Клуб любителей машин, больших и маленьких

Онлайн чтение книги Испытание страхом
Клуб любителей машин, больших и маленьких

Фредди

Об этом Лорд объявил уже на общем занятии. Оно же похороны – на сцене стояло семь закрытых гробов, похожих на ящики для оборудования. Не удивлюсь, если в прошлой жизни они и были ящиками для оборудования.

– База эвакуируется, – заявил он. – Как только погребете своих товарищей, начинайте собираться. Общий сбор к шестнадцати на нижнем ярусе центрального корпуса. Сенсорные двери будут перепрограммированы. Те, у кого есть собственный транспорт, соберитесь в ангаре к пятнадцати тридцати. Вещи с собой брать только те, что имеют отношение к вашим сверхспособностям, – подводная база укомплектована не хуже арктической, все необходимое получите на месте. Занятия на сегодня, естественно, отменяются.

Расходились мы с тяжелым сердцем. Я думал о том, что сказал Лорд. Он, конечно, как мог, смягчил удар, но невозможно было совсем скрыть неприглядную правду – именно мы виноваты в том, что произошло. И семь гробов, которые унесли другие участники этого Проекта, – это тоже наша вина.

Я даже не заметил, как меня догнала Тень, лишь машинально поглаживал ее пальцы. Вчера… произошедшее сблизило нас. Та невидимая преграда, что отделяла нас, рухнула под напором пережитого, под натиском тревог и страха. В этот момент мы поняли, как нужны друг другу, и не стали этому противиться.

Условности и церемониалы, может, уместны в большом мире, но в Проекте они совершенно ни к чему. Все оказалось куда проще, если не забивать себе голову разными ничего не стоящими вещами. Мы были словно Адам и Ева – единственные люди на огромной, пустынной земле. И то, что случилось дальше, оказалось закономерно, как восход солнца или наступление ночи.

– Я ему не верю, – наконец тихо сказала Тень. Я взглянул на нее:

– Кому?

– Лорду, конечно, – ответила Тень. – То есть формально он прав, но тебе не кажется, что кураторы могли бы предупредить нас о том, что…

– А если бы предупредили, мы что, отказались бы? – спросил я. – Я – нет…

– Мы действовали бы осторожнее, – вздохнула Тень. – И мы оказались бы готовы к возможному ответу наших…

– Стоп. Начнем с того, что между спасением Августа и атакой прошли целые сутки. За это время можно было подготовить базу к обороне.

– Точно! – воодушевилась Тень. – Они клювом щелкали, а теперь Лорд говорит, что мы во всем виноваты.

Я пожал плечами:

– Знаешь, я все равно чувствую себя виноватым. Даже без Лорда. Просто мы – не дети, мы взрослые, а взрослая жизнь – она именно такая. В ней приходится делать выбор, и любой выбор приносит что-то хорошее и что-то плохое.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Читал, слушал, анализировал, – ответил я. – Знаешь, мне, наверно, легче, чем другим. Я с детства жил с… даже не знаю, как сказать. С обреченными, с детьми-инвалидами, с теми, кто никогда не сможет сделать выбор самостоятельно. Я видел людей, потерявших близких, видел приговоренных к смерти неизлечимой болезнью…

Я рассказал ей про брата Бартоломью с его лейкемией, про потерявшего семью Августина – людей, рядом с которыми прошли мои детство и юность, – и, как ни странно, это ее немного успокоило.

– Это страшно, – сказала Тень, прижимаясь ко мне. – В каком аду ты жил раньше!

– Всего лишь в монастырском приюте, – улыбнулся я, – ora et labora.

Пользуясь тем, что мы немного отстали от основной массы участников Проекта, Тень остановила меня, и, приподнявшись на цыпочки, легонько поцеловала в щеку:

– Я бы там, наверно, с ума сошла! – призналась она. – Я тяготилась своей жизнью, но моя клетка хотя бы была золотой, а твоя… а главное, за что? Ты ведь ничего плохого не сделал, чтобы жить в таких нечеловеческих условиях.

– Если верить Лорду, мое преступление заключается в том, что я родился не таким, как другие, – сказал я с улыбкой. – Люди не любят непохожих, ты не замечала?

Она кивнула, а затем добавила:

– Этот Ройзельман, по-моему, был настоящим чудовищем. Пусть он и вложил в нас сверхспособности. Нам еще повезло, что мы выжили, а остальные? Те младенцы, которых уничтожили, та девочка из голо-фильма…

Я пожал плечами:

– В мире ежедневно убивают и калечат тысячи людей. И по причинам куда более прозаическим. И детей среди них тоже немало. Страдания детей R – лишь капля в море человеческой несправедливости.

Она уткнулась лицом мне в грудь (точнее, в район диафрагмы):

– Мне всегда хотелось бежать, – призналась девушка. – Однажды я бежала, и это мне удалось, что убежала, но мир вновь меня настиг. И вот я опять бегу.

– Мы бежим, – ответил я. – Тень, случиться может что угодно, но я буду с тобой, пока я жив. Ты никогда не останешься больше одна. И может, мы найдем место, откуда уже не потребуется бежать?

