Онлайн чтение книги Карта дней A Map of Days
Глава третья

Поскольку родительский трехдверный седан мог вместить только половину группы, нам пришлось отправиться по магазинам в две смены. В первую входила Эмма, потому что я всегда оказывал ей особое внимание и не собирался этого скрывать; Оливия – потому что она была веселая, а я сейчас не отказался бы чуть-чуть повеселиться; Миллард, потому что он все равно не оставил бы меня в покое, и Бронвин, потому что только она смогла бы открыть застрявшую гаражную дверь. Хью, Горацию, Еноху и Клэр я пообещал, что приеду за ними через пару часов. Правда, Гораций все равно заявил, что обзаводиться новой одеждой не собирается.

– В тот день, когда деним стал приемлем для повседневного ношения, – сказал он, искоса глядя на меня, – современная мода полностью утратила мое доверие. Подиум сейчас выглядит, как сборище бродяг.

– Тебе нужна новая одежда, – возразила Клэр. – Так сказала мисс Сапсан.

– Мисс Сапсан сказала, мисс Сапсан сказала, – Енох сердито посмотрел на нее. – Ты похожа на заводную игрушку.

Мы оставили их препираться сколько душе угодно, а сами отправились в гараж. С помощью некоторого количества скотча, проволоки и точечной сварки (осуществленной Эммой) мы сумели навесить обратно водительскую дверь. Она все равно не открывалась и не закрывалась, но с четырьмя дверями шансов, что к тебе придерутся любопытные полицейские, все-таки меньше, чем с тремя. Закончив ремонт, мы набились внутрь и уже через минуту катили в тени баньянов по улице, бежавшей вдоль хребта Нидл-Ки. По обе стороны возвышались большие дома, между ними проглядывало море. Мои друзья впервые увидели столько этого мира при свете дня. Они молча впитывали открывшееся им зрелище: девочки прилипли к окнам сзади; дыхание Милларда туманило стекло с пассажирской стороны. Я попробовал представить себе, как все выглядит для них – эти пейзажи, для меня давным-давно ставшие почти невидимыми. К югу остров сделался ýже, большие особняки уступили место домам поменьше, а те в свою очередь – россыпи приземистых многоквартирных муравейников родом из семидесятых, чьи названия были написаны на аляповатых табличках: «Полинезийские острова», «Райские берега», «Остров фантазии». В коммерческой зоне красок стало больше: лавки с розовыми крышами, торговавшие всякой всячиной – от крема против загара до чехлов на пивные банки; ярко-желтые магазинчики рыболовных принадлежностей; риелторские офисы под полосатыми навесами. И, разумеется, бары – ряды бамбуковых факелов пляшут, двери так и летают туда-сюда, пропуская морской бриз внутрь и скрипучие трели караоке, слышные до самого моря, наружу. Ехать тут было можно только со скоростью ледника, а дорога так была запружена пьяными от солнца пляжниками, что ничего другого не оставалось, кроме как петь. За всю мою жизнь здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно в пьесе, которая идет на сцене уже который год, можно было выставлять часы по движениям актеров и смене декораций: вот европейские туристы, красные как лобстеры, вянут в тени капустных пальм, хоть эти пальмы толщиной с карандаш; вон рыбаки выстроились, как постовые, вдоль моста: поля шляп и животы обвисли, удочки заброшены на мелководье, рядом – переносные холодильники.

Оставив остров позади, мы взлетели над заливом, сверкающим в лучах солнца. Шины мерно жужжали по металлическим решеткам моста. Спустившись на «Большую землю», мы оказались в архипелаге мини-моллов и шопинг-центров, окруженных океанами парковок.

– Какой странный пейзаж, – заметила Бронвин, нарушая затянувшуюся тишину. – Почему из всей Америки Эйб решил поселиться именно здесь?

– Флорида раньше была одним из лучших мест, где могут спрятаться странные, – объяснил Миллард. – Так, во всяком случае, было до пустóтных войн. Здесь зимовали передвижные цирки: вся середина штата – гигантское бездорожное болото. Говорили, что любой чужак, каким бы странным он ни был, может найти здесь себе место – или исчезнуть.

Мы оставили позади бежевый центр города и устремились в захолустье. Мимо закрытого стокового центра, мимо недостроенного жилого квартала, медленно сдающегося под напором подлеска, – за всем этим вставал самый огромный из всех мегамаркетов. Туда-то мы и направлялись.

Я свернул на Пайни-Вудс-роуд – коридор длиной в милю, вдоль которого столпились все городские дома престарелых, трейлер-парки для тех, кому больше пятидесяти пяти, и кварталы для пенсионеров. По обеим сторонам улицы выстроились билборды, без обиняков рекламировавшие больницы, клиники неотложной помощи и кладбища. Все в городе звали Пайни-Вудс-роуд «Дорогой на небеса».

Увидев большой знак с изображением круга из сосен, я начал тормозить, но в себя пришел, только когда уже повернул: в шопинг-центр, куда мы направлялись, можно было доехать несколькими разными способами, но привычка привела меня именно на этот маршрут. Я отвлекся и машинально повернул к Серкл-виллидж – району, где жил дедушка.

– Упс, не туда, – проворчал я, остановился и сдал на попятный.

Но не успели мы развернуться и опять выехать на дорогу, как заговорила Эмма.

– Подожди минутку, Джейкоб. Погоди.

Моя рука замерла на рычаге переключения передач, а по всему телу прокатилась легкая волна ужаса.

– Да?

Эмма огляделась, вытянув шею, чтобы посмотреть в заднее окно.

– Здесь же раньше жил Эйб, да?

– Да.

– Ой, правда? – воскликнула Оливия, нагибаясь между водительским и пассажирским сиденьем.

– Я свернул случайно, – сказал я. – Ездил сюда так много раз… просто мышечная память сработала.

– Как интересно, – заявила Оливия. – Можем мы тут осмотреться?

– Извините, сегодня на это никак нет времени.

