Онлайн чтение книги Испытание любви. Случай в Гаване
Глава 3. Как рассеять пелену иллюзий. Детская невинность в обмен на человечность и глубину

Нас часто спрашивают: «Когда можно будет закончить внутреннюю работу с эмоциями?» Мы думаем, что это будет возможно только после того, как мы расстанемся с ложным, иллюзорным доверием и откажемся от глобального недоверия всему на свете. Пока же жизнь складывается так, что мы расстраиваемся, чувствуем предательство со стороны друзей и любимых, у нас возникают трудности в любви и близости, мы осуждаем себя и других, внутри нас еще есть энергетические блоки, и иногда мы впадаем в депрессию, стараясь закрыться от всего мира.

До тех пор, пока наше прошлое негативно влияет на наше настоящее, до тех пор, пока мы осуждаем свои самые глубокие страхи и хотим себя переделать, всегда есть что исследовать, чувствовать и понимать.

Под «внутренней работой с эмоциями» мы не подразумеваем постоянную работу с детскими травмами, хотя зачастую это тоже необходимо. Мы не говорим, что нужно вспомнить все, что с вами было. И, конечно, мы не предлагаем использовать травмирующий опыт в качестве оправдания своему страху перед риском и нежеланию быть честным с самим собой. Под «внутренней работой с эмоциями» мы имеем в виду желание исследовать свои эмоциональные реакции на то, что происходит. А поскольку наши эмоции сегодня в большой степени зависят от нашего прошлого опыта, то очень важно научиться видеть и чувствовать взаимосвязь прошлого с настоящим. На самом деле, прошлое нельзя назвать прошлым до тех пор, пока оно влияет на наше настоящее.

Признать, что травма существует

Признание травматического опыта – одна из важнейших составляющих в работе с эмоциями. Некоторые из нас отчаянно цепляются за собственные иллюзии, особенно за идущие из прошлого иллюзии. Ранние травмы очень глубоки. Но если мы узнаем правду о том, каким образом наше детское доверие миру было сломлено, то извлечем много полезного для себя из прошлого опыта. Так или иначе, нашу детскую невинность и чистоту предавали не раз. И если совершить усилие и поработать со своими травмами, то вместо детской невинности можно получить нечто чрезвычайно ценное: мы станем глубже и человечнее.

Криш: Недавно мы с другом играли в теннис в местном спортивном клубе. На соседнем корте отец учил играть сынишку. Мальчику было не больше шести лет. Отец все время ругал сына за рассеянность, за неправильно закрученный мяч, за не слишком сильные удары. Отцу казалось, что мальчик все делал не так: не так ставил ноги, не так держал ракетку, неправильно отбивал мяч и так далее и тому подобное. Ребенок же все время ныл, что ему плохо. Для него это был, наверное, единственный способ справиться с ситуацией. Подозреваю, что намерения отца были самыми что ни на есть благими, он искренне хотел научить сынишку играть, чтобы тот мог испытывать такое же наслаждение от игры, как и он сам. Скорее всего, он поступал так же, как когда-то поступал его отец. Возможно, он просто не умел учить иначе. Мы с другом наблюдали за происходящим. Мы оба терапевты, и нам хотелось обсудить то, что мы увидели. Поговорив, мы пришли к выводу, что понимаем, в чем дело, и что нам часто приходится работать с людьми, получившими подобный негативный опыт.

Если, обладая осознанностью взрослого человека, мы заново переживем детские травмы, то сможем понять, почему наше недоверие миру так глубоко. Нам станет ясно, почему мы неуспешны в тех или иных областях жизни. Когда-то нам было совсем немного лет, и, вновь испытывая чувства , пережитые в детстве, мы начинаем относиться к себе с глубоким состраданием и принимать себя со всеми своими страхами и неуверенностью. Нам необходимо набраться смелости и вновь ощутить все то, что пришлось испытать маленькому беззащитному ребенку. Будучи взрослыми, мы способны воспринять тот опыт в более широкой перспективе. Точно воспроизвести события детства часто бывает трудно. Но если мы поймем, в какие моменты проявляется наше недоверие сейчас, то сможем установить с детством связь. И тогда из отдельных эпизодических воспоминаний сложится целостная картина того, когда и по каким причинам родилось наше недоверие.

Осознание всей глубины нашего недоверия

На наших семинарах, работая с недоверием, мы проводим следующее упражнение.

