Онлайн чтение книги Кентавр выпускает стрелу
5. ЛЕГЕНДА

На экране пульсировали зеленоватые ободки эллипсов. На мгновение они скрестились в одной точке. Щелчок, вспышка. Пока Брент торопливо записывал данные, магнитные волны омыли изображение, с экрана, и сквозь прозрачную поверхность, иссеченную паутиной логарифмической сетки, показалось лицо Маолии. Она только что отвела напряженный взгляд от шкалы и склонилась над клавиатурой пульта, набирая очередную команду. В глубине прозрачного стенда заклубилась серая дымка, заплясали тонкие эллиптические орбиты. Щелчок, вспышка. Брент машинально отметил точку записал результат. Прояснился экран — отвела взгляд Маолия. Черная волна волос скрадывала половину ее лица. Она была увлечена работой до самозабвения. Щелчок, вспышка.

Брент почти бессознательно выкраивал секунды для взгляда сквозь стенд. Он ждал ее глаз, ждал неизвестно зачем и переживал странное ранящее чувство. Тревожное ощущение чего-то забытого, но грозного взволновало его. Щелчок, вспышка. Брент забыл записать результат.

Наконец, он поймал ее взгляд. Щелчок и вспышка задержались на несколько секунд. Теперь, когда прояснился экран, глаза ее были устремлены на Брента в упор. Световые отблески мешали ему, и он вплотную прильнул к пластмассовой гладкой поверхности. Эти волосы, этот овал лица… О, небо! “Ты стрелял ей в живот, — шептали тогда воспаленные губы Мелтона, — я сидел. Если я выживу — мне будет стыдно жить.”

Из-за стенда вышла Маолия.

— Что с вами? Вам нездоровится?

— Нет, нет, ничего…

— Вам плохо? Я вызову врача.

— Не нужно, — остановил ее Брент. — Останьтесь здесь и не волнуйтесь. Мне показалось… Словом, ваше лицо напомнило мне одного человека… девушку. Теперь, когда я снова вижу вас близко, мне стало спокойнее. Включайте блок настройки и продолжим работу.

Брент вытер потный лоб, перелистал свои записи и подозвал Смита:

— Подготовьте “Сигму” для обработки полученных данные. Возьмите журнал и составьте программу комплексных сопоставлений. Задача ясна?

— Как быть с возможными отклонениями?

— Избавиться от них по схеме кратных исключений. Вы когда-нибудь улыбаетесь, Джанни?

— Не знаю, — ответил озадаченный Смит. — Наверное, я не умею…

— Так научитесь, Джонни, непременно научитесь. Уверяю вас: вы станете совершенно другим человеком.

***

Золотой диск запутался в развесистых кронах деревьев.

— Сегодня полная луна, — задумчиво сказала Маолия, — помнишь, как месяц назад…

— Тогда я называл тебя — мисс Бишоп, — улыбнулся Брент.

Маолия вздохнула.

— Тебе не скучно? — спросил Брент. — Может быть, зайдем в клуб?

— Нет, нет, — запротестовала девушка. — Сегодня я ухожу слушать джунгли. Джунгли поют при полной луне.

— Я тоже хочу слышать ночную песню джунглей.

— Это дано не каждому. Только тот, кто любит джунгли, услышит их ночной голос.

— Мне дано, потому что я люблю тебя…

Они вышли за границу жилого сектора, и бетонированная тропа увела их в сторону Желтого озера.

В другое время Брент вряд ли согласился бы на прогулку в этот отдаленный уголок, затерянный в буйных зарослях. Но впереди мелькало белое платье Маолии, он старался не отставать. Бесшабашное удальство вдруг овладело им. Он догнал девушку и взял ее за руку.

— Ночью ты совсем другая, Маолия.

— Это потому, что ночью луна.

— Нет, не потому. Днем тебе некогда быть такой, какая ты есть на самом деле.

Они вышли к берегу озера. Прямо перед нами возвышалась громада незаконченного, заброшенного сооружения. Залитые призрачным светом бетонные перекрытия фантастической террасой спускались к черной воде, толстые сваи были похожи на идолов, охранявших покой обиталища вечности. Тишина…

— Я доверила тебе тайну лунного храма, — прошептала Маолия. — Идем, и ты услышишь, как поют джунгли…

Она взяла Брента за руку и увлекла на самую вершину террасы.

Взобравшись наверх, Брент чуть не закричал от восторга. Он с упоением смотрел на подлунное море зарослей, на темное зеркало воды, рассеченное надвое светлой дорожкой, с благоговейным трепетом вглядывался в лицо любимой.

— Я принесу тебе цветок, — сказал Брент и стал спускаться вниз, туда, где в темной гуще ветвей благоухали белые пятна.

— Вернись, — крикнула вдогонку Маолия. — Там могут быть ядовитые змеи.

— Обещаю тебе, что не сделаю им ничего дурного, — весело откликнулся Брент.

