Онлайн чтение книги Календарь преступлений
Январь. ПРИКЛЮЧЕНИЕ С «ВНУТРЕННИМ КРУГОМ»

Если у вас имеется диплом Истернского университета и вы не были в Нью-Йорке со времен прошлогоднего общеуниверситетского званого обеда, вы будете удивлены, узнав, что на знаменитой сосновой двери напротив лифтов на тринадцатом этаже вашего «Клуба выпускников» в Марри-Хилл теперь написано: «Бельевая».

Посетите «Клуб выпускников» во время очередного визита в Нью-Йорк и убедитесь сами. На двери, в том месте, где так долго сверкал не подверженный ржавчине стальной медальон с изображением Януса,[1]Янус — в римской мифологии бог всех начал, входов и выходов. Именем Януса назывались первые день и месяц года (отсюда januarius — январь). Изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны: одно — в прошлое, другое — в будущее. (Здесь и далее примеч. пер.) вы обнаружите лишь призрачного вида окружность примерно девяти футов в диаметре — все, что осталось от январианцев. Сначала вы, разумеется, подумаете, что они перебрались в более роскошное помещение. Не заблуждайтесь! Можете обыскать все здание — от подвала до солярия, но не сумеете найти следов Януса и его поклонников.

Обратитесь к администратору клуба, и он даст вам правдоподобное, но в то же время абсолютно ложное объяснение.

Больше вам ничего узнать не удастся.

Дело в том, что лишь немногие посвящены в тайну исчезновения январианцев и все они дали обет молчания. А почему? Потому что Истерн — очень молодой храм науки, а есть бедствия, которые могут выветрить из памяти только многие годы. Более того, разразившаяся катастрофа нанесла удар по деятельности самих легендарных зодчих, воздвигших святилище и создавших священные каноны. Поэтому позор Истерна надежно скрыт стеною молчания, и если мы решаемся разбирать ее окровавленные камни, то лишь потому, что первое слово на великой печати Истернского университета — Veritas.[2]Истина (лат.).

* * *

Для окончившего Гарвардский университет «Гарвард-13», если только это случайно не его собственный год выпуска, означает едва ли большее, чем «Гарвард-6» или «Гарвард-79». Но для выпускников Истерна, не важно какого года, «Истерн-13» означает sue generis.[3]Нечто присущее только им (лат.). Имена окончивших университет в 1913 году высечены глубже других на мраморных досках зала «Клуба выпускников». Почетный председатель ассоциации выпускников Истерна — по традиции обязательно бывший студент этого курса. Все до одного они обладают пожизненными золотыми пропусками на истернские футбольные матчи, а на общеуниверситетском званом обеде сидят за столом президента университета. Во время ритуала первого возлияния кружки пенистого пива поднимаются в честь именно этого класса (что является вторым из священных канонов).

Вы можете спросить, почему все эти почести достаются «Истерну-13», а не, скажем, «Истерну-12» или «Истерну-98»? Ответ состоит в том, что ни «Истерн-12», ни «Истерн-98» никогда не существовали.

Ибо Истернский университет был зарегистрирован согласно законам штата Нью-Йорк только в 1909 году от Рождества Христова, из чего следует, что «Истерн-13» был его первым выпуском.

Чарли Мейсон заявил, что они должны быть богами, и он же даровал им Януса. Судьба предназначила Чарли построить сто двадцать три кинотеатра, принесших миллионы Эбботту и Костелло,[4]Эбботт, Бад (Уильям) (1895–1974) и Костелло, Лу (Луи Фрэнсис Кристилло) (1906–1959) — американские актеры-комики, игравшие совместно в ряде фильмов 1940– 1950-х годов. но в те дни он был всего лишь тощим мечтателем и университетским поэтом с пристрастием к античным аллюзиям. Группа «Истерн-13» собралась накануне выпуска в отдельной комнате пивной Мак-Элви на Ривердейл, где среди клубов табачного дыма и густого аромата пива Чарли поднялся, чтобы произнести свою историческую речь.

— Мистер председатель! — обратился он к Билли Апдайку, временно занимавшему эту должность. — Ребята! — сказал он девяти другим присутствовавшим. — Мы — первые выпускники! — И добавил после паузы: — Глаза будущих поколений устремлены на нас.

(В качестве секретаря вечеринки Стэн Джоунс стенографировал речь Чарли Мейсона, сохранившуюся благодаря этому слово в слово. Вы могли видеть ее в холле «Клуба выпускников». Крепитесь — она тоже исчезла.)

— Следовательно, то, чем мы занимаемся здесь сегодня вечером, превратится в кодекс традиций Истерна.

После этого, как отмечено в записи, в наполненной дымом комнате некоторое время не было слышно ничего, кроме жужжания электрического вентилятора над литографическим портретом Вудро Вильсона.[5]Вильсон, Вудро (1856–1924) — 28-й президент США (1913–1921).

— Я без колебаний во всеуслышание заявляю, что мы, собравшиеся в этой комнате, имеем значение не как личности, а как выпускники тринадцатого года! — Взяв себя в руки, Чарли добавил более спокойно: — Нас будут помнить, и мы должны дать для этого какое-то основание! (Третий священный канон.)

