Онлайн чтение книги Задохнуться можно Heavy Weather
Глава VII

Сью стояла на крыше замка, опираясь на бойницу, а подбородок охватив ладонями. Взор ее затуманился, губы сжались в алую черточку, морщинка страдания перерезала белый лоб.
Наверх ее загнал инстинкт, который загоняет на дерево маленькую нервную кошку. Бродя вокруг замка, она подметила открытую дверь, а за ней — таинственную лестницу и, пойдя по ней, оказалась на крыше, откуда открывался вид на все графство.
Однако легче ей не стало. Шел пятый час душного дня, мир окутало мрачное молчание. Жара, две недели изнурявшая Англию, готовила новую грозу. Под свинцовым небом Шропшир обрел какой-то зловещий вид. Цветы обреченно поникли. Озеро стало грязно-серым, река — мутно-серебристой. Кущи шотландских елей, рассыпанные по парку, утратили свою прелесть. Они были грязными и черными, словно внутри, в кривобокой хижине, там жили ведьмы.
— О-ох! — сказала Сью, ненавидя Шропшир.
До сих пор внизу никого не было, если не считать коров, предающихся тайной скорби; не было никого, словно жизнь, под влиянием погоды, махнула на все рукой и вымерла. Однако, пока Сью охала, внизу на дорожке появилось что-то знакомое. Оно взглянуло вверх, тоже махнуло рукой, исчезло в дверце, глухо протопотало по ступенькам и явилось в виде Монти Бодкина.
— Привет, Сью. Ты одна?
— Одна.
Монти попыхтел, снял шляпу, обмахнулся и положил ее рядом.
— Ну и денек! — заметил он. — Ты давно тут?
— Так, час.
— А я болтал с этим Пилбемом. Пошел взять сигарет, смотрю — он. Поговорили. Интересный тип.
— По-моему, он гад.
— Гад, конечно. Но знаешь, и гад интересен, если он сыщик. Ты слышала, что он сыщик?
— Да.
— Вот это работа!
— Ты бы не сумел, Монти. Следить, вынюхивать…
— Но с лупой! Вроде не так стыдно. Нет? Может, ты и права. А главное, тут нужен дар. Я бы не узнал улику, хоть подай ее на блюдечке. Какой денек! Задохнуться можно. Прямо как будто в плите. Здесь вообще-то получше.
— Да, получше.
Монти обвел пейзаж мечтательным взглядом.
— Пятнадцать лет тут не стоял. А тогда — стащить не могли. Выкурил первую сигарету… Вон там меня рвало, за той башенкой. Трубу видишь?
Сью видела трубу.
— Галли обогнал вокруг нее Ронни двадцать семь раз. Он насыпал гвоздей ему в кресло, Ронни насыпал своему дяде Галли, не наоборот. А где он, то есть Ронни, не Галли?
— Леди Джулия попросила отвезти ее в Шрусбери, за покупками.
— Ну и что?
— Не знаю. Она была в Париже, потом — в Лондоне. Что ей покупать?
Монти мудро кивнул:
— Ага, понятно. Ты думаешь, она финтит. Нарочно его увезла. Очень может быть.
Сью смотрела на серый мир.
— Ей незачем беспокоиться, — сказала она тоненьким голосом. — Ронни сам от меня бегает.
— То есть как?
— А так. Ты не заметил?
— Понимаешь, — признался Монти, — я все думаю про Гертруду. Мало что вижу. Значит, бегает?
— Все время, с тех пор как я вернулась.
— Чепуха!
— Нет, не чепуха.
— Тебе кажется.
— Нет, не кажется. Он старается со мной не оставаться. А если мы одни, он совсем другой.
— Какой?
— Вежливый. Ой, какой вежливый! Будто с чужими. Знаешь, как он держится, если кого-то не любит.
— Нехорошо! Я уж хотел тебе поплакаться, а так — плачься ты.
— У тебя что-то случилось?
— У меня? — Монти поднял руку. — Не надо! Не искушай меня, а то расскажу.
— Расскажи.
— Ничего? Потерпишь?
— Конечно.
Монти благодарно вздохнул:
— Ну, спасибо. Старушка, что-то со мной не так. Хозяин сердится.
— Почему ты так думаешь?
— Разные признаки, Сью. Такие симптомы. Щелкает языком. Смотрит как-то въедливо. Казалось бы, если он три месяца терпел Хью, трудно ли два дня потерпеть меня? А вот поди ж ты! Не выносит.
— Ты уверен?
— Еще бы!
— Очень странно. Он такой трогательный.
— И я так думал. Помню, уезжаю в школу, а он сует мне денег… и улыбается… Все в прошлом. Он ходит за мной по пятам.
— Что?
— Ходит по пятам. Следит. Помнишь такой гимн «Мидяне рыщут, рыщут…»? Вот и он так. Подозревает, что ли. Посуди сама, вчера я пошел к его свинье, хотел подлизаться. Прихожу, смотрю — а он спрятался за деревом. Ну что это! Значит, следит.
