Онлайн чтение книги История с призраком
Брикетт-Боттом. Покойная миссис Фоук

(Amyas Northcote, 1864–1923)

Эймиас Стаффорд Норткот был седьмым сыном Стаффорда Генри Норткота, 1-го графа Иддеслея (1818–1887), видного британского государственного деятеля, лидера консервативной партии в палате общин и, с 1874 г., министра финансов в правительстве Бенджамина Дизраэли (1804–1881). В Итонском колледже Норткот учился вместе с М. Р. Джеймсом. Позднее на протяжении ряда лет занимал пост мирового судьи в графстве Бекингемшир. Автор множества журнальных статей на различные темы, Норткот скоропостижно скончался спустя полтора года после выхода в свет своего единственного беллетристического произведения — сборника рассказов «В обществе призраков», включающего 13 колоритных историй о сверхъестественном, который был впервые опубликован в конце 1921 г. лондонским издательством «Бодли-Хед». Два рассказа из этого сборника публикуются в настоящей книге. Переводы печатаются по изд.: Готический рассказ XIX–XX веков: Антология. М.: Эксмо, 2009. С. 582–602.

БРИКЕТТ-БОТТОМ

(Brickett Bottom)

Преподобный Артур Мейдью служил приходским священником в одном из фабричных городов, и обязанности его были весьма обременительны. Он был человеком ученым, крепким здоровьем не отличался, а потому, когда ему представилась возможность на время ежегодного отпуска обменяться приходами со своим знакомцем, престарелым мистером Робертсом, сквайром-священником из Овербери, с готовностью ею воспользовался.

Овербери — маленькая деревушка, расположенная в отдаленном уголке одного из самых живописных сельских графств, и мистер Робертс владел тамошним приходом уже очень давно.

Ничто не мешает нам без дальнейших проволочек переместить мистера Мейдью и его семью, состоявшую всего из двух дочерей, в их временное обиталище. Молодых леди, героинь нашего повествования, звали Элис и Мэгги: первой сравнялось в ту пору двадцать шесть лет, второй — двадцать четыре года. Обе отличались привлекательной внешностью, не чуждались общества и имели в своем приходе немалый круг знакомств — в особенности старшая сестра, которая всегда радовалась случаю этот круг расширить. Превосходя сестру годами, Элис во многих других отношениях уступала ей первенство: более деятельная, практичная Мэгги несла на своих плечах основной груз семейных забот. Элис, склонная к рассеянности и чувствительности, чаще, чем сестра, предавалась отвлеченным размышлениям.

И все же обеим в равной мере приятно было думать о предстоящем отдыхе в красивой сельской местности, а также о том, что их отец найдет в библиотеке мистера Робертса обильную пищу для ума, а в саду — прекрасные условия для своей любимой игры в крокет. Конечно, сестры не отказались бы и от жизнерадостного общества, однако мистер Робертс положительно уверил их в том, что интересных знакомств в окрестностях не сыщется.

Первые недели новой жизни семейства Мейдью прошли безмятежно. В покойном, благоприятном окружении, дыша восхитительным воздухом, мистер Мейдью быстро восстановил свои силы; дочери тем временем совершали продолжительные прогулки и любовались местными красотами.

Однажды вечером в конце августа сестры возвращались с прогулки по своей любимой тропе вдоль холмов Даунза. ^{134} Справа тянулся отвесный обрыв, внизу — узкая долина Брикетт-Боттом, длиной три четверти мили, с малохоженым проселком, который вел к ферме под названием Блейз, за нею же, обратившись в овечью тропу, терялся среди холмов повыше. По ближнему склону были рассыпаны отдельные деревья и кусты, но с противоположной стороны лес рос сплошняком до самого Кэрью-Корта, обиталища лорда Кэрью, местного магната. По левую руку от сестер возвышался голый холм, скрывавший деревню Овербери.

Девицы шли быстрым шагом, потому что припозднились и спешили домой. Они как раз добрались до развилки: правый путь вел вниз, в долину Брикетт-Боттом, левый — через холм в Овербери.

Они уже собирались свернуть влево, но внезапно Элис остановилась и, указывая вниз, воскликнула:

— Мэгги, ну и дела! Там внизу дом, а мы столько раз ходили здесь прежде, но ни разу его не замечали — я, во всяком случае, не замечала.

Мэгги проследила за пальцем сестры.

— Не вижу никакого дома, — сказала она.

— Ну что ты, Мэгги, смотри же! Чудной старомодный домик из красного кирпича, как раз в том месте, где дорога поворачивает влево. А вокруг вроде бы садик — милый такой, ухоженный.

Сестра опять присмотрелась, но на долину спускались сумерки, а глаза у Мэгги были близорукие.

— Нет, ничего не вижу. Но уже стемнело, со зрением я не в ладах — может, какой-то домик там и виднеется. — Мэгги прищурилась.

— Он там, — ответила сестра. — И завтра мы пойдем туда на разведку.

Мэгги охотно согласилась, и сестры отправились домой, задавая себе вопрос, как они могли не замечать прежде это незнакомое жилище, и твердо намереваясь завтра же его осмотреть. Однако намеченную экспедицию пришлось отменить, так как в тот вечер Мэгги поскользнулась на лестнице, упала, вывихнула лодыжку и несколько дней не могла ходить.

Несмотря на происшествие с сестрой, Элис не отказывалась от мысли исследовать дом, который видела с холма накануне вечером. На следующий день, удобно усадив Мэгги и позаботившись, чтобы у нее было все необходимое, она отправилась в Брикетт-Боттом. Вернулась она радостная, взбудораженная сделанными открытиями и тотчас принялась докладывать о них сестре.

