Онлайн чтение книги Животное
Глава I. Она приближается

Я сидел на широкой, излишне мягкой кровати в нашей маленькой квартире-студии и бесконечно долго смотрел на кухонный тесак, лежащий чуть поодаль. Простой и вечный предмет, который не выбирает, а лишь исполняет волю человека. Кровь на его лезвии уже свернулась, но это вовсе не означало, что вскоре там не окажется новой – животного, моей или нас обоих. Именно об этом я размышлял – со мной все понятно и так, а вот копошащийся вокруг мертвой невесты котенок – большой вопрос. Хотя именно он был виновником произошедшей трагедии, пусть и невольным.

А началось все в палаточном лагере, раскинувшемся на несколько дней в роще рядом с Бородинским полем. Меня и еще одного мальчика послали сюда от школы, чтобы стать свидетелями грандиозного спектакля, разыгрывающегося в честь произошедших здесь в 1812 году драматических событий. Это было вполне заслуженно и справедливо – история всегда привлекала меня своей масштабностью и неоднозначностью, однако с новым учителем-предметником отношения у нас не заладились с первого знакомства. Между нами ничего не произошло – просто возникла необъяснимая взаимная антипатия, сразу же отразившаяся на моих оценках. Уверен, нечто подобное бывало у всех, но от этого не становилось легче.

И кто бы мог предположить, что ровно две недели назад именно он предложил мою кандидатуру как самую лучшую для почетного права поехать сюда? А чудо произошло во время репетиции во Дворце пионеров и школьников постановки на тему войны 1812 года. После исполнения популярного стихотворения «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» учитель задал вопрос – все ли и всем ясно. Это было сделано в характерной снисходительной манере, подразумевая несколько иное – неужели даже у таких глупцов, как вы, остались еще какие-то вопросы? Понятно, что ничего отвечать здесь не требовалось, но в этот момент меня что-то дернуло выступить вперед и сказать:

– Мне кое-что непонятно.

На этом я замолчал, нерешительно замер и не знал – зачем вообще все это затеял и о чем буду говорить дальше.

На лице историка отразилось изумление, а губы тронула ехидная улыбка:

– Так, так – и в чем же дело? Мы вас внимательно слушаем.

Упор, конечно, был сделан именно на «вас».

Все притихли и смотрели на меня – многие восхищенно, другие – откровенно презрительно. Что же дальше? И тут мне в голову пришел неожиданно простой ответ.

– Столицей России тогда был Санкт-Петербург. Зачем же Наполеон пошел на Москву? – произнес я, однако не был полностью уверен в справедливости сказанного. Точно ли Санкт-Петербург был тогда столицей? И еще в голове мелькало, что вроде как изначально французы планировали захватить и его, только в 1814 году.

– И как ты только умудрялся на протяжении стольких лет быть отличником по моему предмету? Или начал неуклонно деградировать в переходном возрасте? Видимо, рамки школьных учебников здесь слишком для тебя узки, но я помогу их расширить, не волнуйся. И первым шагом станет…

На следующий день я узнал от классного руководителя, что мне от школы, по настоятельному ходатайству нового учителя истории, предоставлена почетная возможность вместе с другим мальчиком посетить такое интересное событие. А когда стало известно, что сам нелюбимый педагог остается по каким-то делам в Москве, я с удовольствием согласился, и по большому счету это было очень даже интересно. Пожалуй, единственным, кроме, разумеется, кошачьей лапки, что омрачило эту поездку, была мама, которая почему-то пристально сосредоточилась на моем инструктаже относительно места сна в палатке. Она днями буквально изводила меня напоминанием о необходимости спать там только посередине, но ни в коем случае не с краю. Это превратилось для нее прямо в какую-то навязчивую идею, что в итоге сыграло со мной злую шутку, заставляя чувствовать себя дискомфортно, но несколько по другому поводу.

Когда в назначенное время мы подъехали к нашей школе, откуда должны были стартовать все участники похода, мама сказала, что решила дать мне с собой целых десять рублей «на текущие расходы, которые надо делать разумно». По тем временам это было эквивалентно двум сотням поездок на метро или пятистам звонкам из уличного телефона-автомата. Не такая уж огромная, но все-таки приличная сумма.

Она произнесла это таким тоном, словно делала мне настоящий королевский подарок, но тут же оговорилась, чтобы я был экономным и «все не тратил». Хорошенькое пожелание!

– Может, я обойдусь как-нибудь так? – неуверенно переспросил я, впрочем, заранее зная ответ.

– Конечно, нет. Мало ли что случится! К тому же ты просто обязан купить сувениры – память на всю жизнь. И нам с папой будет интересно.

Мы прибыли на место и разбили палатки прямо на краю Бородинского поля. Это было нечто незабываемое: еда на костре, прогулки по лесу и, конечно же, само представление. Хотя я прекрасно знал, что все происходит понарошку и никаких всамделишных французов рядом нет, запах настоящего пороха и живое действо прямо-таки захватывали воображение, заставляя поверить во все, что угодно.