— Вроде да.
— То-то и оно. Ты скажешь, он тут хозяин, хочет и прячется. Но это симптом. И опасный. Сегодня — следит, завтра — уволит. Старушка, я не могу отсюда вылететь! Кто меня тогда возьмет? Я вообще не подарок…
— Монти, бедненький!
— Да, бедненький. Если он меня выгонит, я пропал. А главное, не знаю, в чем дело. Стараюсь, стараюсь… из кожи лезу. Тайна какая-то!
Сью поразмыслила.
— Знаешь что, — сказала она, — попроси Ронни, чтобы он поделикатней…
— Нет, только не Ронни. Тут еще одна тайна. Мы с ним очень дружили, а теперь — еле разговаривает. «Да?», «Вот как?» — и все.
— Правда?
— Нет, он говорит: «Да?» и «Вот как?»
— Это я говорю, он правда с тобой холоден?
— Хуже некуда. Никак не пойму… Господи, Сью! Ты думаешь, он все знает?
— Что мы собирались пожениться? Нет. Откуда ему знать?
— И верно. Неоткуда.
— Здесь ведь никто не знает. Кроме Галли, но он-то молчит.
— Да-да. Только странно как-то — и с тобой, и со мной очень сух. С какой стати ему от тебя бегать?
Вся ее подавленная боль обрела голос. Сью привыкла терпеть, не хотела плакаться, но Ронни уехал, голова трещала, небо походило на брюхо уснувшей рыбы — и она излила душу.
— А вот с какой: из-за матери! Она его точит и точит. «На таких не женятся, сколько есть девушек нашего круга!» Да-да, я знаю! Не спорь. Вообще-то она права. «Подумай, это же певичка!» Я певичка. Ничего не поделаешь. Зачем на мне жениться?
Монти пощелкал языком.
— Ну, старушенция! Да я бы сам… В общем, твоему Ронни повезло.
— Спасибо, Монти. Он так не думает.
— Чепуха какая!
— Хотела б я с тобой согласиться!
— Полная чепуха. Ронни — не такой человек…
— Знаю. Порядочный. Слово чести. Неужели ты думаешь, что я этим воспользуюсь? Видит Бог, я никого не презираю — кроме девиц, которые вцепятся и держат. Знает, что он с ней из вежливости, а держит, не отпустит… Если я точно поверю, что Ронни меня не любит, — сказала Сью, глядя сухими глазами на грозное небо, — я тут же исчезну, чего бы мне это ни стоило.
— Да брось ты! — без особой твердости сказал Монти. — Может, у него что-то с печенью. В такую-то погоду!
Сью не отвечала. Она подошла к бойницам и поглядела вниз. Судя по спине, она то ли плакала, то ли собиралась заплакать, а он не знал, что при этом делают. Лицо Гертруды, плававшее повыше, препятствовало очевидным мерам. Если у тебя такая невеста, можно ли обнять другую, шепча «Ну, ну, ну!»?
— Э… кхм, — сказал Монти.
Сью не обернулась. Он кашлянул, прибавил: «А… э… кх» — и направился к лестнице. Когда внизу хлопнула дверь, Сью приложила к глазам кусочек кружев, который называла носовым платком. Она была рада, что Монти ушел. Иногда лучше одной сразиться со своим горем.
Это она и сделала. В ее небольшом теле жила героическая душа. Сью изгоняла бесов, пока последний всхлип не показал ей, что битва выиграна. Расплывчатый Шропшир стал почетче. Сью спрятала платок и воинственно поморгала.
Ей стало легче. Конечно, помолвку она порвет, непременно порвет — а все-таки… В конце концов, кто не скиснет рядом с такой могучей личностью, как леди Джулия? А если ты скис, ты мрачен, ничего не поделаешь.
Размышления ее прервал шум машины. Сердце у нее забилось, она побежала к другому краю крыши — и зря. То был не Ронни, а коренастый незнакомец, прибывший в станционном такси. Кому он нужен? Никому.
Сью ошибалась по неведению. Если бы новоприбывший узнал о ее мыслях, он бы не только обиделся, но и удивился. И то сказать — тихо, скромно, на станционной машине в замок прибыл Джордж Александер Пайк, первый виконт Тилбери, глава и основатель издательской компании «Мамонт», расположенной в Тилбери-Хаус на Тилбери-стрит, Лондон.
Люди бульдожьего типа не признают поражений, разбей их — они восстанут. К этой породе принадлежал лорд Тилбери. Свое огромное состояние он сколотил именно тем, что не замечал неудач. Самый факт его прибытия свидетельствовал о прежней хватке. Он решил поговорить с Галли.
Да, они не виделись четверть века, но в памяти его остался приветливый, легкий джентльмен, а эти джентльмены, как правило, не выдерживают прямой атаки. Лорд Тилбери верил в магию слова, особенно своего. Двери ему открыл Бидж.