– Кто знает, – она вздохнула. – Но давай будем надеяться.

Я кивнул.

Призрак

Фредди урулил с Тенью, Джинн пошел помогать Дарие собирать ее кукол, куда уперся Бракиэль, я не знал и не особо хотел… я остался в гордом одиночестве и, конечно, направился в сторону своего бокса. Я так понял, что распоряжение насчет транспортных средств меня с Цезарем касается в первую очередь – che cazza, он, хоть и стал моей фичей, по-прежнему был мотоциклом, а в девичестве – вообще мопедом. Я мог его «призвать» к себе, но на это надо тратить энергию, чего я не хотел – quo cazza, когда она может понадобиться, с учетом того, что, судя по всему, в этой bucca di culo в любой момент может разгореться маленькая «буря в арктической пустыне».

Надо было напечатать себе что-то посолиднее «беретт». И вообще, когда Джинн ненадолго отлипнет от своей Дарии, стоит раскрутить его на то, чтобы собрать полноценный лучемет вроде того, что у этого stronzo Бракиэля.

Размышляя над этим, я чуть не врезался в нашу Куинни. Che cazza, все время про нее забываю. Хотя я к ней присмотрелся и заметил, что девочка она очень даже ничего. И не потому, что на безрыбье и таракан креветка, а, как выражается мой друг Фредди, объективно.

– Ты что тут делаешь? – спросил я удивленно. – Что-то случилось?

– За исключением того бардака, в котором мы со вчерашнего дня по макушку, ровным счетом ничего, – ответила она. – Мне скучно. Девочки с ребятами, а я одна, как акация на островке посреди Замбези.

– А Бракиэль? – спросил я.

– Скажешь еще, – фыркнула она. – Наш застенчивый супермен ждет не дождется, когда его пустят к его дражайшей Нтомби. И потом, я с ним лишь пару раз общалась. В отличие от тебя.

– Я с ним общался и того реже, – ответил я, чувствуя, что краснею. Прошлую ночь мы провели с Куинни за одним… кхм, очень интересным занятием.

Дело в том, что наша Королева с некоторых пор очень серьезно относится ко всяким там колдунствам своих предков. И, che cazza, нельзя сказать, что в этом совсем нет никакого смысла. Например, ее песни очень помогают, когда используешь сверхспособности. Так что над чудачествами Куинни мы не смеемся. Ну, так, самую малость, cazzarolla.

Тем не менее за помощью Куинни обратилась именно ко мне. Правда, не потому, что я такой cazzatta stronzo, а потому, что девочки были заняты с ребятами (и вымотаны дневными испытаниями). Я один оказался свободен и даже сохранил немного энергии…

Кстати, вся эта терминология у нас от кураторов, ясный перец. От них мы узнали, что у каждого из нас есть определенный запас «нервной энергии» – типа, мы ходячие электростанции. Нам мало что рассказывали о природе этой хренотени, но опытным путем я выяснил интересную деталь – чем больше человек переживает всяких эмоций, тем больше у него накапливается этой самой энергии. И один хрен, что это будут за эмоции, плачешь ты там или ржешь, как не в себе, держишь внутри или выпускаешь наружу – без разницы. Например, я очень эмоциональный, как говорят, «южный темперамент», а Фредди спокоен, как дохлый кирпич, а энергии у нас поровну – но побольше, чем у остальных. Видимо, Фредди тоже по-своему эмоциональный, che cazza…

Так вот, Куинни заявилась ко мне в бокс, где я наводил марафет Цезарю (оружие любит ласку, чистку и смазку, а все остальное – херня; так говорил синьор Валанцаска, а он был умнее меня), и с порога заявила:

– Хочу попробовать одну штуку, поможешь?

– Если наркоту, то я пас, – ответил я, тряпочкой протирая грязеотбойник на переднем колесе; грязи на базе было примерно столько же, сколько влаги на раскаленной сковородке, но порядок есть порядок. – Дурью не балуюсь, видал, как от нее с катушек едут, pacco di merde.

– Тьфу на тебя, дурак! – разозлилась Королева. – Я хочу узнать… про наших.

– А это дело святое, – сказал я, вставая. – Кого пытать будем, Баракку?

– Какой-то ты чересчур веселый, – хмыкнула Куинни. – В данных обстоятельствах это просто пипец как не в тему.

– Я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать, – ляпнул я. Куинни уставилась на меня так, будто я превратился в Лорда. – Так говорил дон Альфонсо, бугор из Палермо. Умный мужик, жаль, что сбиры приговорили его раньше болезни Альцгеймера. Так мы идем?

Куинни отвела меня в свой бокс… cazzarolla, по ходу, у нее эта магия всерьез и надолго. В центре бокса распластался коврик со сложным рисунком, по бокам лежали деревянные фигуры каких-то зверей. Справа и слева стояли треножники с вонючими углями, спереди и сзади – пара подсвечников. Дополняло все это богатство несколько глиняных сосудов и плошек.

– Короче, дружище, я собираюсь немного попутешествовать, не выходя за пределы этой комнаты, – сообщила Куинни. – Половина ингредиентов у меня синтетические, так что не факт, что получится.

