что не поступил бы так без крайне уважительной причины и разумных разъяснений, способных удовлетворить любого следователя, не говоря уже о знаменитом драматурге!

У Томаса свело живот от дурного предчувствия.

– Не хотите ли заглянуть в морг и убедиться, что тот бедняга – не Боннар, чтобы успокоить свою душу? – предложил он.

– В морг?

– Да. Только так вы сможете успокоиться.

– Я… конечно… полагаю, в этом нет особой необходимости?

– Для меня – нет. Месье Мейсоньер сообщил, что Боннар никуда не пропадал. И я принял его свидетельство. Так что это не может быть он.

– Конечно. Я поеду. Много ли времени это может занять?

– Наняв экипаж, мы вернемся сюда меньше чем через час.

– Отлично. Давайте поспешим.

Вскоре пепельно-бледный и глубоко несчастный Виллерош взглянул на покойника и подтвердил, что он – не Анри Боннар.

– Хотя и очень похож, – он закашлялся и закрыл рот платком, – но этого мужчину я не знаю. Сожалею, что отнял у вас время. Вы были очень любезны. Пожалуйста, ни в коем случае не говорите никому и тем более месье Мейсоньеру, что я заезжал сюда.

Дипломат развернулся и, едва ли не бегом выскочив из морга, вновь запрыгнул в экипаж, так быстро приказав извозчику ехать обратно в посольство, что Питт еле-еле поспел забраться в кеб вслед за ним, чуть не оставшись на тротуаре.

– Где он живет? – спросил полицейский, откинувшись на сиденье, когда повозка резко тронулась с места.

– Он снимает квартиру на Портман-сквер, – ответил Виллерош, – но там его нет…

– А поточнее? – потребовал Томас. – И пополните мои сведения именами его друзей или знакомых, которым, возможно, известно больше вашего.

– Дом под номером четырнадцать, третий этаж. И полагаю, вы сможете прояснить что-то у Шарля Рено или Жан-Клода Обюссона. Я дам вам их адреса, – ответил француз. – Они… они не служат в нашем посольстве. И конечно, у него есть еще знакомые англичане. Джордж Стрикленд и мистер О’Хэллоран… – Он порылся в кармане, но, по всей видимости, не нашел желаемого.

Обычно Питт таскал в карманах кучу полезных вещей. Его вид вообще приводил в отчаяние начальство, если он часто мелькал в кабинетах высоких руководителей, а комиссар полиции Корнуоллис, до получения этого назначения служивший в военно-морском флоте, и вовсе с трудом выносил расхристанный вид суперинтенданта. Теперь же Томас извлек из карманных недр перочинный нож, сургуч, карандаш, мелкие монеты на сумму три шиллинга и семь пенсов, парочку французских почтовых марок, которые он собирал для Дэниела, чек за пару носков, записку с напоминаниями: «Забрать ботинки из ремонта и купить масла», несколько грязноватых мятных конфеток и блокнотик для записей. Затем вручил Виллерошу карандаш и бумагу, а остальное сложил обратно.

Дипломат записал для него полезные имена и адреса, а когда они доехали до ближайшей к посольству улицы, остановил кеб, простился с инспектором и, перебежав через дорогу, исчез за углом.

Питт нанес визиты всем людям, упомянутым Виллерошем. Двух из них он застал дома, и они охотно побеседовали с ним.

– Ах, это же утонченная натура! – с улыбкой заявил О’Хэллоран. – Впрочем, я не видел его уже с неделю или даже больше – к сожалению, разумеется. В прошлую субботу я надеялся встретить его на вечеринке Уайли и рискнул бы поспорить на последний фунт, что он появится в понедельник в театре. Ведь там присутствовал сам Уайльд, а уж какую ночку мы потом провели, просто незабываемую… – Он пожал плечами. – Хотя если серьезно, то я, конечно, не присягну, что упомню всех, кто там гулял.

– Но Анри Боннара среди них не было? – уточнил суперинтендант.

– Вот это точно, – уверенно произнес О’Хэллоран, и его ярко-голубые глаза настороженно глянули на Питта. – Так, говорите, вы из полиции? Разве с ним что-то случилось? Почему вы заинтересовались Боннаром?

– Потому что по крайней мере один из его друзей полагает, что он пропал, – ответил Томас.

– И суперинтенданту полиции дали задание отыскать его? – усмехнувшись, спросил его собеседник.

– Нет. Но сегодня утром на Темзе у Лошадиной переправы обнаружили неизвестного покойника. Мы сочли, что это может быть он, однако двое представителей французского посольства не подтвердили нашу версию.

– И слава богу! – с чувством воскликнул О’Хэллоран. – Хотя жаль, конечно, этого бедолагу… Уверен, вы же не думаете, что Боннар имеет к этому отношение? Такое невозможно представить. Он совершенно безобидный малый. Быть может, немного диковатые вкусы в плане развлечений, но незлобив, абсолютно беззлобен.

– Мы даже не думали об этом, – заверил его Питт.

Приятель пропавшего дипломата успокоился, но больше не смог рассказать ничего полезного, и полицейский, поблагодарив его, отправился дальше.

Следующим пообщаться с ним изъявил желание Шарль Рено.

– На самом деле я скорее предположил бы, что он отправился в Париж, – с удивлением заметил он. – Кажется, я помню, как он говорил что-то о сборах и упоминал время отправления поезда в Дувр. Но все это говорилось между прочим, кстати, вы понимаете? Я могу лишь строить догадки. Увы, меня не слишком заинтересовали его планы. Сожалею.

* * *

Сэмюэль Телман с удовольствием отправился в контору речной полиции вовсе не потому, что питал к речникам особо теплые чувства, – просто, по его мнению, выяснение времени приливов и отливов было безгранично предпочтительнее попыток выяснения деликатной правды у иноземцев, защищенных дипломатическим иммунитетом. Инспектор не имел никаких возможностей, да и желания даже предполагать, какие поступки парня из лодки спровоцировали кого-то на его убийство. Телману слишком часто приходилось сталкиваться с омерзительными и трагическими сторонами жизни. Он вырос в крайней бедности и не понаслышке знал о криминальном мире и нужде, так же как и о порождающих их пороках. Но имелись еще делишки, которыми баловались так называемые джентльмены, особенно связанные с театральной богемой; о них приличному человеку и подумать-то было стыдно, не говоря уже о том, чтобы обсуждать.

А мужчины, выряженные в зеленые бархатные платья, как раз развлекались подобным образом. Сэмюэля воспитали в убежденности, что существует два типа женщин: хорошие женщины – к ним относились жены, матери и тетушки, которые не проявляли особо страстных чувств, да, вероятно, и не имели их, и особы, имевшие и откровенно проявлявшие чувства на публике, приводя всех в замешательство. Но мужчина, вырядившийся как эти последние особы, был выше понимания инспектора.

Размышления о женщинах и о любви навеяли ему воспоминания о Грейси Фиппс. Невольно перед его мысленным взором ожило ее радостное личико, угловатая фигурка, проворные, быстрые движения… Она была миниатюрна – все платья ей приходилось ушивать да укорачивать – и слишком худощава на вкус большинства мужчин. Это была не слишком-то, в общем, фигуристая девушка – не более чем скромный бутон, таивший в себе надежду на будущее цветение. Полицейский и сам не думал, что ему могут понравиться женщины такой наружности. Но Грейси отличалась исключительной душевностью и стойкостью, резкостью язычка, смелостью и остроумием.

Телман даже представить не мог, что именно она думала о нем. Устроившись на сиденье омнибуса, курсирующего по набережной, он припоминал с необычайно мучительным ощущением одиночества, как сияли ее глаза, когда она говорила о том ирландском слуге, с которым они познакомились в Эшворд-холле и который затем оказался замешанным в ужасном преступлении. Сэмюэлю не хотелось разбираться в том, чем вызвано то мучительное ощущение. Он предпочел избежать этого осознания.

Поэтому инспектор сосредоточился на том, что именно ему следует выяснить в речной полиции о приливах и отливах и о том, откуда могла начать дрейф лодка, оказавшаяся к рассвету у Лошадиной переправы.

В конце дня Телман зашел на Кеппель-стрит в дом Питта доложить о полученных сведениях. Несмотря на тепло и чистоту, сам дом казался на редкость пустым без женщин, обычно суетившихся на кухне или в комнатах второго этажа. Не слышалось ни веселых детских голосов, ни легких, быстрых шагов, никто не напевал знакомые песенки, готовя что-то у плиты… Гость почувствовал, что ему не хватает даже строгости Грейси, вечно предупреждавшей его о том, чтобы он не наследил своими грязными ботинками, ничего не разбил и «не устраивал тута беспорядок».

Инспектор уселся за кухонным столом напротив хозяина, потягивающего чай и ощущавшего странную опустошенность.

– Итак? – подбодрил его Питт.

– Не слишком-то, в общем, полезные сведения, – ответил Телман.

На столе не было привычных домашних кексов – только жестянка с покупным печеньем. А это далеко не одно и то же.

– Нижняя точка отлива у Лондонского моста приходилась на три минуты шестого утра, а выше по течению отлив закончился немного позже. В районе Баттерси отлив достиг своего нижнего положения в четверть седьмого.

– А прилив? – спросил Томас.

– В четверть двенадцатого вчерашним вечером у Лондонского моста.

– И, значит, на час и десять минут позже у моста Баттерси…

– Нет, всего лишь на двадцать минут позже; вероятно, за двадцать пять минут до полуночи.

– И какова же скорость течения? Как далеко могла пройти наша плоскодонка?

– Это другой вопрос, – пояснил Сэмюэль. – Отлив длится примерно шесть и три четверти часа, а прилив продолжается всего лишь пять с четвертью часов. Судя по всему, та лодка могла дрейфовать со скоростью не более двух с половиной миль в час, но, с другой стороны, во время отлива появляются мели или отмели, где она могла и подзастрять…

– Но не застряла, – заметил Питт. – Если б это произошло, она не могла бы сдвинуться с места до очередного прилива.

– Или в темноте ее могла сдвинуть волна от проходящей баржи или другого судна, – продолжил Телман. – Она могла уткнуться в сваи моста, а потом вновь пойти вниз по течению, если что-то сдвинуло ее… в общем, есть множество вариантов. С уверенностью они могли сказать лишь то, что лодка пришла откуда-то выше по течению, поскольку сама она не могла тащиться против течения. К тому же такая плоскодонка очень уж похожа на домашний тип прогулочных лодок, и вряд ли кто-то держал ее у причала ниже по течению от Лошадиной переправы. Оттуда начинаются сплошные городские пристани и доки.

Суперинтендант молча задумался над доводами инспектора.

– Понятно, – наконец произнес он. – То есть, по сути, время отлива или прилива ничего нам не проясняет. Лодка могла пройти одиннадцать-двенадцать миль, а могла и всего милю. Или отчалила из любого ближайшего дома, стоящего на берегу. Или даже ближе, если кто-то держал лодку на причале. В общем, вопрос остается открытым…

– Возможно, что-то прояснится, когда мы выясним личность покойного, – заметил Телман. – Я по-прежнему думаю, что этот парень мог быть французом, только им неудобно в этом признаваться. Если б с каким-то англичанином сотворили такое вот во Франции, я предпочел бы не признать его!

Питт взглянул на собеседника с вялой улыбкой.

– Я нашел одного из его друзей, который полагал, что он уехал в Дувр, собравшись в Париж. И мне хотелось бы проверить эти сведения.

– Перебрался через Канал? – уточнил Сэмюэль со смешанными чувствами.

Его не слишком прельщала мысль о путешествии в другую страну, но, с другой стороны, плавание на пакетботе или пароходе, идущем в Кале, а возможно, даже и поездка до самого Парижа могли стать настоящим приключением. Тогда будет что порассказать Грейси!

– Да, пожалуй, надо выяснить, уехал ли он, – с надеждой заметил инспектор. – Если покойник не Боннар, то он может быть нашим искомым убийцей.

– Если это не он, то у нас нет никаких причин полагать, что Боннар как-то связан с нашим преступлением, – возразил Томас. – Но вы правы, нам необходимо установить личность убитого. Иначе дальше мы не продвинемся.

Телман поднялся из-за стола.

– Итак, я отправляюсь в Дувр, сэр. В судоходной компании должны знать, выехал ли он во Францию. И я готов выяснить это.