— Мистер Трипвуд дома? — спросил виконт. — Мистер Галахад Трипвуд.
— Да, сэр. Как прикажете передать?
— Лорд Тилбери.
— Сию минуту, милорд. Вот сюда, вот сюда. Я полагаю, он у себя в кабинете.
Однако в комнатке за библиотекой Галли не оказалось. Признаки творчества были — листы на столе, чернила на ковре, — а вот творца не было.
— Вероятно, — предположил Бидж, — он в саду, на лужайке. Дышит воздухом… — Он мягко улыбнулся причудам избранной души. — Не присядете ли, милорд?
Он удалился, лорд не присел. Затаив дыхание, глядел он на стол, а потом, оглядываясь, стал к нему подбираться.
Да, перед ним были мемуары. Автор только что оставил их, чернила еще не просохли там, где, шлифуя слово, он зачеркнул «упился» и написал «усосался как зюзя».
Глаза лорда Тилбери, и так навыкате, окончательно вылезли из орбит. Он тяжело дышал.
Всякий, кому удалось вырвать немало денег у враждебного мира, в той ли, в иной ли степени похож на крепкого, практичного пирата. В молодости Джордж Александер очень его напоминал. По мере преуспеяния свойства эти глохли, но все же не исчезли. Сейчас, когда рукопись рядом, такси уехало, автор куда-то делся, виконт думал о том, что надо схватить ее и бежать.
Когда он совсем собрался и примерился, послышались шаги. Он отпрыгнул, словно кот от сливок, стал у окна и замурлыкал баркаролу.
Остановившись в дверях, Галли вставил монокль. Глаз за стеклом был удивленным. Лоб морщился.
— Нет-нет, — сказал Галли. — Сейчас, минуточку… Я горжусь своей памятью. Потолстели, постарели, но я вас прекрасно знаю. Почему-то, глядя на вас, я вижу ростбиф… Шарик Смит? Тушка Уайтинг? Нет! Скунс! — Он расплылся. — Неплохо, мы четверть века не виделись! Скунс, вот вы кто, Скунс Пайк. Как живете?
Лицо лорда Тилбери обрело сурово-малиновый оттенок. Он не любил намеков на годы или на толщину, а уж тем более — былых прозвищ. Так он и сказал.
— Ну ладно! — приветливо откликнулся Галли. — Нет, просто молодость возвращается! Как сейчас вижу, Пробка Бэшем вошел во вкус, швыряется булками, глянь — а вы на полу! Это он ростбиф бросил. Так и вижу! — Галли засмеялся.
Но тут же стал серьезен.
— Бедный Пробка! — вздохнул он. — Никогда не умел остановиться. Всем хорош, а этого не умел.
Лорд Тилбери проехал сто четырнадцать миль не для бесед о майоре Бэшеме, которого недолюбливал и до упомянутого случая. Он хотел бы на это указать, но Галли не остановился.
— Я с ним говорил, я его убеждал: ростбифом не швыряются. Хлебом — пожалуйста, но не ростбифом. Мы, британцы, так не делаем. А причина в том, что он начинает не с пинты, но с кварты. Пробка соглашался: «Знаю, знаю, еще отец предупреждал. Ничего не попишешь. Фамильное». Я говорю: «Тогда совсем не пей». — «Нет, не выйдет, есть не смогу». Ладно, я его оставил. Через несколько дней встретились мы на свадьбе…
— Я… — сказал лорд Тилбери.
— …а в том же отеле, по странной случайности, была еще одна. Мало того, невесты были в родстве, та невеста и наша. Ну, все перемешалось, танцуем, болтаем, смотрю — Пробка, совершенно белый. Стоит и стонет. «Галли, — говорит, — уведи меня. Все, конец, доигрался. Отхлебнул шампанского — и что же? Две невесты».
— Я… — сказал лорд Тилбери.
— Конечно, я мог его утешить. Но я не стал, я понял: это Промысел. Спрашиваю: «Пробка, ты готов? Хватит у тебя воли?» — «Да, хватит. Не могу же я до конца жизни видеть по два букмекера, по два судебных исполнителя, по два Скунса!» В такую минуту, Скунс, он вспомнил вас. И ушел как герой, приятно было смотреть.
— Я… — сказал лорд Тилбери.
— Через две недели встречаю его на Стрэнде, он просто сияет. «Все в порядке!» — «Молодец! Очень было трудно?» — «Еще бы! Думал — не выдержу. Но потом я открыл один безалкогольный напиток, абсент называется. Совсем ничего. Пить можно, да, можно».
— Меня, — сказал лорд Тилбери, — не интересует ваш Бэшем.
Галли огорчился.
— Простите, — сказал он. — Что же вас интересует? Что привело вас сюда? Садитесь, Скунс, рассказывайте.
— Я НЕ СКУНС!
— Опять же простите, обмолвился. Ну, Пайк.
— Я не Пайк! Я Тилбери.
Галли покачал головой:
— Под чужим именем? Нехорошо. Нет, нехорошо.
— Хр-р-р!
— А главное, бесполезно. Все равно узнают. Помню, я убеждал Костяшку Воукса, когда он бегал от букмекеров под именем Орландо Мальтраверс. Заметьте, в отличие от вас он догадался прицепить бороду. Ну, Скунс, ну, дорогой мой, стоит ли? Не лучше ли встретить опасность как мужчина? Купите белокурые усы. За что вас преследуют?
Лорд Тилбери думал о том, стоят ли мемуары таких мучений.
— Я зовусь Тилбери, — сказал он, — потому что у меня такой титул.
— Титул?
— Да.
— Значит, вы лорд?
— Да!
— Лорд Тилбери?
— Да-а-а!
— С чего бы это?
Виконт напомнил себе, что надо держаться.
— Как ни странно, — сказал он, — я занимаю какое-то место в мире прессы. Мне принадлежит издательский концерн «Мамонт». Не слыхали?
— «Мамонт»?
— «Мамонт».
— Минутку, минутку! — вскричал Галли. — Это не вам я продал книгу?
— Нам.
— Скунс!.. То есть Пайк!.. То есть Тилбери! Вы уж меня простите. Очень подвел, да? Ясно, ясно. Вы хотите, чтобы я передумал. Честное слово, не могу. Нет и нет.
— Но…
— Нет.
— Да я!..
— Знаю, знаю. Нет. У меня есть причины.
— Причины?
— Да. Если хотите, доводы сердца.
— Это неслыханно! Это… это черт знает что! Вы подписали контракт… Книга — тут, я вижу. Она готова.
Галли взял рукопись с той нежностью, с какою берет ребенка молодая мать. Он посмотрел на нее, вздохнул, еще посмотрел, еще вздохнул. Ему было очень трудно.
Чем больше он их перечитывал, тем больше сокрушался, что мир не увидит таких мемуаров. Как-никак нетленный памятник той лондонской эпохи, которая вполне заслужила Гомера или Гиббона. Он его создал — а зачем?
— Готова? — сказал он. — Разве ее кончишь? Можно отделывать без конца…
Он снова вздохнул и напомнил себе, что цена его жертвы — счастье Сью, а Сью — дочка Долли. Если с ней все в порядке, жалеть не о чем. Хотя, конечно, Кларенс мог бы и сам прижать этих сестер…
— А вот вопрос о публикации, — сказал он, кладя рукопись в стол, — действительно кончен, закрыт. Я не буду их печатать.
— Но…
— Нет, Скунс, это твердо. Я вас прекрасно понимаю. Я бы и сам на вашем месте моргал и пыхтел.
— Я не моргаю и не пыхчу. К счастью, мне удалось сдержаться. Но я хочу сказать…
— Незачем, Скунс, незачем.
— Не зовите меня Скунсом!
— Я не могу всего объяснить, слишком сложно, но поверьте — вопрос закрыт.
Воцарилось тяжкое молчание. Лорд Тилбери смотрел на ящик стола, как смотрит китайский мопс на сахар. Потом он перевел взгляд на Галли, словно напрашиваясь на ростбиф, принесший такую пользу в руке меткого Пробки. Еще немного позже пыл угас. Виконт поднялся:
— Что ж, я прощаюсь.
— Уходите?
— Да.
Галахад огорчился:
— Не обижайтесь, Скунс! Посидим, поболтаем. Останьтесь к обеду…
— К о-бе-ду!
Казалось бы, невинное слово, но в его устах оно ухитрилось обрести сочность и жар елизаветинской брани в том самом духе, в каком Бен Джонсон обращался к Бомонту и Флетчеру.
— Какие обеды? Хр-р-р!
Бывают минуты, когда сильную боль утишит лишь движение. Индиец, укушенный скорпионом, мечется и скачет; лорд Тилбери после беседы с Галли хотел пройтись. Сбежав со ступеней, он увидел такси, и ему стало худо от одной мысли, что придется сесть в его затхлое нутро.
Сунув деньги удивленному Робинсону, он что-то проурчал, резко повернулся и зашагал к западу. Робинсон смотрел ему вслед тихим, тяжким, шропширским взглядом, а когда он исчез за кустами, поехал на станцию.
Лорд Тилбери шел и думал. Мысли его понемногу обретали стройность, возвращаясь к тому, первому замыслу. Пред ним стоял один образ — ящик стола. Хорошо бы к нему подобраться…
Как все исправившиеся пираты, он любил думать о совести. В конце концов, мемуары принадлежат ему. Контракт подписан. Аванс уплачен. Казалось бы, упакуй их, наклей марки и пошли. Если же люди, по чудачеству, держат их в ящиках, остается брать самому.
