Онлайн чтение книги Композитор
Глава 11

Альберт Михайлович Норкин вздрогнул – его поймали за распитием алкоголя в рабочее время! Но какое теперь это имеет значение. Неудачливый дирижер равнодушно обернулся. Перед ним стоял долговязый подросток с искривленной шеей, в давно не стиранной заношенной одежде. Из-под неряшливых длинных черных волос торчали оттопыренные уши. Тусклые узко посаженные серые глаза и безразличное лицо явно контрастировали с только что прозвучавшим тревожным восклицанием.

Норкин удивился. Как оказался этот мальчишка в закрытом кабинете? Он совершенно не слышал шагов или звука открывающейся двери. Ах да! Это из-за музыки, которая продолжала звучать из патефона. Дирижер остановил пластинку, посмотрел на нее, словно решая, а не выкинуть ли диск в окно и не уйти ли сегодня куда глаза глядят, а там, будь что будет.

– Вы хотите, чтобы ваш оркестр звучал так же, как эта запись? – осторожно спросил подросток.

«Это невозможно», – пошевелил губами Норкин. К нему иногда заглядывали любопытные дети уборщиц в надежде получить леденец или конфету. Этот переросток уже великоват для детских сладостей, но, судя по его худобе и облезлой одежде, он никогда и не ел приличных конфет. Дирижер взял шоколадную конфету из маленькой вазочки рядом с бутылкой коньяка и протянул подростку.

– Возьми и оставь меня в покое.

– Мне не нужна конфета, я… Я хочу учиться.

– Чему? Здесь не школа.

– Музыке. Нет, музыку я знаю. Вот этим значкам, которыми записывают музыку, – Марк показал на раскрытый нотный альбом.

Дирижер усмехнулся. Этот паренек сумел его рассмешить. «Музыку я знаю!» Что за наглое заявление. Да чтобы разбираться в Ее Величестве Музыке, надо упорно учиться долгие годы, а потом посвятить ей всю жизнь. А за плечами этого оборванца от силы несколько классов музыкальной школы, и он еще смеет такое заявлять!

Норкин извлек из огромной коллекции пластинок на стеллаже диск и включил патефон. Как только зазвучали первые аккорды, он спросил:

– Кто написал эту оперу?

– Вы спрашиваете про автора?

– Да. Назови мне имя композитора.

– Я не знаю.

– Ха! А кто автор этой симфонии? – Норкин поставил новую пластинку.

– Я не запоминаю фамилии.

– А это произведение кто написал? – Норкин сдвинул головку с иглой.

Парень вновь не смог ответить. Дирижер злорадно гремел на весь кабинет:

– Ты не знаешь Верди, Бизе и Прокофьева! Как же ты можешь говорить, что знаешь музыку! Ты бестолочь, пустое место! Нечего строить из себя вундеркинда. Бери конфету и проваливай! Ты ведь за ней приходил?

Паренек с виноватым видом мялся на прежнем месте.

– Верди, Бизе и Прокофьев. Я запомню. Я слышал эту музыку и знаю ее. Только я не думал, что нужно запоминать авторов. Вот выключите патефон, а я продолжу. Выключите.

– Что ты продолжишь? – озадачился Норкин. – Если ты умеешь пиликать на скрипке, то это не значит, что я буду тебя слушать.

– Я не умею на скрипке. Я еще не пробовал.

Дирижер рассмеялся.

– Он не пробовал. Еще не пробовал! Скажите, пожалуйста! Да что я тебя все слушаю. Не хочешь конфету – иди, иди. Не отвлекай. А то прикажу выгнать!

Норкин отключил патефон, потянул за фантик с двух сторон и бросил в рот большую конфету. Зубы увязли в мягком шоколаде. Альберт Михайлович хмуро смотрел на подростка и развязно жевал. Неожиданно в кабинете заиграла труба. Звук был четким и ясным. Норкин недоуменно покосился на отключенный патефон. Именно эта партия должна была продолжить прерванную симфонию Прокофьева. Но патефон молчал.