Мы просим участников объединиться в пары и встать друг к другу лицом. Один из партнеров закрывает глаза и представляет, что он постепенно, слой за слоем снимает с себя все защиты. После этого мы просим его открыть глаза и медленно двигаться по направлению к своему партнеру. Оставив защиты в стороне, он подходит к другому человеку открытый и уязвимый, не имея ни малейшего представления о том, насколько открыт и уязвим человек напротив него. В определенный момент мы просим участников начать говорить о страхах, возникающих по мере того, как они подходят к партнеру все ближе и ближе. Это простое упражнение помогает людям осознать степень их боязни и недоверия, которое они скрывают под толстым слоем защит.

Большинство из нас убеждены, что если мы откажемся от своих защит, то с нами обязательно случится что-то ужасное, или же мы сами можем совершить что-то очень плохое. Это глубочайшее убеждение, проникшее на клеточный уровень, влияет на нервную систему, вызывая иррациональные, непредсказуемые реакции, а также страх, который буквально парализует все наше существо. Мы сталкиваемся с этими реакциями очень часто: в сексе или в другие моменты, когда позволяем другому подойти слишком близко, или когда проявляем собственное творчество, или когда нам приходится кому-то противостоять и быть честным с другими, или когда мы разрешаем себе радоваться и наслаждаться, или когда позволяем себе испытывать эмоции, или когда тело на что-то реагирует, и даже когда испытываем приступы паники. Глубинные страхи зачастую выражаются в бессоннице и в других соматических проявлениях. Иногда на нас влияет и отсутствие энтузиазма – как своего, так и со стороны других людей. Мы заключены в тиски недоверия и страха.

Чтобы понять, почему возникло недоверие, и научиться проявлять сострадание по отношению к собственным страхам, нам необходимо почувствовать то, насколько сильно мы были травмированы в детстве. Причиной травмы могли послужить случайные происшествия: болезнь или несчастный случай. Мы могли переживать предательство со стороны близких, когда они уходили, оставляя нас одних в больничной палате. Наше недоверие могло быть вызвано смертью кого-то из родных или отсутствием одного или сразу обоих родителей. Чаще всего эти травмы оказывают сильное влияние на наше отношение к жизни, к себе и к другим людям. Поэтому очень важно вновь исследовать их, чтобы обрести возможность их исцелить.

Криш: В младенчестве у меня был синдром пониженного всасывания, и первые дни моей жизни мать сидела у кроватки, не смыкая глаз, не зная, выживу я или нет. Я выжил. Много лет спустя, проделав огромную внутреннюю работу, испытав на себе большое количество разных терапевтических методов и техник, я осознал, что именно тогда сформировалась моя сильная симбиотическая связь с матерью. Мать была со мной, когда я находился между жизнью и смертью. Такую связь не так-то легко разорвать. В результате мне было трудно иметь глубокие, искренние отношения с другими женщинами.

Когда я был маленьким, мой отец помогал еврейским беженцам, и каждые три-четыре года мы переезжали в новый город. Тогда мы жили в Европе. Я был вынужден менять школы, оставлять друзей и приспосабливаться к совершенно новому окружению. В то время я не сильно расстраивался из-за постоянных переездов. Но теперь я понимаю, почему испытываю своего рода онемение, когда мне приходится расставаться с людьми или откуда-то уезжать.

Амана: Когда мне было семь лет, меня внезапно лишили отца, друзей, любимых игрушек и дома, в котором я жила. Однажды моя мать собрала вещи, уложила их в машину и увезла меня и брата подальше от нашего отца. Он был алкоголиком. Помню, какое сильное напряжение и страх я испытывала, пока мы жили с ним. Мать никогда не знала, когда он вернется с работы. Получив зарплату, он исчезал на несколько дней, а иногда его не было дома неделями. Его поступки были абсолютно непредсказуемыми. В трезвом состоянии он был милым и любящим, он играл с нами и заботился о нас. Но, напившись, он становился совершенно другим человеком – подавленным, безответственным и даже жестоким. После того, как мать увезла нас, только через год ему разрешили видеться с нами в выходные. Однако он продолжал пить, и, когда мне было восемнадцать, пьянство доконало его, и он умер.

