XIX. ОХОТА

Онлайн чтение книги Женитьбы папаши Олифуса
XIX. ОХОТА

— В пять часов утра меня разбудили лай собак и звуки рога. Мне показалось, что я еще в Гааге и король Вильгельм охотится в парке Лоо.

Но нет: я был в четырех тысячах льё — или около того — от Голландии, на берегу озера Лагуна, и нам предстояло охотиться в филиппинских горах.

Мы собирались преследовать оленя, кабана и буйвола, а нас, возможно, подстерегали тигр, крокодил и ибитин.

Насчет тигров меня предупредили: если я подниму одного павлина или целую стаю, я должен опасаться тигра, который наверняка где-то поблизости.

Что до крокодила, то, каждый раз, приближаясь к озеру, я должен внимательно присматриваться к валяющимся на берегу бревнам. Почти всегда они оказываются крокодилами; сон у них чуткий, и когда вы пойдете мимо, они цапнут вас за руку, ногу или пониже спины.

Ибитин — это другое дело. Это змея футов тридцать длиной, дальняя родственница боа; она обвивает дерево, словно большая лиана, висит неподвижно, а потом, когда вы меньше всего этого ожидаете, бросается на оленя, кабана или буйвола, прижимает к дереву, размалывая кости и вытягивая тело жертвы, чтобы удобно было проглотить добычу целиком.

Само собой разумеется, она и людьми не пренебрегает и, если случай представится, ест без разбора тагалов, китайцев и европейцев.

Средство справиться с этой змеей очень простое, надо только уметь им пользоваться. Достаточно носить на поясе остро, как бритва, наточенный нож. Ибитин не ядовита и не может ужалить, а когда она станет вас душить, просуньте охотничий нож между собственным телом и одним из змеиных изгибов и режьте наискосок, змея тут же разделится пополам.

Перед уходом наш хозяин подвесил мне к поясу роскошный охотничий нож, которым сам уже разрезал двух или трех ибитинов.

Что касается ядовитых змей, то, поскольку от их укусов не существует лекарства, лучше с ними не встречаться.

Два месяца назад из дома г-на де Ла Жероньера пропала хорошенькая тагалочка лет шестнадцати или восемнадцати; хозяин подозревал, что ее или утащил тигр, или проглотил крокодил, или задушил удав.

Во всяком случае, в один прекрасный вечер бедняжка Шиминдра ушла и не вернулась, и, сколько ее ни искали, больше никто о ней не слышал.

Признаюсь, пока наш хозяин перечислял мне все опасности, которым мы подвергаемся во время охоты, я начал находить охоту довольно своеобразным развлечением.

Мы доехали верхом до того места, где начиналась облава; там мы спешились и вошли в лес.

Первой дичью, которую я поднял, была великолепная стая павлинов. Хорошо заметив место, откуда она вылетела, я сделал большой крюк, и мне удалось избежать встречи с тигром, о близости которого мне сообщили эти прекрасные птицы.

Через десять минут послышался выстрел. Господин де Ла Жероньер убил оленя.

Я, в свою очередь, услышал шум откуда-то снизу; поворошив кусты в десяти шагах от себя, я выстрелил наугад. Не могу сказать, что я попал в кабана: это кабан напоролся на мою пулю.

Меня поздравляли с роскошной добычей.

Я убил наповал одинца; кажется, так у вас называют старого кабана? (Я утвердительно кивнул.)

Собакам отдали их часть добычи, остальное взвалили на плечи четыре тагала; а мне предложили продолжать мои подвиги, уверяя, что с первого выстрела я показал себя метким стрелком.

Сударь, ничто не губит человека так, как лесть.

Теперь мне казалось, что, раз я убил кабана, то убью и тигра, и носорога, и слона. Я направился через лес, желая одного: сразиться с любым филиппинским чудищем.

В азарте я не заметил, как понемногу удалился от охоты. Мне сказали, что нам предстоит подниматься в течение двух часов, но через три четверти часа я уже спускался по склону.

Внезапно в тридцати шагах от себя я услышал ужасный рев.

Повернувшись в ту сторону, откуда он раздался, я увидел буйвола.