– А говорила, что не будет наркоты, – скис я. – Ежу понятно, что, сидя на полу, уехать можно только с помощью веществ.

– Фичей клянусь, никаких наркотиков, – побожилась Королева. – Это магия, друг мой.

– Ага, колдуй, баба, колдуй, дед, – фыркнул я. – Ладно, развлекайся. Я-то чем могу помочь? Сразу скажу, дурь принимать не буду, несмотря на все твои клятвы.

– Смелый ты, как кролик в саванне, – в тон мне фыркнула Куинни. – Не раскисай, я тебя с собой не возьму. Мне нужен кто-то, скажем так, в этой реальности.

– Зачем? – спросил я.

– Я направляюсь туда, куда уходят все люди, рано или поздно, – ответила она. – С одной разницей – они оттуда не возвращаются, а я собираюсь вернуться. Ты будешь следить за моим пульсом. Когда его не станет…

– Che cazza, ты в своем уме? – спросил я. – Когда у тебя не станет пульса, ты ж умрешь!

– Догадался, молодец, – кивнула Куинни. – Именно что. Так вот, когда я коней двину, засекай время. Ровно через пять минут уколешь мне в сердце вот этим, – она указала на инъектор, сиротливо приютившийся среди плошек с вонючей потусторонней дрянью. – Потом делаешь массаж сердца, как Апистия учила, искусственное дыхание – если понадобится. Справишься, или поджилки трясутся?

Cazzarolla, а ведь мне действительно стало страшно! Вот в бою страшно не было, в этой африканской bucca di culo тоже, а сейчас – словно чья-то холодная рука сжала горло…

– Я-то не боюсь, – сказал я, – но, прости, по-моему, ты дура.

– Может быть, – неожиданно согласилась Куинни. – Но я просто не могу сидеть и ждать хрен пойми чего, понимаешь? Если ты откажешься, то я сама…

– Я тебе дам «сама»! Тоже мне… когда начинаем?

– Мне надо пару минут на подготовку, – она огляделась. – Поможешь мне? Э, чего это с тобой?

Я и правда малость прифигел, да и было от чего – обращаясь ко мне, Куинни проворно раздевалась, и вскоре стояла передо мной, одетая исключительно в воздух. Cazzatta, ce bella ficca, а фигурка-то у нее ничего… ничего себе, вау…

– В смысле, поможешь? – спросил я, стараясь не показывать офигения, но, должно быть, у меня получалось паршиво. – Я ж сказал, что помогу.

– Видишь плошку? – она указала на довольно большую тарелку с каким-то merde. От тарелки воняло гнилой рыбой. – Можешь меня намазать? А я пока волосами займусь.

Охренеть – не встать. Я запустил руку в плошку, взял горсть этой дряни и положил ей на плечо, после чего стал растирать.

– Такое впечатление, что ты боишься продавить меня, – прокомментировала Куинни, выливая себе на голову нечто, пахнущее оливковым маслом, розой и базиликом. – Можешь тереть сильнее, я не фарфоровая.

Я пожал плечами и стал натирать – плечи, руки, шею, спину…

– Лицо тоже, – Куинни закрыла глаза, ее губы приоткрылись. – Кроме губ. Там я сама. И кстати, мне кажется, или ты боишься продолжения?

– Боюсь, ага, – сказал я. – Примерно как карабинер грудного младенца. Знаешь, скольких я девочек перелапал?

– Не знаю, – хихикнула Куинни, – но, если судить по тому, как ты…

Я схватил горсть снадобья и положил ей на грудь, слегка сжав ее.

– Ладно, беру свои слова обратно… пока, – улыбнулась Куинни, а я почувствовал, что она задышала глубже. С мстительной улыбкой я продолжил свое занятие, не останавливаясь даже там, где, по идее, следовало остановиться. Меня поразило, какая нежная на ощупь кожа Куинни. Просто касаться ее было уже приятно, хрен с чем сравнишь. Например, как картины в Пинакотеке – я вот в живописи разбираюсь от слова никак, а все равно дух захватывает. Недаром же говорили, что старые мастера знались с косолапым рогачом…

Тело Куинни тоже было произведением искусства, причем искусства, превосходящего возможности человека. Казалось бы – чему там удивляться, будто первый раз голую женщину мацал, а, поди ж ты, чувствовал я себя… che cazza, у меня не хватает красивых слов, я не такой в этом деле прокачанный, как некоторые вроде Джинна.

Короче, пока я все это делал, Королева прилегла на коврик меж треножников, подсвечник с белыми свечами в голове, с черными, соответственно, в ногах; о последний я едва не обжегся, пока намазывал ей ступни. Она тем временем взяла еще какую-то скляночку с явным запахом нашатыря или аммиака и сказала мне:

– Положи руку на бедро, найди там вену и слушай. На руке пульс быстрее затухнет, на бедре лучше прощупывается. Когда стихнет – включай секундомер. Планшет у тебя с собой?

– С собой, – кивнул я. Я свой планшет с собой теперь постоянно таскаю, научился, cazzarolla, у Джинна. В общем, махнула она эту скляночку и не поморщилась – и как только можно такую гадость пить? Я руку ей на бедро с внутренней стороны положил… che cazza, как тут, спрашивается, за таймером следить? Кожа ее ту мазь, что я втирал, совсем впитала и опять стала нежной, как сама нежность. У меня у самого такой пульс был – на нас двоих хватило бы…

А пульс Куинни тем временем действительно стал затихать, пока совсем не угас. Я таймер запустил и жду. Каюсь, секунд тридцать не додержал – мне страшно стало. И так черте что происходит, мне даже показалось, что она холодеть начала. Схватил инъектор, всадил иглу, где она показала, и опять руку ей между ног.

Madre de Dio, нет пульса! Я испугался так, как никогда не боялся, но, grazie de Madonna, я когда боюсь, то как-то мобилизуюсь. Сразу уроки porca bogascia Апистии вспомнил, и непрямой массаж сердца, и искусственное дыхание…

В общем, попустило меня лишь тогда, когда я ее язык своим почувствовал, ну, то есть… ну, понятно, как. У нее еще глаза закрыты были, а губы и язык отреагировали. Я руку ей на бедро положил, чувствую – есть пульс, ровный, хороший, такой славный, cazza di diablo…

– Руки убери, – сказала Куинни и села. Вот напасть… хрена с два бы я какую другую девочку послушал, а тут убрал, хоть и с неохотой. – И отвернись, я оденусь.

Mama mia cosa nostra! И как это понимать?

– Ну, и что тебе пригрезилось? – спросил я, отвернувшись.

– Живы они, – ответила Куинни. – Нет их среди мертвых. Видела шестерых ребят из Проекта. То есть семерых. Но ни Льдинки, ни Олги с отцом, ни Нтомбе не было. Живы они.

* * *

– А ты будто и не рад мне, – заявила Куинни, заходя в мой бокс так, словно я ее туда приглашал. – Вчера ты был на порядок приветливее. Что, поматросил и бросил?

– Neanche cazza, – ответил я. – У нас на Сицилии так не делают. Только между нами ничего такого не было, знаешь ли. За ножку я половину Палермо держал.

– Включая старух и маленьких девочек? – подколола меня Куинни. – Или там и мальчики были?

– Che cazza, укороти язык, женщина! – возмутился я.

– Женщина? – Куинни уселась в позу лотоса на полу, в той его части, куда я сдвинул половичок. – Вчера вроде девочкой была. Я что-то пропустила, когда была немного неживой?

– Ты меня специально доводишь? – поинтересовался я. – Если бы я тебя не знал, я бы решил, что ты со мной заигрываешь, но…

Куинни медленно встала и подошла ко мне:

– А с чего ты взял, что меня знаешь? – спросила она, глядя мне в глаза. – Может, то, как ты меня представляешь себе, и настоящая я – совсем разные люди?

Cazzarolla, не успел я глазом моргнуть, как эта фурия схватила меня за плечи и буквально впилась мне в губы! Che culo, ни фига себе…

Куинни

Скажу начистоту, хоть и непросто в этом признаться – я влюбилась. И, разрази меня весь кафрский пантеон, в того, в кого не ожидала.

Начнем с того, что я вообще не гадала себе такой напасти. К любви я относилась крайне скептически, в основном благодаря «сестрам», внезапно «влюбившимся» в тех мужей, коих им сосватал мой ушлый папашка. В моем понимании, любовь была одной из многочисленных форм человеческого обмана и самообмана, прикрывающего неприглядную сермяжную правду, – люди сходятся в поисках стабильности и защищенности, не более того. Цинично? Да я по цинизму нашей Льдинке еще фору дам… ой, наверно, нельзя так о ней сейчас. Хотя, мне кажется, она не придиралась бы… наверно.

Ладно, лукавить не буду – иногда я мечтала о любви или по крайней мере представляла себе, как это, когда тебе кто-то дорог. Мне никто не был дорог, я никого не любила – да кого мне любить – папашу? Толпу его жен? Так называемых сестер? Кого?

Я представляла, каким может быть человек, которого я полюблю, и делала это необычным способом – брала какого-то персонажа головидео, по которому сохли мои сверстницы, и начинала убирать то, что мне в нем не нравилось. До тех пор, пока не оставалась совершенно неживая и безликая фигура. Потом я сама для себя решила, что просто не создана для любви, и махнула на это рукой. Я сама себе муж, жена, лучший друг…

А потом все изменилось. И итогом этих перемен стало то, что (после спасения Августа) я проснулась в слезах и поняла – она-таки пришла, та, кого я не звала и не ждала – Любовь. Она была похожа на мою фичу – пиковая дама со старой колоды карт нахального итальяшки. По иронии судьбы, мой избранник оказался выходцем из того же народа.

Я думала о роке, о том, что еще до того, как сама призналась себе в том, что случилось, чуткая «корона» Апистии прописала нашу с Микеле (Призрак? Neanche cazza! Да-да, с недавних пор я матерюсь на его языке) судьбу на наших спинах. И что его фича не имела лица до того, как…

– Чет ты последнее время какая-то задумчивая, подруга, – заметил Призрак. – Как будто из реальности выпадаешь. И на вопросы не отвечаешь.

– А что ты спросил? – действительно, за размышлениями я совсем не услышала его вопроса.

– Я спросил, тебе собираться-то не надо? Я так понимаю, у тебя барахлишка поднакопилось – плошки, треножники…

– …собраны со вчерашнего дня, – ответила я. – Но есть одна проблема. Видишь ли, кореш, у меня вышло два баула, к тому же тяжеловатых. Ты не подкинешь меня, по старой дружбе, вместе с вещами?

– Куда подкину? – спросил он. – Нам велено быть в ангаре за полчаса до…

– Так в ангар и подкинь, – я нагло уселась на рабочий стол с тисками и каким-то инструментом. – Не думаю, что кто-то станет возражать, если я составлю тебе компанию. Кажется, основной принцип кураторов – who cares?

– Апистии расскажи, – буркнул Призрак. – Тебе повезло, что у меня не так уж много вещей, кроме этого обалдуя…

– Я, между прочим, самая лучшая часть твоей личности, – заметил Цезарь, материализируясь в виде пылающего скелета байкера. – И если я обалдуй, то ты просто merdozo…

– Ты слова-то выбирай, cacare stronzo! – вспылил Призрак. – А то я тебе такой ремонт устрою… или покрашу желтым в оранжевый горошек!

– И станешь ездить на таком позорище? – усмехнулся призрак Цезаря. – Ладно, не буду мешать, голубки, но если кого-то интересует мое мнение…

– Засунь свое мнение себе в выхлопную трубу! – посоветовал Призрак.

– То я только за, – ответил Цезарь и растворился, оставив после себя запах серы.

– Никак не пойму, чем он воняет, – пожал плечами Призрак, – вроде ничего не горит, а явно серой затянуло, чувствуешь?

Я кивнула:

– Я как-то читала историю про одного засранца, который изобрел то ли прибор, то ли химию какую, благодаря которой у людей начинали материализоваться страхи. Ну, то есть, если ты боишься, скажем, змей, то умрешь от укуса змеи… хотя никакой змеи поблизости не будет.

– Похоже на сверхспособность Льдинки, – сказал Призрак и посмурнел. – Не знаешь, как там она?

Я отрицательно покачала головой:

– Нет. Я погадала на нее большим таро, вышло, что она между дьяволом и смертью, – тот еще расклад, но закончится все любовниками.

– Che cazza, какими еще любовниками? – не понял Призрак. – У нее там любовники будут, в лазарете, или я не понял?

– Любовники – одна из карт таро, – вздохнула я. – Символ раздвоения, выбора, испытания, но у нее они легли прямо, значит, она пройдет его хорошо. В принципе, дьявол у нее вышел перевернутым, а смерть…

– Ну, я в эту муть не то, чтобы не верю, – почесал затылок Призрак, – но особого значения не придаю. Хотя после того, как ты угадала число покойников…

– Ничего я не угадывала, – обиделась я. – Я их видела. Мне даже не по себе стало, когда их выносили.

– Я видел, как ты побледнела, – кивнул Призрак. – Ну, то есть… ну, ты поняла.

Он еще раз почесал тыковку, затем сказал:

– Ты на сиденье поедешь? Или в коляске?

– На сиденье, – ответила я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Нет, все-таки темная кожа – это круто, а для картежника так и вообще. Мне нравилось ездить с Микеле, нравилось к нему прижиматься…

– О’кей, – кивнул он. – Ща я проверю, все ли я взял. Только это не даром, подруга, сечешь?

– Ишь, какой меркантильный, – я уперла руки в боки, думая, что за плату он стребует. Скажу по секрету – я ожидала интимного предложения и…

…и была на него согласна:

– И что ж ты хочешь за свои услуги извозчика?

Микеле стоял ко мне спиной; лица его я не видела:

– Песню, – ответил он, не оборачиваясь. – Спой для меня, можешь?

– Могу даже станцевать, – сказала я, стараясь не разулыбаться. Боже! Всего-то песню.

– А ты умеешь? – спросил он, что-то забирая из шкафчиков у стены. – Я бы посмотрел…

* * *

В ангаре мы оказались раньше всех.

– Какие-то мы с тобой торопыги, – сказал Призрак, отводя мотоцикл к стене, на одно из обозначенных на полу ангара мест.

– Прийти раньше лучше, чем опоздать, – заметила я. – Насчет песни – давай, я спою тебе, когда на новое место прибудем, а?

Он уставился на меня, словно видел впервые:

– Bambina, ты чего? Я же шутил просто.

– Тебе что, не нравится, как я пою? – возмутилась я.

– Наоборот, – заверил Призрак, – очень нравится. Кхм, ну, раз ты настроена так решительно, тогда, может, и станцуешь… потом?

– Легко, – ответила я. – Я, конечно, не Тень и даже не Дария, но мой танец тебе понравится.

– Bambina, не думаю, что ты чем-то уступаешь сестричкам, – улыбнулся Призрак. – И пусть меня покарает святой Януарий, если я в этом соврал. А кожа у тебя… просто ни у кого такой нет.