Со временем я поняла, каким травмирующим для меня был тот опыт. Я буквально впитала в себя мамины страхи – ведь она постоянно боялась за свою жизнь и за жизнь детей. В то же время я лишилась отца, которого очень любила. Даже сейчас, несмотря на многолетнюю внутреннюю работу, я все еще замечаю, как любые изменения планов пугают меня, мне нужно какое-то время, чтобы смириться с переменами. Когда я оглядываюсь назад и вижу ту ситуацию глазами взрослого человека, я испытываю глубокую благодарность матери за то, что она нашла в себе силы и смелость и увезла нас.

Наша жизнь стала гораздо более спокойной и защищенной. Но тогда ее поступок казался мне ужасным предательством с ее стороны. У меня забрали отца и целый год не позволяли с ним видеться. Я чувствовала себя виноватой за то, что люблю его, я разрывалась на части. В течение многих лет я делала вид, что он мне совсем не нужен. И только спустя годы в процессе терапии я разрешила себе почувствовать, насколько сильно я его любила. К тому времени он уже давно умер, но для меня это стало глубоким исцеляющим опытом. Я ощутила огромную любовь и боль от того, что у меня не было отца, и от того, что мне его очень не хватало.

Мы не доверяем по многим причинам

В детстве мы нередко чувствуем, что нас не любят, не ценят и не замечают. Именно в такие моменты растет наше недоверие.

Когда мы оглядываемся назад, многие события детства кажутся нам незначительными и совершенно обычными, но восприимчивый ребенок мог чувствовать себя тогда подавленным и опустошенным. И совсем необязательно из-за явно негативного опыта – физического, сексуального или частого эмоционального оскорбления. Конечно, насилие над личностью оставляет в сердце ребенка глубочайший след и вынуждает не доверять больше ни себе, ни миру. Но такое же сильное недоверие может возникнуть и в результате небольших, казалось бы, незначительных травмирующих событий. Если бы мы могли посмотреть видеозапись нашей жизни и увидеть, как нас воспитывали, мы были бы потрясены тем, через что нам пришлось пройти, чтобы выжить. Уже то, как большинство из нас рождается, само по себе является травмой. Кто-то был травмирован еще до рождения, в утробе, если во время беременности мать испытывала стресс, или обстановка в доме была напряженной. И огромное количество травм все мы получили после рождения.

Множество эмоциональных ран возникает из-за давления, которое оказывают на нас родители, а также из-за их ожиданий, страхов и разочарований, связанных с нами. Многие родители разрушают самое естество ребенка, заставляя его играть определенную роль. Например, распространено мнение, что дети должны заботиться о родителях и оказывать им эмоциональную поддержку. Некоторые надеются, что чада пойдут по их стопам и выберут их профессию. Многие ждут, что дети сделают то, чего сами они не смогли. Самые большие ожидания чаще всего исходят от несостоявшихся в чем-то взрослых. Они хотят, чтобы сын или дочь осуществили родительские мечты, достигли тех высот, которых самим родителям уже никогда не достичь. В остросюжетном фильме «Сияние» один несостоявшийся музыкант жестоко мучил своего одаренного сына Дэвида, заставляя его играть на пианино. Этот отец искренне верил, что таким образом оказывает сыну любовь и поддержку. Самым ужасным было то, что мальчику действительно нравилось играть на пианино, но ожидания отца слишком сильно действовали на его нервную систему. У Дэвида не было никакой возможности понять, чего же он на самом деле хочет.

На наших группах мы часто спрашиваем, кого из присутствующих родители били в детстве, и каждый раз нас потрясает количество поднятых рук. Порка или простые шлепки кажутся обычным делом. Возможно, родители и сами подвергались в детстве физическому насилию. И, конечно, у взрослых достаточно напряженная жизнь – понятно, почему они бьют детей. Более того, если пойти глубже, то становится очевидным, что, наказывая детей, родители дают выход своим подавленным чувствам: гневу, горечи и разочарованию. Они используют детей в своих собственных целях. Но все эти объяснения не снижают интенсивность травмы, нанесенной ребенку. А из-за того, что ребенка бьют, он теряет самоуважение и начинает себя ненавидеть.

Менее очевидно, чем побои, ребенка травмирует физическое отсутствие одного или обоих родителей и эмоциональное игнорирование. Последнее может показаться не таким уж значительным для многих людей, но маленького уязвимого ребенка может глубоко ранить. Принято считать, что мы чувствуем себя покинутыми, когда кто-то из родителей уходит или его никогда нет дома. Но правда состоит в том, что мы чувствуем себя очень одиноко и нам кажется, что нас бросили, даже тогда, когда мать или отец просто не слушают нас, не понимают или навязывают нам роль, которая не соответствует нашей природе.

