Онлайн чтение книги Хромой кузнец
5

Тучи летели над головой, постепенно опускаясь всё ниже. Подходил шторм. И когда Бёдвильд поднимала глаза, тучи превращались в крылатых вороных коней, и воинственные девы валькирии восседали на их спинах.

В бешеной скачке мелькали стремительные копыта… Бёдвильд видела занесённые копья и поднятые для удара мечи. Должно быть, валькирии хотели отплатить ей за Рандвера, своего любимца. Он ведь часто рассказывал, как они сопровождали в море его корабль, оберегая его и от бури, и от нечисти морской, и от вражеских стрел… Вот и берите его себе, злобные сражающиеся девы, думала Бёдвильд. Берите его себе!..

Эти видения гнались за ней до самого входа в лачугу. Она отшвырнула кол и настежь распахнула тяжёлую дверь. Там горело в очаге весёлое пламя, и рыжие отсветы плясали по каменным стенам. Кузнец поднялся ей навстречу:

– Что с тобой, Лебяжье-белая?.. Тебя словно злые собаки кусали…

Она ответила, дрожа всем телом:

– Меня замуж хотят отдать, Волюнд. За сына конунга из соседней долины. А я видеть его не могу!

Волюнд не переменился в лице – только глаза вдруг потемнели, словно от боли. Он сказал:

– Так ты пожалуйся отцу. Ведь он любит тебя.

Бёдвильд всхлипнула:

– Он сказал, что я блага своего не понимаю… Он не стал слушать меня…

Волюнд пробормотал:

– Тогда расскажи жениху. Если он вправду любит тебя, он должен понять.

Бёдвильд подняла голову, чтобы не дать слезам покатиться из глаз. Одна гордость ещё поддерживала её.

– Мой жених только что обнимал меня на крыльце. Я вырвалась из его рук… Я туда не вернусь.

Волюнд глядел на неё угрюмо. Глухо прозвучал его голос:

– Мне-то ты зачем об этом рассказываешь, конунгова дочь?..

Бёдвильд молча закрыла руками лицо. Вот теперь незачем ехать к людям из чужого фиорда. Она снимет кольцо и бросит его в стылую воду. А потом и сама прыгнет следом за ним. И морская Богиня Ран поведет её далеко-далеко, в тёмное царство старухи Хель…

С трудом она выговорила:

– Не таких речей я от тебя ожидала. Не думала я, что ты так меня встретишь…

Волюнд промолчал.

Бёдвильд шагнула к двери, но он загородил ей дорогу. Взял её за руки, заставил отнять ладони от лица. Пальцы у него были не мягче ясеневых деревяшек… Волюнд тихо спросил:

– Так ли он тебе противен, этот твой жених из соседней долины?

Она не ответила, и он продолжал по-прежнему тихо:

– Может быть, моя любовь покажется тебе менее противной, Бёдвильд…

Если он ждал разумного ответа, он так его и не получил. Качнувшись вперед, Бёдвильд припала лицом к лохмотьям на его груди – и только пуще залилась слезами…

Потом он сказал ещё:

– Это колечко, которое у тебя на руке… Я его тебе не дарил, но мне нравится, что ты его носишь.

Бёдвильд наконец исчерпала все свои слёзы и прошептала:

– Что же теперь будет?..

Они разом покосились на дверь. И Бёдвильд сказала:

– Моя лодка слишком маленькая… А большие лежат в корабельном сарае…

Волюнд тяжело опустился на каменную наковальню. Ему трудно было долго стоять на ногах. Он сказал:

– Послушай меня. Я был охотником и бегал так, что не всякий олень мог от меня спастись, зато теперь я разучился даже ходить. Я попал к твоему отцу, и он велел ползать, а это не по мне. Вот я решил попробовать научиться летать…

Бёдвильд смотрела на него, не понимая, и он поднялся с наковальни:

– Идём, я тебе покажу. Возьми головню…

Они вышли из домика и вновь оказались в царстве холодного ветра и несущихся туч. Но валькирии больше не горячили над Бёдвильд своих крылатых коней. Куда более могущественные силы оберегали её – шёл ведь рядом с нею хромой кузнец и опирался на её плечо!