— А именно? — осведомился Морри Грин, который спустя пять лет погиб в окопе где-то во Франции.

— Знак, Морри, — ответил Чарли. — Символ нашего первенства.

Эдди Темпл, бывший одиннадцатым выпускником в группе, высунул язык и издал резкий вибрирующий звук.

— Может, ты хочешь, Эд, чтобы тебя запомнили по этому знаку… — сердито начал Чарли.

— Исключить его из группы! — завопил Зисс Браун, которого подозревали в радикальных взглядах из-за того, что в двенадцатом году его отец агитировал за Тедди Рузвельта.[6]Рузвельт Теодор (1858–1919) — 26-й президент США (1901–1909).

— Звучит неплохо, — нахмурившись, заметил Билл Апдайк. — Продолжай, Чарли.

— Какой же именно знак? — спросил Род Блэк.

— У тебя на уме что-нибудь конкретное? — присоединился Джек Кадуайз.

Чарли произнес только одно слово:

— Янус.

— Янус… — задумчиво повторили все.

— Да, Янус, — подтвердил Чарли. — Бог добрых начинаний.

— Ну что ж, мы и есть начинание, — промолвил Морри Грин.

— Которое, несомненно, даст превосходные результаты…

— Подойдет! — кивнул Билл Апдайк.

— Да, — согласился Боб Смит. — Истерн уверенно начинает путь.

— Двуликий Янус! — с таинственным видом воскликнул Чарли Мейсон. — Хочу напомнить, что он смотрит в двух противоположных направлениях!

— В самом деле…

— В прошлое и в будущее…

— Отличная идея!

— Продолжай, Чарли!

— Янус! — восклицал Чарли. — Янус, к которому римляне взывали прежде, чем к другим богам, в начале важного предприятия!

— Здорово!

— Уж наше-то предприятие определенно важное!

— Начало дня, месяца и года посвящались ему! Янус был богом дверей!

— Янус! — завопили все, вскакивая на ноги и дружно осушая пивные кружки.

Таким образом, начиная с того вечера, в день Януса — 1 января — происходили ежегодные собрания выпускников 1913 года, принявших по единогласному решению наименование «январианцы». Янус стал покровителем и следующих поколений Истерна, поэтому до недавнего времени официальные бланки университета украшал его профиль с двумя бородами. По той же причине слова «быть двуликим» в устах кого-либо из Колумбийского или Нью-Йоркского университетов обычно означают «быть студентом или выпускником Истерна». Подобного развития своей идеи Чарли Мейсон, к несчастью, в тот исторический вечер не предвидел.

Но оставим более глубокие исследования психологам. Здесь существенно отметить, что спустя несколько десятилетий эта фраза внезапно обрела мрачное значение и была, выражаясь фигурально, положена январианцами на порог нашего доброго знакомого вместо рождественского подарка.

В Рождественскую неделю уходящего года Билл Апдайк — украдкой — пришел повидать Эллери Квина. Сейчас он мало напоминал юного Билли, председательствовавшего за столом в пивной Мак-Элви памятным июльским вечером 1913 года, это был господин тучный, лысый и цветисто обозначенный на визитной карточке как «Мистер Уильям Апдайк, президент Нью-Йоркского Национального банка, проживающий в Дайк-Холлоу, Скарсдейл». Выглядел мистер Апдайк крайне обеспокоенным, точь-в-точь таким, по всеобщему мнению, должен выглядеть банкир, но что крайне редко бывает в действительности.

— Дела, дела… — промолвила Никки Портер, тряхнув святочной завивкой. — Сейчас Рождественская неделя, мистер Апдайк. Уверена, что мистер Квин не станет браться за…

Но в этот момент мистер Квин появился из кабинета, чтобы опровергнуть слова своей секретарши.

— Никки придерживается старомодных взглядов на рождественские каникулы, — сказал он, пожимая Биллу руку. — А-а, январианцы! Ваше ежегодное собрание должно состояться через несколько дней — в первый день нового года?

— Откуда вы знаете? — ошеломленно спросил президент банка.

— Я мог бы ответить в манере великого Шерлока Холмса, — усмехнулся Эллери, — что выяснил это, тщательно изучив пуговицы на вашем пиджаке, но честность вынуждает меня признаться, что один из моих лучших друзей — «Истерн-28», и он описывал маленькую эмблему, которая красуется на вашем пиджаке, так часто, что я не мог не узнать ее сразу же. — Банкир нервно притронулся к блестящему платиновому диску на лацкане, где в окружении миниатюрных гранатов был запечатлен двуликий Янус. — В чем дело — кто-то ограбил ваш банк?

— Хуже, чем это…

— Хуже?

— Убийство!

Никки бросила свирепый взгляд на мистера Апдайка. Всякая надежда удержать Эллери от работы до 2 января была потеряна окончательно. Но из чувства долга она заговорила:

— Эллери…

— По крайней мере я, — с тревогой продолжал Билл Апдайк, — думаю, что это убийство.

Никки прекратила попытки. Нос Эллери заметно заострился.

— Кто…

— Это сложный вопрос, — пробормотал банкир. — Полагаю, вам известно, Квин, что январианцы начинали всего лишь с группы из одиннадцати человек?