Вот несколько примеров с нашей недавней группы в Швеции.

Дети часто страдают из-за родителей, которые слишком заняты собой и относятся к своим детям невнимательно. На самом деле, родительский нарциссизм – это, возможно, одна из основных причин детских травм, и он имеет множество разных проявлений. Самовлюбленные родители никогда не слушают ребенка, вместо этого они читают нотации или дают советы.

К тому же они не видят и не поддерживают того, что ребенку действительно интересно. Они игнорируют его природные способности и таланты. Им важно, чтобы он выбрал угодную им профессию. Они хотят, чтобы он следовал их морали, и подавляют естественную энергию ребенка, потому что боятся осуждения со стороны других.

Криш: Мой хороший друг до сих пор страдает от того, что у него чрезвычайно самовлюбленная мать. В детстве все внимание, которое он получал от нее, было лишь отражением ее собственных потребностей и желаний. В юности он стал играть на гитаре и обнаружил, что обладает особым талантом. Он начал учиться и даже сочинять собственную музыку. Отец поддерживал его, но мать вообще ничего не знала о его увлечении до тех пор, пока спустя много лет не побывала на его концерте в местном клубе. Ее нарциссизм был таким глубоким, что порой дело доходило до сексуальных оскорблений.

Полуголая, мать дефилировала вокруг дома, чтобы привлечь внимание сына, или просила его совета и одобрения, когда примеряла новую одежду. Даже сегодня, когда он звонит ей, она говорит только о себе и почти никогда не спрашивает о его жизни. А если все-таки интересуется тем, как у него дела, то никогда не выслушивает ответа. В течение многих лет ему приходится работать со своим глубоким внутренним конфликтом между естественной любовью сына к матери и дикой яростью от того, как она с ним обращается.

Ни родители, ни среда, в которой мы росли, не были достаточно внимательными к нам, чтобы воспитывать нас в атмосфере любви и заботы. Взрослые не чувствовали наших потребностей, не воодушевляли и не поддерживали нас. Пусть даже те, кто воспитывал нас, хотели как лучше, но они просто не знали других методов воспитания, кроме стыда и вины. Так воспитывали их самих.

В сознании маленького, беспомощного, уязвимого ребенка любая нечувствительность воспринимается как глубоко ранящее событие. Со временем детская открытость и восприимчивость уходят все глубже и глубже внутрь, туда, где никто не сможет их потревожить и где они будут в безопасности. Мы формируем «внешнюю» личность, благодаря которой можем функционировать в обществе (в определенных пределах). Однако самые глубокие слои нашего существа оказываются скрытыми даже от нас самих. Мы не знаем об их существовании до тех пор, пока не вступаем в значимые для нас отношения. Но как только мы сталкиваемся с авторитетом (или просто начальником) либо становимся с кем-то близки, неожиданно для себя мы обнаруживаем, что вовсе не так открыты, как привыкли думать, или же довольно ранимы.

Одна наша клиентка страдает частыми мигренями. Она заметила, что чаще всего у нее начинает болеть голова после визитов к родителям. Естественно, у клиентки возникли подозрения, что между визитами к родителям и ее головной болью может быть какая-то связь. Во время последней встречи девушка рассказала нам, что ее отец увидел, как она читает книгу Джона Брэдшоу о стыде. Он взял книгу, шлепнул ею дочь по голове и со словами: «Хватит уже копаться в собственных чувствах», посмеялся над ее желанием читать такие книги. Клиентка сказала, что ее мать тоже страдает мигренями, и спросила, может ли эта болезнь передаваться по наследству. Мы предположили, что, конечно, у женщин в ее роду может быть некоторая физическая предрасположенность к мигреням.

Но, скорее всего, причина болезни кроется в презрении и в шовинизме, которые проявлял ее отец по отношению к ней, к ее матери и вообще ко всем женщинам. Единственное, что в такой ситуации может сделать чувствительная женщина, чтобы защитить себя, – это научиться сдерживаться, но тогда начинает болеть тело. Боль похожа на маленького ребенка, живущего внутри человека. Ребенок плачет, стремясь обратить на себя внимание.