Волюнд привел её на другую сторону острова, к устью небольшой пещеры; Бёдвильд знала о ней когда-то, но давно успела позабыть. Когда они вошли в пещеру, Волюнд сказал:

– Теперь раздуй головню и смотри…

Головня вспыхнула, озарив низко нависшие своды, и Бёдвильд увидела крылья.

Они стояли в пещере, прислонённые к дальней стене… Вплетенные в тончайшую сеть, сияли белизной лебединые перья. Бёдвильд потрогала серебристую паутину и с удивлением почувствовала пальцами металл. А казалось – урони, и это кружево не упадет со звоном, а опустится плавно, как невесомая заморская ткань…

Волюнд сказал ей:

– Ещё одно звено из моих кандалов.

Бёдвильд вновь посмотрела на крылья:

– Но как же ты взлетишь?

Он усмехнулся:

– Есть птицы, которые, как я, с трудом ходят по земле. Они бросаются со скалы, и крылья подхватывают их в падении…

И продолжал, помолчав:

– Ты сядешь в лодку и отправишься в море, к тем скалам, что стоят вместе, словно три обнявшихся брата. Я прилечу туда за тобой, когда доделаю второе крыло.

Зелёная вода с шипением распадалась перед носом маленькой лодки. Свежий ветер наполнял заплатанный парус, сшитый из старого плаща. И молодое солнце, только что вставшее по другую сторону моря, расстилало свои лучи над самыми гребнями волн. И Бёдвильд прикрывала ладонью глаза, оглядываясь назад, в сторону острова Севарстёд…

Волюнд проводил её до тропинки, что вела вниз. Сошёл бы и к самой воде, но Бёдвильд его не пустила. Я стану волноваться за тебя, сказала она ему, и он не пошёл. Только спросил, не возьмет ли она безрукавку – ведь на воде будет холодно… Бёдвильд отказалась.

Волюнд неподвижно стоял на своей скале, глядя ей вслед. Пока окончательно не слился с чёрным гранитом…

А потом расстояние сделало остров похожим на тучу, уснувшую возле солнечного горизонта, и Бёдвильд перестала оборачиваться. Скалы Три Брата уже росли впереди, когда ей почудился плеск, доносившийся откуда-то сзади.

Она оглянулась.

Она не испытала бы большего страха, если бы великан Севарстёд вдруг разогнул свои каменные колени и зашагал по воде следом за ней. Распустив широкое расписное ветрило, её быстро настигала большая крутобокая лодка, та самая, которую она не надеялась похитить из корабельного сарая. А из лодки смотрели братья, Хлёд и Эскхере. И держали наготове два длинных багра.

Бёдвильд выросла у моря и знала – спастись не удастся.

– Братья!.. – крикнула она, напрягая голос. – Хлёд и Эскхере! Оставьте меня, не гонитесь!..

– Дочь рабыни! – донёс до неё ветер. – Мы наставим тебе синяков, если ты ещё раз назовёшь себя нашей сестрой!

Бёдвильд в последний раз посмотрела туда, где хмурились под солнцем гранитные утёсы острова Севарстёд. Только одно она могла сделать, пока лодка с близнецами не подошла слишком близко. Волюнд никого не найдет на скалах Три Брата. Но, может быть, чайки расскажут ему, где её теперь искать…

Резким движением она легла на борт своей лодочки, переворачивая утлую скорлупку. Братья что-то закричали ей, вёслами помогая парусу, мчавшему их вперед, но Бёдвильд уже не слышала. Зелёная морская вода хлынула ей в уши. Венок сорвался с головы, и, обгоняя её, отправился вниз, вниз, на далёкое тёмное дно…

Хлёд сказал:

– У неё что-то было на голове, такое блестящее. Я не разглядел. А ты?

Он сидел на корме рядом с Эскхере, сбросив мокрую одежду и закутавшись в запасной парус. Бёдвильд лежала у него в ногах и неподвижно смотрела в синее небо. Ременный пояс стягивал за спиной её локти. Хлёду пришлось нырнуть за нею так глубоко, как он никогда ещё не нырял.

Бёдвильд не пошевелилась даже тогда, когда лодка причалила и Нидуд с Рандвером заглянули через борт.

– Зачем ты её связал? – недовольно спросил конунг, обращаясь к старшему сыну. – И не лучше ли было бы прикрыть парусом её, а не себя?