Да, в долине стоял дом — нарядный, старомодный, из красного кирпича, довольно маленький, в окружении очаровательного старинного садика. Он располагался на выступе заросшего лесом склона, как раз в том месте, где проселок, шедший от главной дороги довольно прямо, круто сворачивал к ферме Блейз. Более того, Элис видела обитателей домика: по ее описанию, это были старый джентльмен и леди, вероятно, его жена. Джентльмена, сидевшего на веранде, она разглядела плохо, но старая дама, которая обихаживала в саду цветы, подняла голову и улыбнулась ей, когда она проходила мимо. Элис была уверена, что это милые люди и с ними приятно будет познакомиться.

Мэгги эта история заставила задуматься. По сравнению с сестрой она была натурой осторожной, не столь открытой, и ее тревожило сознание, что, если бы почтенная пара числилась среди приятных, располагающих к знакомству соседей, мистер Робертс о них непременно бы упомянул. Зная свою сестру, Мэгги сделала все, чтобы уговорить ее не искать сближения с хозяевами краснокирпичного домика.

На следующее утро, когда Элис зашла проведать Мэгги, та заметила ее бледность и отсутствующий вид. Обменявшись с нею несколькими обычными фразами, Мэгги спросила:

— Элис, в чем дело? Ты странно выглядишь.

Сестра чуть смущенно рассмеялась.

— Ничего особенного, — отозвалась она, — просто я плохо выспалась. Меня преследовал один и тот же сон. Чудной сон о том самом домике. Будто он одновременно и дом, и не дом.

— Как, тебе снился домик в долине Брикетт-Боттом? Да что с тобой такое, ты им просто одержима!

— А разве не занятно, Мэгги, что мы его обнаружили только сейчас и что там, по всей видимости, живут приятные люди? Вот славно было бы с ними познакомиться!

Мэгги не хотелось возвращаться к вчерашнему спору, и она перевела беседу на другую тему; Элис тоже до поры помалкивала о доме и его обитателях. Несколько дней шел дождь, и Элис сидела под крышей, но, когда небо прояснилось, она вновь стала ходить на прогулки, и Мэгги заподозрила, что сестра повадилась в Брикетт-Боттом. С каждым днем Элис становилась все рассеянней и молчаливей, но вовлечь ее в откровенный разговор не удавалось, и Мэгги сделалось очень тревожно.

Однажды Элис вернулась с обычной дневной прогулки особенно взволнованной, и Мэгги не удержалась от вопросов. Объяснение было дано с готовностью.

Элис рассказала, что днем, когда она приблизилась к домику в долине Брикетт-Боттом, старая леди, обычно работавшая в саду, подошла к калитке и поздоровалась.

Элис ответила, завязалась краткая беседа. О чем в точности шла речь, Элис не помнила, но, когда она похвалила цветы старой леди, та несколько несмело пригласила ее войти и рассмотреть их поближе. Элис заколебалась, и старая леди сказала: «Не бойтесь меня, милая, мне приятно видеть вокруг юных леди, а мой муж, тот просто жить без них не может. — Чуть помолчав, она продолжила: — Вам, конечно же, никто про нас не рассказывал. Мой муж — полковник Пакстон, служил в Индии, и мы здесь обитаем уже много-много лет. Признаю, существование довольно скучное, ведь нас мало кто видит. Входите, я вас познакомлю с полковником».

— Надеюсь, ты не пошла. — Реплика Мэгги прозвучала довольно резко.

— Отчего же?

— Ну, мне не нравится, как миссис Пакстон тебя пригласила.

— Не вижу ничего плохого в таком приглашении. Я не пошла потому, что было поздно и я торопилась домой, но…

— Что «но»? — спросила Мэгги.

Элис пожала плечами.

— Да так, я обещала миссис Пакстон заглянуть к ней ненадолго завтра. — Элис смотрела вызывающе.

Мэгги сделалось не по себе. Да и кому бы это понравилось: сестра, с ее импульсивным характером, наладилась в гости к незнакомым людям, о которых к тому же никто из знакомых не упоминал. Не помышляя о том, чтобы обратиться к мистеру Мэйдью за поддержкой, Мэгги, однако, принялась настойчиво уговаривать Элис отказаться от этого визита или по крайней мере отложить его, пока они не наведут справки о Пакстонах. Но Элис была непреклонна.

Да что может случиться, спрашивала она. Миссис Пакстон — премилая старая леди. Что за беда зайти к ней на минуточку вскоре после полудня, а уже к чаю вернуться домой и сыграть с отцом партию в крокет. Мэгги не выходит из дому, долгие прогулки в одиночестве прискучили, так отчего не воспользоваться случаем и не завести такое приятное, по всей видимости, знакомство.

Мэгги сдалась. Лодыжка у нее болела уже меньше, можно было спускаться в сад, сидеть рядом с отцом в шезлонге, только гулять было пока рановато. С тяжелым сердцем Мэгги наблюдала на следующий день, как сестра весело отправилась в путь, обещая вернуться никак не позднее половины пятого.

День протекал спокойно, стрелки часов приближались к пяти, мистер Мейдью поднял глаза от книги, заметил, что Мэгги встревожена, и спросил:

— Где Элис?

— На прогулке, — ответила Мэгги и, немного помолчав, добавила: — Ах да, она собиралась заглянуть к соседям, о которых только недавно узнала.

— К соседям? — удивился мистер Мейдью. — К каким соседям? Мистер Робертс ничего мне не говорил о соседях.