Криш: После нескольких лет исследования своего внутреннего мира и работы со своими чувствами сначала в Америке и затем в Индии я в течение нескольких месяцев посещал курс интенсивной терапии по исцелению детских травм. В то же время я много медитировал. После этого я вернулся в Штаты навестить родителей. Раньше я в основном их идеализировал. Я прекрасно помню, как на группе в Индии одна из терапевтов спросила меня: «Если твое детство было таким замечательным, то почему ты настолько эмоционально закрыт, почему ты живешь только головой и пытаешься контролировать всех и вся?» Я знал, что в ее вопросе был смысл, но тогда не смог определить причину моей эмоциональной сдержанности. К тому же я чувствовал внутренний конфликт. Мне казалось, что я рос в любящей семье, помнил, что родители заботились обо мне и во всем поддерживали, что они были добрые, внимательные люди. Мне не хотелось ни в чем их обвинять.

Но в то же время у меня было сильное желание еще глубже исследовать собственные чувства, мне хотелось целиком погрузиться в свой внутренний мир, но для этого нужно было взглянуть на детство не с точки зрения взрослого человека, а с точки зрения травмированного ребенка. Нужно было вновь пережить все, что видел и чувствовал маленький уязвимый ребенок. В тот раз, когда я вернулся домой, я посмотрел на происходящее другими глазами. Я понял, что значит вырасти в такой семье, как моя.

В тот приезд я заметил, как отец подавляет гнев, а мать контролирует других, давая всем советы и никого не слушая. Прежде я никогда не обращал внимания на эти черты своих родителей. Теперь же я понимал, насколько пугающим это было для меня в детстве. Кроме того, я увидел, что отношения моих родителей между собой и с другими людьми были поверхностными. Мать и отец старались быть вежливыми и тактичными друг с другом, но в этом не было абсолютно никакой искренности.

Мне было больно осознавать, что жизнь нашей семьи основывалась на рациональности, все происходило очень быстро, а главными ценностями моих родителей были престиж, имидж и достижения. Я понимал, что все это могло глубоко шокировать любого чувствительного ребенка, чья природа предназначена для того, чтобы «быть», а не «делать». Я довольно сильно преуспел в «политике партии», научившись быть вежливым, бесконфликтным и совершать множество «хороших» дел. Но моя чувствительность и мятежный дух оказались похороненными глубоко под толстым слоем необходимости кем-то стать. Давление и стремление к достижениям стали и моими ценностями. Моя же уязвимость и индивидуальность оказались не востребованы.

Через какое-то время я начал читать книги о созависимости и смог глубже понять, почему я отказывался видеть, что с моей семьей что-то не так. Например, прочитав небольшую, но вместе с тем великую книгу Роберта Сабби «Lost in Shuffle» о негласных правилах, существующих в дисфункциональных семьях, я увидел, что и моя семья во многом существовала по тем же законам. Сабби писал о том, что в таких семьях проблемы не обсуждаются, эмоции подавляются, на детей возлагаются чрезмерные ожидания (которые, конечно же, невозможно выполнить), проблемы других ставятся выше собственных и решаются в первую очередь и в основном за счет близких. Члены таких семей стремятся во что бы то ни стало сохранять спокойствие, а тема секса для них – табу. Они никогда не бывают безответственными и веселыми и не умеют доверять себе. Соблюдение таких правил приводит к тому, что дети из этих семей испытывают глубочайший стыд и страх. Они перестают проявлять спонтанность и радоваться жизни. Вся эта обусловленность довлела и над моей семьей.

Связь прошлого с настоящим

Амана: Я выросла в семье, где проявление чувств и обсуждение проблем было немыслимым. Выражать чувства мог только отец, когда бывал пьян. Он становился агрессивным, обвинял всех вокруг или кричал, что больше не хочет жить. Моя мать спасалась тем, что была практичной и жесткой, никому не показывая свою боль. Она никогда и ни с кем не обсуждала происходящее. Никто ничего не знал – ни ее родители, ни даже близкие друзья. Я помню напряжение, висевшее в нашем доме. Я чувствовала себя одинокой и чужой. Когда мне было грустно, я закрывалась в ванной, чтобы меня никто не видел, и плакала. Если моя мать понимала, что мне грустно, или я злюсь, или чего-то боюсь, то ее глаза выдавали ее страх и беспокойство. И еще я читала в них один и тот же упрек: «Ты совсем как твой отец». То есть безответственная, слабая, вечно всем недовольная неудачница. И однажды я решила, что никогда никому не буду показывать, что я на самом деле чувствую. Я закрылась до такой степени, что внутри меня все онемело.

Мне понадобилось очень много времени, чтобы вновь что-то почувствовать и показать свои чувства кому-то другому, при этом не испытывая стыда за то, что я вообще что-то чувствую.

И еще больше времени мне понадобилось на то, чтобы избавиться от буквально преследующей меня судьбы отца, страдавшего депрессиями и желанием все разрушить в своей жизни. Каждый раз, когда мне было плохо и трудно, мне стоило больших усилий не идти по его стопам. Мне все еще очень трудно просить помощи у других, я пока еще только учусь этому шаг за шагом.

Недавно я перенесла операцию на стопе и впервые в жизни с самого раннего детства почувствовала себя абсолютно беспомощной. Я запаниковала. Как я буду получать то, что мне нужно? Мне было ужасно стыдно от того, что приходилось просить буквально обо всем, ведь я не могла сама о себе позаботиться. Стремление делать все самой глубоко укоренилось в моей природе. Я даже подумать не могла о том, чтобы просить помощи или от кого-то зависеть. Мои нервы были на пределе, я злилась, когда Криш сам не догадывался о том, что мне нужно (мне бы очень этого хотелось), и мне приходилось его просить. Я чувствовала себя униженной.

Тогда я поняла, что это чувство было напрямую связано с моей матерью. Она ужасно обижалась, когда ей приходилось оставаться дома со мной, в то время когда мой отец веселился на вечеринках. До операции я всегда считала, что мне трудно просить помощи из-за отца. Ему всегда было что-то нужно, он был слишком эмоциональным и занимал все наше пространство. Его желания были превыше всего, а угроза очередного запоя висела над нами как дамоклов меч. Нам приходилось приспосабливаться, и я настолько преуспела в этом, что совершенно разучилась слышать свои собственные чувства и желания.

Теперь я вижу, что это была всего лишь часть истории, хотя у меня и нет конкретных воспоминаний о том, что меня стыдили за мои желания. Когда моя мать забеременела, ей было всего восемнадцать лет. Она мечтала уйти от родителей, которые слишком сильно ее контролировали, и она нашла способ: выйти замуж и родить ребенка. Но после моего рождения отец продолжал вести все ту же жизнь, что и раньше, и моя мать была вынуждена взять всю ответственность за мое воспитание на себя.

Она заботилась обо мне и одновременно обижалась на мужа. Она искренне любила детей и очень хотела иметь ребенка, но ей приходилось сидеть дома со мной, вместо того чтобы встречаться с друзьями. Все это ее очень расстраивало. Из-за того, что мой отец ничего не делал, а мать злилась втихомолку, я приспособилась к ситуации очень рано, научившись ни в чем не нуждаться. В нашей семье было небезопасно чего-то хотеть и еще страшнее было от кого-то зависеть.

Мы ищем причины нашего недоверия в прошлом, учимся видеть связи между детскими травмами и нашим нынешним состоянием вовсе не для того, чтобы кого-то обвинить. Наши родители и учителя делали все, что было в их силах, чтобы вырастить нас и воспитать, они стремились дать нам все самое лучшее. Однако мы все ограничены своим бессознательным и обусловленностью, которая наследуется из поколения в поколение.

Наши эмоциональные реакции в разных ситуациях

Бывает страшно снять завесу иллюзий с собственного детства. Ведь если пелена рассеется, то мы с ужасающей ясностью увидим, что вся та любовь, которую, как нам казалось, мы получали, вовсе не была любовью. И все-таки важно понять, как сильно наше прошлое влияет на настоящее. Тогда нам станет легче наблюдать за нашими реакциями в различных жизненных ситуациях. Мы довольно часто испытываем сильные чувства, потому что груз прошлого чрезвычайно тяжел.

Однако нам доводилось видеть чудесные перемены, происходившие с нами и со многими, кто был на наших семинарах. Благодаря простому наблюдению и принятию своих чувств мы трансформируемся. Чем больше мы осознаем, тем реже нами овладевают эмоции.

Наблюдая за собой, наполняя сердце любовью и пониманием, мы постепенно перестаем вести себя, как роботы, а наш внутренний ребенок, который постоянно реагирует и отказывается подчиняться, занимает все меньше и меньше места в нашем внутреннем пространстве. У нас появляется возможность выбора. Наблюдение и принятие исцеляют душевные раны.

Уделяя внимание своим чувствам и эмоциональным реакциям, мы растворяем обиды, и внутри нас растет благодарность тем, кто нас воспитал. Мы учимся воспринимать их такими, какие они есть, такими, какими они были, и ценить то, что они нам дали.