Ах, что за добыча! Только ружье в моих руках почему-то немного дрожало, я прислонил его к ветке дерева и спустил курок.

Едва я успел это сделать, как увидел два надвигающихся на меня налитых кровью глаза и морду, вспарывающую землю, словно плуг.

Я выстрелил второй раз; но, вместо того чтобы замедлить бег животного, второй выстрел, казалось, подхлестнул его.

Я успел лишь отбросить ружье, схватиться за ветку дерева, под которым стоял, гимнастическим прыжком подтянуться до уровня этой ветки и затем перебраться с нее на верхние.

Но с буйволом далеко не было покончено. Он не мог влезть за мной на дерево, но принялся сторожить его. Первые десять минут я говорил ему: «Давай-давай, приятель, кружись, мне на тебя, в общем, плевать!»

Но в течение следующих десяти минут я заметил, что дело обстояло серьезнее, чем показалось мне на первый взгляд.

Через час я понял по тому спокойствию, с которым буйвол разгуливал вокруг дерева, что он решил быть моим сторожем до тех пор, пока ему не удастся сделаться моим палачом.

Время от времени он поднимал голову, смотрел на меня налитыми кровью глазами, угрожающе ревел, потом принимался щипать растущую вокруг моего дерева траву, как будто хотел сказать мне: «Вот видишь, у меня есть все, что мне нужно: трава, чтобы прокормиться, утренняя и вечерняя роса, чтобы утолить жажду; но ты животное плотоядное и не привык еще питаться листьями, в один прекрасный день тебе придется спуститься, а когда ты спустишься, я затопчу тебя копытами, забодаю рогами; ты у меня проведешь неприятные четверть часа, так и знай!»

К счастью, папаша Олифус не из тех, кто долго раздумывает, когда надо принять решение. Я сказал себе: «Олифус, приятель, чем дольше ты станешь ждать, тем хуже для тебя. Ты дашь твоему буйволу час на то, чтобы убраться отсюда, и, если через час он не уйдет, ну что ж! Тогда посмотрим, что делать».

Я взглянул на часы: было одиннадцать. Я сказал: «Ну, так до полудня!»

Как я и подозревал, буйвол не ушел от дерева и продолжал караулить меня. Время от времени он принюхивался и мычал изо всех сил. Каждые десять минут я смотрел на часы и отпивал глоток из моей фляжки. На пятидесятой минуте я сказал ему: «Берегись, приятель, у тебя осталось всего десять минут; если через десять минут ты не уйдешь один, мы уйдем вместе». Но на пятьдесят девятой минуте он, вместо того чтобы уйти, улегся головой к подножию дерева и, раздувая ноздри, насмешливо поглядывал на меня, словно говорил: «О, мы еще побудем вместе, не беспокойся».

Но я решил по-другому. Как только истекла шестидесятая минута, я проглотил весь оставшийся во фляжке ром, взял в зубы нож и — хоп! — прыгнул вниз, рассчитав так, чтобы упасть в двух футах позади него и схватить его левой рукой за хвост, как, я видел, это делали тореро в Кадисе и Рио-де-Жанейро.

Каким бы проворным ни был буйвол, я ему в этом не уступал; пока он поднимался, я успел вцепиться ему в хвост. Он два или три раза повернулся кругом, а я еще крепче обмотал его хвост вокруг своей руки. Видя, что, до тех пор пока я держу его за хвост, он не сможет достать меня рогами, я стал понемногу успокаиваться, а он, напротив, ревел изо всех сил, и явно от ярости.

«Подожди! Подожди! — сказал я ему. — Ах, ты ревешь от злости, приятель. Что ж! Я заставлю тебя реветь от боли».

И взяв нож, я — раз! — засадил его буйволу в живот.

