Онлайн чтение книги Охота на орлов Hunting the Eagles
Глава 7

В большом летнем лагере прошло три дня. Пизон с товарищами часто стояли в карауле, наблюдая за окружавшими лагерь мятежниками. Успокаивало лишь то, что попыток нападения на принципию те не предпринимали. Бóльшую часть времени бунтовщики были заняты поисками вина, словно задались целью выпить в лагере все до капли. Когда стало окончательно ясно, что штурма не будет, моральный дух в принципии значительно окреп. Мятежники пьянствовали, и Пизон с Вителлием не возражали, когда Тулл посылал их по ночам принести воды и стащить что-нибудь из пищи.

Каждый день Цецина отправлял несколько всадников на розыски Германика, постоянно повторяя, что схватить могут одного, двух, но не всех гонцов: кто-нибудь доберется и Германик вскоре узнает об их бедственном положении.

Эти рассуждения мало убеждали Вителлия.

– Как Германик сладит с бунтовщиками? – спрашивал он у Пизона снова и снова. – Другого способа, как удовлетворить их требования, не существует. Но он вряд ли пойдет на уступки.

Пизон не отвечал, но помнил, как Тулл говорил, что Германик знает, что делать, – и этого было достаточно. Оставалось только ждать появления полководца. Вот почему легионеру не понравилось, когда на четвертый день рано утром Тулл дал им задание покинуть принципию и разведать, что творится в лагере и каковы намерения бунтовщиков.

– Это будет не слишком опасно, – заявил Тулл. – Дурни поставили всего лишь двух часовых с тыла принципии и по ее сторонам. Проскочить мимо нетрудно.

– Не так уж легко, центурион, – возразил Пизон; из осторожности он осмелился не согласиться с Туллом. – Что, если нас узнают?

– Наденьте плащи с капюшонами. Избегайте расположение Пятого легиона. Идите и посмотрите, что происходит возле палаток других легионов. Если заметите знакомые лица, двигайтесь в другом направлении. Довольно трудно привлечь к себе внимание в лагере из семнадцати тысяч человек.

Центурион был прав.

– Хорошо, – согласился Пизон.

– Вот и славно. У вас все получится. – Тулл положил руку ему на плечо. – Я пошел бы с вами, но Цецина запретил. Говорит, я нужен ему здесь.

– Кто-нибудь еще идет? – спросил Вителлий.

– Еще шестеро из нашей центурии, – ответил Тулл. – Все будут передвигаться парами. Большие группы привлекают больше внимания. Надеть туники, пояса, мечи и плащи с капюшонами, больше ничего не брать. Я скоро вернусь. – Кивнув, Тулл оставил их одних.

Пизон и Вителлий обменялись многозначительными взглядами.

– Хуже, чем в лесу, не будет, – пробормотал последний.

Слабое утешение, подумал Пизон. Опознают – забьют до смерти как предателей.

– Готов? – прошептал Пизон. Они уже перебрались через вал и ров, окружавший принципию. Видно никого не было, но обстановка могла быстро измениться, даже в столь ранний час. Не все мятежные легионеры спят до полудня.

– Готов.

Они зашагали на север. Пизон хотел как можно скорее оказаться подальше от палаток Пятого легиона, расположенного возле южных ворот лагеря. Кроме горстки старых товарищей по Восемнадцатому, он никого не знал в остальных трех легионах – и был только рад этому.

– Капюшоны будем накидывать или нет? – спросил шагавший рядом Вителлий.

– Сердце говорит «да», а голова – «нет», – ответил Пизон. – Сейчас ведь не холодно.

Вителлий опустил руку.

– Наверно, ты прав… А в капюшоне вид страшнее, правда?

– Да уж, клянусь богами. – Пизону приходилось делать над собой усилие, чтобы не трогать рукоятку меча. Теперь он незаметно потер висевший на шее амулет в форме фаллоса. – О чем поговорим? Молча идти нельзя – выглядит подозрительно.

– Нет ничего проще, – ответил, усмехнувшись, Вителлий. – Охота, выпивка и шлюхи – об этом можно говорить часами. А если кости добавить, то еще дольше.