Когда он вернулся и, тяжело дыша, положил ей на колени большой, влажный от росы белый цветок, она сказала:

— Обещай, что ты никогда больше не будешь так пугать меня.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Да, он как будто сделан из тончайшего фарфора. Нет, нет, он лучше — он живой, он дышит ароматом джунглей.

— Быть может, в этом цветке кроется тайна твоего имени?

Она рассмеялась счастливым смехом.

— Хочешь, я расскажу тебе легенду о любви?

— Когда ты рассказываешь, джунгли открывают мне свои тайны, Маолия.

— Ну, хорошо. Слушай.

Она приласкала нежные лепестки цветка, показала его луне в раскрытых ладонях и, все еще любуясь им, заговорила нараспев:

— Это было давно, так давно, что этого не помнят даже мудрые змеи. Жила на свете семиглавая Нага — повелительница змей. Мудра была мать кобр, а сила мудрости ее была заключена в красивом камне, похожем на застывшую каплю крови. Пришел однажды юный воин Анук, наступил на шею старой змее и отобрал у нее талисман. Он украсил им свою грудь.

Но лишенная мудрости Нага была еще достаточно хитра и сказала она воину: “Ты храбр, Анук. Скажи, чего ты больше всего на свете хочешь, и я выполню твое желание”. Задумался юноша и говорит: “Больше всего на свете я хочу полюбить”. — “Хорошо, Анук. Иди за мной и ты полюбишь”. И привела его Нага к Красной реке. “Ему понравится дочь Красной реки Нанг и утопит она храбреца в быстрых волнах”, — радостно думала семиглавая кобра.

Анук увидел прекрасную Нанг и полюбил ее так, как можно любить только однажды. И красавица полюбила воина и стала его женой.

Увидела Нага, что жив остался Анук и счастлив. Прокляла она тогда Нанг словами страшных заклятий: “Когда мрак окутает джунгли, когда появятся первые звезды, да покроется твое тело, прекрасная, черной шкурой, что темнее самой темной ночи, и да превратишься ты в злобного зверя. Ужасно мое проклятие, и нет от него спасения. Берегись, храбрый Анук, вырвет Нанг твое дерзкое сердце и растерзает на части”. Сказала так семиглавая Нага и, шипя, уползла в джунгли.

Заплакала прекрасная Нанг, задумался юный воин. Велико было их горе.

И сказал юноша Красной реке: “Ты — мать Нанг, ты — и моя мать. Я отдам тебе талисман змей, только скажи, как мне спасти солнцеликую дочь твою”. И бросил Анук в быстрые волны камень, похожий на застывшую каплю крови.

Вспенились волны, нахлынули на прибрежный песок и ласково обняли ноги воина. А когда они отступили назад, остался лежать на песке сверкающий камень. И сказала Красная река: “Возьми талисман, смелый Анук. Я смыла с него мудрость змей, и нет в нем теперь змеиного яда. Когда замерцают первые звезды и дочь моя Нанг превратится в пантеру, красный камень сделает тебя неуязвимым. До рассвета будет она рыскать по джунглям, и люди в своих селениях будут с трепетом внимать ее грозному реву. Когда же ночь, гонимая солнцем, уползет в свои прохладные норы, Нанг снова вернется к тебе женщиной до первых звезд. И будет так каждый день и каждую ночь, пока не загонишь ты злую пантеру в жерло горы, изрыгающей дым, пепел и пламя. Сгорит тогда звериная шкура Нанг и вы будете счастливы. Ужасно проклятие матери кобр, но ты — человек и должен победить змеиную злобу”.

Бросился Анук лицам в песок и застонал от горя и гнева. А когда поднял голову, не было уже возле него прекрасной Нанг. Только огромная черная кошка, рыча, лакала из реки темную воду, в которой отражались бледные звезды. Гордый клич исторг из своего сердца Анук и бросился к зверю. В страшной борьбе сплелись их тела, дрогнула земля и застонали джунгли. Взвалил юноша на плечи тяжелую ношу и понес ее к горе, изрыгающей пламя, но вырвалась пантера и убежала.

Обрадовались змеи, зашипели: “Нет, не одолеть Ануку оборотня, не удастся загнать на огненную гору”. Не слышит Анук их шипения, без устали преследует Нанг и каждую ночь вступает в борьбу за свое счастье.

Сколько веков прошло с тех пор — никто не знает. Но старые люди рассказывают, что одолел Анук злые чары змеи и вернул себе прекрасную Нанг. А кобры с тех пор, завидев человека, поднимаются на кончик хвоста и смотрят, не сверкнет ли на его груди талисман Наги. Откуда им, глупым, знать, что самый дорогой талисман человека — его сердце, источающее свет любви…

Маолия умолкла. Брент нежился на темных волнах покоя. Ему хотелось бесконечно молчать и бесконечно слушать голос Маолии, звуки ночного леса, пение цикад. Внезапно черная тень молнией промелькнула над их головами. “Kxa, кха”, — насмешливо крикнула ночная птица и, мягко помахивая сильными крыльями, полетела над водой “вдоль лунной дорожки. Было что-то зловещее и жуткое в этом неторопливом полете.