Онлайн чтение книги Язык милосердия. Воспоминания медсестры
3. Происхождение мира

Так же как медсестры и врачи бегут навстречу террористам, Флоренс Найтингейл бежала навстречу опасности. Она оставила свою привилегированную семью, принадлежавшую верхушке среднего класса, а вместе с тем и родительские ожидания, что она выйдет замуж, будет жить в прекрасном доме и посвятит себя воспитанию детей. Вместо этого Найтингейл записалась в Институт протестантских диаконисс в Кайзерсверте недалеко от Дюссельдорфа, где и научилась базовым навыкам медсестры, пройдя двухнедельные курсы в июле 1850 года, а затем еще трехмесячные – в июле 1851 года. В 1854 году она отправилась в турецкий полевой госпиталь в Скутари, чтобы ухаживать за солдатами, раненными в ходе Крымской войны, где за первую зиму военных действий погибло 4077 человек. В десять раз больше солдат умерло от болезней, таких как сыпной и брюшной тиф, холера и дизентерия, чем от боевых ранений. Найтингейл променяла салонные игры и вышивание на «невероятный ужас» и «работу по горло в крови». По возвращении в Британию она заинтересовалась обучением медсестер, развитием сестринского дела и работой в акушерском отделении больницы святого Фомы, где Найтингейл установила сотрудничество с находящейся при больнице школой для акушерок[10]В 1860 г. Флоренс Найтингейл открыла первую школу сестер милосердия при этой больнице. – Прим. ред. .

Требования, которые в прошлом предъявлялись к акушеркам, теперь кажутся довольно оскорбительными. Джон Моубрей в 1724 году в книге «Врачеватель пола женского» (The Female Physician) написал следующее: «Она не должна быть слишком толстой или отвратительной, но в особенности ей не следует иметь толстые или мясистые руки и ладони, или объемные запястья…»

Как и обучение акушерок, лечение молодых матерей и уход за роженицами с тех времен кардинально изменились как в Великобритании, так и в США. С 1980 года показатели фертильности у людей старше 40 лет увеличились втрое, и стало больше женщин, которые рожают после 40, чем тех, что рожают в подростковом возрасте. Даже при низкой фертильности зачать ребенка становится все проще. Согласно докладу Общества вспомогательных репродуктивных технологий, сегодня больше американок, мечтающих иметь ребенка, получают медицинскую помощь (экстракорпоральное оплодотворение), чем когда-либо раньше. Меняется и сам процесс родов. В 2014 году были обновлены рекомендации Национального института здоровья и клинического совершенствования. Теперь они ориентированы на то, чтобы дать женщине больше свободы в выборе места для родов. Существуют доказательства того, что, если осложнений не ожидается, а риски довольно низкие, безопаснее рожать в акушерском отделении, чем в обычной больнице. Медленно набирают популярность роды в местном сообществе или дома, и ожидается, что в ближайшие годы они будут становиться все более частыми. Вместе с тем все чаще прибегают к кесареву сечению – сейчас его делают каждой четвертой роженице в Великобритании.

Практики, применяющиеся до и после родов, сильно варьируются в разных странах мира. Представление о том, что при родах необходим постельный режим или какие-то другие ограничения, устарело на века, и, хотя в западных странах оно уже давно непопулярно, оно все еще широко распространено в разных уголках земного шара. В Китае женщины перед родами в течение месяца ничего не делают и сидят дома. Однако в Америке – единственном индустриально развитом государстве, где работодатель не обязан предоставлять оплачиваемый декретный отпуск и где 43 миллиона рабочих не получают оплачиваемый больничный, – четверть недавно родивших молодых матерей возвращаются на работу менее чем через две недели после родов. А как же формирование надежной привязанности ребенка к матери? Неужели у четверти американских детей развивается нарушение привязанности? В странах Европы также прослеживаются значительные различия в том, что касается больничной практики. Во Франции женщины после родов остаются в больнице как минимум на три дня. В Великобритании же пациентку могут выписать уже через несколько часов.

– Роды – это естественный процесс, а не заболевание, – говорит мне Фрэнсис, акушерка, к которой меня прикрепили.

Студентки, обучающиеся по специальности «психиатрическая медсестра», не обязаны проходить практику в акушерском отделении, но моей группе первокурсников предложили, и я с радостью согласилась. Фрэнсис говорит бодро, и ее речь соответствует походке: она ходит по палате широкими шагами, прибираясь на ходу – убирает пропитанные кровью и выделениями урологические прокладки в желтые контейнеры для медицинских отходов, моет руки, расправляет простыни. Фрэнсис показывает мне отделение, и я следом за ней иду через антенатальную палату, «куда кладут женщин со сроком беременности более двадцати недель, если они заболевают», через дневное отделение для женщин, у которых возникли «проблемы с беременностью».

– Делаем УЗИ, берем кровь на анализы и все такое, – объясняет Фрэнсис.

Мы проходим мимо палаты, где лежит какая-то женщина, подключенная к аппарату кардиотокографии (КТГ), который измеряет сердцебиение плода и маточные сокращения, и где в воздухе витает ужас мертворождения. Мы проходим мимо женщин, страдающих рвотой беременных – тяжелым утренним токсикозом. Им ставят капельницы, чтобы восстановить нормальный уровень жидкости после неукротимой рвоты, которая мучила их всю ночь и весь день. Здесь лежат женщины с гестационным сахарным диабетом, у которых рождаются очень крупные дети. Некоторые женщины просто боятся, хотя физически с ними все в порядке, но до этого у них уже был один выкидыш (или пять), и теперь они ощущают невероятно острый, мучительный страх, что это произойдет снова. Есть здесь женщины с другими заболеваниями, влияющими на протекание беременности, такими как жалобы на сердце, астма или нарушения иммунной системы. Им приходится, взвешивая все за и против, принимать лекарства, которые противопоказаны при беременности.

По словам Фрэнсис, было доказано, что, если женщина, чья беременность протекает без осложнений, ложится в акушерское отделение, сильно возрастает вероятность, что роды пройдут нормально, и ей понадобится меньше обезболивающих. В одной из соседних палат раздается женский крик.

Мы проходим мимо палат для искусственного вызывания родов и направляемся к вахте, где я бегло оглядываю огромную маркерную доску со списком пациенток: номер палаты, срок беременности, наличие родов в анамнезе (сколько раз женщина рожала в прошлом), общее описание состояния здоровья, протекание беременности, анальгезия и имя акушерки. Справа от меня находится зал для плавания, дальше – семь родильных палат и палата для принятия многоплодных родов. В центре комнаты для плавания расположен огромный детский бассейн, а над ним висит что-то вроде качелей, держась за которые женщины могут себя подтягивать, чтобы передвигаться.

– Мужчинам тоже разрешается здесь находиться, – говорит Фрэнсис, – хотя это чревато беспорядком.

Слегка напоминает фильм «Челюсти».

За бассейном спрятана мелкоячеистая сетка, с помощью которой акушерка вылавливает из воды фекалии и рвоту. Еще здесь есть колонки, из которых играет музыка. Я слышу, как акушерки, уплетая большие куски заветрившегося торта, подаренного кому-то на день рождения и оставшегося после ночного дежурства, разговаривают о пациентках, которые рожают первого ребенка. Они приезжают в родильное отделение, когда матка раскрылась всего на сантиметр, привозят с собой ламинированный план родов, требуют, чтобы им включили расслабляющую музыку и зажгли аромалампу, и на первых порах отказываются от любых обезболивающих, зато потом готовы глотать все, что есть у нас в медицинских шкафчиках. Хуже всего те, у кого есть доула.