— Полного выпускного состава «Истерна-13», — кивнул Эллери.

— Теперь, когда факультеты Истерна включают по три-четыре тысячи, это кажется нелепым, но тогда мы считали это очень важным делом.

— Ну разумеется.

— Мы были молоды. Потом разразилась Первая мировая война, и мы потеряли двух наших ребят — Морри Грина и Бастера Селби. Поэтому на новогоднем собрании в 1920 году присутствовали только девять. Затем, во времена биржевого краха 1929 года, Берн Хэмишер разрядил себе в голову пистолет, а в следующем году Джек Кадуайз, только что ставший конгрессменом, погиб в авиакатастрофе, когда летел в Вашингтон, — возможно, вы это помните. Так что до этого года нас оставалось семеро.

— Должно быть, вы очень близкие друзья, — вставила Никки, чье любопытство победило досаду.

— Ну… — Апдайк сделал паузу. — Мы уже давно считали все это ребячеством, но продолжали устраивать эти чертовы новогодние собрания в силу привычки… Нет, это неправда. Дело не только в привычке, а и в том, что от нас… от нас этого ожидали! — Он покраснел. — Не знаю, как объяснить… Нас просто обожествили. — Апдайк выглядел весьма агрессивно, и Никки поспешно подавила усмешку. — Это действовало нам на нервы! Я имею в виду… Черт возьми, мы вовсе не были такими уж близкими друзьями, как вам кажется! — Снова помедлив, он заговорил, словно в отчаянии: — Я должен кое в чем признаться, Квин. В течение многих лет среди январианцев существовала особая группа — мы называли себя «Внутренним кругом».

— Как-как? — удивленно переспросила Никки.

Банкир вытер шею, избегая взгляда собеседников. «Внутренний круг», объяснил он, начался с одного из причудливых феноменов современной жизни, известного как «благоприятная возможность для бизнеса» — возможность, которой тогда еще молодой мистер Апдайк не мог воспользоваться из-за одного существенного элемента, который он не станет называть. Необходимым элементом его могли снабдить четверо других январианцев. В то время их товарищество переживало пору расцвета, поэтому Апдайк доверился четырем из шести остальных членов группы, в результате чего возникло партнерство пяти из существовавших тогда семи январианцев.

— По определенным причинам мы не хотели, чтобы нас связывали с этим… э-э… предприятием. Поэтому мы организовали фальшивую корпорацию и условились не открывать наши имена, а всю затею держать в секрете даже от… от двух остальных январианцев. Она и сейчас остается для них секретом.

— Клуб внутри клуба, — заметила Никки. — По-моему, это остроумно.

— И все пятеро из вас, вошедшие в этот… м-м… «Внутренний круг», живы? — вежливо осведомился Эллери.

— Были живы в прошлый Новый год. Но со времени последнего собрания январианцев… — банкир украдкой взглянул на ничем ему не угрожающие окна жилища Эллери, — трое из нас умерли. Трое принадлежащих к «Внутреннему кругу»!

— И вы подозреваете, что их убили?

— Да!

— По какой причине?

Банкир пустился в путаные и — по мнению Никки, с тоской думающей о кануне Нового года, — утомительные объяснения. Это имело отношение к специальному фонду, который вроде бы не был связан с коммерческими аспектами деятельности «Внутреннего круга». К настоящему времени фонд стал весьма значительным, так как каждый год пятеро партнеров вкладывали в него установленный процент их доходов от фальшивой корпорации. Сейчас он составляет примерно двести тысяч долларов в ценных бумагах. Услышав это, Никки, мечтавшая о воздушных шарах и хлопушках, мигом вернулась к реальности.

— Какова цель этого фонда, мистер Апдайк? — резко спросил Эллери. — Что с ним должно произойти и когда?

— Ну… э-э… только то, что я вам сообщил, — промямлил банкир. — О, я знаю, о чем вы думаете, Квин…

— Вы хотите сказать, — осведомился Эллери, и голос его был страшен, — что речь идет о страховании типа тонтины[7]Тонтина (по имени неаполитанского банкира Лоренцо Тонти, впервые использовавшего подобную схему во Франции около 1653 г.) — финансовое соглашение, по которому доходы умерших его участников присоединяются к доходам живущих. — последний, оставшийся в живых, получает все?

— Да, — пролепетал Уильям Апдайк, на один миг став Биллом.

— Так я и знал! — Эллери вскочил с кресла у камина. — Не говорил ли я вам, Никки, что нет худшего дурака, чем банкир? Умственный уровень финансиста редко возвышается над уровнем восьмилетнего ребенка, у которого самый волнующий момент жизни происходит тогда, когда ему удается за пять булавок получить пропуск на просмотр волшебного фонаря в каком-нибудь вонючем подвале! Этот денежный мешок с твердым взглядом, чей бизнес связан с надежными капиталовложениями, становится участником мелодраматической сделки, при которой возместить свои вклады можно, только перерезав горло четырем партнерам! «Внутренний круг»! Январианцы! — Он снова опустился в кресло. — Где хранится это нелепое приглашение к убийству, Апдайк?

— В сейфе Национального банка, — пробормотал банкир.

— Вашего собственного банка? Весьма удобно для вас, — заметил Эллери.

— Нет-нет, мистер Квин, все пятеро из нас имели ключи от сейфа.

— А что стало с ключами трех членов «Внутреннего круга», которые скончались в этом году?

— Согласно договору, ключи умерших членов уничтожаются в присутствии живых.

— Значит, сейчас существуют только два ключа от сейфа — ваш и другого ныне живущего участника «Круга»?

— Да…

— И вы боитесь, что ваш оставшийся в живых товарищ уничтожил трио из вашего абсурдного квинтета и теперь устремил алчный взгляд на вас, Апдайк, потому что, став последним живым членом «Внутреннего круга», он целиком отхватит куш в двести тысяч долларов?

— А что еще я могу думать? — воскликнул банкир.

— Очевидно, то, — язвительно произнес Эллери, — что трое ваших друзей отправились на тот свет естественным путем. Двести тысяч все еще в сейфе?

— Да. Я проверил как раз сегодня — перед тем, как идти к вам.

— Вы хотите, чтобы я занялся расследованием?

— Да-да…

— Отлично. Как зовут вашего оставшегося в живых соучастника по этому великолепному предприятию?

— Этого я вам не скажу, — заявил Билл Апдайк.

— То есть как?

— Предположим, я не прав. Что, если эти люди умерли естественной смертью, а я втравлю давнего знакомого в неприятную историю? Нет, вы уж сначала разберитесь во всем, мистер Квин. Найдите доказательства убийства, и тогда я сообщу вам все.

— Значит, вы не желаете назвать мне имя?

— Нет!

Перед мысленным взором Никки вновь возникла заманчивая картина встречи Нового года. Но Эллери усмехнулся, и картина ушла в небытие. Вздохнув, Никки потянулась за блокнотом.

— Хорошо, мистер Апдайк. Как звали трех членов «Внутреннего круга», которые умерли в этом году?

— Роберт Карлтон Смит, Дж. Стэнфорд Джоунс и Зисс Браун — Питер Зиссинг Браун.

— Их род занятий?

— Боб Смит возглавлял корпорацию по производству детского питания. Стэн Джоунс командовал в рекламном агентстве «Джоунс, Джоунс, Мэллисон и Джоунс». Зисс Браун отошел от дел.

— От каких именно?

— От бюстгальтеров, — смущенно произнес Апдайк.

— А я думал, от саванов. Пожалуйста, оставьте мне адреса их душеприказчиков и все данные, которые, по-вашему, могут оказаться полезными.

Когда банкир ушел, Эллери потянулся к телефону.

— О боже! — воскликнула Никки. — Неужели вы звоните в клуб «Бонго»?

— Куда?

— Ну, насчет встречи Нового года…

— Господи, конечно нет! Я звоню своему приятелю — «Истерну-28». Калли?.. Спасибо, тебя также… Послушай, Калли, кто такие четверо январианцев? Никки, записывайте… Уильям Апдайк… Да, кто еще?.. Чарлз Мейсон? Ах да, бог, создавший Олимп… Родни Блэк… да, младший… и Эдуард И. Темпл? Спасибо, Калли. А теперь забудь, что я звонил. — Эллери положил трубку. — Блэк, Мейсон и Темпл, Никки! Единственные январианцы, существующие ныне, не считая Апдайка. Следовательно, один из этих троих — последний компаньон Апдайка по «Внутреннему кругу».

— Вопрос в том, кто именно.

— Умная девочка! Но сначала покопаемся в смертях Смита, Джоунса и Брауна. Кто знает — может быть, Апдайк прав.

* * *

Понадобилось ровно сорок восемь часов для выяснения, что Апдайк не прав. Смерть троих январианцев — членов «Внутреннего круга» — оказалась абсолютно безупречной.

— Выложите ему все, Вели, — сказал инспектор Квин в Главном полицейском управлении на второе утро после визита банкира в квартиру Эллери.

Сержант Вели прочистил свою могучую глотку.

— Этот тип из корпорации по детскому питанию…

— Роберт Карлтон Смит.

— …много лет страдал ревматическим артритом. Умер в кислородной камере после третьего сердечного приступа под наблюдением трех опытных медиков и в присутствии секретарши, которая находилась там, чтобы записать его последние слова.

— Которые, очевидно, были: «Свободное предпринимательство», — вставил инспектор.

— Продолжайте, сержант!

— Дж. Стэнфорд Джоунс из рекламного агентства. Во время Первой мировой войны отравился газами, а в последние годы у него развился туберкулез, от которого он и помер. Хотите свидетельство из санатория, маэстро? У меня есть телефотокопия из Аризоны.

— Умный малыш — обо всем подумал, — усмехнулся Эллери. — А Питер Зиссинг Браун, ушедший на покой от бюстгальтеров?

— Почки и желчный пузырь. Браун умер на операционном столе.

— Увидите, что я надену вечером, — размечталась Никки. — Абрикосовую тафту…

— Никки, позвоните Апдайку в Национальный банк, — рассеянно попросил Эллери.

— Его там нет, — сказала Никки, положив трубку телефона инспектора. — Сегодня утром он не приходил в банк. У меня есть такая симпатичная юбка…

— Попробуйте позвонить домой.

— Дайк-Холлоу, Скарсдейл, правильно?.. Платье по-новому подчеркивает линии спины и шеи, так что… Алло! — После паузы трое мужчин услышали, как Никки странным тоном произнесла: — Что?! — а затем еле слышно: — О!.. — Она протянула трубку Эллери: — Лучше поговорите вы.

— В чем дело? Алло! Это Эллери Квин. Апдайк дома?

В трубке послышался чей-то бас:

— Нет, мистер Квин. С ним произошел несчастный случай.

— Несчастный случай?! Кто у телефона?

— Капитан Роузуотер из дорожной полиции. Прошлой ночью мистер Апдайк, ведя свой автомобиль, угодил в овраг неподалеку от дома. Мы только что его нашли.

— Надеюсь, с ним все будет в порядке?

— Он мертв.

* * *

— Четверо! — бормотал Эллери, когда автомобиль инспектора, за рулем которого сидел сержант Вели, подъезжал к Уэстчестеру. — Четверо за один год!

— Совпадение, — предположила Никки, с отчаянием думая о намечавшихся на вечер празднествах.

— Я знаю только то, что через двое суток после того, как Апдайк попросил меня расследовать, не были ли трое его друзей, умерших в этом году, убиты, он сам найден лежащим в овраге и придавленным автомобилем весом в четыре тысячи фунтов.

— Несчастные случаи… — начал Вели.

— Я сам хочу взглянуть на этот «несчастный случай»!

* * *

На Паркуэй полицейский велел им свернуть на боковую дорогу, которая оказалась кратчайшим путем к Дайк-Холлоу и которой Апдайк обычно пользовался, возвращаясь в свой дом, находящийся примерно в двух милях от Паркуэй. Миновав полпути, они наткнулись на свидетельство последней поездки банкира. В этом месте узкая дорога резко сворачивала влево, но Биллу Апдайку не удалось свернуть вместе с ней. Он поехал вперед и, сломав деревянную ограду, угодил в овраг. Падая, машина ударилась о ствол большого старого дуба. Удар катапультировал банкира через ветровое стекло, и он очутился на дне оврага несколькими секундами раньше своего автомобиля.

— Сейчас мы как раз решаем, как нам поднять этот драндулет и освободить тело, — объяснил капитан Роузуотер, когда они присоединились к нему, спустившись на сорок футов ниже дороги.

Здесь овраг разветвлялся, и машина лежала в развилине вверх дном. Вокруг суетились люди с ломами, цепями и ацетиленовыми факелами.

— Мы расчистили достаточно, чтобы понять, что его раздавило всмятку.

— И лицо тоже, капитан? — внезапно спросил Эллери.

— Нет, лицо не пострадало. Мы стараемся извлечь останки в как можно более презентабельном виде, чтобы показать тело вдове для опознания.

Полицейский указал на плоский камень ярдах в двадцати от оврага, на котором сидела маленькая женщина в норковой шубе. Шляпы на ней не было, и зимний ветер развевал ее красивые пепельные волосы. Рядом стояла другая женщина в униформе медсестры.

— Простите.

Эллери зашагал в сторону. Когда Никки, словно гусеница, вскарабкалась на камень, он уже беседовал с миссис Апдайк.

— Вечером у него в банке было собрание совета директоров. Я позвонила одному из его заместителей в два часа ночи. Он сказал, что собрание закончилось в одиннадцать и Билл собирался ехать домой. — Ее взгляд устремился к оврагу. — В половине пятого утра я позвонила в полицию.

— Вы знали, миссис Апдайк, что позавчера ваш муж приходил повидать меня?

— А кто вы такой?

— Эллери Квин.

— Нет, не знала. — Она не казалась ни испуганной, ни удивленной.

— А вы знали Роберта Карлтона Смита, Дж. Стэнфорда Джоунса и Питера Зиссинга Брауна?

— Товарищей Билла по университету? Они умерли в этом году. В этом году… — повторила женщина и внезапно усмехнулась. — Я думала, боги бессмертны.

— Вам было известно, что ваш муж, Смит, Джоунс и Браун составляли «Внутренний круг» среди январианцев?

— «Внутренний круг»? — Она нахмурилась. — Да, Билл как-то упоминал о нем. Нет, я не знала, что они в нем участвовали.

Стоящий на ветру Эллери склонился вперед:

— А участвовали ли в нем Эдуард И. Темпл, Родни Блэк-младший или Чарли Мейсон, миссис Апдайк?

— Не знаю. Почему вы расспрашиваете меня? Почему?! — Ее голос перешел в крик.

Эллери бормотал что-то успокаивающее, когда к ним подошел капитан Роузуотер.

— Миссис Апдайк, не будете ли вы так любезны…

Она спрыгнула с камня.

— Уже?

— Да, пожалуйста.

Капитан взял вдову Уильяма Апдайка за одну руку, медсестра — за другую, и они вдвоем почти что потащили ее к оврагу.

Никки сочла необходимым воспользоваться носовым платком.

Когда она подняла взгляд, Эллери исчез.

* * *

Никки нашла Эллери вместе с его отцом и сержантом Вели на дороге, проходящей над оврагом. Они стояли у большого клена, разглядывая прикрепленный к нему указатель с надписью на желтом фоне: «Впереди крутой поворот», что иллюстрировал знак, напоминающий согнутый локоть.

— На этой дороге нет освещения, — говорил инспектор, когда Никки подошла к ним, — поэтому он должен был включить фары.

— А их мощности, безусловно, хватило бы, чтобы осветить знак с отражателем. Не могу этого понять, инспектор, — пожаловался сержант Вели. — Разве только у него фары вышли из строя.

— Более вероятно, что он заснул за рулем, Вели.

— Нет, — возразил Эллери.

— Что «нет», Эллери?

— У Апдайка фары были в порядке, и он не дремал за рулем.

— Когда мне холодно, на меня ничто не производит впечатления, — поежилась Никки. — Но все равно, Эллери, откуда вы знаете?

Эллери указал на две аккуратные дырки в коре клена, расположенные очень близко к знаку.

— Дятлы? — предположила Никки.

— Боюсь, у этой птицы не было перьев, — медленно произнес Эллери. — Вели, принесите что-нибудь, чем можно будет выдернуть этот знак.

Сержант вернулся с инструментами, стирая с лица пот.

— Она только что его опознала, — сообщил он. — Становится теплее, верно? — Но воздух по-прежнему был серым и холодным как сталь — просто Вели не мог забыть выражение лица миссис Апдайк.

— Что ты ожидаешь найти, Эллери? — спросил инспектор.

— Два полных комплекта дыр от заклепок.

Сержант Вели со вздохом облегчения вытащил знак из ствола.

— Будь я проклят! — вполголоса сказал инспектор Квин. — Вчера вечером кто-то выдернул знак, и в результате Апдайк очутился в овраге.

— А потом преступник вернул знак на место! — воскликнула Никки. — Только он был не слишком сообразителен и не воспользовался старыми дырами.

— Убийство! — заявил Эллери. — Смит, Джоунс и Браун умерли от естественных причин. Но трое из пяти совладельцев этого фонда скончались в одном и том же году…

— Что подало номеру пять идею!

— В случае смерти Апдайка двести тысяч долларов в ценных бумагах переходят к… Эллери! — закричал инспектор. — Куда ты?

* * *

— В этом деле есть поэтическая красота, — говорил Эллери Никки, ожидая вместе с ней в подземном помещении Национального банка. — Янус был богом входов. Ключ является его официальной принадлежностью. Его еще называли Патульций — открыватель. Открыватель! Я сразу понял, что мы опоздали.

— Не знаю, что вы там поняли, — брюзжала Никки. — Сегодня канун Нового года! А вдруг вы ошибаетесь?

— На сей раз нет. Почему прошлой ночью Апдайка убили таким образом, чтобы это выглядело как несчастный случай? Наш таинственный январианец этим утром первым делом прибежал сюда и обчистил сейф, принадлежащий «Внутреннему кругу». Бумаг там нет, Никки.

Спустя час пророчество Эллери стало историческим фактом.

Сейф был открыт ключом Билла Апдайка. Он оказался пустым.

Никаких следов Патульция обнаружить также не удалось. Это очень расстроило инспектора. Выяснилось, что «Внутренний круг» располагал замечательным приспособлением для доступа к своему сейфу, которое было не куплено, а преподнесено в качестве талисмана. Талисман этот ничуть не напоминал значок на лацканах январианцев. Он представлял собой золотой ключ с гравировкой изображения двуликого бога и двумя окружностями, имевшими единый центр. Внешняя окружность состояла из январианских гранатов, а внутренняя — из бриллиантов. Ключ хранился среди документов подвального помещения банка. Каждый, предъявляющий копию ключа, сообщил управляющий, должен допускаться в хранилище «Внутреннего круга» по распоряжению покойного президента Апдайка, которому, как с горечью заметил инспектор Квин, больше подошло бы президентствовать в Обществе юных сыщиков с Деланси-стрит.

— Кто-нибудь сегодня утром впускал сюда человека, предъявившего эту побрякушку?

Один из служащих вспомнил, что впускал такого посетителя, но, когда он описал его одетым в длинное пальто, закутанным шарфом до глаз, носившим темные очки, слегка прихрамывающим и говорящим хриплым шепотом, Эллери устало промолвил:

— Завтра ежегодное собрание январианцев, папа, и наш Патульций не осмелится там не появиться. Так что лучше попытаться завершить работу там.

* * *

Таковы были странные события, предшествовавшие последнему собранию январианцев на тринадцатом этаже «Клуба выпускников» Истерна, за дверью со стальным медальоном, изображающим бога Януса.

Мы не располагаем апокрифическими текстами, повествующими о том, какие сеансы самообожания происходили в этой комнате на предыдущих сборищах, но 1 января начавшегося года январианцы провели весьма неортодоксальное собрание, в котором приняли участие двое непосвященных — Квины, pere et fils[8]Отец и сын (фр.). — совершившие ритуалы несколько еретического свойства, о которых имеется полный отчет.

Началось с того, что 1 января в четырнадцать часов пять минут сержант Вели трижды постучал в стальные лики Януса, в ответ на что из святая святых послышался испуганный голос:

— Кто там?