Я украдкой бросил взгляд на Эмму в зеркало заднего вида. Мне было видно только ее затылок: она развернулась и глядела в заднее окно на пост охраны у въезда в квартал.

– Но мы ведь уже здесь, – возразила Оливия. – Помните, мы же всегда говорили, как было бы хорошо сюда заехать? Неужели вам не интересно, в каком доме он жил?

– Нет, Оливия, – возразил Миллард. – Это плохая идея.

– Ага, – поддакнула Бронвин и качнула головой в сторону Эммы. – Может, в другой раз.

До Оливии наконец-то дошел намек.

– Ох. Да. Знаете, мне вообще-то тоже не хочется…

Я включил поворотник и уже собирался выехать обратно на дорогу, когда Эмма посмотрела, наконец, на меня.

– Я хочу заехать. Хочу посмотреть его дом.

– Правда? – удивился я.

– Ты уверена? – осторожно спросил Миллард.

– Да, – она нахмурилась. – И не надо так на меня смотреть.

– Так – это как? – не понял я.

– Как будто я с этим не справлюсь.

– Никто такого не говорил, – запротестовал Миллард.

– Зато вы это думали.

– А как же покупка одежды? – я все еще надеялся увильнуть.

– Думаю, мы должны принести ему дань уважения, – твердо сказала Эмма. – Это важнее одежды.

Идея устроить им экскурсию в полупустой дом Эйба выглядела совершенно нездоровой, но отказывать сейчас было бы жестоко.

– Ну, ладно, – нерешительно сказал я. – Только на минуточку.

Для всех остальных это наверняка был просто вопрос любопытства – узнать, каким стал Эйб после того, как покинул их петлю. Но для Эммы – очевидно нечто большее. Я знал, что с самого прибытия во Флориду она думает о моем дедушке. Долгие годы она пыталась представить себе, как и где он живет, собирая картинку его жизни в Америке по отдельным письмам. Долгие годы она мечтала о том, как навестит его, – и вот, оказавшись наконец здесь, не могла выбросить эту идею из головы. Я прямо чувствовал, как она старается сделать это и снова терпит поражение. Слишком долго она грезила – о нем, об этом месте, и теперь мне было ново и тревожно ощущать, как дедушкин призрак маячит между нами в самые личные и интимные моменты.

Возможно, увидев место, где он жил – и умер, – она наконец сможет даровать прошлому покой.

* * *

Я уже много месяцев не был дома у дедушки – с тех пор, как мы с папой уехали в Уэльс. С тех давних времен, когда я еще ничего не знал.

Из всех сюрреалистических эпизодов, случившихся с того момента, когда ко мне в гости вдруг завалились друзья, ни один не был больше похож на сон, чем вот эта поездка по извилистой дороге через сонную дедушкину деревню в одной машине именно с теми людьми, на поиски которых дед меня и отправил. Как мало здесь все изменилось! Тот же охранник пропустил нас через ворота – физиономия его была призрачно-белой от солнцезащитного крема. Те же газонные гномики, пластмассовые фламинго и ржавеющие почтовые ящики в форме рыбы. И дома за всем этим – совершенно одинаковые, как ячейки в коробочке с выцветшей пастелью. Те же угловатые привидения медленно раскатывали на своих ортопедических трехколесных велосипедах между площадкой для шафлборда и общественным клубом. Словно и это место тоже застряло во временной петле.

Может быть, это-то дедушке в нем и нравилось.

– Какое скромное местечко, – заметил Миллард. – Никому бы и в голову не пришло, что тут живет знаменитый охотник на пустóт, это уж точно.

– Уверена, он его специально выбрал, – сказала Эмма. – Эйбу приходилось держаться незаметно.

– Пусть даже и так, но я ожидал чего-то более… величественного.

– А я считаю, что тут мило, – сказала Оливия. – Маленькие домики, и все в один ряд. Жалко только, что после всех этих лет, когда мы ждали возможности нанести Эйбу визит, некому больше выйти нам навстречу.

– Оливия! – прошипела бдительная Бронвин.

Оливия поглядела на Эмму и понурилась.

– Все в порядке, – легко сказала Эмма, но тут я поймал ее взгляд в зеркале заднего вида, и она быстро отвела глаза.

Уж не для того ли она захотела приехать сюда, чтобы доказать мне что-то? Что она пережила это чувство и старые раны больше не болят?

А потом я завернул за угол, и перед нами оказался дом – невзрачный, как обувная коробка, в самом конце заросшего тупика.

Вдоль всей Морнингберд-лейн дома выглядели какими-то слегка заброшенными – большинство соседей уехали на север на лето, – но дом Эйба казался хуже всех: газон совершенно зарос, крыша начала желтеть и осыпаться по краю. Соседи вернутся осенью и обнаружат, что Эйб покинул их навсегда.

– Ну, вот и он, – сказал я, сворачивая на подъездную дорожку. – Самый обычный дом.

– А как долго он здесь жил? – спросила Бронвин.

Я уже собирался ответить, но тут меня отвлекло кое-что незнакомое, до сих пор успешно не попадавшееся мне на глаза: табличка «Выставлено на продажу», воткнутая в траву. Я вылез из машины, пересек двор, вытащил знак и швырнул его в канаву.

Никто мне ничего не сказал.

Ну, еще бы они сказали: я бы устроил скандал, а родители явно не хотели разбираться еще и с этим. Мои эмоции были для всех той еще проблемой. Сзади подошла Эмма.

– Ты в порядке?

– Это я должен тебя спрашивать, – возразил я.

– Со мной все в порядке. Это ведь просто дом, так?

– Так. И я не понимаю, с какой стати мне так противно, что родители решили его продать.

Она обняла меня со спины.

– Не надо ничего объяснять. Я понимаю.

– Спасибо. А я пойму, если ты захочешь отсюда уехать. В любой момент, только скажи.

– Со мной все будет хорошо, – сказала она и добавила совсем тихо: – Но все равно спасибо.

Сзади произошла какая-то суета: обернувшись, мы увидели, что Бронвин и Оливия стоят возле кузова машины.

– Там что-то есть, в багажнике! – закричала Бронвин.

Мы подбежали к ним. Приглушенный голос что-то вопил. Я нажал кнопку на брелке, и кузов открылся.

Оттуда выглянул Енох.

– Енох! – воскликнула Эмма.

– Что ты здесь делаешь? – возмутился я.

– Ты правда думал, что я останусь дома? – он заморгал, ослепленный внезапным солнцем. – Тогда подумай еще раз.

– Ну, ты даешь, – покачал головой Миллард. – Иногда это уже ни в какие ворота не лезет.

– Да, нередко моя прозорливость захватывает людей врасплох.

Енох выкарабкался на подъездную дорожку и немного растерянно огляделся.

– Так, погодите. Это не магазин готового платья.

– Боже, да он и правда гений! – восхитился Миллард.

– Вообще-то это дом Эйба, – сообщила Бронвин.

У Еноха отвалилась челюсть.

– Что?! – он поднял бровь и со значением поглядел на Эмму. – И чья же это была идея?

– Моя, – сказал я, надеясь задушить неуклюжий разговор на корню.

– Мы приехали принести дань уважения, – пояснила Бронвин.

– Ну, раз ты так говоришь, – согласился Енох.

Ключей от дома я с собой не взял, но это было и неважно: запасной ключ был спрятан в огороде под раковиной – о нем знали только дедушка Портман да я. Было что-то такое, очень уютное, в том, чтобы найти его там, где ему и полагалось быть.

Я открыл парадную дверь, и мы вошли внутрь.

Большую часть лета кондиционер здесь явно не работал: воздух внутри оказался горячий и затхлый. Но еще хуже температуры оказалось открывшееся нам зрелище. Одежда и бумаги были свалены шаткими кучами на полу, домашняя утварь – разбросана по всем поверхностям, мусор извергался наружу из пирамиды мешков в углу.

Папа с тетей так и не закончили разбирать дедушкины вещи. Папа забросил это дело, а с ним и дом, когда мы отчалили в Уэльс, и просто воткнул снаружи табличку о продаже, в надежде, что кто-нибудь другой сделает все за него. Внутри дом был больше похож на разграбленный склад Армии спасения, чем на жилище почтенного старика. Меня захлестнуло волной стыда. Захотелось сразу начать извиняться, объясняться и наводить порядок, словно был еще шанс спрятать то, что друзья и так уже увидели.

– Ого, – сказал Енох, оглядываясь по сторонам и щелкая языком. – Должно быть, скверно он жил в последнее время.

– Нет… – принялся запинаться я, зачем-то хватая стопку старых журналов с сиденья дедушкиного кресла. – Тут… тут никогда не было… – так. По крайней мере, пока он был жив.

– Джейкоб, погоди, – сказала Эмма.

– Ребята, может, вы подождете минутку на улице, пока я тут…

– Джейкоб! – она поймала меня за плечи. – Стоп!

– Я быстро, – не унимался я. – Он так не жил. То есть он не так жил, клянусь.

– Я знаю, – сказала Эмма. – Эйб бы даже завтракать не сел, не надев чистую рубашку с новым воротничком.

– Вот-вот! – поддакнул я. – И поэтому…

– Мы хотим помочь.

Енох скорчил рожу:

– Что, правда?

– Да! – воскликнула Оливия. – Мы все присоединимся.

– Согласна, – вставила Бронвин. – Нельзя все тут вот так оставлять.

– Да почему нет-то? – возмутился Енох. – Эйб уже умер. Кому какое дело, чисто ли у него в доме?

– Нам, – отрезал Миллард, и Енох отшатнулся, словно тот его толкнул. – А если ты помогать не собираешься, иди и запрись обратно в багажнике!

– Да! – крикнула Оливия.

– Не надо так злиться, ребята, – Енох взял из угла швабру и покрутил ею. – Видали? Я в деле. Шух, ш-шух!

Эмма хлопнула в ладоши.

– Тогда давайте приведем это место в порядок.

И мы принялись за работу.

Эмма была главной: она раздавала приказы, как заправский сержант по строевой подготовке – наверняка это не давало ее мыслям разбредаться по дому со всем его прошлым.

– Книги – на полки! Одежду – в шкафы! Мусор – в ведра!

Одной рукой Бронвин подняла мягкое кресло Эйба над головой:

– А вот это куда?

Мы мели и вытирали. Распахнули окна настежь, чтобы впустить свежий воздух. Бронвин выволокла ковры размером с целую комнату на двор и выбила из них тонну пыли, всё – сама. Даже Енох, казалось, уже ничего не имел против работы, стоило только начать.

Все здесь было покрыто пылью и грязью – они оседали на руках, на волосах, на одежде, но никто, казалось, не возражал. Мы работали, а передо мной повсюду вставали призрачные образы дедушки. Вот он в своем клетчатом кресле, читает какой-то шпионский роман. Вот в гостиной, у окна, силуэт на фоне блистательного полудня – просто смотрит на улицу. Почтальона ждет, как сказал бы он сам со смешком. Вот на кухне, склонился над кастрюлей польского жаркого и одновременно рассказывает мне что-то. У большущего стола в гараже – нитки и булавки раскиданы повсюду: летом после обеда вместе со мной делает карты.

– И куда же пойдет наша река? – спрашивает он и протягивает мне голубой маркер. – А как насчет города?

Белые волосы поднимаются, словно завитки дыма, над его головой.

– Может, вот сюда его? – и он чуть-чуть подталкивает мою руку в ту сторону или в другую.

Закончив, мы с друзьями вышли на веранду, на морской ветерок, промокая мокрые лбы. Енох, конечно, был прав: всем совершенно все равно, что мы тут делали. Это был просто жест – бесполезный, бессмысленный… но вместе с тем полный смысла. Друзья Эйба не смогли прийти на его похороны, и теперь уборка дома стала для них прощанием.

– Вам совсем не обязательно было всем этим заниматься, – сказал я.