– Начинай.

– Ладно. – И Вителлий пустился в долгое повествование о трехдневной пьянке, которую устроил однажды с Афером и еще двумя приятелями по Восемнадцатому.

При упоминании имени Афера сердце Пизона сжалось. Он был его первым другом на армейской службе. Теперь его кости гнили в лесу, как и кости многих тысяч легионеров. Афер погиб, но перед этим успел спасти жизнь Пизону, и тот постоянно помнил о друге. Как бы там ни было, Вителлий подавал историю просто уморительно, и слушатели обычно покатывались со смеху и расплескивали вино. Грубый солдатский юмор позволил на время забыть об опасностях, которым они подвергались.

Выйдя на широкую улицу между палатками, они взяли курс на северо-западную часть лагеря. Сколько хватало взгляда, пространство было занято аккуратными рядами палаток из крашенных дубовой корой козлиных шкур. Десятки, сотни, тысячи палаток, и в каждой – легионеры. В самих палатках не было ничего необычного, скорее наоборот. Их внешний вид и расположение было привычно глазу Пизона, но мысль о том, насколько они с Вителлием здесь чужие, наводила тоску.

Солдаты стояли у палаток, беседуя, готовя что-то на кострах, или валялись на одеялах в палатках, и все они были мятежниками. Вителлий продолжал бубнить за спиной, но Пизон почти не слушал. Взгляд его скользил по ближайшим к ним легионерам. Вот один вышел из палатки и потягивается, другой бьет кресалом по кремню, высекая искру над сложенной растопкой костра, третий, скребя щетину на подбородке, дружески кивает им с Вителлием, – но все эти люди для них больше не товарищи. Они бунтовщики, готовые выпустить кишки каждому, кто остался верен присяге. Они – враги.

– Есть хочешь? – спросил Пизон, уловив знакомый запах каши.

Недовольный тем, что его перебили, Вителлий раздраженно посмотрел на друга.

– Я перед выходом перекусил. Решил, что до вечера такой возможности может не представиться. А ты?

– Ни крошки не проглотил. По правде говоря, в рот ничего не лезло, – признался Пизон. – Зато теперь – надо же! – голоден, как волк.

– Придется потерпеть, – прошептал Вителлий, злорадно улыбаясь. – И чтобы я не слышал твоего нытья, понял? Сам виноват.

– Да пошел ты, – шутливо ругнулся Пизон и дал Вителлию тумака. Оба засмеялись.

– Хотите поесть? – донеслось до них.

От страха пересохло в горле. Какая неосторожность… Разболтались так, что их подслушали. Пизон медленно обернулся. В пятнадцати шагах от них над костром склонился крепкий коренастый солдат в заляпанной тунике. Из поставленного между пылающих поленьев закопченного горшка валил пар.

– Что готовишь? – выдавил из себя Пизон.

– Кашу, как и все прочие сукины дети в этом лагере, – ответил солдат с невеселой усмешкой. – А вы, видать, стояли на часах у главных ворот, да? Ваши товарищи по палатке наверняка слопают все кашу, пока доковыляете. Везде одно и то же. Мои так называемые друзья , – он ткнул пальцем в палатку у себя за спиной, – точно так поступили со мной две ночи назад… Короче, добро пожаловать на угощение.

– Ты великодушный человек, – поблагодарил Вителлий. – Но тебе самому не достанется. Мы уж перехватим где-нибудь ломоть хлеба.

– На всех хватит. – Коренастый пнул носком сандалии лежавший у костра мешок. – Я вчера набрел на склад провианта, каким-то чудом уцелевший от грабежа; унес оттуда мешок крупы и пол-окорока. Мяса вам не достанется, но по чашке каши выделю.

Пизон посмотрел на Вителлия, тот взглянул на него. Что он хочет сказать – «почему бы нет?» или «уйти будет подозрительно»? Уточнить Пизон не осмелился, а потому улыбнулся коренастому:

– Спасибо, брат. Не откажусь.