Вопреки моим опасениям, вопрос с местом ночевки поднимать не пришлось. Старшие ребята самостоятельно размещали наши рюкзаки в палатки, и подразумевалось, что именно на этом месте мы должны спать. У меня мелькнула мысль, что в случае чего можно списать маме вину за «угловое место» на них, но мне досталась именно середина, чему я был несказанно рад – как иногда мало нужно для хорошего настроения и довольства жизнью. Только выспаться мне толком не удалось – первая же ночь принесла очень неприятный сюрприз.

Измотавшись за день на свежем воздухе, вечером мы ввалились гурьбой в палатку, скинули с себя часть одежды, сунули под головы рюкзаки, мгновенно успокоились и уснули. Это было просто замечательно – я очень боялся подтруниваний ребят над плотной розовой кофтой, которую мне дала с собой мама, чтобы «не заболел». Однако в ней мне стало на самом деле тепло и очень уютно.

– А давайте рассказывать страшные истории, – начал было один из мальчиков, но все были настолько уставшие и полные впечатлений, что захрапели при первой же его попытке рассказать что-то про чертей и оживающих мертвецов. Что касается меня, то последняя фраза, которую я помнил, была:

– И путники сделали привал в деревенском доме, находившемся возле старого заброшенного кладбища.

Потом я стремительно нырнул в черноту и, кажется, проснулся буквально через мгновение, хотя, на самом деле, уже таинственно мерцал рассвет. Сначала меня охватила дикая паника – никак не удавалось узнать то место, в котором я оказался. И первое, о чем подумалось, – почему-то рассказы Эдгара По, творчество которого я тогда очень любил, связанные с погребением заживо. Но потом на меня хлынул поток воспоминаний, и все стало простым, понятным и совсем не страшным. Только сердце продолжало бешено колотиться в груди и, казалось, не собиралось успокаиваться.

Некоторое время полежав с закрытыми глазами, я понял, что сон ушел от меня вместе с ужасом пробуждения, и, возможно, мне предстоит несколько долгих часов просто блуждать в своих мыслях, терпеливо дожидаясь наступления дня. Так было со мной только однажды, когда я впервые поехал летом в детский сад «Зоренька», расположенный рядом с пионерским лагерем «Заря», и всю вторую половину дня провел с мамой в лесу. Вообще-то мне никогда особенно не нравилось собирать грибы, но в тот раз их оказалось столько, что я с удовольствием набрал полную корзину подосиновиков, от шляп которых трава на полянах казалась растущей на подсыхающей вулканической лаве. Один из грибов попался с поврежденной ножкой и необычно выгнутой шляпкой – мама сразу же окрестила его «инвалидом», и это почему-то настолько меня рассмешило, что я не мог успокоиться до самого вечера. А когда в большой деревянной комнате, уставленной железными раскладушками, все уснули, мне неожиданно стало очень грустно и неудобно за свое такое странное и неоправданно жестокое поведение. Этот несчастный подосиновик был достоин исключительно жалости, и надо было, наверное, оставить его спокойно расти в лесу дальше, а не рвать и обрекать на смерть в супе. И так ему в жизни пришлось очень нелегко, и даже гриб вполне заслуживает немного покоя и участия.

От подобных размышлений у меня буквально наворачивались на глаза слезы, а сон вместе с забвением никак не шел. Вот так я и лежал, мучимый неприятными мыслями, бесконечно ворочаясь, но бодрствуя. Не знаю, возможно, я и забывался короткими периодами сна, но днем был уверен, что так и не сомкнул глаз, из-за чего чувствовал себя с утра изможденным и разбитым. Мама подумала, что я простудился в лесу, и даже отвела в медпункт, но врачи ничего опасного у меня не выявили, а послеобеденный сон был сладостным избавлением не только от хандры, но и успокоил мою совесть.

Мне не хотелось испытывать что-то подобное в поездке на Бородинское поле, но именно так и случилось. Что еще хуже – место детского раскаянья прочно занял юношеский всепоглощающий страх. И это еще очень слабо сказано – скорее, даже леденящий душу ужас, который с тех пор не просто не покидал меня, а планомерно подпитывался, о чем речь впереди. А в тот момент я просто лежал, прислушиваясь к зловещему вою ветра и видя чернеющие колыхающиеся контуры стен и треугольного потолка палатки. Поразительно – такая кажущаяся весьма ненадежной конструкция, а как хорошо укрывает от непогоды.

От мыслей меня отвлек далекий пронзительный звук. Похоже на вой собаки, но вполне может быть и голосом человека. Интересно, кто в такое время бродит по полю и зачем? Это навело на неприятные мысли о том, что мне делать, если незнакомец заглянет в палатку с недобрыми намерениями: притвориться спящим или будить всех воплями? Хотя был еще один вариант – в рюкзаке у меня имелась с собой добротная немецкая финка, которую папа привез в прошлом году из поездки в ГДР. На верхушке ее деревянной лакированной рукоятки размещалось небольшое окошечко с компасом, и финка казалась просто полезным сувениром, если бы не длинное острое лезвие, скрывающееся в обтянутых темной кожей ножнах с широкими петельками для ремня. Конечно, это не было таким грозным оружием, как привезенная каким-то дальним маминым родственником с Севера финка, сделанная, по его уверениям, в одной из тюрем. Папа отвез ее на дачу, где она периодически использовалась по хозяйству, хотя мама сразу наотрез отказалась даже брать ее в руки. Однако вместе с элементом неожиданности я имел, пожалуй, весьма неплохие шансы если не убить, то серьезно травмировать потенциального агрессора. Только к чему все эти мысли? Смогу ли я воткнуть в человека нож? Если верить папе, то да. Он как-то внимательно посмотрел мне в глаза и произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь:

– Ты действительно можешь убить человека.

Я уже не помнил – почему у нас возник такой странный разговор, но сейчас это, несомненно, придавало уверенности. Однако мои руки не полезли торопливо в рюкзак, и я не затаился в готовности броситься на незваного гостя. Почему? Просто все это казалось глупым и нереальным. Да, в кино и мультфильмах часто были злодеи, с которыми расправлялись «правильные ребята», но в жизни мне встречаться ни с чем подобным не приходилось. Конечно, кое-кто из старшеклассников носил с собой ножи и даже вынимал их в школе из кармана пиджака, чтобы похвастаться, но этим все и ограничивалось. Максимум, на что были способны эти люди, – пошарить по карманам висящих в школьной раздевалке курток и украсть горсть мелочи или проездные талончики. Да и то очень скоро эта «проблемная» территория на первом этаже была обнесена металлической решеткой, и древняя бабушка-вахтерша бдительно следила за тем, чтобы никто подозрительный там не ошивался.

Звук, так меня обеспокоивший, больше не повторялся, но я продолжал тревожно прислушиваться, стараясь осторожно размять затекшие руки. Кто-то у противоположной стены палатки протяжно похрапывал, и от этого многие беспокойно ворочались, но не просыпались. Эх, счастливцы – сейчас бы и я с удовольствием спокойно спал и видел какие-нибудь приятные и беззаботные картинки, причудливо смешанные из фрагментов памяти, эмоций и чего-то такого, что человек не в силах осознать. А получается, прямо как у героев детского рассказа «Тук-тук-тук» – со страху в темноте чего только не померещится. Впрочем, я никогда особенно не боялся ночи, за редким исключением, когда читал перед сном что-нибудь из того же Эдгара По или смотрел по телевизору «Вий».

Когда в комнате гас свет, я переворачивался на живот и старался лежать как можно тише, ожидая в любой момент, что ко мне прикоснется зловещая ледяная рука. Даже желтеющая под дверью полоска света, говорящая о том, что родители еще сидят на кухне, успокаивала мало. Вот сейчас они уйдут к себе в комнату, погасят везде свет, и ничем не сдерживаемый ужас вырвется на свободу, чтобы растерзать нас всех. Когда становилось особенно страшно, я, пересиливая себя, медленно вставал и делал два шага к письменному столу. Да, риск оказаться прямо в объятиях какого-нибудь монстра был очень велик, но, если все проходило благополучно, я включал настольную лампу и сразу же пристально оглядывал комнату, убеждаясь, что все осталось неизменным. Потом подходил к книжному шкафу, зажимая пальцами и немного приподнимая, тихо открывал полку с любимыми произведениями Александра Дюма. Звук, при всех моих усилиях, все же был – неприятный и скребущий, но родители так ни разу и не поднялись, чтобы меня побеспокоить, хотя, возможно, что-то и слышали. Сжав в руках толстый том и ощущая прохладу, я аккуратно усаживался в крутящееся кресло, подоткнув под себя боком ноги, и погружался в чтение. Если не обращать внимания на зловещие тени, главной и самой страшной из которых была, разумеется, моя собственная – живая и огромная, я быстро успокаивался и начинал терять суть повествования. В общем-то, никакой проблемы здесь не было – все любимые книжки я перечел бессчетное количество раз и просто открывал их наугад, а вот вникать во что-то новое не любил. Хотя, чаще всего, это оказывались не менее интересные вещи.

Ограничиваясь, как правило, парой глав, возвращал том на место, выключал свет и опять оказывался в уютной постели. Было бы обманом утверждать, что после этого так сразу все кошмары растворялись в темноте, но становились как бы гораздо менее осязаемыми – словно герои книг, которые могут существовать только на шуршащих страницах и в клокочущей буйной фантазией голове. Именно так я воспринимал и происходящее вне стен палатки этой ночью, потому финка спокойно лежала в своих ножнах где-то в глубине рюкзака.

В какой-то момент рядом раздался шелестящий звук, словно кто-то пересыпал крупу. Пожалуй, нет, это не пересыпается что-то, а больше похоже на стремительные шаги по траве. Неужели некто идет прямо к нашей палатке? Меня пробила дрожь. Что меня ждет в этом странном рассвете? Кто пришел со стороны Бородинского поля? Чем все это закончится? Эти вопросы набатом звучали в голове, смешивались и, кажется, сгущаясь, образовывали высокую ограду, все явственнее отделявшую меня от реального мира и ведущую напрямую в собственный ужас. И это, как ни странно, заставляло желать, чтобы поскорее наступила та или другая развязка. Только не томительная неизвестность!