– Мы в курсе, – ответила Бронвин. – Но это было приятно. И правильно.

Она открыла газировку, которую мы нашли в холодильнике, сделала долгий глоток, рыгнула и передала бутылку Эмме.

– Жаль только, что остальных здесь не было, – заметила та, глотнув куда меньше. – Надо будет привести их сюда потом, чтобы они тоже могли увидеть дом.

– Но мы же еще не закончили? – голос Еноха прозвучал обиженно.

– Нет, это весь дом, – ответил я. – Конечно, если ты хочешь прибрать еще и двор…

– А как же командный пункт? – подал голос Миллард.

– Что? Какой?

– Ну, знаешь, такая комната, где Эйб планировал атаки на пустóт, получал зашифрованные послания от других охотников и так далее… у него наверняка была такая?

– У него… гм. Нет, не было.

– Может, он тебе просто о ней не говорил? – предположил Енох. – Наверняка он хранил там полно всяких секретов, а ты был слишком маленький и тупой, чтобы понять?

– Я уверена, если бы у Эйба был командный пункт, Джейкоб бы о нем знал, – вмешалась Эмма.

– Да, – согласился я, хотя совершенно не был в этом уверен.

Ведь после того, как дедушка рассказал мне про мир странных людей, я позволил школьной шпане убедить меня, что это просто сказки. Я в лицо назвал дедушку вруном и знал, что ему было больно это слышать. Так что вполне возможно, что секрет такого масштаба он бы мне не доверил – просто потому, что я не доверял ему. Но, с другой стороны, как вообще можно спрятать командный пункт в домике вроде этого?

– А подвал? – спросила Бронвин. – У Эйба наверняка был укрепленный подвал, чтобы противостоять атакам пустóт?

– Если бы у него было такое место, – сказал я горестно, – тогда его, наверное, не убили бы пустóты?

Бронвин обиделась. Ненадолго воцарилось неловкое молчание.

Его прервала Оливия.

– Джейкоб? Это то, что я думаю?

Она стояла у сетчатой двери на задний двор и водила пальцами по длинной, хлопающей на сквозняке прорехе. Во мне снова вспыхнул гнев на отца: почему нельзя было починить дверь или хотя бы оторвать сетку совсем? Почему она до сих пор болтается тут, словно улика на месте преступления?

– Да, – сказал я вслух. – Здесь прорвалась пустóта. Но это случилось не в доме. Я нашел его… – я показал на лес. – Там.

Оливия и Бронвин обменялись тяжелым взглядом. Эмма уставилась в пол, разом побледнев. Наверное, это уже было слишком.

– Смотреть там на самом деле не на что, – заторопился я. – Кусты и всякое такое. К тому же не уверен, что смогу найти то место.

Вранье. Я бы его и с завязанными глазами нашел.

– Если бы ты смог хотя бы попытаться… – Эмма посмотрела на меня; ее лоб был нахмурен, челюсти напряглись. – Мне нужно увидеть место, где все произошло.

* * *

Я повел всю компанию через траву высотой по колено к краю тенистого хвойного леса. Показал им, как пробираться сквозь колючий подлесок, чтобы не порезаться о пильчатую пальметту или не застрять в зарослях лиан, а еще – как избегать полян, где вьют гнезда змеи.

По дороге я рассказал им о том, что случилось в тот роковой вечер, поделивший мою жизнь на «до» и «после». Как перепуганный Эйб позвонил мне на работу. О том, как я опоздал к нему, потому что пришлось ждать, пока меня подвезут, – и как эта задержка то ли стоила дедушке его жизни, то ли спасла мою. Как я нашел разгромленный дом, потом заметил в траве дедушкин фонарик, все еще светивший в лес. Как продирался сквозь черные заросли, совсем как мы сейчас, а потом…

От шороха в кустах все просто взвились в воздух.

– Это просто енот, – сообщил я. – Не бойтесь, если бы поблизости были пустóты, я бы уже почувствовал.

Мы обогнули участок подлеска, который выглядел знакомо, но уверенности, что я смогу найти точное место гибели дедушки, у меня не было. Леса во Флориде растут быстро, и с тех пор, как я был тут в последний раз, заросли расползлись и сложились в новую, совершенно незнакомую конфигурацию. Да, насчет «с закрытыми глазами» я, пожалуй, погорячился.

Мы вышли на солнечную прогалину, где подлесок как будто специально утрамбовали.

– Где-то здесь. Вроде бы, – сказал я.

Мы собрались в неровный круг. Настала тишина. А потом один за другим мои друзья попрощались.

– Ты был великим человеком, Абрахам Портман, – начал Миллард. – Странному миру нужно больше таких, как ты. Мы очень по тебе скучаем.

– Это нечестно – то, что с тобой произошло, – сказала Бронвин. – Жалко, что мы не смогли тебя защитить, как ты защищал нас.

– Спасибо, что прислал Джейкоба, – сказала Оливия. – Если бы не он, нас бы всех уже не было.

– Ну, давайте не преувеличивать, – проворчал Енох, а поскольку он открыл-таки рот, ему пришлось продолжать.

– Зачем ты сделал такую глупость и позволил себя убить? – он коротко хохотнул. – Прости, что всегда был с тобой гадом. Если это что-то меняет, я бы предпочел, чтобы ты был жив.

Потом он отвернулся и совсем тихо добавил:

– Прощай, старый друг.

– Енох, это было так мило, – Оливия положила руку на сердце.

– Вот только не надо заострять на этом внимание, – смущенно буркнул он и двинулся назад. – Я буду в доме, если что.

Бронвин и Оливия посмотрели на Эмму, которая еще ничего не сказала.

– Мне нужно ненадолго остаться одной, если можно, – сказала она.

Девочки несколько разочарованно поплелись вслед за Енохом. Я остался.

Эмма глянула на меня. Я поднял брови. Что, и мне тоже?

– Если ты не против, – робко проговорила она.

– Конечно. Я буду неподалеку. Вдруг тебе что-то понадобится.

Она кивнула.