Хлёд обиделся:

– Она удирала от нас, как ведьма, оседлавшая кита! А когда мы настигли её возле Трех Братьев, она кинулась в воду! Вот я её и связал, а не укрыл потому, что она этого не стоит!

Рандвер нахмурил светлые брови.

– Это моя невеста, и я не хотел бы, чтобы она заболела…

Хлёд огрызнулся:

– Тебе невеста, а мне сестра! И я имею право её наказать, а ты не имеешь!

Он успел уже позабыть, как сам только что отказывался от родства. Рандвер промолчал: не дело мужу спорить с неразумным юнцом. Он поднял Бёдвильд на руки и вынес на берег. И там, встав на колени, распутал ремни на её руках и ногах… Хмель повылетел у него из головы, и он дорого дал бы за то, чтобы прожить вчерашний вечер ещё раз. Он помог ей подняться и восхищенно сказал:

– Нидуд, как красива твоя дочь! И мне нравится, что у этого цветка есть шипы. Если бы я уже не попросил у тебя Бёдвильд, Нидуд конунг, я бы сделал это сейчас!

Нидуд расхохотался.

– Рандвер, ты настоящий орел! Однако я другое хочу сейчас тебе предложить и думаю, что это дело отгонит от тебя скуку. Помнишь, я обещал тебе подумать о приданом для Бёдвильд? Посмотри-ка на ту скалу, стоящую в море: мы называем её островом Севарстёд. Я тебе там кое-что покажу, и ты убедишься, что мне поистине ничего не жаль для Бёдвильд и для тебя.

Лодку, в которой приехали близнецы, перевернули вверх дном, выливая воду. А из корабельного сарая вытащили другую – всю в замысловатой резьбе.

Они отправились на остров вдвоём: Нидуд первый посмеялся бы над вздумавшим опасаться хромого и беспомощного кузнеца. А перед тем, как отплыть, Нидуд обернулся к Бёдвильд, стоявшей на берегу, и к воинам вокруг неё. Он сказал:

– Дайте Бёдвильд сухую одежду и одеяло. И пусть она дожидается нас взаперти.

Ветер был попутный – и вот уже каменная громада заслонила полнеба. Привязав лодку, Рандвер сказал наполовину шутя:

– Куда мы попали, конунг? Если бы это не ты привёз меня сюда, я бы решил, что меня хотят скормить злобному троллю, живущему в камне…

Задрав голову, он разглядывал нависшие утёсы, изглоданные тысячелетним прибоем. Нидуд сказал ему без улыбки:

– А у тебя, Рандвер, не только орлиные когти, но и глаза как у орла. Твоя правда, живет здесь в камне я сам не знаю кто, тролль или человек… Слышал ли ты когда-нибудь о кузнеце по имени Волюнд?

Рандвер ответил:

– Кто же не слышал о нём, творящем чудеса из золота и железа?

Нидуд указал пальцем наверх:

– Мы поднимемся по тропинке, и ты увидишь, правдивы ли эти рассказы. Там он с прошлого лета сидит у меня на цепи…

Рандвер помолчал некоторое время, потом пробормотал:

– Кто другой похвастался бы мне таким подвигом, Нидуд, я не сходя с места назвал бы его лжецом. Так это его ты хочешь мне подарить?

– Да, – сказал Нидуд. – Бёдвильд и тебе. Я прятал его здесь, ибо не хотел, чтобы о нём знали вокруг.

Рандвер сказал:

– Ты держал его на цепи, а я, пожалуй, прикажу выстроить прочную клетку…

Нидуд усмехнулся.

– Я уже позаботился о том, чтобы он не сбежал. Он не может ходить, Рандвер, и только ползает на четвереньках. Цепь нужна мне больше затем, чтобы он не убил себя, бросившись со скалы.

Рандвер сказал:

– Так это совсем хорошо, Нидуд конунг! У меня будет не только кузнец, но и шут!

Они полезли по крутой каменистой тропе. И судьбе было угодно, чтобы Рандвер поскользнулся на том самом месте, где в начале прошлого лета едва не сорвался сам Нидуд. И тоже только чудо удержало его на тропе… Мелкие камешки посыпались вниз, звонко отскакивая от гранитной стены. Рандвер промолвил, побледнев:

– Нехороший это знак, Нидуд конунг. Кто-то предостерегает меня…

Нидуд ответил со спокойной улыбкой:

– И меня, Рандвер, постигло здесь нечто подобное. И я, как ты, тоже готов был подумать, будто удача мне изменяет. Но потом я понял, что всё это сказки пугливых старух.