– У тебя есть-то с кем сравнить? – поддела его я.

– Да у меня девок было больше, чем… – взвился он, потом вдруг осекся, – в смысле, достаточно, чтобы выводы делать.

В это время начали появляться ребята из других цепочек, и мы, не сговариваясь, прикусили языки. Не хватало еще, чтобы нас слушал кто-то.

Бракиэль

Из нашей цепочки в ангаре оказались только Призрак с Королевой. Призрак уставился на меня так, будто я был его тезкой с маленькой буквы:

– Che cazza vuoi?

– Я теперь тоже транспортом обзавелся, – ответил я, устанавливая мысленную связь с «Таннином»… надо ему какое-то имя придумать, что ли, а то как-то негоже. Мы же друг друга не зовем человеками, а у этой железяки мозгов, похоже, больше, чем у моего друга Призрака.

Который, кстати, хотел что-то сказать, да не успел – дело в том, что, пока Призрак включал соображалку, мой железный друг успел разложить свои лапы и ковылял к нам через зал, метя на пустое место слева от Призракова драндулета.

– Cazzarolla, – кажется, Призрак даже посмотрел на меня по-новому, – ce bella figatta! Приручил-таки?

– Скорее установил дружеское взаимодействие, – ответил я. – У него кибермозг IV класса, такие проектировали для ИИ.

– Так программа ИИ вроде накрылась медным тазом? – уточнил Призрак. – Или я что-то путаю?

– Нет, не путаешь, – усмехнулся я, – но ты знаешь, по-моему, программу рановато закрыли. Я пообщался в Швейцарии с одной випочкой…

– С той, что в головидео? – спросила Куинни. Я кивнул. Запись с дрона охраны, кружившего на стоянке, каким-то образом оказалась у кураторов, но Нааме спросила меня, не возражаю ли я против того, чтобы они использовали ее в фильме. Я не возражал. Кстати, Нааме сказала, что випочку отремонтировали. Я был этому рад, но сожалел, что не могу опять подкорректировать ее воспоминания.

Куинни осторожно коснулась моей руки:

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала она, – но ведь у випочек защищать людей входит в программу, разве нет?

– Может быть, – ответил я. – Но есть нечто, чего в фильме не показали. Видишь ли, Норма… эта випочка, она пожаловалась мне на то, что ей причиняют боль воспоминания, и я… не знаю, что на меня нашло, но я помог ей от них избавиться. Может, это и программа, конечно, но мне показалось, что она переживала за свои ошибки по-настоящему, так же, как мы. Я видел это в ее голове…

– Да что там спорить, – вмешался Призрак. – Конечно, машины живые, Цезарь не даст соврать.

– Я знаю, – кивнула Куинни. – Я чувствовала это, когда общалась с игровыми автоматами, но чувствовать – это одно, а принять умом…

– По-моему, напрасно люди делят разум и чувства, – сказал Призрак. – Это как у монеты, есть аверс, есть реверс, но одного без другого не бывает. Где есть аверс, там и реверс будет, cazzatta…

Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Слыш, Бракиэль… у нас с тобой общение было, скажем так, come la paco di merde de cagna… неправильное, короче. Я думал, что ты весь из себя такой…

Он бросил быстрый взгляд на свой мотоцикл, словно искал у него поддержки. Куинни взяла его за руку, как будто почувствовала, что ему эта поддержка нужна. А я подумал, что у них с Призраком, возможно, что-то намечается. Уж больно это невинное прикосновение было… непростым каким-то.

– Скажу честно, – Призрак посмотрел прямо мне в глаза, – наверно, все из-за Николь… в смысле…

– Нааме, – кивнул Бракиэль. – Ее зовут Надин, но я зову ее так, как она представилась мне. Призрак, я знаю, что… в общем, ты меня не удивил и не расстроил. И я тебя понимаю, как никто.

– Но сейчас все изменилось, – совершенно искренне сказал Призрак, – и теперь, знаешь, я только рад, что у тебя все получилось.

Я улыбнулся, может, немного горько. Призрак, наверно, думает, что у меня с Нааме все так же, как у него… с Куинни, полагаю. Не все, не так…но пусть думает. Я согласен думать так же, пока жизнь не убедит меня в правоте Барраки, но даже когда убедит – а я сердцем чувствовал, что это произойдет, даже тогда мои чувства не изменятся. Тысяча имен, тысяча мужчин – мне так часто говорят об этом, что я уже как будто пережил ее измену. Как самурай из трактата Мусуаши, одной из настольных книг моего папаши, я уже умер, а мертвый смерти не боится…

– Я рад, Призрак, – я протянул ему руку. – Рад тому, что мы больше не враги. Надеюсь, мы сможем стать друзьями. У нас, оказывается, довольно много общего…

Пол дрогнул.

– …например, нетерпеливые питомцы, – закончил я, оборачиваясь к «Таннину». – Не думал, что ты переминаешься с ноги на ногу, дружок, но больше так не де…

– Это не он, – сказал Призрак, – посмотри туда!