– Бродить туда-сюда по валу – дело скучное; иногда кажется, что само время засыпает. Там и посмотреть не на что, кроме как на трупы центурионов во рву… Давайте знакомиться. – Коренастый протянул мясистую ладонь. – Гай.

– Пизон. Моего друга зовут Вителлий. – Обстановка в лагере хуже некуда, подумал Пизон, если во рву за валом до сих пор лежат трупы убитых центурионов. Сколько же их погибло?

Гай дружески оскалился:

– Германика не видать?

Пизон встревожился. Гай думает, что они всю ночь провели на часах.

– Никаких вестей.

– Понятно. Слышал, когда он появится, велено поднимать на ноги весь лагерь. Наши предводители хотят, чтобы его вышли приветствовать все.

– Это будет правильно, – согласился Пизон, пряча от Гая дрожащие пальцы.

– Хотел бы я увидеть лицо Германика, когда он узнает, сколько нас, – сказал Гай, наполняя кашей видавшую виды красную чашку и передавая ее Вителлию. – Четыре полных легиона, не считая кучки отщепенцев, сохранивших «верность».

– Ублюдок обделается в свои надушенные подштанники, – поддержал Вителлий, с благодарным кивком принимая чашу.

Хмыкнув, Гай передал чашку и Пизону, сердце которого бухнуло при упоминании о сохранивших «верность».

– Своя ложка есть?

– Есть. – Пизон порылся в кошеле, довольный, что не снял его с пояса перед выходом из принципии. Зачерпнув каши и подув на дымящуюся ложку, он отправил содержимое в рот. – Вкусно.

– Можешь не врать, – усмехнулся Гай. – Дерьмо на вкус везде одинаково. Но брюхо набить можно.

– Минуту назад мы на такое и рассчитывать не могли. Благодарим тебя, – сказал Пизон.

Гай довольно кивнул.

– После завтрака отправитесь по койкам?

– Скорее всего, – ответил Вителлий. – Не похоже, что какой-нибудь треклятый центурион или опцион нас остановит.

– Прямо как в элизиуме. Ни одна треклятая труба не поднимает тебя до того, как первый воробей зачирикает, – сказал Гай, смеясь, и, посуровев, спросил: – Вы что сделали с вашим центурионом?

– Устроили хорошую трепку, – солгал Пизон. – Думаю, когда мы закончили, у него ни одного ребра целого не осталось. – Гай пристально смотрел на Пизона, и тот почувствовал, как учащенно забилось сердце. – А вы со своим?

– Убили. Еще в первый день.

«О боги», – мысленно взмолился Пизон. К счастью, на помощь ему тут же пришел Вителлий:

– То еще дерьмо, наверно?

– Один из худших. Из тех, кто избивает солдата за то, что пряжка ремня не сверкает на солнце. Забавно то, что дуралей мог спастись. Когда все началось, мы его убивать не собирались. Сказали, что лагерь в наших руках и ему лучше исчезнуть, а он, видать, не поверил. Рассмеялся нам в лицо. Понятно, нас такое возмутило, а когда он еще и взялся за свою палку, мы… – Гай помолчал и сплюнул в костер; слюна зашипела на поленьях. – К концу дела дырок в нем было больше, чем в сите для вина. И вот что я вам скажу – туда ему и дорога.

– Не велика потеря, – согласился Пизон и сам удивился своим словам. Служить под началом такого командира наверняка сущий кошмар. Другое дело – Тулл: не просто хороший центурион, но и порядочный, честный человек.

– В нашем легионе были такие командиры, – проворчал Вителлий. – С ними быстро управились.

– Говорят, всего убили, по крайней мере, двадцать центурионов и одного трибуна. Вы об этом слышали? – спросил Гай.

– Да, – ответил Пизон и добавил для достоверности: – Только цифры немного меняются – в зависимости от того, кто рассказывает.

– И сколько вина он выпил, – добавил Вителлий, подмигивая. – Некоторые полагают, что на двадцать миль в округе не осталось ни одного командира, не считая тех, кто укрылся в принципии.

Все засмеялись.

– Слышали о центурионе из Стремительного? – спросил Гай.

– Сейчас столько всяких историй рассказывают, – ответил Пизон. – Ты о чем говоришь?

– О крысе, которая добавляла в поклажу легионеров перед маршем свинцовые бруски, чтобы груз была в полтора раза выше установленного.

– Слыхал про такое, – подтвердил Вителлий, кивая. – Та еще подлянка.

– Он свое получил, – с гордостью сообщил Гай. – Отправился искупаться в Рейне – с привязанными к подошвам свинцовыми брусками. Оказалось, мерзавец хороший пловец – долго не тонул. В конце ребята сделали его мишенью для дротиков.

– Такой смерти не позавидуешь, – ляпнул Пизон, не подумав.

– Похоже, он заслужил ее, – вставил Вителлий.

– Заслужил. И он, и остальные, – поддержал Пизон и заметил, что в глазах Гая мелькнул огонек недоверия. Он проглотил последнюю ложку каши и извиняющимся тоном сказал: – Не знаю, как ты, Теллий, а мне пора на боковую. Спасибо еще раз, Гай.

Кивая в ответ на благодарность, тот осмотрел Пизона с ног до головы.

– Вы из какого легиона?

– Из Двадцатого, – соврал Пизон, не зная, какой легион лучше назвать.

– Из какой когорты?

Простой вопрос застал врасплох, как камень, выпущенный из пращи. Гай знал людей из одной-двух когорт, может быть, из нескольких – и пытался поймать гостей на лжи. Если ошибиться, ткнуть пальцем не туда, их разоблачат еще до того, как в чашках высохнут остатки каши.

– Из Десятой, – прохрипел Пизон; во рту у него пересохло от страха, поэтому слова дались ему с трудом.

На лице Гая напряжение сменилось разочарованием.

– У меня были приятели в Третьей и Четвертой.

– Может, я их видел, но не знаком. Сам знаешь, как это бывает.

– Знаю, – сухо бросил Гай и обернулся к палатке: – Марк! Ты как-то говорил, что у тебя знакомые в Десятой когорте Двадцатого?

– Парочка, может, найдется, – донесся ответ.

В отчаянии Пизон был готов возроптать на богов. Почему он? Почему сейчас? Он бросил быстрый взгляд на Вителлия – что делать? Если бежать, Гай с товарищами бросятся в погоню, как свора гончих за зайцами. Если остаться, их разоблачат как обманщиков и расправа не заставит себя ждать. Как говаривал дедушка Пизона, они с Вителлием оказались между Ганнибалом с его армией и глубоким синим морем. «Другими словами, положение тяжелое», – горько подытожил Пизон.

– Иди сюда, Марк, – позвал Гай.

– Я сплю, – ответил недовольный голос.

– На минуту, – попросил Гай, улыбаясь Пизону улыбкой, которая напомнила бедняге оскал акулы, виденной им когда-то в сетях рыбака.

– Ладно, ладно, – проворчал Марк из палатки.

– Вы должны знать друзей Марка, – предупредил Гай, ставя чашки на землю.

Пизон кивнул с деланной радостью. «Я не такой глупец, чтобы остаться здесь и умереть», – подумал он. Напряженная поза Вителлия напоминала стойку пса, встретившего незнакомую собаку; казалось, он тоже готов сорваться с места. Если сейчас зарубить Гая, то они успеют пробежать тридцать шагов, пока Марк выберется из палатки или кто-то другой поймет, что происходит. Нырнуть на другую улицу, а потом затеряться меж рядов палаток и пробираться к принципии.

План, что и говорить, рискованный. Если не убить Гая сразу, завяжется рукопашная против превосходящих сил врага. Бежать по задворкам через веревочные растяжки палаток невозможно – там даже шагать трудно. Так или иначе, они просто получат отсрочку перед неминуемым концом. Если вырваться на открытое пространство, путь преградят встречные легионеры. Даже если опередить преследователей, то у самого вала принципии их будут поджидать вражеские часовые.

«Ганнибал или море», – размышлял Пизон. Сердце стучало как молот, во рту пересохло. Море или Ганнибал?

– Держите его!

Все повернули головы на крик, донесшийся с конца улицы. Вслед за ним послышался топот ног бегущего человека.