Сержант, пробормотав «Ave»,[9]Привет (лат.). толкнул плечом дверь. Три изумленные пожилые физиономии уставились на незваных гостей. Еретики вошли, и служба началась.

Мы испытываем большое искушение описать во всех подробностях, ради удовлетворения любознательных, интерьер храма, его строгую стальную мебель, отражавшую яркое новогоднее солнце, алтарь на четырех ногах, священные сосуды в форме кубков, наполненные коричневой жидкостью, но с нас довольно профанации. К тому же непосредственное отношение к нашему повествованию имеет сама служба.

Она состояла в основном из вопросов и ответов, чередующихся следующим образом:

Инспектор. Джентльмены, я инспектор Квин из Главного полицейского управления, это мой сын Эллери, а тот громила у двери — сержант Вели из моего отдела.

Блэк. Полиция? Эд, тебе что-нибудь об этом известно?

Темпл. Мне — ничего, Родни. Может быть, Чарли, ха-ха…

Мейсон. В чем дело, инспектор? Это частное клубное помещение.

Инспектор. Кто вы такой?

Мейсон. Чарлз Мейсон — «Мейсонс театр чейн, инкорпорейтед». Но…

Инспектор. Нечего толочь воду в ступе! А вас как зовут?

Темпл. Меня? Эдуард И. Темпл. Адвокат. А в чем, собственно говоря…

Инспектор. Таким образом, вам остается именовать себя Родни Блэком-младшим с Уолл-стрит?

Блэк. Сэр!..

Эллери. Кто из вас, джентльмены, принадлежит к «Внутреннему кругу» январианцев?

Мейсон. Внутреннему чего?

Блэк. По-моему, он сказал «кругу», Чарли.

Темпл. К «Внутреннему кругу»? А что это такое?

Сержант. Один из них наверняка Джон Бэрримор,[10]Бэрримор, Джон (1882–1942) — американский актер. маэстро.

Блэк. Послушайте, мы три четверти того, что осталось от выпускного класса Истерна 1913 года…

Эллери. Так, значит, джентльмены, вам неизвестно, что Билл Апдайк мертв?

Все трое. Мертв?! Билл?!

Инспектор. Расскажи им все по порядку, Эллери.

Не торопясь Эллери поведал историю «Внутреннего круга», убийства Билла Апдайка и исчезновения двухсот тысяч долларов в ценных бумагах. Покуда он рассказывал, старый джентльмен с Сентр-стрит и его сержант внимательно изучали три физиономии. Театральный магнат, адвокат и специалист по рекламе изумленно переглядывались, а когда Эллери закончил, вновь посмотрели друг на друга.

— Мои руки чисты, Эд, — наконец заговорил Чарли Мейсон. — Как насчет твоих?

— За кого ты меня принимаешь, Чарли? — произнес Темпл тихим, но угрожающим голосом.

Оба посмотрели на Блэка, который пискнул:

— Не пытайтесь проехаться за мой счет, вы, предатели!

Вслед за этим, как будто ничего не было сказано, трое небожителей повернулись и устремили суровые взгляды на иконоборца.

Допрос возобновился:

Эллери. Мистер Темпл, где вы были позавчера вечером между одиннадцатью и полуночью?

Темпл. Дайте подумать… Позавчера вечером… Это за сутки до кануна Нового года… Я лег спать в десять.

Эллери. Вы вроде бы холостяк. Вы сами ведете хозяйство?

Темпл. Мой слуга.

Эллери. А где был он?

Темпл. Куда-то ускользнул.

Сержант. Нет алиби!

Инспектор. Как насчет вас, мистер Блэк?

Блэк. Ну, дело в том, что… я смотрел мюзикл и между одиннадцатью и двенадцатью ехал на машине домой — в Уайт-Плейнс.

Сержант. Ха! Уайт-Плейнс!

Эллери. Один, мистер Блэк?

Блэк. Ну… да. Вся семья уехала на каникулы…

Инспектор. Нет алиби. Мистер Мейсон?

Мейсон. Идите к черту! (Слышится стук в дверь.)

Сержант. Кто бы это мог быть?

Темпл. Призрак Билла?

Блэк. Это не смешно, Эд!

Эллери. Входите. (Дверь открывается. Входит Никки Портер.)

Никки. Извините за вторжение, но она пришла и хочет видеть вас, Эллери. Она очень настаивает. Говорит, что вспомнила кое-что о «Внутреннем круге» и…

Эллери. Она?

Никки. Входите, миссис Апдайк.

— Они все здесь? — осведомилась миссис Апдайк. — Очень рада. Хотелось взглянуть на их лица.

— Я все рассказала миссис Апдайк, — дерзко заявила Никки.

— Вели, закройте дверь, — шепнул инспектор.

Но это дело не удалось раскрыть с помощью виноватого вида преступника. Блэк, Мейсон и Темпл, столпившись у окна, нервно жестикулировали, выкрикивая нечто неразборчивое. Когда наконец в комнате воцарилось молчание, миссис Апдайк беспомощно произнесла:

— Нет… не знаю, — и зарыдала, упав в кресло.

Блэк уставился в окно, Мейсон позеленел, а Темпл сжал губы.

Эллери подошел к вдове и положил руку на ее плечо.

— Вы вспомнили что-то о «Внутреннем круге», миссис Апдайк?

Женщина перестала плакать и, положив руки на колени, устремила взгляд прямо перед собой.

— Вам известно имя пятого члена?

— Нет. Билл никогда не называл мне их имена. Но однажды он сказал: «Мэри, я дам тебе намек».

— Намек?

— По его словам, он как-то заметил, что в именах членов «Внутреннего круга» было нечто забавное.

— Забавное? — резко переспросил Эллери. — В их именах?

— Да, якобы все пять имен имеют нечто общее.

— Общее?

— Он засмеялся и добавил: «Не забывай, Мэри, что я женатый человек». Помню, я сказала: «Билл, перестань говорить загадками! Что ты имеешь в виду?» А он снова засмеялся и ответил: «Понимаешь, Мэри, ты тоже в этом участвуешь».

— «Ты тоже в этом участвуешь»… — словно эхо, повторила Никки.

— Я понятия не имею, что подразумевал Билл, но произнес он именно так — слово в слово. — Глядя на Эллери, вдова с интересом спросила: — Это поможет вам, мистер Квин?

— О да, — мягко отозвался Эллери. — Безусловно, миссис Апдайк. — И он предложил молчащим январианцам: — Хочет ли кто-нибудь из вас, джентльмены, попытаться разгадать эту загадку?

Но джентльмены хранили молчание.

— Надо понимать, ответ отрицательный. Отлично, давайте действовать en masse.[11]Вместе (фр.). Роберт Карлтон Смит, Дж. Стэнфорд Джоунс, Питер Зиссинг Браун, Уильям Апдайк. В этих четырех именах, согласно Биллу Апдайку, есть нечто общее. Что?

— Смит, — сказал инспектор.

— Джоунс, — сказал сержант.

— Браун, — сказала Никки.

— Апдайк, — сказал инспектор. — Сынок, я сдаюсь!

— И я тоже, маэстро, — присоединился Вели.

— Пожалуйста, Эллери! — взмолилась Никки.

— Каждое из этих четырех имен, — заговорил Эллери, — включает в себя название знаменитого колледжа или университета.

Все онемели.

— Роберт… Карлтон… Смит… — с сомнением произнес инспектор.

— Смит! — воскликнула Никки. — Колледж Смита в Массачусетсе!

— Дж. Стэнфорд Джоунс, — продолжал удивленный инспектор. — Университет Стэнфорда в Калифорнии!

— Браун… — задумчиво промолвил сержант Вели. — Университет Брауна в Род-Айленде!

— Апдайк… — начала Никки и умолкла. — Колледжа с таким названием не существует, Эллери.

— Его полное имя было Уильям Апдайк, Никки.

— Но Уильям имя, а не фамилия — оно не может фигурировать в качестве названия. Уильямс — другое дело…

— Что говорил Апдайк миссис Апдайк? «Мэри, ты тоже в этом участвуешь». Значит, в название входят Уильям и Мэри Апдайк…

— Колледж Вильгельма и Марии! — рявкнул инспектор.

— Таким образом, этот ключ подошел ко всем четырем известным именам. Но из того, что Апдайк сказал жене, следует, что он подходит и к пятому имени. Нам остается только уточнить, имя которого из присутствующих здесь трех джентльменов фигурирует в названии колледжа или университета, и мы сможем добраться до негодяя, который убил Билла Апдайка ради ценных бумаг «Внутреннего круга».

— Родни Блэк-младший, — пробормотал обладатель этого имени. — Найдите-ка что-нибудь подобное в названии колледжа, сэр!

— Чарлз Мейсон… — неуверенно промолвил второй джентльмен. — Нет ничего похожего — ни Чарлза, ни Мейсона.

— В таком случае, — заметил Эллери, — петля затягивается вокруг вашей шеи, мистер Темпл.

— Темпл?

— Университет Темпла в Пенсильвании!

* * *

Конечно, все это выглядело абсурдом. Взрослые люди, играющие с эмблемами и талисманами, словно мальчишки, придумывающие заговоры в подземелье; дело об убийстве, раскрытое при помощи трюка с именами… Истернский университет слишком солиден для подобного ребячества. И достаточно стар, рискнем предположить мы, чтобы знать правду. А именно:

1. Эдуард И. Темпл, выпускник Истерна 1913 года, не случайно выпал из окна тринадцатого этажа «Клуба выпускников» Истерна, а сам выбросился оттуда.

2. Кафедра античности имени Патульция, основанная в этом году, учреждена не на средства богатого истернца из Ойл-Сити, пожелавшего остаться неизвестным. Она возникла благодаря содержимому сейфа «Внутреннего круга», обнаруженному в сейфе другого банка, куда его под фальшивым именем поместил Темпл 31 декабря.

3. Январианская комната была превращена в хранилище белья не из-за разросшихся хозяйственных нужд «Клуба выпускников» Истерна. Вышел приказ, согласно которому само название общества двуликого бога должно исчезнуть с территории университета. Что же касается висевшего на двери стального медальона с изображением Януса, то сам президент Истерна бросил его в реку Гудзон с моста Джорджа Вашингтона в одну из бурных ночей того же января.