Молча поднялись они на самый верх… Заросшая мхом, стояла перед ними хижина, прислонённая к каменному плечу скалы.

Бёдвильд лежала на мягкой соломе, закутанная в одеяло: мачеха Трюд повелела запереть её в конюшне. Высоко на крыше щебетали беззаботные птицы, а лошади фыркали и вздыхали, неторопливо жуя свой корм. Был среди них и конь Рандвера – белый, точно пояс из начищенного серебра…

Бёдвильд приподнялась, стянула с ног толстые шерстяные носки и перекусила зубами прочную нитку. Её взгляд скользнул под крышу, к стропилам, опиравшимся на сосновые столбы…

Рандвер вошёл в домик следом за Нидудом. И долго щурился, привыкая к полутьме. Потом разглядел Волюнда, сидевшего в углу, разглядел змеившуюся цепь и сказал:

– Так это и есть, Нидуд, твой знаменитый кузнец? Ну и страшен же он, как я погляжу!

Нидуд ответил:

– И мы с тобой сделались бы не краше, если бы просидели целую зиму в этой норе. Однако мне кажется, не больно ты веришь мне на слово, Рандвер. Сними с пальца любое кольцо и убедись, что я не солгал!

– А что! – сказал Рандвер. – Не откажусь!

На продымленную наковальню, звякнув, легло золотое кольцо с вделанным в него розовым камнем. Нидуд снял с себя ремешок с ключом и разомкнул цепь.

Рандвер прошёлся по лачуге, осматриваясь. Походя наподдал ногой глиняную плошку, в которой Волюнд подогревал себе еду. Плошка покатилась по неровному каменному полу, щербатясь и жалобно дребезжа. Нидуду не особенно это понравилось… А Волюнд, как обычно, молчал.

– Вон там кольцо, – сказал ему Нидуд. И кузнец пополз к наковальне, опираясь на стиснутые кулаки. Звенели, волочась, его кандалы. И Рандвер весело смеялся, глядя, как он ползет. Потом, когда Волюнд принялся за работу, он сказал:

– Дома я сделаю так, чтобы он полз в кузницу через весь двор. Славная будет потеха моим молодцам!

Но Нидуд конунг покачал головой.

– Ты ведь не таскаешь свой меч по камням, хотя он мог бы неплохо при этом звенеть! Уморишь его без толку, а ведь второго такого тебе нигде не сыскать. Смотри, не раздумал бы я его тебе дарить!

Такие слова заставили Рандвера призадуматься. Он сказал:

– Ты прав. Я послушаю тебя, конунг, потому что ты мудр.

– Не называй меня мудрым, – отозвался Нидуд, смягчаясь. – Просто я хороший хозяин и тебя хотел бы видеть таким же. А у хорошего хозяина не только скотина ест досыта, но и рабы. Особенно те, которые этого стоят!

Они разговаривали в проёме двери, повернувшись к Волюнду спинами. Двоим вооружённым воинам – опасаться его, закованного, неспособного даже ходить?!

Рандвер переступил с ноги на ногу, поудобнее прислоняясь к шершавым камням. Он сказал:

– Я всё хотел спросить тебя, Нидуд, – куда бы это могла плыть на лодочке наша Бёдвильд, когда твои сыновья поймали её нынче утром?

Когда за их спинами внезапно прекратился звон молоточка, Нидуд даже не сразу повернул голову – лишь слегка удивился тому, как быстро управился с работой кузнец. Но потом всё-таки оглянулся – и застыл!

Недоделанное кольцо лежало на наковальне. А Волюнд смотрел, не мигая, на обоих конунгов, и глаза его были похожи на синее пламя, вьющееся меж раскалённых углей. Он стряхнул с себя кандалы. Сунул руку в подстилку из прелого мха и рванул наружу длинный, сизого блеска меч. Клинок зацепил наковальню, брызнули искры, и каменная крошка усеяла затоптанный пол. И Волюнд встал, опираясь на свой меч, как на костыль!

Нидуд и Рандвер невольно попятились перед ним. И лишь там, под открытым небом, на площадке скалы, похожей на подставленную ладонь, они поняли, что им не померещилось. Волюнд вышел наружу следом за ними. Ему пришлось пригнуться в дверях. И когда он выпрямился, то оказалось, что он на голову превосходил их обоих!..

Он сказал:

– Надоело мне работать на тебя, Нидуд. Теперь я хочу сразиться с тобой!

Старый Нидудов жеребец, серый, с круглыми яблоками на сытых боках, ласково обнюхивал Бёдвильд, сидевшую возле копыт. Конь хорошо помнил, как много зим назад Нидуд сажал в седло маленькую дочь, чтобы порадовать её поездкой вокруг двора. Конь любил Бёдвильд, всегда находившую время почесать ему в гриве и угостить вкусной горбушкой. Вот он и старался утешить её, как умел.

Потом со двора донеслись голоса и звуки шагов, и Бёдвильд настороженно прислушалась.

– Я не разрешаю тебе! – властно произносила владычица Трюд. – Не смей кормить эту дочь рабыни, возомнившую о себе невесть что!.. Слышишь ты меня, Хильдинг?

– Слышу, – спокойно отвечал Хильдинг ярл. – Слышу и вот что скажу тебе, Трюд. Не конунг ты, чтобы мне приказывать… Хедин, отопри!

Бёдвильд услышала, как хозяйка двора не выговорила – прошипела:

– Верно, Хильдинг, не конунг я и даже не воин, чтобы одолеть тебя силой… Но скоро вернётся мой муж, и ты не думай, будто я промолчу!

Хильдинг ответил:

– Это уж, Трюд, дело твоё.

Скрипнув, растворились перед ним двери конюшни, и он вошёл. У него была в руках деревянная мисочка и ещё ложка. Подойдя к Бёдвильд, он грозно уставился на неё и спросил:

– Где твои носки?

Бёдвильд не ответила. Хильдинг поставил мисочку на пол, наклонился и крепкими руками взял Бёдвильд поперёк тела. Силы ему пока ещё было не занимать. Он поднял Бёдвильд, оторвав её от пола, и хорошенько встряхнул. По полу покатился серый клубок.

– Так! – проворчал Хильдинг и наклонился поднять. – На твоем месте я бы тоже распустил свои носки и сделал веревку. Вот только вешаться я бы не стал! Я придушил бы Хедина, который тебя сторожит, а сам удрал бы и оставил старого Хильдинга в дураках!

Рандвер сказал:

– Мы недооценили его, конунг…

Они смотрели на меч, который Волюнд двумя руками держал перед собой. Он сделал этот меч из двух, отнятых когда-то у конунговых сыновей.

Нидуд сказал:

– Дерзкого раба надо связать, не то он сделается опасен. Я побуду здесь, ты же сходи к лодке. Там должна быть хорошая верёвка.

Рандвер ушёл, оглядываясь. Волюнд проводил его глазами и сказал:

– А ведь ты, Нидуд, боишься меня.

Конунг ответил:

– Нет при мне плетки, не то я иначе поговорил бы с тобой. Ты, калека, не противник для меня и к тому же мой раб!..

Волюнд только усмехнулся. И повторил:

– Ты боишься меня, Нидуд. Ты трус.

Нидуд побагровел от ярости, и капли пота выступили у него на лбу. Он прыгнул вперёд, занося меч для удара, и эхом раскатился в утёсах его боевой крик. Рандвер, спускавшийся по тропинке, услышал и задумался, не следовало ли вернуться…

Белой тучей заклубились над островом сотни потревоженных птиц! Стремительно портилась погода. Всё бешеней делался ветер, гнавший к берегу табуны клокочущих волн. И клочья седого тумана цеплялись краями за вершины горного кряжа, стоявшего на берегу, словно великанской работы ограда вокруг конунгова двора…

А сам Нидуд уже понимал, что снова недооценил кузнеца. Не человек противостоял ему, а каменная скала! Волюнд молча шёл вперед, хромая на изувеченных ногах, готовых вот-вот ему изменить. И гнал Нидуда страшными ударами, заставляя его отступать – сперва на шаг, потом ещё и ещё… Потом Волюнд вдруг заговорил. Он сказал:

– Может, ты и любишь кого-нибудь, Нидуд конунг. Но для всех, кто живет по другую сторону твоего забора, не человек ты, а ржавый железный топор. Не был я таким никогда и не стану, да и тебя, видно, уже не перекуёшь. А нет у тебя власти надо мной и не будет, пока я дышу…

Кружившиеся чайки видели, как Волюнд загнал повелителя ньяров в хижину, сложенную из замшелых камней. И как через некоторое время он вновь вышел наружу – один…

Неверными движениями он засунул за пояс свой меч и почти с удивлением огляделся вокруг… По безрукавке текла алая кровь: победа над Нидудом дорого ему обошлась. Хватаясь за камни, побрел он к тайнику, к спрятанным крыльям.

Но не дошёл…

Сильный удар бросил его на колени, и жестокая боль пронизала правое плечо. Он обернулся и увидел Рандвера, стоявшего в десятке шагов.

– Метко ты бросаешь нож, – сказал Волюнд. – Но бросаешь в спину. Ты трус.

Он размахнулся и бросил в Рандвера свой меч. Бросил левой рукой, потому что правая перестала повиноваться ему. Рандвер легко увернулся. Он сказал:

– Славный подарок приготовил мне Нидуд!.. Знаешь ли ты, раб, что я с тобой сделаю за его смерть?

– Не знаю, – ответил Волюнд, медленно оседая на тропу. – Но вот рабом ты меня больше не назовешь.

Рандвер шёл к нему, на ходу свивая в руках верёвочную петлю. Волюнд смотрел на него, не мигая и не отводя глаз… Жизнь уходила с кровью из его ран, но в левой руке ещё оставалось достаточно сил. Рандвер подошёл, и Волюнд прижал его к земле и связал ещё прежде, чем тот понял, что произошло. Потом поднялся на ноги и, шатаясь, продолжил свой путь к тайнику…

Море глухо ревело у берега, сотрясая гранитные подножия скал. Бёдвильд не повернула головы на шорох, раздавшийся в углу: что могло шуршать в конюшне, на полу?.. Мышь?..

Но шорох повторился, и она скосила глаза.

Там, в углу, высунувшись откуда-то из-под пола, шарила в соломе тонкая мальчишеская рука. Рука Сакси, её меньшого единокровного братца.

Бёдвильд вскочила. Мигом пробежала через всю конюшню и схватила эту руку своими двумя.

– Бёдвильд!.. – шепотом позвал её Сакси. – Бёдвильд, лезь скорее!..

Ни о чем не думая, скользнула она в узкую нору. И некогда было вспомнить, как ещё в прошлом году мальчишки во главе с Сакси играли в похищение волшебного мёда. И как за неимением скалы, которую одноглазый Один просверлил своим буравом, они устроили этот подкоп. И как потом завалили его, чтобы не попало от старших…

Бёдвильд вылезла следом за Сакси по другую сторону стены. И чьи-то руки тут же набросили на неё широкий плащ с капюшоном, прятавшим лицо. Бёдвильд оглянулась и увидела старого Хильдинга.

– Хильдинг!.. – сказала она. И больше не могла вымолвить ни слова.

– Давно поседела моя голова, Бёдвильд, – сказал старый ярл. – А твоя – как жёлтый цветок, и мне мало хочется, чтобы её выбелило до времени. Сакси и Готторм отвезут тебя к моим братьям. А мой меч позаботится о том, чтобы вас не догнали.

Бёдвильд обвила руками его шею, поцеловала в жёсткие седые усы… Потом приметила Готторма – тот стоял подле Сакси, как воин подле вождя. Она сказала ему:

– Готторм! Ведь Рандвер – твой брат!..

Готторм ответил с достоинством:

– Я сын конунга, Бёдвильд. И я сам выбираю, за кем мне идти.

Тогда она спрятала лицо и пошла с ними к берегу.

Старый Хильдинг долго смотрел вслед беглецам. Он видел, как лодка немного покружилась по гладкой воде, а потом пошла туда, где пенились сердитые волны, разбивавшиеся о камни в устье фиорда… скрылась из глаз…

Тут-то Бёдвильд, прятавшаяся на дне, почувствовала, как что-то живое зашевелилось у неё в ногах. Протянув руку, она откинула лежавшую в лодке старую сеть и увидела кудрявую головку невольницы Хильд.

– Откуда ты здесь?.. – спросила Бёдвильд изумлённо. Рабыня обняла её колени и заплакала.

Тогда Бёдвильд обратилась к своему младшему брату, державшему руль. Она сказала:

– Куда ты правишь, Сакси?

Он ответил с удивлением:

– Как куда? К родичам Хильдинга ярла!

Бёдвильд сказала:

– Прошу тебя, Сакси, свези меня к острову Севарстёд.

Сакси долго молчал, прежде чем отозваться:

– Ведь там, на острове, наш отец!

Бёдвильд сказала так:

– Там Волюнд на острове, Сакси. Я чувствую, братец, с ним что-то случилось. И если ты откажешься свезти меня туда, я выпрыгну из лодки и поплыву.

Сакси нахмурился и проворчал:

– Мне он нравится не меньше, чем тебе. Но я почему-то не прыгаю в воду и не плыву!

Бёдвильд сказала:

– Я не могу объяснить тебе, Сакси. Может быть, ещё семь зим пролетят над тобой, а может, пять. Тогда ты поймешь сам.

Очень не нравилось Сакси, когда ему так вот напоминали о малости его лет!.. Молча переложил он руль. Быстро помчалась лодка к острову Севарстёд…

Волюнд взобрался на вершину утёса, волоча за собой крылья. Широко легла перед ним бушующая морская равнина. Окутанный белой пеной прибоя, высился вдали берег…

Он грудью встал против ветра и надел на себя крылья, отливавшие нетронутой белизной. И распахнул их, еле заставив подняться свою правую руку. Крутым и коротким будет его полёт и завершится в море, у каменных ног этих скал…

Он вдохнул побольше холодного воздуха и шагнул вперед, на самую кромку утёса, стремительно обрывавшегося вниз. И уже занёс ногу над пустотой, когда ветер вдруг с бешеной силой ударил его в грудь, хлестнув по лицу внезапным дождем!.. И не выдержали, подогнулись больные колени. Скрипнул зубами Волюнд и навзничь повалился на чёрный гранит. Хрустнули о камень тростниковые рамы. И ветер, свистевший над морем, принялся растаскивать лебединые перья…

И пока он лежал так, не в силах даже доползти до края и рухнуть с него вниз, – показалось, будто чёрные тучи опустились к самой воде, и подскакал к утёсу чудовищный серый конь о восьми ногах, одинаково быстро скользящий по воздуху, по морю и по твёрдой земле. И сидел на нём воин в развевающемся синем плаще и шапке, надвинутой на самые брови. И смотрел на Волюнда единственным оком, сжимая в руке копьё. Билась на ветру длинная седая борода. Два ворона каркали на плечах…

– Это ты! – сказал ему Волюнд. – Нехудо ты сделал, приехав сюда. Твои воины изранили меня, и я умираю. Теперь ты радуешься, Один?

Один ответил:

– Не радуется мудрый, если видит, что не сбылась его воля. Я не погибели твоей добивался, кузнец. Смени ты свой молот на секиру и меч, прославилось бы в битвах и твоё имя, и моё. Подумай! И суша и море содрогнутся от страха, когда я стану покровительствовать тебе!

– Нет! – сказал Волюнд. А может, ему лишь показалось, что он выговорил это вслух.

– Подумай! – повторил Один, замахиваясь копьём. Но для Волюнда уже не было страха.

– Нет! – молча сказал он ему и в другой раз. – Вечно будет мой молот вновь поднимать всё то, что разрушишь ты, жаждущий битв!..

Ничего больше не сказал ему предводитель Богов. Каркнули вороны у него на плечах. Вздыбился восьминогий конь Слёйпнир, взвился к облакам и пропал…

Готторм и Хильд остались у лодки, а Сакси отправился с сестрой. Никто не встретился им на пути, лишь ветер одно за другим опускал на тропу белые перья. Когда они поднялись на макушку скалы, Сакси обвёл глазами пасмурное небо и сказал:

– Прошло стороной!

Это Бёдвильд было простительно падать на колени, приподнимать Волюнду голову и спрашивать, слышит ли он её. Воин не плачет – воин высматривает крадущуюся опасность. И тот бессовестный лжец, недостойный имени викинга, кто скажет, что у Сакси хоть чуточку защипало в носу!..

Наконец Волюнд очнулся. Открыл глаза. Увидел над собой заплаканное, любимое лицо. И улыбнулся. Он сказал:

– Бёдвильд… А я уже думал, что больше тебя не увижу. Теперь мне незачем умирать.