— Я мало что о них знаю. Просто в тот день, когда я подвернула ногу, мы с Элис гуляли и видели в Бриккет-Боттом дом — по крайней мере, Элис видела, я же со своим зрением почти ничего не различила. Назавтра она пошла посмотреть на него поближе, а вчера рассказала, что познакомилась с хозяевами. По ее словам, это отставной индийский офицер с женой — полковник Пакстон и миссис Пакстон. Миссис Пакстон, как уверяет сестра, милейшая старая леди; она настойчиво приглашала Элис к ним в гости. Туда Элис сегодня и отправилась, но ей давно уже пора быть дома.

Мистер Мейдью помолчал.

— Не нравится мне эта история. Очень опрометчиво со стороны Элис — знакомиться неизвестно с кем. Если бы в Брикетт-Боттом имелись соседи, с которыми стоит водиться, мистер Робертс непременно бы о них упомянул.

Разговор оборвался, но оба, и отец и дочь, не находили себе места от беспокойства. После чая, когда пробило половину шестого, мистер Мейдью спросил Мэгги:

— Когда, ты говоришь, Элис собиралась вернуться?

— До половины пятого, отец.

— В чем же дело? Что ее задержало? Ты говоришь, сама ты домика не видела?

— Нет. Пожалуй, не видела. Темнело, а у меня, как ты знаешь, слабое зрение.

— Но он, должно быть, попадался тебе на глаза и в светлое время суток, — предположил отец.

— Это и есть самое странное. Мы часто проходили верхней дорогой, но до того вечера ни я, ни Элис домика не видели. Я вот думаю, — добавила она, помолчав, — не попросить ли Смита, пусть запряжет пони и съездит за Элис. Мне неспокойно… боюсь…

— Чего боишься? — Голос отца дрогнул, за раздраженным нетерпением скрывая испуг. — Что может случиться в таком мирном уголке? Но так и быть, пошлю за ней Смита.

С этими словами он встал с кресла и пошел искать Смита, довольно недалекого малого, который у мистера Робертса исполнял обязанности конюха и садовника.

— Смит, — обратился он к слуге, — запрягите пони и езжайте в Брикетт-Боттом к полковнику Пакстону за мисс Мейдью.

Слуга уставился на него.

— Куда-куда, сэр?

Мистер Мейдью повторил распоряжение, и слуга, не сводя с него непонимающего взгляда, ответил:

— Сэр, я в жизни не слыхал ни о каком полковнике Пакстоне. И что за дом такой, никак не возьму в толк.

Мистер Мейдью встревожился не на шутку.

— Так или иначе, запрягайте пони, — велел он и, вернувшись к Мэгги, поведал ей о «глупости» Смита, а потом спросил, сможет ли она, с больной лодыжкой, поехать вместе с ним и Смитом в Брикетт-Боттом и показать дом.

Мэгги с готовностью согласилась, и через считаные минуты все трое отправились в путь. От Брикетт-Боттома их отделяло не более трех четвертей мили, если считать напрямую, через холмы, но объездная дорога тянулась мили на три, не меньше; свое временное обиталище мистер Мейдью покинул незадолго до шести, старый пони резвостью не отличался, так что спуска в Брикетт-Боттом они достигли уже в сумерках. Свернув на проселок, повозка медленно двинулась по дну долины; мистер Мейдью и Мэгги настороженно осматривались, Смит бесстрастно правил лошадью, не глядя по сторонам.

— Так где же дом? — спросил наконец мистер Мейдью.

— У поворота дороги, — ответила Мэгти. Вглядываясь в сумерки, она не видела в ряду деревьев ни единого просвета, и ею овладевали дурные предчувствия. Повозка достигла поворота. — Должен быть здесь, — шепнула Мэгги.

Они остановились. Впереди дорога сворачивала направо, огибая возвышенный мысок, где, в отличие от лесистой правой обочины, не росло ничего, кроме жесткой травы и случайных кустиков. При более тщательном осмотре нашлись явные остатки искусственных уступов, но никаких следов дома не обнаружилось.

— Это то самое место? — спросил мистер Мейдью вполголоса.

Мэгги кивнула.

— Дома нет и в помине, — проговорил отец. — Что бы это значило? Ты уверена, Мэгги, что правильно запомнила место? Где Элис?

Прежде чем девушка успела ответить, раздался крик: «Отец! Мэгги!» Зов, слабый и тонкий, загадочным образом доносился откуда-то поблизости и одновременно как будто из далекого далека. Крик повторился три раза и сменился тишиной. Мистер Мейдью и Мэгги в оцепенении переглянулись.

— Это голос Элис, — хрипло проговорил мистер Мейдью, — она где-то тут. Попала в беду и зовет нас. Как вам показалось, Смит, откуда она кричала? — обратился он к садовнику.

— Никакого крика я не слышал, — ответил тот.

— Глупости! — оборвал его мистер Мейдью.

— Элис, Элис, где ты? — принялись звать они с Мэгги. Ответа не последовало, и мистер Мейдью велел Смиту отдать вожжи Мэгги, а самому присоединиться к поискам. Смит повиновался, оба вскарабкались на дернистое возвышение и стали осматриваться и звать Элис, обращаясь к стене деревьев. Ни отклика, не следов, однако, не было, и мистер Мейдью, обегав все вокруг, вернулся к повозке и попросил Мэгги ехать за помощью к ферме Блейз, пока они со Смитом будут продолжать розыски. Мэгги послушалась и, по счастью, застала дома фермера — мистера Рамболда, а также двоих его сыновей и двоих-троих работников, только что вернувшихся с поля. Она объяснила, что произошло, и фермер с домочадцами тут же предложили свою помощь, хотя Мэгги при всем волнении заметила, что мистер Рамболд, слушая ее рассказ, как-то странно изменился в лице.

Прихватив фонари, группа отправилась на место и присоединилась к мистеру Мейдью и Смиту. Лес у поворота дороги обыскали до последнего кустика, но все без толку. Ни единого следа пропавшей девушки не было найдено, после долгих усилий и волнений поиск прекратили, и один из младших Рамболдов вызвался поехать в ближайший город и заявить о происшедшем в полицию.

На обратном пути Мэгги, мало веря собственным словам, но пытаясь подбодрить отца, высказала предположение: пока они добирались до Брикетт-Боттома по дороге, Элис возвращалась домой через холмы, увидела их сверху и в шутку окликнула.

Однако Элис они дома не застали, и, хотя на следующий день поиски возобновились и полиция учинила розыск, все оказалось бесполезно. Элис пропала бесследно; последней, кто ее видел, была одна старушка, которая в день ее исчезновения встретила Элис на спуске в долину. По словам свидетельницы, Элис улыбалась, но выглядела «как-то чудно».

Таков конец истории, однако нижеследующий рассказ, быть может, проливает на нее некоторый свет.

С легкой руки прессы история об исчезновении Элис была предана широкой огласке, и мистер Робертс, донельзя огорченный происшедшим, спешно возвратился в Овербери, дабы по возможности утешить и поддержать своего убитого горем постояльца и приятеля. Явившись к отцу и дочери и выслушав их рассказ, он немного помолчал. Потом мистер Робертс спросил:

— До вас не доходили местные россказни о полковнике Пакстоне и его жене?

— Нет, — отвечал мистер Мейдью. — Вплоть до рокового дня, когда моя бедная девочка отправилась к ним в гости, я не слышал его имени.

— Что ж, — начал мистер Робертс, — поведаю вам, что мне о них известно, хотя, боюсь, рассказ будет не очень пространным. — Помолчав, он приступил к рассказу: — Мне скоро стукнет семьдесят пять, и я свидетельствую, что вот уже лет семьдесят дома в Брикетт-Боттоме не существует. Однако пятилетним мальчиком я видел старомодный дом из красного кирпича, стоявший в Брикетт-Боттоме у поворота дороги, — такой, как вы описали. Его владельцами и жильцами были полковник Пакстон и миссис Пакстон — отставной военный из Индии и его супруга. В те времена, о которых я рассказываю, в доме случились некоторые происшествия, и после смерти пожилой четы наследники продали дом лорду Кэрью, а тот вскоре снес его до основания, так как участок вторгался в его охотничьи угодья. Мой отец, служивший до меня священником в здешнем приходе, хорошо знал полковника с женой, знали их и все соседи. Жизнь они вели тихую и не вызывали ни у кого недобрых чувств, хотя ходили слухи о буйном, мстительном нраве полковника. Малочисленный круг домочадцев включал в себя, помимо хозяев, их дочь и двоих слуг: лакея, служившего полковнику еще в армейские времена, и его жену, наполовину азиатку. Не могу сказать в подробностях, что там произошло, я ведь был еще мал. Мой отец не любил сплетен и спустя годы, когда бы ни зашла речь об этой истории, всячески старался сгладить острые углы. Тем не менее известно, что мисс Пакстон влюбилась в некоего молодого человека и обещала ему свою руку, родителям же ее избранник решительно не нравился. Они сделали все возможное, чтобы помолвка была расторгнута, молва обвиняла их в злоупотреблении родительской властью, даже в жестокости. Правда ли это, мне неизвестно, знаю только, что мисс Пакстон умерла и вся округа ополчилась на ее родителей. Мой отец, однако, продолжал к ним наведываться, но в дом его впускали нечасто. Собственно, после смерти дочери полковник Пакстон вообще с ним не встречался, а миссис Пакстон показывалась раз или два. По словам отца, она выглядела совсем убитой, и он не удивился, узнав месяца через три, что она вслед за дочерью сошла в могилу. После смерти жены полковник Пакстон сделался, если только это возможно, еще большим затворником; не долее чем через месяц умер и он — при обстоятельствах, которые указывали на самоубийство. Вновь по округе поползли слухи, но расследовать происшествие было некому, доктор подтвердил смерть от естественных причин, и полковника Пакстона вслед за его женой и дочерью похоронили на здешнем кладбище. Владение отошло дальнему родственнику, который вскоре прибыл, переночевал в доме и, видно, настолько его невзлюбил, что больше не показывался. Он отправил слуг на пенсию и продал дом лорду Кэрью, которому это было весьма кстати, поскольку участок располагался среди его охотничьих угодий. Дом он вскоре приказал снести, а сад зарос бурьяном.

Мистер Робертс помедлил.

— Вот и все факты, — добавил он.

— Но есть еще кое-что, — проговорила Мэгги.

Мистер Робертс, помешкав, решился:

— Вы имеете право знать все, — произнес он едва слышно, словно обращаясь к самому себе, и продолжил уже громче: — То, что я собираюсь изложить, представляет собой не более чем смутные, неопределенные слухи; насколько они достоверны и что означают, мне неведомо. Лет через пять после сноса дома одна молодая служанка из Кэрью-Корта отправилась днем прогуляться. Нанялась на работу она недавно, с деревней была незнакома. Возвратись домой к чаю, она рассказала, что спускалась в долину (судя по ее описанию, это была именно Брикетт-Боттом), на повороте дороги поравнялась с краснокирпичным домом и старая леди с добродушным лицом приглашала ее зайти. Она отклонила приглашение не потому, что заподозрила недоброе, — просто торопилась к чаю.