Я отошел шагов на тридцать, прислонился к дереву и стал ждать.

Несколько минут Эмма стояла там, где я ее оставил. Я старался не смотреть на нее, но чем дольше шло время, тем пристальнее я следил, не дрожат ли ее плечи, затылок. Потом я отвлекся, глядя на какую-то хищную птицу, описывавшую круги над головой.

В подлеске затрещало. Я опустил глаза: в нашу сторону бежала Бронвин. Я так вздрогнул, что чуть не упал.

– Джейкоб! Эмма! Скорее идите сюда!

Эмма подняла голову и кинулась к нам.

– Что случилось? – воскликнул я.

– Мы кое-что нашли, – выдохнула Бронвин. – В доме.

Судя по выражению ее лица, это было нечто ужасное. Еще один труп.

Но ее голос был полон восторга.

* * *

Все стояли в комнате, отведенной Эйбом под кабинет. Старый персидский ковер, простиравшийся почти от стены до стены, был скатан и отодвинут в сторону, открывая бледный потертый пол.

Мы с Эммой запыхались от бега.

– Бронвин говорит… вы что-то нашли.

– Я решил проверить нашу теорию, – объяснил Миллард. – Так что пока вы двое прохлаждались в лесу, я попросил Оливию прогуляться по дому.

Та действительно сделала несколько шагов: свинцовые ботинки тяжело грохотали каждый раз, как ее нога опускалась на доски.

– Вообразите мое удивление, когда она прошла через эту комнату. Оливия, покажешь?

Оливия протопала через всю комнату. В самой середине звук ее шагов стал более гулким – и металлическим.

– Там, внизу, что-то есть! – сказал я.

– Какая-то пустота. Полость, – ответил Миллард.

Я услышал, как его колено легонько стукнулось о доски, а потом над полом острием вниз завис нож для писем. Он воткнулся между двумя досками, и, слегка крякнув, Миллард поднял секцию пола примерно в три квадратных фута.

Она качнулась на петлях и открыла металлический люк, в который как раз мог бы пролезть взрослый человек.

– Охренеть!

Оливия неодобрительно посмотрела на меня. Я редко ругался при них, но сейчас это было… натурально, «охренеть».

– Дверь, – сказал я.

– Скорее, крышка люка, – сказала Бронвин.

– Ненавижу напоминать, – сказал Миллард, – но я же вам говорил !

Дверь была из тускло-серой стали. У нее была утопленная ручка и панель с цифрами.

Я встал на колени и постучал костяшками по металлу. Судя по звуку, люк был толстый и прочный. Потом я, конечно, попробовал повернуть ручку, но она не поддалась.

– Заперто, – подтвердила Оливия. – Мы уже пытались открыть.

– Какая тут комбинация? – с интересом спросила у меня Бронвин.

– Откуда я знаю?

– А я вам говорил, что он не знает, – вставил Енох. – Ты вообще не очень много знаешь, да?

Я вздохнул.

– Дайте подумать секунду.

– Может, это чей-то день рожденья? – предположила Оливия.

Я попробовал несколько: мой, Эйба, папы, бабушки, даже Эммы – но ни один не сработал.

– Никакой это не день рожденья, – заметил Миллард. – Эйб бы никогда не сделал шифр настолько простым.

– Мы даже не в курсе, сколько цифр в комбинации, – сказала Эмма.

– Давай, Джейкоб. Думай , – Бронвин сжала мне плечо.

Я постарался сосредоточиться, но уязвленные чувства имели на меня свои виды. Мне всегда казалось, что ближе меня у Эйба никого нет. Как же так вышло, что он никогда даже не упоминал, что у него в полу кабинета тайный люк? Он полжизни прожил в тени и никогда по-настоящему не пытался открыться мне. Нет, он, конечно, рассказывал всякие истории, слишком похожие на сказки, и показывал парочку старых фотографий, но он никогда со мной ничем не делился. Мне бы и в голову не пришло сомневаться в его рассказах, если бы он хоть немного больше попытался убедить меня в том, что они правдивы, – ну, хотя бы показать люк в тайную комнату.

Я ведь, в отличие от отца, хотел поверить .

Неужели его так расстроило мое скептическое отношение, что он решил вообще ничего мне не рассказывать? Нет, этого не может быть. Скажи он мне всю правду, я бы любой ценой сохранил его секреты. Наверное, под конец жизни он молчал просто потому, что не доверял мне. А я тут пытаюсь угадать комбинацию двери, о которой он мне никогда не говорил, потому что за ней скрыты тайны – которые мне никогда не предназначались. Чего я с ума-то схожу?

– Нет у меня идей, – сказал я и встал.

– И ты вот так сдашься? – не поверила Эмма.

– Кто знает, может, это просто погреб для консервов.

– Ты же сам знаешь, что нет.

Я пожал плечами.

– Бабушка очень серьезно относилась к домашним заготовкам.

Енох разочарованно вздохнул.

– Может, ты специально его от нас скрываешь.

– Чего? – я даже повернулся к нему.

– Я вот думаю, что ты знаешь комбинацию, но решил сохранить все тайны Эйба для себя одного. Несмотря на то, что люк нашли мы .

Я свирепо шагнул к нему. Между нами тут же ввинтилась Бронвин.

– Джейкоб, успокойся! Енох, заткнись! Ты ему не помогаешь.

Я показал ему средний палец.

– Да кому вообще интересно, что там у Эйба в этой пыльной яме? – сказал Енох и вызывающе рассмеялся. – Наверняка просто толстая пачка любовных писем от Эммы.

Теперь уже Эмма показала ему палец.

– …ну, или святилище с ее большущей фотографией, а вокруг свечи, свечи… – он даже в ладоши захлопал. – Какой был бы конфуз для вас двоих!

– Иди-ка сюда, я сожгу тебе брови, – предложила Эмма.

– Да забей на него, – посоветовал я.

Мы с ней сунули руки в карманы и отошли к порогу. Он нас совершенно точно достал.