Бёдвильд обнимала его, плача и смеясь. Волюнд сказал:

– Я не умру. Пока тебя не было, приезжал Один… Он говорил со мной. И я так понял его, что он мной недоволен и моя душа ему пока не нужна…

Потом он обратился к Сакси. Он сказал:

– Тебе следует знать. Я сражался с твоим отцом. Я оставил его в хижине. Сходи к нему, если хочешь.

Бёдвильд кивнула.

– Сходи, братец…

А сердце так и замерло у неё в груди при этих словах.

Сакси убежал и вернулся, проворный, как золотистая белка, снующая в сосновых ветвях. Он сказал:

– Отец наш сидит в хижине, прикованный за ногу цепью.

И снова смотрел вперёд зоркоглазый Готторм, устроившись, как прилично храброму, на носу корабля. А Сакси сын Нидуда конунга, пренебрегая кормовым сиденьем, стоя держал руль. А Волюнд лежал на дне лодки, укрытый от холода остатками крыльев, и его голова покоилась на коленях у Бёдвильд. Он крепко спал, потому что силы его оставили. И сидела над ним одна-единственная, первая и последняя его любовь. И это было для него самым лучшим лекарством и прекраснейшим из снов, являющихся наяву.

Солнце готовилось скрыться из глаз, чтобы жители срединного мира отдохнули от блеска его лучей, а звери, промышляющие в ночи, смогли добыть себе пищу. И ветер, по-прежнему сильный, гнался за ним с послушной сворой облаков, рыже-серых, как стая волков, бегущая мимо костра…

Готторм вдруг сказал, указывая вперед:

– Паруса!

– Где? – спросил Сакси, недовольный, что не сумел первым их разглядеть. Потом присмотрелся: – Это боевые корабли! Четыре корабля, и правят сюда!..

Он отдал команду и повернул рулевое весло, надеясь спрятаться за островами. Четыре корабля, как один, повернули следом за лодкой.

– Мы зря сделали это! – сказал Сакси. – Они решили, будто мы их испугались!

Бёдвильд молчала.

Сын Нидуда конунга хорошо знал, что добра от подобной встречи ждать не приходилось; однако его решимости это не сломило. Он приказал:

– Роняй парус, Готторм ярл! Пусть видят – мы не бежим!

Закатное солнце поджигало полосатые полотнища ветрил. Стремительно мчались над волнами узкие чёрные корабли, похожие на распластавшихся в беге коней. И вот они уже вплотную приблизились к лодке и закачались вокруг, нависая над нею оскаленными пастями чудовищ, украшавших носы.

Гордо выпрямившись на корме, Сакси оглядывал незнакомые, усатые, скуластые лица, гривы волос, мокрых от брызг… Потом крикнул:

– Если вы с миром, так ступайте себе мимо! А если вы враги, так знайте, что без боя нас не взять!

С кораблей раздался одобрительный смех. Кто-то сказал:

– И сразиться бы, да боязно промахнуться по тебе, храбрец, уж очень ты мал! А что, будто не случалось тебе ни от кого убегать?..

Присутствие Готторма не дало Сакси слукавить. И он ответил, уязвленный в самое сердце:

– За это не поручусь, но от тебя-то я ни разу не бегал!..

Ещё громче засмеялись на кораблях.

На одном из них, на том, что был длиннее и больше всех остальных, стоял возле борта сам вождь. Темно-синими были его глаза, а волосы напоминали по цвету рыжий корень сосны, щедро запорошенный снегом. Улыбаясь, слушал он маленького Сакси.

А потом обратился, минуя его, прямо к Бёдвильд, смотревшей на него из лодки. Он сказал:

– Красавица! Мы не тронем ни тебя, ни этого человека в лебедином плаще. Скажи только, не видала ли ты кого-нибудь в здешних местах, кто был бы, как брат на братьев, похож вот на этих парней?..

И он указал ей на двух ясноглазых молодых великанов, стоявших на палубах соседних лодий.

– Видела, – ответила Бёдвильд тихо.

И мгновенная тишина повисла над морем – только волны перекликались возле бортов.

– Где же он? – спросил Торгрим конунг. Бёдвильд без колебаний откинула прошитую перьями сеть:

– Вот он…

А Волюнд спал.

1980