Полагаю, она не возвращалась в Брикетт-Боттом; насколько мне известно, больше с нею ничего подобного не случалось.

Года через два или три, вскоре после смерти моего батюшки, в долину забрел странствующий лудильщик с женой и дочерью и остановился там на ночь. Дочь отправилась собирать ежевику, и больше о ней не было ни слуху ни духу. Ее искали, но не нашли… конечно, правды никто не знает… быть может, она по своей воле сбежала от родителей, хотя причин для этого вроде бы не было.

— Ну вот, — заключил мистер Робертс, — я познакомил вас со всеми известными фактами и слухами, и теперь мне остается только молиться за вас и за нее.

ПОКОЙНАЯ МИССИС ФОУК

(The Late Mrs. Fowke)

Несмотря на свой весьма преклонный возраст, отец Барнабас Фоук до сих пор не может забыть тех минут, что ему довелось провести у смертного одра жены. Подобные моменты, несомненно, запечатлелись в памяти многих вдовцов, однако, хочется верить, по совсем иным причинам.

Когда случилась эта история, преподобный Фоук был уже немолод и служил настоятелем прихода в провинциальном городке Г*** неподалеку от северных болот. Он с усердием исполнял свои обязанности, но не отличался твердостью характера и не обладал какими-либо талантами, как, впрочем, не был и особенно сведущ в тонких материях. Получив образование в недорогом пансионе, а затем в одном из колледжей Оксфорда, он впоследствии был назначен помощником викария в приход небольшого промышленного городка Р***.

В этом качестве он прослужил несколько лет, а затем, по смерти викария, возглавил приход. Но за несколько недель до свадьбы, поддавшись на уговоры своей невесты, Стеллы Фарнли, отец Фоук перебрался из Р*** в глухой сельский городишко Г***, обменявшись приходами с местным священником. Таким образом, он вел весьма заурядную и ничем не примечательную жизнь, подобно многим представителям нашего духовенства, с тем лишь отличием, что довольно долго не обзаводился семьей и жил один до тех самых пор, пока в возрасте сорока лет не пал жертвой чар Стеллы Фарнли.

Эта женщина заслуживает рассказа более подробного. Она была единственной дочерью некоего мистера Фарнли, торговца, долгие годы занимавшего пост британского консула в венгерском городе 3***, где благодаря неустанному труду и преданному отношению к делу ему удалось скопить приличное состояние. Там же на склоне лет он повстречал необычайно привлекательную женщину, чье происхождение оставалось тайной, хотя она с гордостью утверждала, что в жилах ее изрядно цыганской крови. Сейчас уже невозможно с точностью сказать, кто она была на самом деле и откуда. Когда мистер Фарнли познакомился с ней, она зарабатывала на жизнь уроками музыки, что, впрочем, приносило лишь жалкие гроши, так что брак с богатым англичанином стал для нее большой удачей.

Однако замужество ее не продлилось долго, потому как через полгода после свадьбы мистер Фарнли внезапно скончался, оставив вдову единственной душеприказчицей и наследницей своего состояния. Неизвестно, были ли у миссис Фарнли другие родственники, во всяком случае, она не поддерживала с ними никакой связи. После смерти мужа она приобрела в собственность небольшое уединенное поместье на берегах Тисы ^{135} и переехала туда, чтобы вести жизнь крайне замкнутую. Там, когда подошел срок, и родилась Стелла. До двадцати пяти лет девушка жила с матерью, а когда миссис Фарнли умерла, унаследовала все ее имущество.

Поначалу Стелла собиралась остаться в родных краях, но вскоре поняла, что местные жители, всегда с большим подозрением относившиеся к семейству Фарнли, не собираются долго терпеть ее присутствие. Получив несколько красноречивых намеков от соседей, она в конце концов решила уехать. Мистер Фоук ничего не знал об этом, когда брал Стеллу в жены, да и впоследствии по причинам, о которых будет сказано ниже, не пытался что-либо разузнать о ее прошлом. Таким образом, история жизни матери и дочери в Венгрии, а также истинные мотивы бегства девушки из страны покрыты мраком и едва ли когда-либо откроются. Как бы то ни было, Стелла, вне всякого сомнения, понимала, что одной, без поддержки, ей тяжело будет устроиться на новом месте, и потому обратилась к единственной своей родственнице — мисс Фарнли, сестре покойного отца, — намереваясь пожить у престарелой тетушки за небольшую плату.

Мисс Фарнли, проживавшая в городке Р***, была женщиной почтенной, небогатой и одинокой. Кроме того, весьма недалекой, изрядно глуповатой и чрезвычайно набожной — словом, типичная английская старая дева из среднего сословия. Предложение племянницы, которую она никогда раньше не видела, но с которой изредка переписывалась, показалось ей заманчивым. С одной стороны, она надеялась с помощью девушки поправить свое финансовое положение, с другой — рассчитывала заполучить в ее лице приятную компаньонку и скрасить свое существование. Помимо всего прочего, ей было жаль бедную сироту, и посему она без промедления подготовила свободную комнату и уже вскоре приняла у себя странницу.