– Ничего я ни от кого не прячу, – тихо сказал я ей. – Я правда не знаю код.

– Понимаю, – ответила она и тронула мою руку. – Я тут подумала… возможно, это и не цифры.

– Но это цифровая панель.

– А что, если это слово? Там на клавишах есть и цифры, и буквы.

Я вернулся к люку и посмотрел: она была права. Под цифрой на каждой клавише было по три буковки, как на кнопках телефона.

– Может, было какое-то слово, очень важное для вас обоих? – высказала догадку Эмма.

– «Э-м-м-а»? – высказал догадку Енох.

Я развернулся к нему.

– Богом клянусь, Енох…

В этот момент Бронвин оторвала его от пола и перекинула через плечо.

– Эй, а ну поставь меня обратно!

– У тебя срочный тайм-аут, – сообщила она и вынесла его вон из комнаты. Енох извивался и выкрикивал невнятные протесты, но вырваться из ее хватки не мог.

– Так вот, как я и говорила, – продолжила Эмма, – возможно, это какой-то ваш с ним общий секрет. Известный только вам двоим.

Я подумал минутку, потом встал на колени у люка. Сперва я попробовал имена – свое, Эйба, Эммы, – но ничего не вышло. Потом – просто наугад – слово «странные».

Ничего. Слишком просто.

– А ведь это может быть даже не по-английски, – сказал Миллард. – Эйб знал еще и польский.

– Может, тебе стоит поспать? Утро вечера мудренее, – сказала Эмма.

Но у меня в голове уже все завертелось. Польский. Да, он время от времени на нем говорил, в основном сам с собой. Но меня никогда ему не учил… – кроме одного слова. « Тигриску » – прозвище, которое он мне дал. Тигреныш.

Я набрал.

В замке что-то громко клацнуло.

Охренеть.

* * *

За дверью открылась уходящая во тьму лестница. Я поставил ногу на первую ступеньку.

– Ну, пожелайте мне удачи.

– Дай я пойду первой, – Эмма протянула руку, и на ладони расцвело пламя.

– Это должен быть я, – возразил я. – Если там, внизу, какая-то гадость, пусть меня съедят первым.

– Как это по-рыцарски, – вздохнул Миллард.

Десять ступенек и бетонный пол. Тут было градусов на десять-пятнадцать прохладнее, чем в доме наверху. Зато внизу меня ждала непроницаемая тьма. Я вытащил телефон и посветил вокруг. Света хватило только на закругленные стены из серого бетона. Я был в туннеле, клаустрофобически узком и таком низком, что приходилось пригибаться. Телефон светил слишком слабо, чтобы разглядеть, что там, впереди, или как далеко тянется туннель.

– Ну, что? – спросила сверху Эмма.

– Чудовищ нет, – ответил я. – Но побольше света мне бы не помешало.

Рыцари… они всегда так.

– Никуда не уходи, – велела Эмма.

– Мы тоже идем! – подала голос Оливия.

И вот тогда-то, пока мои друзья лезли вниз по лестнице, до меня дошла простая истина: дедушка действительно хотел, чтобы я нашел это место .

Тигриску . Дорожка из хлебных крошек через лес… Открытка от мисс Сапсан, которую он специально засунул в тот томик Эмерсона.

Эмма спустилась и зажгла пламя в ладони.

– Ну, – сказала она, глядя вперед. – Это точно не погреб для домашних заготовок.

Она подмигнула, я улыбнулся в ответ. С виду она была холодной и собранной, но наверняка играла: лично у меня каждый нерв так и звенел от напряжения.

– Можно я тоже спущусь? – подал голос Енох. – Или я до сих пор наказан за чувство юмора?

Бронвин как раз преодолела последнюю ступеньку.

– А ты стой, где стоишь, – распорядилась она. – На случай, если кто-то придет. Мы не хотим, чтобы нас тут застали врасплох.

– На случай если кто придет? – осведомился он.

– Кто угодно, – отрезала Бронвин.

Мы встали за Эммой.

– Идем медленно, ушки на макушке на случай непредвиденного, держим себя в руках, – она вытянула руку с огнем на ладони вперед. – Мы не знаем, что там, впереди. Вполне возможно, Эйб заминировал это место.

Пригнувшись и шаркая ногами по полу, мы двинулись вперед. Я пытался определить наше местоположение относительно дома наверху и с учетом направления туннеля. Футов через двадцать-тридцать мы, скорее всего, прошли прямо под гостиной, через сорок покинули пределы дома, а через пятьдесят почти наверняка очутились под передним двором.

Наконец туннель завершился дверью – такой же тяжелой, как люк в полу, но зато слегка приоткрытой.

– Эй? – позвал я в проем; от звука моего голоса Бронвин так и подскочила.

– Прости, – сказал я ей.

– Ожидаешь там кого-нибудь встретить? – поинтересовался Миллард.

– Нет. Но кто его знает.

Эмма шагнула через порог и посветила в разные стороны.

– Кажется, тут безопасно, – сообщила она. – А вот это, может, даже работает…

Она щелкнула выключателем на стене, и на потолке зажегся ряд флуоресцентных ламп.

– Ух ты! – сказала Оливия. – Так-то лучше.

Эмма закрыла ладонь, пламя погасло. Мы набились в комнату вслед за ней. Я медленно огляделся, жадно рассматривая обстановку.

Комната была невелика – футов двадцать на пятнадцать, – но тут хотя бы можно было выпрямиться во весь рост. Тщательно организованное пространство – очень в духе дедушки. Вдоль одной стены стояли две двухэтажные металлические койки; на каждой – туго свернутые простыни и одеяла, закатанные в пластик. К стене привинчен большой шкаф. Эмма открыла его – внутри оказались всевозможные припасы: фонарики, батарейки, инструменты и достаточно консервов и концентратов, чтобы протянуть несколько недель. Плюс большая синяя бочка с питьевой водой и рядом – какая-то странная пластмассовая коробка, в которой я по картинкам из журналов в гараже Эйба (издающихся специально для тех, кто собирается выжить после конца света) узнал химический туалет.

– Ой, поглядите на это! – воскликнула Бронвин: она стояла в углу, приникнув к спускавшейся вертикально с потолка металлической трубе. – А я вижу то, что снаружи!

Из основания трубы торчали ручки и окуляры. Бронвин подвинулась, чтобы я тоже мог посмотреть: моим глазам предстала слегка размытая картинка тупика возле дома. Я взялся за ручки, повернул трубу, и картинка поехала вбок, чтобы через секунду показать мне дом, частично скрытый высокой травой.

– Это перископ, – сообщил я. – Спрятан на краю двора, скорее всего.

– Чтобы можно было увидеть, когда нападут, – тихо добавила Эмма.

– Да что это за место такое? – воскликнула Оливия.

– Убежище на случай атаки пустóт, – пояснила Бронвин. – Кровати видите? Это чтобы его семья тоже могла спрятаться.

– Это не просто убежище, где можно переждать нападение, – сказал Миллард. – Это штаб.

Его голос доносился от противоположной стены, где обнаружился большой деревянный стол. Почти всю поверхность занимала причудливая с виду машина, наполовину хромированная, наполовину покрытая зеленой эмалью, – похожая на гибрид древнего принтера и факса, с клавиатурой, неуклюже прилепленной спереди.

– С помощью этой штуки он поддерживал связь.

– С кем? – не поняла Бронвин.

– С другими охотниками. Глядите, вон пневматический телепринтер.

– Ого, – Эмма подошла поближе. – Я его помню. У мисс Сапсан тоже такой был. Интересно, что с ним стало?

– Это была часть системы коммуникации между имбринами, им для этого не приходилось покидать свои петли, – объяснил всем Миллард. – Но, по большому счету, она себя не оправдала. Слишком сложная и слишком легко взломать.

Я едва слушал его, плавая в какой-то дымке. Я пытался осознать тот факт, что все это годами было так близко, буквально у меня под ногами, а я даже не подозревал. Я дни напролет играл в траве в двадцати футах над тем местом, где стою сейчас. У меня это никак не укладывалось в голове… Интересно, подумал я, сколько еще странностей все время находилось прямо у меня под носом, а я об этом и не подозревал? Еще я подумал про дедушкиных друзей – таких же стариков, которые могли запросто завалиться в гости и проболтать с дедом пару часов на заднем крыльце или в кабинете.

«Я знал его еще в Польше», – сказал Эйб про одного из них. «Боевой товарищ», – представил он другого.

Но кем они были на самом деле?

– Говорите, эта штука для общения с другими охотниками на пустóт? Что вам о них известно? – спросил я.

– Об охотниках? Не слишком много, – сказала Эмма. – Но так и должно быть. Они вели очень скрытный образ жизни.

– А сколько их было, вы знаете?

– Думаю, не больше дюжины, – ответил Миллард. – Но это только предположение.

– Они все умели контролировать пустóт?

Может, где-то есть и другие странные вроде меня? Может, мне удастся их найти?

– О, это вряд ли, – сказала Эмма. – Поэтому-то Эйб и был таким особенным.

– И ты, мастер Джейкоб, – вставила Бронвин.

– Есть одна деталь, которая не укладывается в картинку, – заметил Миллард. – Почему Эйб не спрятался тут, когда пустóты пришли за ним в ту ночь?

– Возможно, он просто не успел, – предположила Оливия.

– Нет, – возразил я. – Он знал, что за ним идут. Он позвонил мне в панике за несколько часов до того.

– А может, он забыл код замка?

– Нет, он не выжил из ума, – сказала Эмма.

Было еще одно объяснение, но я не мог высказать его вслух: от одной только мысли о нем у меня ком вставал в горле.

– Он не спустился сюда, – выдавил я наконец, – потому что знал, что я приеду его искать. Несмотря на то, что он просил держаться подальше.

Бронвин в ужасе прижала руку ко рту.

– И если бы он был тут, внизу… а ты в это время там, наверху…

– Он защищал тебя, – договорила за нее Эмма. – Он специально пытался увести пустóт подальше, в лес.

Ногам вдруг стало тяжело меня держать, и я опустился на одну из коек.

– Ты не мог этого знать, – сказала она, садясь рядом.

– Нет, – я наконец сумел выдохнуть. – Он сказал, что чудовища идут за ним, но я ему не поверил. Он мог бы быть еще жив… но я ему не поверил. Опять.

– Нет. Прекрати это с собой делать, – голос ее прозвучал неожиданно сурово. – Он не сказал тебе всего, и даже части не сказал. Если бы он это сделал, ты бы ему поверил. Так?

– Да…

– Но Эйб любил свои тайны.

– Всегда любил, – подтвердил Миллард.

– Думаю, он любил их даже больше, чем людей вокруг, – продолжала Эмма. – И в конце концов это его и убило. Его тайны. Не ты.

– Возможно, – протянул я.

– Не возможно, а точно, – твердо сказала она.

Я знал, что она права – по большей части. Я злился на деда за то, что он не сказал мне больше… но выкинуть из головы мысль о том, что он мог бы рассказать мне все без утайки, если бы я сам его не оттолкнул, было нелегко. Так что я чувствовал сразу злость и вину, и не мог говорить с Эммой об этом сейчас. Поэтому я просто кивнул.

– Ну… зато мы нашли это место, – сказал я, помолчав. – Одним секретом меньше.

– Может, и не одним, – заметил Миллард, открывая ящик стола. – Возможно, тебя кое-что тут заинтересует, Джейкоб.

Я соскочил с койки и подбежал к столу. В ящике лежала большая картонная папка на металлических кольцах, битком набитая листами бумаги. На обложке было написано: «Журнал операций».

– Ух ты, – сказал я. – Неужели это…

– Именно то, что тут написано, – заключил Миллард.

Остальные сгрудились вокруг, а я осторожно вынул папку из ящика. Она была толщиной в несколько дюймов, а весила никак не меньше пяти фунтов.

– Давай же, скорее! – прошептала Бронвин.

– Не торопите меня, – тихо огрызнулся я.

Я открыл журнал где-то посередине – там оказался машинописный отчет об операции с прикрепленными к нему двумя фотографиями: ребенок в карнавальном костюме на диване и мужчина с женщиной, одетые как клоуны.

Я прочитал отчет вслух. Он был написан, сухим, лишенным эмоций, почти юридическим языком. Операция заключалась в том, чтобы спасти особенного ребенка от тварей и пустóты и доставить в безопасную петлю.

Я перевернул еще несколько страниц: сплошь такие же отчеты, уходящие по времени назад, аж в пятидесятые, а потом закрыл папку.

– Вы же понимаете, что все это значит, правда? – спросил Миллард.

– Эйб не только разыскивал и уничтожал пустóт, – сказала Бронвин.

– Именно, – кивнул Миллард. – Он еще и спасал особенных детей.

Я поглядел на Эмму.

– Ты знала?

Она опустила глаза.

– Он никогда не говорил про свою работу.

– Но спасение странных детей – это работа имбрин, – нахмурилась Оливия.

– Да, – сказала Эмма, – но если твари пользовались детьми как наживкой, как сказано в этом отчете… возможно, имбринам было не под силу с этим справиться.

Я в это завис, думая о совершенно другой детали, но решил пока что о ней не говорить.

– ЭЙ! – заорал кто-то с порога двери.

Мы все подскочили и возмущенно воззрились на Еноха.

– Я тебе сказала не спускаться сюда! – прорычала Бронвин.

– А чего ты хотела? Вы меня одного на целую вечность оставили! – Енох шагнул в комнату и огляделся по сторонам. – И что, весь шум из-за этого? Выглядит как тюремная камера.

– Уже почти шесть, – Эмма поглядела на часы. – Пора возвращаться.

– Остальные нас убьют, – поежилась Оливия. – Нас не было полдня, а новую одежду мы так и не купили.

Мне вспомнилось обещание мисс Сапсан. Перед наступлением ночи она собиралась мне что-то показать… до этого времени оставалась всего пара часов. Сказать по правде, теперь мне было все равно, что она там собирается показывать. Мне хотелось только одного – добраться поскорее домой, закрыться у себя в комнате и прочесть дедушкин «Журнал» от корки до корки.

* * *

Когда мы вернулись домой, солнце как раз опустилось за кроны деревьев. Оставленные дома друзья громко стенали и жаловались на наше долгое отсутствие.

У меня до сих пор голова шла кругом от всех сделанных за сегодня открытий – я был совсем не готов их еще с кем-то обсуждать и быстренько выдумал историю про то, как нас задержала спустившаяся шина, которую Эмме пришлось латать там же, на месте, плавленым дорожным асфальтом. Все нас быстро простили.

Мои родители уехали. Они собрали вещи и отправились путешествовать по Азии. На кухонном столе я нашел записку маминым почерком. Они будут ужасно по мне скучать, говорилось в ней, в любой момент они доступны по телефону и электронной почте, и пусть я не забуду заплатить садовникам. По небрежному легкому тону записки – любим тебя, Джеки! – я понял, что мисс Сапсан проделала великолепную работу, стирая последние несколько месяцев тревоги за меня из их памяти. Их явно ничуть не беспокоило, что у меня будет нервный срыв или я могу сбежать, пока их не будет дома. Казалось, им теперь вообще не было до меня особого дела. И это было отлично. По крайней мере, дом теперь принадлежит нам.

Мисс Сапсан, однако, нигде не было видно. Она ушла сразу после нас и с тех пор не показывалась, доложил Гораций.

– А она сказала, куда идет? – спросил я.

– Нет. Сказала только, что мы должны встретиться с ней ровно в семь пятнадцать в садовом сарае на заднем дворе.

– В садовом сарае?

– Ровно в семь пятнадцать.

Значит, у меня еще час свободного времени.

Я забился к себе в комнату, поставил на проигрыватель альбом «IV» «Лед Зеппелин», который слушал всегда, когда нужно было как следует сосредоточиться, потом забрался на кровать с дедушкиным «Журналом», раскрыл его и углубился в чтение.

Не успел я прочесть и страницы, как Эмма просунула голову в дверь. Я пригласил ее присоединиться.

– Нет, спасибо, – возразила она. – На сегодня с меня достаточно Эйба Портмана.

И ушла.

В журнале было много сотен страниц, охватывающих несколько десятилетий. Большинство записей были похожи на ту, что я прочел в бункере: не слишком много деталей, еще меньше эмоций, часто в сопровождении фото или еще каких-то визуальных свидетельств. На то, чтобы ознакомиться со всеми материалами, у меня ушли бы недели, так что, имея в распоряжении час, читать придется по диагонали. Но и этого оказалось достаточно, чтобы составить себе представление о дедушкиной деятельности в Америке.

Обычно он работал в одиночку, но не всегда. В некоторых записях встречались упоминания и других охотников, он называл их всего одной буквой – Эф, Пи, Ви. Но чаще всего – Эйч.

Эйч и был тот человек, которого видел мой папа, – если, конечно, его частично стертой памяти можно было доверять. Если Эйб достаточно доверял Эйчу, чтобы познакомить с ним сына, тот, скорее всего, был важной птицей. Так кто же он был такой? Какова была структура организации? Кто давал им задания?

Каждая новая деталь лишь умножала вопросы.

Вначале их работа почти целиком сводилась к выявлению и уничтожению пустóт. Но с годами дедушка все больше занимался поисками и спасением странных детей. Это было, конечно, очень круто, но вопрос Бронвин никак не шел у меня из головы: разве не имбринам полагалось этим заниматься? И если да, то что мешало американским имбринам выполнять свою работу?

Может, с ними было что-то не так ?

Записи начинались в 1953 году и резко обрывались в 1985-м. Почему? Может, где-то есть еще один «Журнал операций», который мы еще не нашли? Или в 1985 году Эйб отправился на покой? Или что-то в странном мире изменилось?