– Остановите его! Он бежит к принципии!

Суматоха отвлекла внимание Гая от Пизона и Вителлия, и Пизон уже решил, что им самое время исчезнуть, но вид преследующей беглеца толпы заставил его отказаться от этой затеи. Легионеры легко могли разделиться и пуститься в погоню за всеми жертвами.

Следовало оставаться на месте, и тут Пизон с ужасом увидел, как Вителлий вытаскивает меч из ножен, – и поймал себя на том, что повторяет действия друга. Так и следовало действовать, если они хотели доказать, что принадлежат к мятежникам, и отмести все вопросы Гая.

– За мной, братья! – закричал тот, выбегая на середину улицы. – Не позволим ублюдку спастись!

Пизон занял позицию справа от Гая, поближе к противоположной линии палаток. Вителлий держался возле друга. Товарищи Гая, среди которых, вероятно, был и Марк, вскоре присоединились к ним, вооружившись мечами и щитами. На помощь спешила еще дюжина легионеров. Через мгновение улица оказалась перегороженной сплошной шеренгой солдат. У Пизона вспотели ладони, когда он увидел, что беглец – судя по количеству фалер и прочих знаков отличия, центурион – бежит прямо на него. Сможет ли он убить человека, чтобы спасти собственную шкуру? Пизон не знал ответа, но кровожадные лица преследователей центуриона говорили о том, что ему предстоит сделать выбор.

Через двадцать шагов.

Через восемнадцать.

– Ну, давай, подонок, – крикнул Гай, и жилы на его шее вздулись. – Здесь тебе не пройти!

Через шестнадцать.

Ком встал в горле. Пизон с трудом сглотнул и до боли сжал пальцы на рукояти меча.

Через четырнадцать.

– Выпустим из него кишки! – крикнул один из преследователей. – Он убил часового у палатки.

Гай и его товарищи взревели, словно дикие звери. Вителлий присоединился к ним, и Пизон, к своему стыду, тоже. Теперь центурион подбежал так близко, что можно было рассмотреть оспинки на его щеках, пот, струящийся по лбу, и даже цвет глаз – светло-серый.

Осталось восемь шагов. Пизон напрягся. Он убьет центуриона, раз нет выхода. Тот обречен – зачем же гибнуть Пизону и, возможно, Вителлию?

Центурион победил страх или, возможно, смирился с участью. Он перешел на шаг и, выдвинув вперед левое плечо, а правой рукой занеся окровавленный гладий, двинулся на Пизона. Того охватила паника. Похоже, что через мгновение он умрет. Как и у центуриона, у него не было щита, а без него отразить удар очень сложно.

– Умри, мразь! – завопил Гай, бросаясь вперед.

Центурион слишком поздно оторвал взгляд от Пизона, чтобы отразить нападение. Глаза его широко раскрылись – сначала от неожиданности, потом в них появилось выражение ужаса и боли. Меч Гая глубоко вошел в пах центуриона. Из его губ вырвался мучительный стон, и следом раздался звук удара – Гай и центурион столкнулись грудь о грудь. Легионер с размаху нанес удар головой в лицо центуриона, и кровь брызнула из разбитого носа несчастного.

Гай схватил противника за плечо левой рукой и, не давая ему упасть, погрузил свой клинок еще глубже в тело врага.

– Как тебе это понравится, негодяй?

Ответом был низкий, утробный предсмертный стон умирающего человека. Он оказал на окружающих мятежников то же действие, какое производит на хищных зверей на арене цирка стон брошенного им на съедение преступника. Легионеры набросились на умирающего, нанося ему беспорядочные удары по шее, туловищу, рукам и ногам.

Остолбенев от ужаса, Пизон смотрел на происходящее.

– Бежим! – услышал он в самом ухе горячий шепот Вителлия.

Пизон медленно приходил в себя. Голова болела, словно после попойки перед глазами плыло. Он тупо уставился на Вителлия.

– Что?

– Нас убьют следующими. Идем, – Вителлий взял его за правое запястье железной хваткой.

Сгорая от стыда, Пизон повернулся и побежал.