Однако надеждам пожилой дамы не суждено было сбыться. Спустя недолгое время обнаружилось, что между тетушкой и племянницей крайне мало общего. В отличие от мисс Фарнли, о которой вы уже знаете достаточно, Стелла была девушкой образованной и начитанной, хотя интересовалась в основном предметами весьма специфическими. Кроме того, она обладала сильным характером, чем нередко пользовалась, преследуя порой в высшей степени необычные цели. Думаю, что все это в достаточной мере объясняет, почему женщины так и не смогли найти общий язык. Стелла привезла с собой из Венгрии внушительную библиотеку — книги были на иностранных языках, так что тетушка не могла разобрать ни строчки, и имели отношение главным образом к оккультным наукам. Также Стелла завела привычку раз в несколько недель уходить из дома на целую ночь на болота в окрестностях Р***; объясняя это тем, что такие прогулки надобны для ее здоровья и благополучия. Поначалу мисс Фарнли была категорически против подобных отлучек, но, после того как однажды племянница устроила ей настоящий скандал, старуха, осознав свою полную беспомощность, перестала вмешиваться в ее дела, равно как и испытывать к девушке родственные чувства. Стелла получила полную свободу, но, смею предположить, мечтала отныне поскорее уехать из дома, где царила атмосфера молчаливого порицания. Имея при всем том представление о правилах приличия, единственное спасение она видела для себя в браке с человеком мягкотелым и бесхарактерным, которым можно было бы вертеть по своему желанию. Потому она с благосклонностью приняла робкие ухаживания мистера Фоука и немало удивила и обрадовала его, согласившись без лишних колебаний выйти за него замуж.

Пока шли свадебные приготовления, девушка во всем демонстрировала покорность и учтивость, и единственное, о чем она попросила мистера Фоука, это переехать поближе к болотам. Послушавшись ее, мистер Фоук договорился с викарием городка Г*** об обмене приходами и после непродолжительного медового месяца перебрался с женой на новое место, надеясь обрести покой и счастье семейной жизни. Он обожал молодую супругу, а она хоть и не столь открыто выражала свою радость, но все же, казалось, была довольна и мужем, и новым домом.

Первый разлад случился через несколько месяцев после переезда в Г***, когда однажды мистер Фоук, собираясь поговорить с женой, поднялся к ней наверх. Подойдя к дверям кабинета, где она разместила свою обширную библиотеку, он услышал доносившееся оттуда негромкое протяжное пение на незнакомом языке и почувствовал странный запах курящихся ароматических трав. Он хотел было войти, но обнаружил, что дверь заперта изнутри, и окликнул жену. В ту же секунду пение прекратилось, и жена из-за двери попросила его немного подождать. Когда же она его наконец впустила, мистер Фоук увидел, что вся комната окутана едким дымом, исходившим из небольшой курильницы на столе.

— Чем ты здесь занимаешься, дорогая? — спросил он.

Стелла отвечала, что у нее страшная мигрень и, чтобы снять боль, она вдыхала дым жженых трав — якобы венгерское народное средство. О пении же она предпочла умолчать. Мистер Фоук был озадачен — и уж совершенно ошеломлен, когда несколько дней спустя Стелла заявила, что собирается отправиться в И***, крошечную деревушку на болотах, с тем чтобы провести там ночь и вернуться на следующий день. Естественно, он потребовал объяснений, которых супруга, впрочем, не соизволила ему дать, сообщив лишь, что едет туда не впервые и привыкла путешествовать одна. Он вызвался сопровождать ее, но она решительно отказалась от его услуг, и пастору ничего не оставалось, как проводить супругу до дверей.

На следующий день после обеда она вернулась уставшая, перепачканная грязью, но весьма довольная поездкой. Она отказалась что-либо рассказывать, упомянув лишь, что обычно во время своих путешествий в И*** останавливается в тамошней таверне под названием «Три сороки» и совершает прогулки на болота. Мистеру Фоуку пришлось довольствоваться этими скупыми объяснениями.

Прошло еще несколько недель, и снова мистер Фоук почуял в доме запах курящихся трав, а вскоре после этого жена опять засобиралась на болота. Как и в первый раз, она не позволила супругу сопровождать ее и отправилась одна.

Мистер Фоук никогда не бывал в И***. Деревушка располагалась не так уж далеко, но добраться туда можно было лишь по железной дороге, где поезда ходили нечасто. Тем не менее он был знаком с тамошним викарием и, когда жена уехала, решился написать ему и навести справки о таверне «Три сороки», в которой его супруга, иностранка, не вполне знакомая с местными нравами, была вынуждена останавливаться во время своих поездок в И*** — что его лично несколько тревожило. Ответ, который он вскоре получил, лишь усугубил его опасения, ибо викарий из И*** писал, что «Три сороки» — захудалый трактиришко, который держит пожилая супружеская пара весьма сомнительной репутации.

Дочитав письмо, мистер Фоук решил в следующий раз во что бы то ни стало поехать вместе с женой, и, когда она в третий раз отказалась взять его с собой, он последовал за ней тайком, желая своими глазами увидеть столь привлекавшие ее места и выяснить маршруты ее прогулок. На своем мотоцикле он мог добраться туда куда быстрее, чем жена на поезде, даже при условии, что выедет после того, как она отправится на станцию. Так он и поступил и в скором времени прибыл в И***, где прямиком направился в «Три сороки». Как оказалось, хозяин таверны уже долгое время был прикован к постели и страдал слабоумием, супруга же его довольно враждебно отнеслась к появлению гостя духовного звания. Однако врученный ей соверен и обещание еще одного произвели в старухе разительные перемены и развязали язык, да так, что она немедленно выложила все, что знала.

Да, она хорошо знакома с этой дамой. Вот уже долгое время та приезжает в И*** каждые три-четыре недели. Нет, она всегда приезжает одна и, насколько ей известно, никогда здесь ни с кем не разговаривает, кроме как с самой хозяйкой.

— Чем же она занимается?

— О, обычно она сразу же поднимается в свою комнату и запирается там, потом что-то поет, так что слов не разобрать, и жжет какие-то пахучие штуки, а когда наступают сумерки, спускается и уходит в сторону болот.

— Вы когда-нибудь следовали за ней?

— Нет, никогда, и не видала, чтоб кто за ней ходил. Пастух как-то раз видел ее на болотах, но не подошел и окликать не стал.

— Надолго она уходит?

— Ну, это когда как, но обычно возвращается на рассвете. У нее есть ключ от дома, так что она сама открывает дверь, но изредка я все же слышу, как она входит.

— А что она делает потом?

— Идет в свою комнату и сидит там тихо, завтракает и отправляется на станцию к поезду.

Больше мистеру Фоуку ничего разузнать не удалось, за исключением разве что одной любопытной детали: уходя на прогулки, его жена никогда не надевала шляпку, а вместо этого облачалась в длинный серый плащ с капюшоном.

Миссис Фоук должна была появиться в таверне с минуты на минуту, и преподобный Барнабас поспешил удалиться в отведенную ему комнату, располагавшуюся прямо над входом в заведение. Вскоре он увидел, как его жена вошла в таверну. Обменявшись парой слов со старухой, она поднялась наверх, и до наступления сумерек муж и жена просидели, запершись каждый в своей комнате.

Наконец мистер Фоук услышал, как Стелла спускается по лестнице, и еще через мгновение увидел, как она решительным шагом покидает дом, закутавшись, как и было сказано, в длинный плащ с капюшоном. Чуть погодя он последовал за ней и, выйдя в коридор, почувствовал хорошо знакомый сладковатый запах жженых трав. Жена шла в нескольких сотнях ярдов впереди, направляясь к болотам. И тут на глазах у священника разыгралась странная сцена, которой он в тот момент не придал особого значения, но которую не раз вспоминал впоследствии.

Мирно дремавшая у дороги овчарка при приближении миссис Фоук внезапно вскочила, ощетинилась, поджала хвост и, издав протяжный тоскливый вой, стрелой ринулась прочь через зеленую изгородь.

Миссис Фоук не обратила на собаку никакого внимания и продолжала свой путь в стремительно сгущавшихся сумерках. Преподобный не отставал, и через некоторое время они оказались в одном из самых пустынных и отдаленных уголков болот. Наступила ночь, но стоявшая высоко луна хорошо освещала местность. На расстоянии двухсот ярдов друг от друга супруги поднимались на вершину пологого холма, и мистер Фоук пребывал в полной уверенности, что жена не догадывается о его присутствии. Однако вскоре он убедился в обратном. Обогнув холм, миссис Фоук исчезла из виду, и он ускорил шаг, но, поднявшись на вершину, чуть не столкнулся с женой нос к носу. Язвительно улыбаясь, она поджидала его.

— А сыщик из вас никудышный, — заметила она.

Он не мог проронить ни слова от удивления и досады, в то время как Стелла продолжала:

— С той самой минуты, как вы вышли из дома и последовали за мной, я все ломала голову, что же мне с вами делать, и вот приняла решение. Вы пойдете со мной и увидите все. Не думаю, что вы мне помешаете; возможно, наоборот, пригодитесь. Идемте же. — Она развернулась и двинулась вперед.

Мистер Фоук в растерянности брел следом. Теперь он различал впереди слабый красноватый свет, и, пройдя еще несколько ярдов, они с женой оказались на краю небольшой лощины, зажатой со всех сторон холмами. В центре горел большой костер, возле которого была навалена груда камней, образуя нечто вроде алтаря. У огня молча сидели с полдюжины человек, закутанных в одинаковые серые плащи с капюшонами. Шепотом приказав мистеру Фоуку оставаться на месте, Стелла стала спускаться в лощину. Люди внизу заметили ее приближение и двинулись навстречу, жестами приветствуя ее и выражая свое почтение. Она сдержанно кивнула в ответ, затем вышла на середину круга, поднялась по уступам каменного алтаря и уселась почти на самой его вершине. Заняв свое место, она подала остальным знак, и те начали медленно танцевать вокруг костра, протяжно напевая.

Мистер Фоук был заворожен происходящим. Постепенно танец становился все быстрее и неистовее, а пение звучало все громче. Люди кружились в бешеном ритме, принимая невообразимые позы, и что-то выкрикивали. Хотя мистер Фоук и не мог разобрать слов, смысл ритуала стал постепенно доходить до него. Неожиданно все затихли, и в этот самый миг Стелла поднялась, отбросила капюшон и, обращаясь к алтарю, сама затянула протяжную песнь. Не прерывая пения, она принялась бить поклоны венчавшему алтарь камню, в то время как лицо ее и тело будто преображались. В мерцающем свете костра и отблесках бледной луны она выглядела дьявольски прекрасной, стала словно бы выше и величественнее. Пение все продолжалось, и вскоре взору потрясенного священника предстала еще одна метаморфоза. На вершине алтаря образовалось серое облако, которое, постепенно сгущаясь, обретало очертания того, кто воплощает в себе все зло и ужас человечества. Люди, в молчании сидевшие у костра, вновь принялись извиваться и кричать, Стелла же пала ниц перед проявлявшейся все яснее фигурой. Тут мистер Фоук, не в силах более сдерживать себя, издал крик ужаса и бросился прочь, не разбирая дороги.

Последующие несколько часов напрочь стерлись у него из памяти. Когда он пришел в себя, уже рассвело, он был один на болотах и не имел ни малейшего представления, в какую сторону ему идти. Лишь поздним вечером, измотанный и обессилевший, он добрался до дома, где его встретила жена, как всегда спокойная и невозмутимая. Она взяла супруга под руку и провела в кабинет.

— Ну же, — промолвила она, — что вы собираетесь теперь делать? Будете рассказывать направо и налево о том, во что все равно никто не поверит, или же благоразумно предпочтете держать язык за зубами? Только не думайте, что я испугалась, — добавила она. — Владыка защитит своих преданных слуг и покарает недругов.

Мистер Фоук застонал.

— Так, значит, все было на самом деле? Мне не пригрезилось?

— Считайте, что пригрезилось. Для вашего же блага, — смеясь, ответила Стелла и удалилась.

Мистер Фоук совсем запутался и, как это свойственно людям слабохарактерным, долго не мог решить, как же ему поступить. Дни проходили за днями; он почти не разговаривал с женой, она же была с ним неизменно приветлива и подчеркнуто вежлива, что буквально сводило преподобного с ума. И вот настал день, когда она вновь объявила о своем намерении отправиться в И***.

— Не желаете поехать со мной? — поинтересовалась она. — Думаю, скоро и вы захотите примерить серый плащ.

Она уехала, а он всю ночь провел в жарких молитвах.

На следующий день Стелла вернулась домой и, не раздеваясь, направилась в кабинет супруга. На этот раз она пребывала отнюдь не в бодром расположении духа. Напротив, была крайне раздражена и сердита.

— Как осмелились вы помешать нам своими жалкими молитвами и глупыми слезами? — с порога закричала она. — Вы прервали нас прошлой ночью! Владыка был разгневан… — Она перевела дыхание и накинулась на мужа с новой силой: — Но я найду способ заставить вас молчать. Посвятив вас в свои дела, я допустила ошибку.

Он посмотрел ей в глаза.

— Быть может, еще не поздно и я успею спасти вас, наставить на…

— Замолчите немедленно, — грубо перебила она, — или же я буду вынуждена принять меры. Я нашлю на вас проклятья, я призову на помощь Силы Воздуха, ^{136} я… — кричала она исступленно, но внезапно осеклась, побледнела и упала без чувств.

Мистер Фоук поднял ее обмякшее тело, положил на кровать и позвал за помощью.

Несчастную перенесли в спальню, где она пролежала без сознания до прихода врача. Сельский лекарь признался, что никогда не сталкивался ни с чем подобным в своей практике, а потому бессилен помочь. Однако ж посоветовал нанять опытную сиделку, каковая, к счастью, быстро отыскалась и в тот же вечер перебралась в дом викария.

Отдав все необходимые распоряжения, мистер Фоук, едва держась на ногах от усталости, отправился спать. Ближе к полуночи его разбудил стук в дверь. На пороге стояла сиделка: женщина была бледна и вся дрожала. Она заявила, что вынуждена немедленно оставить свои обязанности и покинуть дом. Она не могла или же не хотела сколь бы то ни было внятно объяснить свое решение и лишь повторяла снова и снова, что скорее пожертвует своей профессиональной репутацией, чем останется ухаживать за этой больной. Там творятся жуткие вещи, говорила она, нет, рассказать она не может, но это проклятое место, проклятое. Мистер Фоук напрасно пытался разубедить ее, она твердо стояла на своем. Упросив женщину остаться до утра, чтобы не поднимать среди ночи весь дом, он проводил ее в отдельную спальню, а сам принял дежурство у постели жены.

В комнате больной все было тихо. Стелла неподвижно лежала на кровати, дышала спокойно и лишь время от времени что-то бормотала на своем родном языке. Мистер Фоук поудобнее устроился в кресле и вскоре задремал.

Когда часы пробили три, он внезапно проснулся и осмотрелся вокруг. Лампа догорала, в комнате сделалось очень холодно. Глядя в тусклом свете на жену, по-прежнему лежавшую на постели и невнятно шептавшую какие-то слова, мистер Фоук с изумлением отметил в ней ужасные перемены. Вместо округлых контуров женского тела под покрывалом угадывались безобразные угловатые формы. Рука, лежавшая поверх одеяла, напоминала когтистую лапу. Изменилось и лицо. На его глазах красота Стеллы постепенно исчезала, черты искажались, и вскоре он с ужасом обнаружил, что перед ним уже не человек, а неведомое мерзкое чудовище. От страха он не мог пошевелиться.

Вдруг почувствовалось какое-то движение. Существо на кровати содрогнулось, село и уставилось прямо перед собой. Мистер Фоук проследил за его взглядом и увидел, как на другом конце комнаты медленно вырастает из темноты нечто серое и бесформенное, с горящими глазами.

Существо на кровати зашевелилось, высвободилось из-под одеяла и спрыгнуло на пол. Нижние конечности его, как и все тело, были покрыты густой серой шерстью. Чудовище двинулось вперед, к зловещей фигуре, замершей в углу. Копыта стучали по дощатому полу. Оно приблизилось к недвижимому наблюдателю, чьи глаза, казалось, вспыхнули огнем, стремительным движением две фигуры слились в одну, и тут… Мистер Фоук не мог более выносить это зрелище и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, за окном был уже день. Он посмотрел на кровать. Миссис Фоук лежала там. Она была спокойна, прекрасна и мертва.