Это нетрудно, но для этого надо жить в замке. Галахад скорее всего не удосужился запереть стол. Если ты близко…
Нет, как он мог, зачем отверг приглашение? Остался бы к обеду, а там, если деликатно повести дело, вообще пригласили бы погостить. Перевез бы вещи из «Герба»…
Нет слов на свете печальнее, чем «Я мог бы…». Страшно терзаясь, виконт шел вперед. И вдруг до него донесся тот единственный запах, который был способен отвлечь его от тяжких мыслей. Он учуял свинью.
Те, кто лишь поверхностно знал Джорджа, виконта Тилбери, и Кларенса, графа Эмсворта, никогда бы не поверили, что у них есть что-то общее. Их души, сказал бы маловер, разделены, как полюсы Земли; сказал бы — и ошибся. Общее у них было: они любили свиней. Лорд Тилбери разводил их в своей бекингемширской усадьбе, куда уезжал на свободные дни; мало того — он ими гордился. Хрюканье, чавканье или такой вот запах немедленно трогали его сердце.
Тем самым он очнулся, а очнувшись — увидел, что бесцельные странствия привели его к свинарнику. В свинарнике была свинья, да такая, каких он еще не встречал.
Мы уже знаем, что в этот день было так пасмурно, словно сумерки раньше времени спустились на землю. Но сумеркам ли скрыть Императрицу? Да, солнечный свет обрисовал бы ее прекрасные линии, но и в сероватой мгле она поразила виконта. Словно пойманный арканом, он кинулся к ней.
Сперва, как все завзятые свинолюбы, он испытал жгучую зависть. Они приходили, глядели, ахали — и жили мечтой, словно те, кого поцеловала во сне богиня.
Кинув на гостя короткий, хотя и вежливый взгляд, Императрица вернулась к прежним делам, а именно — опустив прекрасное рыло едва ли не к самой земле, печально запыхтела. Виконт посмотрел туда же и заметил, что недурная картофелина выкатилась за пределы свинарника. Как все премированные свиньи, Императрица полагала, что кормом, как и ростбифом, швыряться нельзя.
Свинолюбивое сердце дрогнуло, зависть сменилась более благородным чувством. Виконт пощелкал языком. Ему было трудно наклоняться, но он не раздумывал. Едва не задохнувшись, он поднял картошку и собирался вручить владелице, когда его внезапно прервали.
Кто-то задышал ему в щеку, схватил за руку, за шкирку, оттащил от свиньи — и он увидел длинного, тощего типа в комбинезоне.
В такое время суток природа спит, природа — но не свинарь. Хозяин велел ему бдить, что он и делал, зная, что рано или поздно к свинарнику подкрадется незнакомец с отравленной картошкой в руке. Как и канадская полиция, Пербрайт промахов не ведал.
— Ры! — сказал он, что означает по-шропширски: «Пройдемте со мной, я вас запру, а сам сообщу хозяину».
 
Расставшись с несчастной Сью, Монти печально побрел к свинарнику, чтобы взглянуть на Императрицу и как-то к ней подлизаться. Он не спешил. Небо парило хуже компресса. Мир превратился в турецкую баню. Мотыльки, и те сдались, только самые юные кролики выбегали на дорожку. Но если бы воздух был свеж, Монти не шел бы быстрее. Его терзала забота. Что-то не так, думал он.
Нет, не так! Шеридан писал о «странном, нелюбезном выражении». Если бы Монти читал Шеридана, он применил бы эти слова к лицу лорда Эмсворта, когда оно маячило по ту сторону стола или выглядывало из-за дерева. Даже тогда, в редакции, он не чувствовал с такой ясностью, что его вот-вот выгонят.
Так подошел он к землям Императрицы. За воротами, у сарая, он остановился, чтобы закурить — ему это было очень нужно, — и услышал, просто услышал: «Вон отсюда!»
Почему-то крик не умолкал. В конце концов стало ясно, что он ему не мерещится, а идет из сарая и, строго говоря, звучит не «Вон отсюда», но «Вы-пус-ти-те ме-ня от-сю-да-а!».
Монти удивился. Сперва он подумал о привидениях, но сообразил, что рядом — один из самых подходящих замков и вряд ли они будут размениваться на сараи. Над ним было окошко. Он заглянул туда и спросил:
— Есть тут кто-то?
Вопрос был резонный, внутри царила тьма египетская, но узник почему-то обиделся. Он зарычал, а Монти подпрыгнул, ибо такие звуки мог издать только его бывший начальник.
— Это не лорд Тилбери? — осведомился Монти.
— А вы кто такой?
— Бодкин. Монти Бодкин. Помните?
Лорд Тилбери, видимо, помнил, поскольку сказал с прежней силой:
— Так выпустите меня, кретин!
— Минутку, — отвечал Монти. — Тут такая деревяшка… А, сейчас, сейчас! Ну все. Алле-гоп!
С этими словами он отодвинул засов, и виконт, громко пыхтя, вывалился из сарая.
— А вот… э… э… — начал Монти, которому, как и Гете, не хватило света. С такими загадками он еще не сталкивался; но бывший начальник сопел, ничего не объясняя.
Наконец к виконту вернулся дар речи.
— Безобразие! — вскричал он.
— Что именно?
— Мерзавец!
— Кто?
— Я ему покажу!
— Кому?
— Сейчас же иду к лорду Эмсворту!
— Зачем?
Лорд Тилбери кратко, но образно поведал о происшедшем.
— В конце концов, — заключил он, — ваш дядя охотно подтвердит…
Монти, до этих слов кивавший, прервал его:
— Ой, не могу! Вы лезли к свинье? Он вас схватил? Вы сослались на дядю? А теперь собираетесь к старику? Не надо! Не ходите! Мигнуть не успеете — закуют. Вы не знаете здешних дел. Как говорится, есть пружины. Старикан решил, что мой дядя хочет погубить свинью. Вы ее кормили, так? На него сослались, так? Ну вот. Сошлют на Чертов остров без суда и следствия.
Лорд Тилбери снова подумал о том, как неприятен ему этот субъект.
— Что вы порете?
— Я не порю. Посудите сами. Если эта хрюшка сойдет с дорожки, выиграет дядина. Естественно, Пербрайт смотрит косо на всяких типов с картошками. Может, вы ее травите.
— Какой бред!
— Такова жизнь, — напомнил Монти. — И потом, вы залезли на чужую территорию. Кажется, в этих случаях можно прямо стрелять. Или это в воров? Нет, что я! В бродячих собак. Ну ладно, а залезть — залезли.
— Ничего подобного. Приехал по делу.
— Да? — удивился Монти. — А то я думаю, что вам здесь надо? Всегда рад, конечно…
Лорд Тилбери не купился на эту учтивую фразу.
— А вам что здесь надо?
— Мне?
— Вам. Если Эмсворт в ссоре с вашим дядей, почему он вас сюда пустил?
— Да я его секретарь.
— Почему он должен пускать секретарей сэра Грегори?
— Не Грегори, лорда Эмсворта. Ах, эти местоимения! «Он», «его», совсем зашьешься. Да, сложна жизнь. В общем, я не дядин секретарь, у него нет секретаря. Когда вы меня выгнали, я сюда устроился. Раз — и готово! Хороший человек не засидится.
— Вы служите у лорда Эмсворта? — переспросил виконт. — И живете тут?
Монти подумал, что легкая наглость хороша, но неуместна. Лучше сказать все как есть. Того и гляди выгонят, а тут — работодатель, которого он только что спас. Словом, лучше признаться.
— Сейчас, — сказал он, — служу и живу, но вряд ли это надолго. Если хотите начать заново… как говорится, забыть и простить… я к вашим услугам.
Лорд Тилбери слушал эту речь как сладостную песню. Подобно Наполеону, он знавал удачи, но все же не такие. Живет в этом доме — и заискивает! Лучше не придумаешь!
— Хотите вернуться ко мне?
— Еще бы!
— Что ж, вернетесь.
— Ой!
— Если…
— Да, что?
Лорд Тилбери помолчал, отбирая слова.
— Если, — напомнил Монти. — Если не будет ляпов? Ну конечно! Я совершенно изменился. Идеалы «Малыша»…
— «Малыш» тут ни при чем, — заметил виконт. — Я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу.
— С удовольствием, только скажите. Полцарства? Пожалуйста!
— Нет… я… в общем, брат Эмсворта написал мемуары.
— Знаю. Ну, книжечка! Мигом разойдется. Хватайте, дело верное.
— Именно это, — сказал виконт, довольный тем, что беседа так быстро подошла к самой сути, — я и хочу сделать.
— Заключите контракт, — подсказал услужливый Монти, — дайте аванс…
— Контракт подписан, все права у нас. Он рукопись не дает!
— Почему?
— Не знаю.
— Да он сколько денег потеряет!
— Несомненно. Как и я. В общем, я имею полное право на книгу и намерен… э-э-э… ее взять.
— То есть стащить?
— Если хотите.
— А как?
— Ну, тут без помощи не обойдешься.
— Вы намекаете на меня?
— Именно.
Монти удивился:
— Однако!
— Что тут сложного? — мягко сказал виконт. — Книга — в столе, стол — в этой комнатке. Насколько я понимаю, ящик не заперт, а если и заперт — открыть нетрудно. Вы хотите вернуться ко мне. Вот и подумайте, мой милый.
У Монти кружилась голова. Когда вам предлагают стать крупным преступником, да еще признают, что вы милы, она не захочет, а закружится.
Виконт, разбиравшийся в людях, понимал, что не все сразу улавливают мысль.
— Как только вы дадите мне книгу, — поднажал он, — я беру вас к себе.
Монти стал меньше похож на деревенского дурачка, в которого ударила молния.
— Берете?
— Беру.
— На целый год?
— То есть как?
— Мне надо на год. Есть пружины. Значит, год.
Виконт подумал о том, что год рядом с Бодкином — не шутка, хотя вообще-то его всегда можно выгнать.
— Двенадцать месяцев, — услужливо пояснил Монти.
Виконт вздохнул:
— Что ж, год так год.
— Подпишем бумагу?
— Хорошо, подпишем.
— Тогда я согласен. По рукам.
Лорд Тилбери предпочел избежать символического жеста.
— Поторопитесь, — напомнил он. — Не могу ж я век торчать в сельской дыре!
— Хорошо, я мигом. А какая дыра?
— «Герб Эмсвортов».
— Знаем, знаем. Капните в ихнее пиво немножко джину — не пожалеете! Ладно, я мигом.
— Хр-р!
— Пока, пока, — сердечно откликнулся Монти.
 
Писатели — тонкие натуры, сущий пустяк может спугнуть вдохновение. Так случилось и с Галли. Гость недолго пробыл у него, но теперь писать не хотелось. Галли был добр и не любил обижать даже Скунсов.
Конечно, это не то что обидеть старого Пробку или, скажем, Фредди, но все-таки, все-таки… Можно ли, должно ли говорить «нет» даже ничтожнейшей из Божьих тварей? Скунс ушел, Галахад книгу не вынул. Тяжко вздохнув, он взял с полки детектив и тоже ушел на лужайку.
Проходя через холл, он вызвал Биджа и попросил принести туда, под кедр, виски с содовой.
— Да, — вспомнил он, когда Бидж явился с подносом, — я очки забыл. Не хотел бы вас беспокоить…
— Какое тут беспокойство! — возразил дворецкий. — Не нужно ли еще чего-нибудь, мистер Галахад?
— Вроде бы нет. Сью не видали?
— После второго завтрака мисс Браун была на террасе. С тех пор я ее не встречал.
— Ну ладно. Значит, очки.
Когда Бидж вернулся, Галли выпил добрую половину успокоительного напитка.
— Что вы там делали? — спросил он. — И что это у вас, моя книга?
— Она, мистер Галахад.
— На что она мне? Я ушел, чтоб о ней не думать.
Мысль эту он не развил, удивившись тому, что дворецкий уж очень вылупился, а жилет его мерно ходит туда и сюда.
— Бидж, — осведомился он, — почему вы водите брюхом?
— Мне трудно, мистер Галахад.
— Не носите в такую погоду теплых жилетов.
— Это душевные муки, мистер Галахад.
— А что случилось?
Бидж понизил голос:
— Когда я проследовал к вам, за очками…
— Да-да?
— …я услышал какой-то шорох.
— Ай-ай-ай! Чего они лезут? Я же там работаю!
— Вот именно, мистер Галахад. Когда вы в замке, туда никто не заходит. Потому я и заподозрил…
— Заподозрили?
— Да. Заподозрил, что кто-то хочет похитить ваш труд.
— Что?!
— Похитить ваш труд, мистер Галахад. Я не ошибся. Немного помешкав, я распахнул дверь и увидел, что кто-то роется в столе. Это был Пилбем.
— Пилбем?
— Он самый, мистер Галахад.
— Ну, знаете!
— Вот именно, мистер Галахад.
— Что ж вы ему сказали?
— Ничего. Посмотрел.
— А он?
— Ничего. Улыбнулся.
— Улыбнулся?
— Слабой, жалкой улыбкой, мистер Галахад.
— А потом?
— Не говоря ни слова, я подошел к столу, взял ваш труд и покинул помещение. На пороге я холодно оглянулся.
— Молодец.
— Спасибо, мистер Галахад.
— Значит, крал?
— Несомненно, мистер Галахад.
— Может, искал нотную бумагу?
Такой солидный человек не уподобится Шерлоку Холмсу, да и социальный статус не позволит сказать то, что сказал бы этот сыщик доктору Ватсону.
— Нет, сэр, — отвечал Бидж.
— Зачем этому слизняку моя книга?
Бидж немного смутился.
— Разрешите говорить откровенно, мистер Галахад?
— Какая чушь! Да мы знаем друг друга с детских лет, так — с сорока! Валяйте.
— Спасибо, мистер Галахад. Насколько я понимаю, от вашего труда зависит благополучие мистера Роналда и мисс Браун.
Галли знал, что Бидж всеведущ, но не думал, что секретная служба так хорошо поставлена.
— Чтобы преодолеть сопротивление ее светлости, — продолжал дворецкий, — вы согласились воздержаться от публикации мемуаров. Насколько я понимаю, ее светлость не хотела бы причинять огорчение друзьям, прежде всего сэру Грегори. Я не ошибся, мистер Галахад?
— Нет, не ошиблись.
— Вы уступили ее светлости, уповая на то, что она, возможно, оставит в покое его светлость.
— «Возможно»! Ладно, Бидж, говорите прямо, репортеров здесь нет. Вы хотите сказать, что брат мой Кларенс — истинное желе и, не будь этой книги, допустил бы что угодно, только бы не было шуму?
— Приблизительно, мистер Галахад. Я не осмелился бы употребить эти самые слова, но признаю, что ее светлость заинтересована в похищении, мало того — уничтожении вашего труда.
— Правильно! — вскричал Галахад. — Пилбем работает на Конни.
— Я в этом убежден. Замечу, что в день званого обеда ее светлость просила меня вызвать в замок сэра Грегори. Они заперлись в библиотеке. Потом сэр Грегори вышел и на моих глазах беседовал с Пилбемом в укромном уголке холла.
— Распоряжения давал!
— Несомненно, мистер Галахад. От меня ускользнула вся значимость этих событий, но теперь я твердо уверен, что начинались козни.
Галли встал.
— Бидж, — сказал он, — я всегда говорил, что вы гений. Вы нас спасли. Вам обязаны счастьем два любящих сердца.
— Рад служить, мистер Галахад.
— Черта с два они бы поженились без моих мемуаров! Кларенса я знаю. Прекрасный человек, никого я так не люблю, но перед женщинами пасует. Надо немедленно спрятать рукопись.
— Быть может, вы запрете ящик, мистер Галахад?
Галли покачал головой:
— Нет, Бидж. Мою сестру, да еще с этим мелким гадом, не остановят какие-то замки. Вот что, заберите это и спрячьте. Скажем, у себя.
— Мистер Галахад!
— Что?
— А вдруг ее светлость потребует, чтобы я отдал ей ваш труд?
— Да как она узнает? Она к вам заходит на огонек?
— Конечно, нет, мистер Галахад!
— Кладите на ночь под подушку. Она к вам в постель не полезет?
На сей раз Бидж так разволновался, что только подрожал.
— Решено, — сказал Галли. — Все, не спорьте. Берете к себе. Где ваше мужество, Бидж?
— Слушаюсь, мистер Галахад.
— Что ж, берите.
— Слушаюсь, мистер Галахад.
— И никому ни слова!
— Слушаюсь, мистер Галахад.
Бидж удалился, печально понурив голову. Другой, возможно, походил бы в такую минуту на бравого воина, которого послали с депешей через позиции врага; другой — но не этот. Он скорее напоминал тех злосчастных людей, которым дали подержать младенца в 4.30, а вокзальные часы уже подошли к 6.15.
 
Сгущался сумрак. Посмотрев вниз, Сью увидела, что стало еще тревожней. Именно в этот час появляются вампиры; собственно, почему бы им не заглянуть на крышу? Всюду что-то шуршало, шелестело, потрескивало, вдали ухала сова. Ах, оказаться бы в уютной комнате, где можно зажечь свет и читать, пока не позвонят к обеду!
На лестнице было темно, ступеньки неприятно звенели, но Сью спешила вниз, опасаясь, что щеки ее вот-вот коснется ледяная рука. Добежав до двери, она с облегчением вздохнула — и зря. Дверь кто-то запер.
Собственно, запер ее лакей, он недавно проходил спустить флаг, Сью еще радовалась, что он ее не заметил. Она кинулась обратно. Что-то коснулось щеки — не вампир, летучая мышь, но и она не подарок. Сью закричала и поняла, что именно это делают те, кто заперт на крыше замка.
Подбежав к бойницам, она тоненьким, жалким голосом крикнула: «Ау-у!» Постепенно голос окреп, и настолько, что Ронни, мрачно куривший в саду, определил, откуда он доносится.
— Кто-о та-ам? — крикнул и он.
— О, Ронни!
Два дня и две ночи сомнения и досада терзали его утробу. Два дня и две ночи думал он о Монти и Сью, страшно страдая при одном их виде. Но когда он ее услышал, сердце перевернулось. Хорошо, она любит Монти, а все-таки этот голос — самый прекрасный из всех возможных голосов.
— Ронни, я тут застряла!
— На крыше?
— Да. А дверь заперли.
— Сейчас добуду ключ.
Прошло немало времени, пока она услышала звяканье замка, а там увидела Ронни.
— Давно ты здесь? — спросил он.
— Весь вечер.
— Ничего местечко, в хорошую погоду.
— Наверное.
— А вообще-то жарко.
— Да-да.
Они помолчали. Воздух давил, ухала сова.
— Когда ты вернулся? — спросила Сью.
— Так, час назад.
— Я не слышала.
— Поехал прямо в гараж. Мать высадил у викария.
— Да?
— Она хотела с ним поговорить.
— А!
— Ты его знаешь?
— Нет.
— Такой Фосберри.
— Вот как?
Они опять помолчали. Ронни вгляделся, шагнул вперед, что-то поднял. То была панама.
— Что, Монти заходил?
— Да.
— Какой милый! Ну, пошли вниз.