Похоже, на этот раз я попал в чувствительное место: он встал на дыбы, как лошадь, и так неожиданно рванулся вперед, что едва не оторвал мне руку; но я держался крепко, не отстал, и — вжик! вжик! — бил его ножом. Не пожелаю я вам такой гонки! Видите ли, это продолжалось четверть часа, и за это время я проделал больше двух льё по кустам, болотам, ручьям — с тем же успехом я мог прицепиться к локомотиву. И — вжик! вжик! — я не переставал бить его, приговаривая: «Ах, негодяй! Ах, подлец! Ах, злодей! Ты хочешь мне брюхо распороть; погоди у меня!» Он уже не просто был разъярен, он взбесился, так взбесился, что, добежав до края отвесной скалы, не задумываясь, кинулся вниз; но я видел, куда он бежит, и отпустил его. Я как вкопаный остановился наверху, а он покатился вниз: трах! бум! бум!

Вытянув шею, я посмотрел вниз: мой зверь лежал мертвый на дне пропасти. Что до меня, то, надо признаться, я был не многим лучше: избитый, замученный, исцарапанный, покрытый кровью, но у меня ничего не было сломано.

С грехом пополам поднявшись и срезав деревце, чтобы опираться на него как на палку, я направился к ручью, блестевшему за деревьями в сотне шагов от меня.

Добравшись до берега, я опустился на колени и только начал умываться, как услышал голос, кричавший по-французски: «Ко мне! Ко мне! Помогите!»

Повернувшись на крик, я увидел молоденькую девушку, почти голую, которая бежала в мою сторону, протянув ко мне руки, и выглядела ужасно испуганной. Ее преследовал какой-то неф с палкой в руках; он так мчался, что, хотя до девушки ему оставалось сто шагов, он в секунду ее догнал, схватил и потащил в чащу.

Вид этой девушки, которая звала на помощь по-французски, ее жалобный голос, грубость негодяя, взвалившего ее на плечо и тащившего в лес, — все это вместе придало мне сил; забыв об опасности, я бросился за ним, крича: «Стой! Стой!»

Чувствуя за собой погоню, похититель побежал с удвоенной скоростью. Ноша едва замедляла его бег. Я не мог понять, что это за человек, наделенный подобной силой, и опасался, как бы в минуту нашей встречи мне не пришлось раскаяться в том, что строил из себя странствующего рыцаря.

Расстояние между нами почти не сокращалось, и не знаю, удалось бы мне, несмотря на пыл, с которым я преследовал негра, догнать его когда-нибудь, если бы несчастная женщина, похищенная им, не уцепилась за ветку оказавшегося на ее пути дерева с такой силой, что ее обидчик вынужден был остановиться. Он изо всех сил старался оторвать ее от ветки, а она продолжала кричать: «Ко мне! Ко мне! На помощь! Бога ради, не бросайте меня!»

До нее оставалось не больше двадцати пяти или тридцати шагов, когда внезапно негр, видя, что на него собираются напасть, решил, кажется, начать первым и, бросив женщину, с поднятой палкой направился ко мне.

В три прыжка он оказался рядом. Я вскрикнул от удивления: тот, кого я принял за негра, оказался обезьяной.

К счастью, у меня тоже была в руках палка, и я умел с ней обращаться. Я встал в оборонительную позицию, поскольку из нападающего превратился в атакуемого.

Женщина, почувствовав себя свободной, описала большой круг и спряталась позади меня, продолжая кричать: «Смелее! Смелее, сударь! Спасите меня от этого чудовища! Не бросайте меня!»

Не переставая делать мулине, чтобы отражать удары, нанося ему острием уколы в грудь, от которых он вскрикивал, но не уходил, я рассматривал моего противника. Это была большая волосатая обезьяна, около шести футов ростом, с седеющей бородой. Зверь так ловко и проворно размахивал палкой, что победа чуть было не оказалась на его стороне. К счастью, благодаря моему искусству этого не произошло. После десяти минут борьбы он, с раздробленными пальцами, с дырой в животе и с окровавленной мордой, начал отступать; но единственной целью его отступления стало дерево, на которое он быстро взобрался не для того, чтобы там и остаться, а чтобы броситься на меня сверху. Хорошо, что я это заметил и разгадал его план; я вытащил нож и вытянул руку над головой. Нападение обезьяны и мое ответное движение совпали. Я почувствовал, что на меня обрушилась невероятная тяжесть, мы оба — мой враг и я — упали на землю; но поднялся только я один: нож вошел ему в сердце.

Зверь вскрикнул, вцепился зубами в траву, заскреб когтями по земле, два-три раза судорожно дернулся и издох.

«Ох, до чего прекрасная вещь охота! — воскликнул я. — Но черт меня побери, если я еще хоть раз дам себя в это втянуть!».

«Так вы жалеете, что пошли на охоту?» — послышался позади меня нежный голос.

«Да нет же, Господи, — ответил я, обернувшись, — раз я оказался полезным вам, милое дитя; но какого черта вы оказались в лесу, что за удовольствие жить с обезьяной и как получилось, что вы говорите по-французски?»

«Я оказалась в лесу, потому что меня похитили; я не испытывала ни малейшего удовольствия от сожительства с обезьяной, раз позвала вас на помощь, чтобы избавиться от нее; я говорю по-французски, потому что я служила горничной у госпожи де Л а Жероньер».

«Значит, вас зовут Шиминдра?»

«Да».

«Вы та девушка, что пропала два месяца назад?»

«Да. Но теперь вы ответьте, откуда вы знаете мое имя, почему вам известна моя история?»

«Черт возьми, да потому, что господин де Ла Жероньер рассказал мне ее назвал ваше имя!»

«Вы знаете господина де Ла Жероньера?»

«Мы вместе охотимся. Он в этом лесу, но в какой части леса, понятия не имею; должен признаться, я совершенно заблудился».

«О, об этом не беспокойтесь, я знаю дорогу».

«Так почему же вы не возвратились домой, раз знаете дорогу?»

«Потому что это мерзкое животное глаз с меня не спускало ни днем ни ночью. Я двадцать раз тщетно пыталась бежать; если бы Провидение не привело вас на берег этого ручья, возможно, мне никогда в жизни не довелось бы увидеть человеческое жилье».

«Что же, — ответил я, — в таком случае, если вы мне доверяете, вернемся туда как можно скорее, милая Шиминдра; признаюсь, в доме я чувствую себя куда в большей безопасности, чем здесь».

«Хорошо, я готова идти с вами; только прежде позвольте открыть вам один секрет, который будет наградой за ваш добрый поступок».

«Ну да?»

«Этот омерзительный орангутанг, от которого вы меня спасли, принадлежит как раз к той породе обезьян — возможно, вы слышали о ней, — из какой добывают самый чистый безоар».

«Правда?»

«Можете в этом убедиться, пока я с помощью нескольких листьев кокосовой пальмы приведу в порядок свой костюм».

Я посмотрел на прекрасную Шиминдру: ее сильно расстроенный туалет и правда нуждался в починке; признаюсь, только мысль о том, что этот беспорядок причинен был обезьяной, помешала родиться моему желанию еще усилить его.

Я знаком показал Шиминдре, что она может заняться починкой, и, полный любопытства, опасений и надежды, приступил к вскрытию трупа врага тем самым ножом, который в этот день оказал мне столько важных услуг.

Шиминдра не обманула меня: я нашел во внутренностях животного красивый голубой с золотыми прожилками камень размером с голубиное яйцо.

Это был один из лучших безоаров, какие только можно найти.

«А теперь, — сказала Шиминдра, — если мне позволено дать вам совет, то не хвастайтесь ни перед кем, что обладаете подобным сокровищем, потому что оно недолго останется вашим — вас убьют, чтобы заполучить его».


Я поблагодарил Шиминдру за совет, и, поскольку кокетка уже успела сделать себе очаровательный передник из кокосовых листьев и ничто теперь не удерживало нас в лесу — напротив, у меня возникло живейшее желание покинуть его, — я попросил Шиминдру послужить мне проводником и показать самую короткую дорогу домой.

Через два часа мы пришли в Хала-Хала, к большому удивлению, но к еще большей радости всех его обитателей, которые считали меня погибшим, как Шиминдра, а увидели, что я вернулся вместе с ней.

Я рассказал о своих приключениях, Шиминдра — о своем, но ни я, ни она ни словом не обмолвились о безоаре.


Читать далее

XIX. ОХОТА

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть