– Привет, Серафина. Как у тебя дела?
Доктор Блум сидела в уже знакомой позе: руки сложены на коленях, спина прямая, ступни и колени плотно сдвинуты.
Серафина заняла место напротив и повторила ту же позу: спина прямая, ноги вместе, дневник на коленях. В тесной комнате помещалось только два их стула и столик между ними с графином воды, двумя стаканами и коробкой салфеток, а также низкий шкафчик с двумя глубокими ящиками.
– Я начала вести для вас дневник, – сообщила Серафина, протягивая его.
Блум покачала головой:
– Я не хочу в него заглядывать, Серафина. Можешь рассказать мне, о чем ты пишешь, но дневник – это твои размышления, предназначенные только для тебя. Никто, кроме тебя, не должен читать их.
– Почему?
– Чтобы ты могла быть полностью откровенной сама с собой. Когда мы знаем, что нас прочтет еще кто-то, нам свойственно писать более сдержанно. Для того чтобы дневник приносил пользу, ты должна писать правду.
Серафина положила дневник обратно на колени. Расклад поменялся. Она собиралась с помощью дневника доказать доктору Блум, что она абсолютно нормальная. Но если эта женщина не собирается его читать… Тогда Серафина не видела в нем смысла.
– Ты думала об инциденте с Дарреном Шоу? Или разговорах в полиции?
Серафина пожала плечами. Она нисколько не сомневалась: полиция убеждена, что она действовала в целях самообороны. Бесполезно повторять те же объяснения здесь.
– Насколько я понимаю, ты слышала, что мистер Шоу поправляется? Какие чувства вызывает у тебя это известие?
– Облегчение, естественно. – Серафина знала, что ей полагается радоваться. – Я не хотела ранить его, – добавила она.
Доктор Блум молчала. И смотрела на Серафину с непроницаемым выражением лица. А Серафине никак не удавалось ее раскусить.
– В полиции говорят, это поможет в моем деле.
– Разумеется. Без причинения смерти убийство становится покушением на убийство, а непредумышленное убийство – нанесением тяжких телесных повреждений.
– Но я же просто защищалась. Он извращенец. Он напал на нас.
– Вот это она и есть – твоя защита.
– Вы не верите мне?
– Я верю, что ты действовала спокойно в ситуации крайнего стресса. Кроме того, я обратила внимание на то, что ты описывала случившееся деловито, не волновалась и не переживала. А еще я заметила, что тебе очень не нравится, когда кто-нибудь высказывает предположение, что мистер Шоу – жертва.
– Потому что жертва – это я . Я, – Серафина поерзала на стуле и выглянула в узкое окно. – Ему просто повезло, что я ранила его несильно.
– Любопытное замечание.
Порой такое случалось. Люди цеплялись к конкретным словам или фразам. А почему – она не понимала.
– Мне известно, что ваша учительница, прибежавшая к вам на помощь в спортзал, рассказывала, что ты держалась на удивление спокойно, – сказала доктор Блум. – Полицейские предположили, что из-за шока.
Серафина молчала: вопроса не было, не на что отвечать.
– Но что меня особенно заинтересовало, так это как о случившемся рассказала Клодия. Тебе сообщили о показаниях твоей подруги?
– Откуда вы все это знаете? Вы же говорили, что не работаете на полицию.
– Так и есть, Серафина. Я работаю на тебя и твою семью. Мне рассказала твоя мать.
Ну конечно, ее тупая мать раскудахталась при психологе: на все готова ради своей дозы внимания. Серафина сделала глубокий вдох, подавляя ярость. Здесь ей не место.
– Ты знаешь, что Клодия отрицает твои показания? – спросила доктор Блум. – По ее словам, ты напала на мистера Шоу еще до того, как он проявил хоть какой-то интерес к тебе.
Серафина улыбнулась: все это она уже проходила с констеблем Уоткинс.
– По-моему, у Клодии такое состояние, как бывает у людей, которые сочувствуют своим мучителям. И ей не нравится, что он хотел и меня.
– Стокгольмский синдром?
– Это он бывает у жертв похищения?
Доктор Блум кивнула:
– У них формируется привязанность к обидчикам. Так ты утверждаешь, что показания Клодии ошибочны?
– Да.
– Она также припомнила, как ты сказала мистеру Шоу: «Может, лучше выбрали бы себе ровню?» Это тоже неправда?
– Нет, – ответила Серафина. – Это я сказала.
– Почему?
Серафина пожала плечами:
– Так ведь говорят. Это просто слова.
– Ты намекала, что его ровня – ты?
Серафина расцвела нежнейшей улыбкой. Она отрепетировала ее перед зеркалом.
– Естественно, нет. Я же девушка.
– Я не подумала, что ты имела в виду физические возможности. – Блум налила воды из графина в два стакана. – Ты часто думаешь о случившемся? – спросила она.
– Иногда.
– В каком ключе?
Серафина не поняла. Покачала головой.
– Расскажи, о чем ты думаешь, когда вспоминаешь об этом. Вопрос без подвоха, Серафина. Просто я пытаюсь понять, что тебе особенно запомнилось в этом инциденте.
Кровь. Густая, красная, блестящая кровь. Было столько крови …
– Думаю о том, как он лежал на полу.
– После того как ты ударила его?
Серафина кивнула.
– Он корчился на блестящих половицах. Хватался рукой за шею. Наверное, пытался остановить кровь.
– Еще что-нибудь?
– Потом его рука упала на пол, он затих. Я видела, откуда льется кровь – она струилась сбоку по его шее, – но самого отверстия не различала.
– А почему ты хотела увидеть отверстие?
А с какой стати мне не должно было хотеться его видеть ?
– Хотела узнать, ровные у него края или рваные.
– Зачем тебе это знать?
Серафина нахмурилась. Она надеялась, что Блум поймет, что у нее, Блум, интеллект выше среднего. Но, наверное, нет.
– Затем, что это интересно.
Доктор Блум кивнула. Теперь она поняла.
– И часто ты думаешь о том происшествии?
Постоянно. Ничего удивительнее со мной еще никогда не случалось .
– Немного.
– В то время тебе не хотелось помочь ему?
– Он не заслуживал никакой помощи.
– Почему?
– Потому что он извращенец. Насильник.
Серафина не могла бы поклясться, но ей показалось, что она заметила на губах доктора Блум мимолетную улыбку.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления