Онлайн чтение книги Инсургент Insurgent
Глава 10

Я провожу рукой по шее, чтобы приподнять прилипшие волосы. Все тело болит, особенно ноги, которые просто жжет, даже когда я не шевелюсь. И пахну я не слишком приятно. Мне бы помыться.

Я выхожу в коридор и ищу душевую. Оказываюсь не единственной, у кого возникло такое желание. У душевых стоят несколько женщин. Половина из них обнажена, но остальных это совершенно не волнует. Найдя свободное место в углу, я сую голову под кран и стою под потоком холодной воды.

– Привет, – радуется мне Сьюзан. Я поворачиваюсь в сторону. Вода течет по носу и щекам. Она приносит два полотенца, белое и серое, с обтрепанными краями.

– Привет, – отвечаю я.

– У меня есть идея, – говорит она. Поворачивается ко мне спиной и расставляет руки в стороны, держа полотенце и тем самым отгораживая меня от остальных. Я вздыхаю с облегчением. Уединение. Хоть какое-то, насколько здесь возможно.

Я быстро раздеваюсь и хватаю кусок мыла, лежащий на полке.

– Как ты? – спрашивает она.

– Нормально, – отвечаю я, зная, что она спрашивает лишь потому, что так требуют правила, установленные в Альтруизме. Как бы мне хотелось, чтобы она говорила со мной свободно, без оглядки на правила. – А ты, Сьюзан?

– Лучше. Тереза сказала, что в убежищах бесфракционников теперь живет большая группа из Альтруизма, – говорит Сьюзан. Я намыливаю голову.

– А-а, – отвечаю я. Снова сую голову под струю воды и тру волосы левой рукой, чтобы вспенить мыло. – Ты собираешься к ним?

– Да, – отвечает Сьюзан. – Если тебе не нужна моя помощь.

– Спасибо за предложение, но, думаю, твоя фракция сейчас нуждается в тебе больше, – говорю я, закрывая кран. Хорошо бы, еще не надо было одеваться. Слишком жарко для джинсовых штанов. Но я хватаю с пола другое полотенце и спешно вытираюсь.

Надеваю красную рубашку. Очень не хочется снова носить что-то грязное, но у меня нет выбора.

– Думаю, что у некоторых женщин из бесфракционников есть запасная одежда, – гворит Сьюзан.

– Может, ты и права. Хорошо, теперь твоя очередь.

Я стою с полотенцем в руках, пока Сьюзан моется. Через некоторое время руки начинают болеть, но она не обращала внимания на свою боль ради меня, значит, я сделаю для нее то же самое. Когда она принимается за волосы, вода брызжет мне на ноги.

– Никогда бы не подумала, что мы окажемся вместе в такой ситуации, – замечаю я. – Болтать в общем душе заброшенного дома, спасаясь от эрудитов.

– Я считала, мы будем жить рядом, – отвечает Сьюзан. – Ходить вместе на общественные мероприятия. Вместе провожать детей до автобуса.

Я прикусываю губу. Это моя вина, что такого никогда не произойдет. Потому, что я выбрала другую фракцию.

– Извини, не хотела заводить об этом речь, – говорит она. – Просто жалко, что я не обращала достаточно внимания на твою жизнь. Если бы я так делала, возможно, я б лучше знала, что происходит внутри тебя. Я вела себя эгоистично.

Я усмехаюсь.

– Сьюзан, в твоем поведении нет ничего плохого.

– Все, – говорит она. – Не дашь полотенце?

Закрыв глаза, я поворачиваюсь, чтобы она взяла полотенце из моих рук. Когда в душевую входит Тереза, заплетая волосы в косу, Сьюзан спрашивает ее насчет запасной одежды.

Когда мы, наконец, выходим, на мне джинсы и черная рубашка, такая свободная, что едва не сваливается с плеч. На Сьюзан свободные брюки и белая рубашка Правдолюбия с воротничком. Она застегивает ее под горло. Скромность Альтруизма доходит до полного пренебрежения комфортом.

Когда я снова оказываюсь в большой комнате, некоторые бесфракционники выходят оттуда с ведерками краски и кистями. Я провожаю их взглядом.

– Они напишут послание для остальных убежищ, – говорит Эвелин, которая стоит позади меня. – На одной из досок. Коды базируются на личной информации, типа любимого цвета, имени домашнего питомца в детстве и тому подобного.

Я не понимаю, почему она решила сказать что-то о кодах бесфракционников именно мне, пока не поворачиваюсь. У нее в глазах то же самое выражение, что было у Джанин, когда та сказала, что разработала сыворотку, которая подчинит его. Гордость.

– Умно, – говорю я. – Твоя идея?

– На самом деле, да, – пожимает плечами она. Но меня не обманешь. Она только пытается выглядеть безразличной. – Я перешла в Альтруизм из Эрудиции.

– Ого, – удивляюсь я. – Не поспевала за бурной жизнью академии?

– Вроде того, – отвечает она. Приманка пролетела мимо.

– Думаю, твой отец сделал это по такой же причине, – говорит она после паузы.

Я уже готова уйти, закончив разговор, но ее слова сдавливают мне голову, будто Эвелин выжимает мне мозги руками. Я непонимающе гляжу на нее.

– Ты не знала? – нахмурившись, спрашивает она. – Извини. Я забыла, члены фракций редко обсуждают вопрос о переходе.

– Что? – срывающимся голосом кричу я.

– Твой отец родился в Эрудиции, – говорит она. – Его родители дружили с родителями Джанин Мэтьюз, когда были живы. Твой отец и Джанин вместе играли, будучи детьми. В школе я видела, как они обменивались книгами.

Я представляю себе моего отца, взрослого мужчину, непринужденно сидящего рядом с Джанин, взрослой женщиной, за столом в кафетерии. Сама мысль кажется мне такой абсурдной, что я хмыкаю и почти смеюсь. Это не может быть правдой.

За одним исключением. Он никогда не рассказывал мне о родителях и о своем детстве.

И у него не было такого спокойного характера, который бывает у выросших в Альтруизме.

А его ненависть к Эрудиции – слишком неистова. Должны быть личные мотивы.

– Извини, Беатрис, – говорит Эвелин. – Я не собиралась бередить тебе свежие раны.

– Именно это ты сделала, – нахмурившись, отвечаю я.

– Что ты имеешь в виду…

– Слушай меня внимательно, – говорю я тихо. Гляжу поверх ее плеча, чтобы убедиться, что нас не услышит Тобиас. Но вижу там лишь сидящих в углу Калеба и Сьюзан, передающих друг другу туда-сюда банку с арахисовым маслом. Тобиаса нет. – Я не дура, – продолжаю я. – Я вижу, ты просто хочешь его использовать. И я скажу ему об этом, если он сам уже не догадался.

– Дорогая моя девочка, я – член его семьи, – отвечает она. – Я – навсегда. А ты – явление временное.

– Ага, – говорю я. – Мама его бросила, папа бил. Как он может не хранить верность такой чудесной семье?

Я ухожу. Мои руки трясутся. Я сажусь на пол рядом с Калебом. Сьюзан уже на другом конце комнаты, помогает убираться бесфракционнику. Он дает мне банку с арахисовым маслом. Я вспоминаю ряды кустов арахиса в теплицах Товарищества. В нем много жиров и белков, а это важно, особенно – для бесфракционников. Я зачерпываю немного масла пальцем и слизываю.

Следует ли мне рассказать ему то, что только что поведала Эвелин? Я не хочу давать ему повод думать, что Эрудиция – у него в крови. Я не собираюсь помогать ему вернуться к ним.

Пока что я оставлю эти сведения при себе.

– Мне надо с тобой кое о чем поговорить, – предлагает Калеб.

Я киваю, продолжая слизывать арахисовое масло, теперь уже с неба.

– Сьюзан хочет сходить к альтруистам, проведать их, – говорит он. – Я тоже. А еще мне необходимо быть уверенным, что с ней ничего не случится. Но тебе нельзя быть здесь одной.

– Не проблема, – отвечаю я.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – спрашивает он. – Альтруисты с радостью примут тебя обратно, я уверен.

Я также. В Альтруизме не копят обиды. Но я и так пребываю на краю пропасти отчаяния. Если вернусь в фракцию, к которой принадлежали мои родители, она меня поглотит.

Я качаю головой.

– Мне надо отправиться к правдолюбам и выяснить, что происходит, – заявляю я. – С ума сойду, если не узнаю.

Я с трудом улыбаюсь.

– Но ты иди, конечно. Ты поддержишь Сьюзан. Ей сейчас вроде лучше, но ты ей все равно нужен.

– Хорошо, – соглашается Калеб. – Ну, попытаюсь присоединиться к вам позже. Будь поосторожнее.

– Разве я не всегда такая?

– Нет, думаю, нормальное слово, которое тебе подходит всегда, это «безрассудная».

Он слегка сжимает мне здоровое плечо. Я отправляю в рот следующую порцию арахисового масла.

Из мужской душевой выходит Тобиас. Вместо красной рубашки Товарищества на нем черная футболка, а его короткие волосы блестят от воды. Наши взгляды встречаются, и я понимаю – пора в дорогу.

Район правдолюбов большой, как целый мир. По крайней мере кажется мне таким.

Они живут в большом бетонном здании, рядом с тем, что когда-то было рекой. Вывеска на здании сохранилась не полностью, остались буквы «MERC IS MART». Когда-то это было название «Merchandise Mart» – «Товарный супермаркет», но большинство людей называют его «Merciless Mart»[1]Игра слов. «Merciless Mart» (англ.)  – дословно: рынок безжалостности., «Супермаркет Безжалостности». Поскольку правдолюбы беспощадны, хоть и честны. Самим им это прозвище, похоже, нравится.

Я не знаю, чего ждать, поскольку никогда здесь не была. Тобиас и я останавливаемся у входа и переглядываемся.

– Вот мы и на месте, – говорит он.

Я не вижу ничего, кроме своего отражения в стеклянных дверях. Я уставшая и грязная. Впервые мне приходит мысль, что мы ничего не должны были делать. Просто спрятаться у бесфракционников, и пусть другие со всем разбираются. Мы были бы никем, но вместе и в безопасности.

Он все еще не рассказал мне о своем ночном разговоре с матерью, и я не думаю, что собирается. Он так стремился попасть к правдолюбам, что я начинаю думать, не планирует ли он что-то втайне от меня.

И я вхожу в здание. Может, я решаю, что если уж мы так влипли, то надо выяснить, в чем дело. Я – дивергент, значит, я не ничтожество, и больше не может быть «безопасных» мест, и у меня есть другие дела в жизни, помимо того, чтобы играть в семью с Тобиасом. Очевидно, он согласится со мной.

Вестибюль просторный, хорошо освещенный, с полом из черного мрамора, тянущимся до самых лифтов. В центре на полу выложено кольцо из белых мраморных плит, внутри которого изображен символ Правдолюбия – наклонные весы, символизирующие то, что истина весит больше лжи. В вестибюле полно лихачей с оружием.

Одна лихачка с рукой на перевязи подходит к нам, держа пистолет перед собой и наставив его на Тобиаса.

– Назовите себя, – говорит девушка. Молодая, но не настолько, чтобы знать Тобиаса.

Следом подбираются остальные. Некоторые глядят на нас с подозрением, но большинство – с любопытством. Но в их глазах вспыхивает нечто еще более странное. Они узнают нас. Наверняка они встречали Тобиаса, но откуда догадались про меня?

– Четыре, – говорит Тобиас. – Трис, – кивает на меня. – Лихачи, оба.

У девушки расширяются глаза, но она не опускает оружие.

– Зачем вы здесь? – спрашивает она. Некоторые из лихачей выходят вперед, но осторожно, будто мы представляем для них опасность.

– А в чем проблема? – спрашивает Тобиас.

– Вы вооружены?

– Конечно, ведь я лихач или кто?

– Стоять, руки за голову, – поспешно говорит она, будто и не надеясь, что мы подчинимся. Я гляжу на Тобиаса. Почему все ведут себя так, будто мы сейчас на них набросимся?

– Мы вошли через главный вход, – медленно говорю я. – Думаете, мы бы это сделали, если бы хотели напасть на вас?

Тобиас не смотрит на меня. Касается пальцами затылка. Спустя секунду я делаю то же самое. Лихачи обступают нас. Один начинает обыскивать Тобиаса, с ног до головы, а другой вынимает пистолет, который был у него за поясом. Еще один, круглолицый парнишка с румяными щеками, извиняюще глядит на меня.

– У меня нож в заднем кармане, – произношу я. – Начнешь лапать – пожалеешь.

Он невнятно что-то бормочет, и одними пальцами вытаскивает нож за рукоятку, стараясь не касаться меня.

– Что происходит? – спрашивает Тобиас.

Девушка переглядывается с остальными.

– Извини, но нам приказали арестовать тебя сразу же, как ты появишься, – отвечает она.