Я развернулся к центру ангара и увидел, что пол его исчез, как исчезают шабанитовые стенки нашей базы. В образовавшемся отверстии на глубине нескольких метров плескалась вода, из которой поднимался черный веретенообразный предмет…

Призрак

– Сколько, говоришь, ей лет? – спросил я.

Мы втроем сидели в двухместной каюте этой громадины. Здоровенное горбатое чудовище, вынырнувшее посреди ангара, оказалось субмариной. Такой огромной, что, che cazza, на ее палубе могли сыграть «Милан» с «Интером», paco di merde! В этой figatta нашлось место для всех нас с нашей техникой, включая даже две уцелевшие АОИ.

– Судя по тому, что я здесь нарыл, выходит, около сотни, – ответил Джинн, пялясь в голограмму над своим планшетом. – Ее спустили то ли в тысяча девятьсот семьдесят шестом, то ли в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Она служила во флоте СССР, потом – России, потом ее списали и переоборудовали в корабль снабжения для подводных городов России в Северном Ледовитом океане. А еще с нее спутники запускали. В общем, ветеран из ветеранов, но, как видите, на ходу.

Он подпер кулаком подбородок и сказал:

– А еще, пипл, я понял одну шнягу относительно того, почему я не могу выйти в Интернет. И, факн’щит, это оказалось просто, как исходники виндовс. Но…

Он отвернулся:

– Но я должен проверить свою догадку, хм, и кое с кем посоветоваться. Короче, никто не станет возражать, если я урулю на неопределенное время?

Фредди фыркнул, я пожал плечами:

– Che cazza, я тебе не папа с мамой. Ты уже взрослый, бро, можешь делать все, что вздумается.

– Так я пойду? – Джинн выключил планшет и встал. Мы с Фредди синхронно кивнули, и Фредди добавил:

– Иди-иди, ни пуха, ни пера.

– Иди ты, – бросил Джинн и быстро, словно боясь, что мы его привяжем к койке, покинул каюту.

Фредди встал:

– Бро, я человек простой, загадки разгадывать не умею, в общем, скажу честно – когда мы загружались, Апистия намекнула, что на этой «убийце городов» полным-полно свободных кают. А я привык намеки понимать. Думаю, ты тоже, и понимаешь, что я иду вовсе не для того, чтобы обсуждать с кем-то, почему нельзя выйти в Интернет с борта подводной лодки.

– По крайней мере, честно, – ответил я. – Ладно, иди, развлекайся, а я пока задрыхну. Шутки шутками, а спать человеку тоже надо.

Фредди ушел – теперь он ходил куда увереннее, чем раньше, – и я остался один. Che palle[8]Che palle – какая скука ( ит. жарг. )., и чем заняться? Цезарь в багажном отделении с другими машинами Проекта, мастерской, как на базе, у меня нет – не смотреть же головидение? Или посмотреть чего-нибудь? Я включил планшет, полистал список доступных для скачивания фильмов, выключил планшет… ничего не хотелось, внутри образовалась какая-то bucca di culo, в которую ухнуло мое вечное неунывающее настроение.

Может, и правда поспать? Но спать, как на грех, не хотелось. Поискать, что ли, приключений на свою задницу? Я никогда не видел, как выглядит ядерный реактор, а он на этой консервной банке был.

Я уже почти собрался отправиться на поиски младшего и пока по крайней мере здорового брата пресловутой Фукусимы, как в дверь тихонько постучали. И, che cazza, я знал, кто, потому открыл без всякого вопроса.

– Джинн и Дария занимаются какими-то исследованиями в Сети, – сказала Куинни, заходя в каюту, – и, хоть они мне ничего не говорили, я поняла, что мое общество им немного в тягость. А поскольку Фредди и Тень решили прогуляться по лодке, насколько я понимаю, с целью найти подходящую, не занятую никем, каюту, мне пришло в голову, что ты тут один скучаешь.

– С чего ты взяла, что я скучаю? – спросил я.

– С того, что Цезарь кукует в ангаре, – ответила она. – И мастерской для того, чтобы собирать всякие механические штуковины, здесь тоже не наблюдается. Я знаю, что это такое, не иметь возможности заниматься любимым делом, столкнулась с этим немного раньше: на антарктической базе казино так и не обнаружилось. Но я нашла себе другое занятие, и, кажется, все у меня получается.

Она говорила, а я смотрел на нее и думал: она пришла рассказать о том, как плохо, когда не получается заняться любимым делом? Или агитирует меня найти другое хобби? Или почему она здесь?

– Скучаешь без азартных игр? – спросил я, отойдя к своей койке. Рядом был небольшой рундук для личных вещей, среди которых у меня затесался планшет и, cazarolla, маленький 3Д-принтер. «Беретту» на таком не выстрогаешь, так, для всяких мелочей. Мало ли что может понадобиться – ключик какой-нибудь, инструмент, да хоть пуговица для штанов – не обращаться же к кураторам по каждой мелочи? – Хочу тебе предложить одну штуку…

– Звучит заманчиво, – сказала Куинни. – Надеюсь, ничего такого… предосудительного?

– Да кому тут нас осуждать? – хмыкнул я. – Фичам? В общем, присядь пока, я быстро…

Пока мы мило болтали, я нашел на планшете нужный образ и пустил на печать. Когда-то давно, говорят, карточные шулера умели определять масть и достоинство карты по огрехам печати рубашки. Но те времена прошли, и теперь карта изготавливалась уже с нанесенным изображением и с совершенно одинаковой рубашкой. Пятьдесят две карты принтер распечатал за полторы минуты. Я вынул новенькую колоду из лотка и перетасовал:

– Когда-то я неплохо рубился в покер, – сказал я Куинни, заинтересованно наблюдавшей за моими манипуляциями. – Возможно, у меня тоже есть к этому… сверхспособность? Просто она дремлет… вот я и подумал, не сыграть ли нам? Посмотрим, так ли ты в этом хороша, как говоришь.

– Ты уверен? – спросила она, прикрыв глаза.

– Ты что, боишься? – парировал я. – Кстати, чтобы придать игре серьезность, предлагаю играть на раздевание.

– Вообще-то, ты уже видел меня голой, – заметила она, протянув руку, чтобы взять у меня колоду. – И даже потрогал.

– Не откажусь повторить, но, боюсь, случай может представиться не скоро. Почему бы немного не потормошить естественный ход событий?

– А не боишься остаться без штанов? – поинтересовалась она с прежней своей насмешливостью. – Ты не знаешь, на что нарываешься…

– Neanche cazza. Вот еще, тоже мне, повод для страха.

– Ну, тогда держись у меня, – фыркнула она. – Сдаем по очереди, я с первой руки, согласен?

Я кивнул.

Куинни

Сверхспособности… они – как чувства. Мы можем быть не готовыми к любви или ненависти, можем искренне желать полюбить или возненавидеть, но нашим чувствам плевать на это с высокой крыши – мы любим и ненавидим независимо от нашего желания.

Едва я коснулась еще теплой после принтера колоды, то почувствовала какой-то ток, словно все мое тело пронизало высокое напряжение. Я могла вообще не задумываться, сила, исходящая изнутри меня, проходящая через мою татуировку, сама вела мою руку.

Через полчаса я словно очнулась – пока Призрак, голый до пояса и без обуви, вытаскивал ремень из джинсов, я смотрела на карты, еще не перетасованные (была моя очередь тасовать), и думала. Что я делаю? Я хочу показать Призраку свое превосходство? Но мое превосходство – не моя заслуга. Я не знаю, чья – может, Ройзельмана, может, матушки-природы, но не моя. И что я докажу, раздев его и оставшись одетой? Разве это то, что мне нужно?

Я сдала карты – и, зажмурившись, приказала сверхсиле молчать.

Это был поединок на равных – он действительно неплохо разбирался в покере, но и я, даже без помощи сверхспособности, играла более чем хорошо. Наш поединок стал еще интереснее, когда мы оказались в равных условиях. И все-таки он проиграл, хоть я и не пользовалась своей сверхсилой. Расставшись с последней деталью своего туалета, он сел, закинув ногу за ногу, посмотрел на меня и усмехнулся:

– По-моему, ты поддавалась.

– Я просто старалась играть честно, – пожала плечами я. На мне все еще оставались шорты и маечка-топик. – Ты действительно крут.

– Мне показалось, что я чувствую карты, – сказал он. – Но, наверно, это какой-то самообман.

– А как это было? – спросила я, стараясь не смотреть на него.

– Как будто что-то ведет твою руку. Это похоже…

– Будто по пальцам ток прошел, – сказала я тихо, понимая, что это действительно произошло – Призрак почувствовал карты так, как чувствую их я.

– У меня такое случается, когда я что-то собираю или ремонтирую, – кивнул он. – Но не мог же я действительно…

– Почему? – перебила его я, вставая. – Я ведь овладела магией, хотя, конечно, никакая это не магия, а просто еще одна сверхспособность… кстати, о магии…

– Что? – спросил он.

– Помнишь, я задолжала тебе песню? – спросила я, внутренне робея, потому что уже знала, что это за песня. Я никогда ее не слышала, я даже о ней никогда не слышала – память пришла откуда-то изнутри меня. – И танец. У моего народа когда-то давно была одна… песня, за которой следовал танец. И я спою эту песню для тебя. А станцуем мы вместе.

Кажется, он был озадачен:

– Ты будешь смеяться, но я совершенно не умею танцевать, – признался он.

Я улыбнулась, уже слыша странную музыку своей особенной песни:

– Я думаю, этот танец ты знаешь лучше меня. Ведь я его еще не танцевала ни разу, а ты, если не врешь, конечно, перетанцевал пол-Палермо…

И, не дав ему опомниться, я запела:

– Землю ночь накроет звездным покрывалом.

Без твоих объятий днем я тосковала,

Сильных рук любимых нежное касанье

Может ли приятней быть в любви признанье?

На исходе ночи, словно тень из рая,

Из твоих объятий быстро убегаю,

Пусть в тоске разлуки день скорей промчится,

Чтоб в твои объятья ночью возвратиться…


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Клуб любителей машин, больших и маленьких

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть