Онлайн чтение книги Королевская кровь. Связанные судьбы
Глава 4

Начало ноября, понедельник, Иоаннесбург

Второй железнодорожный вокзал Иоаннесбурга, именуемый в народе Подковой – за дугообразную форму темного здания, охватывающего место прибытия поездов, – дымил, гудел, шумел множеством голосов. Светло-серые платформы, укрытые полупрозрачными козырьками, были заполнены народом. Вечное движение, бесконечный поток жизней и историй: встречи, расставания, слезы и поцелуи, плач и смех детей, громкие голоса носильщиков, таксистов и продавцов всего на свете – от свежей прессы до рудложских сувениров.

Игорь покосился на статуэтки Красного с пожеланиями счастья, на фигурные бутылки с рудложской водкой, у которых толпилась группа туристов из Йеллоувиня, выловил наметанным взглядом карманника, подбирающегося к ним, – тот оглянулся, заметил, что за ним наблюдают, тоже опытным глазом определил полицейского и растворился в толпе. Полковник поморщился: и не хочется, а придется потратить время, заглянуть вечерком в вокзальную дежурную часть, составить фоторобот.

– Внимание! – заскрипел искаженный динамиком чуть гнусавый женский голос. – Пассажирский поезд Великая Лесовина – Иоаннесбург прибывает на пятую платформу. Нумерация вагонов начинается с головы состава. Внимание! Пассажирский поезд…

Он поправил воротник пальто, прошел чуть дальше – туда, где должен был остановиться пятый вагон. На платформе уже толпились встречающие – сонные, радостные, торопливо докуривающие и морщащиеся от табачного дыма. Поспешно катили свои тележки носильщики, а вдалеке, там, где пути, изгибаясь, скрывались из виду, уже выезжал к вокзалу состав с красным паровозом, по традиции протрубив приветствие ждущим его людям.

С утра Игорь заглянул к Люджине – она высказала желание поехать встречать мать вместе с ним, – но на стук в дверь никто не ответил. Он прислушался: тонко дребезжал будильник. Открыл дверь – капитан крепко спала, повернувшись на бок, хотя звон казался оглушающим. Горничной видно не было, и он нахмурился, подошел к постели, чтобы найти и выключить орущий механизм.

В комнате сильно пахло лекарствами, было душно, а помощница его прижимала орущий будильник к щеке, крепко зажав его рукой, и не думала просыпаться. И, как выяснилось, спала без одежды – тяжелая, полная грудь с крупными темными сосками ударила по глазам каким-то бесстыдным буйством нагого женского тела. Моргнул неловко: голубоватые ве́нки, просвечивающие сквозь белую кожу, грубый солдатский номерной медальон на цепочке рядом с налитой, сочной, нежной плотью, бритая голова со шрамом, бисеринки пота на виске.

Будильник продолжал звонить, и Игорь вытащил его из-под головы северянки, выключил, повернулся – и наткнулся на сонный взгляд мутных синих глаз.

– Пора вставать, командир? – спросила она медленно и сипло сухими губами. Пошевелила рукой, посмотрела вниз, на свое тело, но не стала прикрываться – снова подняла взгляд, расфокусированный, сонливый: глаза ее то и дело закрывались, как у маленького ребенка.

– Я сам встречу, – сказал Стрелковский твердо. – Спите, Люджина.

Последнего не требовалось – она в очередной раз смежила веки и глубоко задышала. Совсем вымоталась. Вчера с ней работал массажист, потом инструктор по лечебной физкультуре, к вечеру пришел виталист – просканировать и провести процедуры. Вот после виталиста Люджина и свалилась, даже не поужинав. Стрелковский подтянул выше одеяло – и не было у него никакого возбуждения, желания прикоснуться. Просто красиво. И неловко. Может, потому что он уже видел ее тело – когда она лежала, израненная, среди превращенного в щепу соснового леса, и бермонтский виталист пытался завести ей сердце. А может, и не поэтому.

Игорь тряхнул головой, отгоняя привычную тоску, приоткрыл форточку и вышел из комнаты.

Пассажирский поезд, шипя и грохоча, уже останавливался, и проводники открывали двери, выкручивали пандусы. Ручейками потекли из вагонов люди; Стрелковский стоял чуть в стороне, ожидая появления суровой мамы Дробжек.

Женщина, высокая, широкая, в длинном пальто, очень похожая на дочь, с такой же заплетенной вокруг головы черной косой и круглым лицом – на фотографии эта схожесть не была столь разительной, – вышла в числе последних. Яркостью черт и осанкой она сильно выделялась на фоне снующей толпы – настоящая северянка, крепкая. Эта точно может волка удушить, да и с медведем побороться. Наверное, с таких женщин художники-народники рисовали длинноволосых статных красавиц, что парились в банях и купались в прорубях, работали на сенокосах или взнуздывали дико косящих глазами жеребцов.

Женщина сразу зацепилась за него взглядом, присмотрелась, кивнула, и он пошел навстречу.

– Анежка Витановна, доброе утро, – поздоровался полковник, принимая тяжелые сумки.

– Доброе, – согласилась старшая Дробжек, осматривая его с ног до головы. Хмыкнула и пошла рядом, несуетливо, со спокойным достоинством. И Игорь вдруг пожалел, что не купил цветов.

– Как доехали?

– А что тут ехать? – ответила северянка, рассматривая здание вокзала. – Вечером села, легла спать, утром проснулась – уже столица. У соседки девица растет смышленая, приглядит за домом и скотиной. Как Люджина?

– Скоро сможет ходить, – уверенно сказал Игорь Иванович. – Уже рвется.

– Построже ты с ней, – сурово произнесла волчья погибель, и Игорь улыбнулся, – на месте ей ой как трудно усидеть.

В машине гостья не болтала много, разглядывала дома, улицы, и он, подумав, специально сделал крюк, чтобы проехать мимо площади Победоносца и дворцового комплекса. Показал внимательно слушающей его Анежке Витановне Зеленое крыло, мелькающее сквозь деревья парка, рассказал о награде, врученной королевой.

– Ее величество по телевизору такая красавица, – охотно поддержала тему его собеседница. – А я ведь ее мать видела, – поделилась она, – когда она была совсем еще девочкой. С королем Константином приезжали в Лесовину, я тогда только-только Люджинку родила, они к нам в роддом приходили. Тоненькая была, как тростиночка, и глазища на пол-лица; лет четырнадцать ей было, а уже величественная, ровно богиня. Приветливая такая, светлая, как солнышко теплое. Надо же, надо же. Не верила я, что моя богатырша будет при королевском дворе работать. Хотя она всегда сюда рвалась. А уж когда этот переворот случился…

Она вдруг замолчала, нахмурившись.

– Ты, Игорь Иванович, почему Люджину у себя поселил?

Вопроса Стрелковский ждал, поэтому ответил без запинки:

– Ей так лечиться удобнее, а мне – присматривать. В общежитии ей бы трудно было. Вы не переживайте, Анежка Витановна, все приличия соблюдены. У нее отдельная комната на другом этаже.

– Приличия, – хмыкнула Дробжек, посмотрела на него искоса. – К честной женщине грязь не прилипает. Пожалел, значит?

Он пожал плечами, свернул на улицу, где стоял его дом.

– Скорее, искупаю свою вину, – сказал Игорь после паузы.

– Перед Люджинкой? – удивилась Анежка Витановна. – Так она боевой офицер, уже трепало ее. Привычная. Только мне никак не привыкнуть, – вздохнула она горько и очень по-матерински.

– И перед Люджиной тоже, – подтвердил Игорь Иванович и снова удостоился внимательного оценивающего взгляда.

Он довез гостью до дома – Люджина все еще спала, и ее мать, как-то вдруг посерев и постарев, без слов села на стул у кровати, погладила дочь по голове с темным ежиком отрастающих волос. Полковник, снова почувствовав неловкость, извинился тихо, сказал, что ему нужно на работу, что горничная и подготовленную комнату покажет, и завтрак принесет – и вообще, чувствуйте себя свободно, – и уехал.

Капитан Дробжек проснулась только через четыре часа. За это время ее мама успела и позавтракать, и разобрать сумки с гостинцами, и обойти дом и сад – экономка предложила показать, а она даже не подумала отказываться. И все хмурилась и качала головой, размышляя о чем-то своем, печальном. И только больше помрачнела, когда сопровождающая с гордостью поделилась новостью, что ее хозяин теперь имеет графский титул и большое имение, куда они вскорости обязательно поедут.

Горничная принесла обед на двоих в комнату Люджины и удалилась тактично, чтобы не мешать разговору. А разговор был тяжелый.

– Возвращалась бы ты домой, – говорила Анежка Витановна, глядя, как дочь ест суп, прислонившись к спинке кровати. – Изведешься ведь вся. Там лес, воздух чистый, мужики нормальные, а не как этот… жизнью побитый.

– Мам, ты же знаешь, – спокойно отозвалась капитан, – не поеду.

– Дура ты, Люджинка, – вздохнула старшая Дробжек, – да я такая же была. Уж как верила, что твой отец меня только за мою любовь в ответ полюбит. Ан нет, не случилось. Он знает?

– Догадывается, скорее всего, – сдержанно ответила дочка.

– И что? – грустно спросила Анежка Витановна, подперев щеку кулаком.

– Ничего, – коротко сообщила Люджина, отправляя в рот очередную ложку супа.

– А если так и будет ничего?

– Мам, – с укоризной попросила капитан, – ну не мучай ты меня. Для меня чудо, что я вообще с ним работаю. Вот, – усмехнулась невесело, – в дом свой меня привел. Дай мне хотя бы надеяться.

Мать сумрачно покачала головой, поглядела на вязание, лежавшее на одном из стульев. Уже угадывался будущий свитер: спинка была связана полностью, грудь – наполовину.

– Ему вяжешь?

– Да, мам. Пальцы надо разрабатывать, почему бы и нет?

Анежка Витановна снова тяжело вздохнула.

– Обидит он тебя, дочка, боюсь я за тебя. Как ты по Лесовине носилась после переворота, всё его выискивала… Эх, девка, девка. Я все надеялась, что ты познакомишься ближе и поймешь, что не твой он человек.

– Мой, – ответила Люджина твердо. – Сколько позволит, столько буду рядом, мам. И я говорила, я точно его тогда на патрулировании в машине видела. Хотела найти, укрытие предложить… Ты не переживай, я же сама вижу, что не нужна ему. Думаешь, буду навязываться? И ему будет неловко, и мне. Ему вообще никто не нужен, мам. Закрытый он, никого в душу не пускает. Вроде и шутит иногда, а взгляд тяжелый, пустой.

– Горюшко ты мое, – расстроилась старшая Дробжек. – Дурная, вон какая вымахала, а все о принцах мечтаешь.

Капитан фыркнула, засмеялась.

– Он не принц, он граф, мам.

– Да какая разница, – махнула рукой ее родительница. – Ладно, ты ешь, набирайся сил. А я тебе пока узор один покажу – вроде ничего сложного, а получается душевно и красиво.

Анежка Витановна Дробжек

Полковник Стрелковский, посетив утреннее совещание, прошедшее на редкость мирно, ушел к себе в кабинет и снова начал просматривать дела заговорщиков. Под воздействием штатных менталистов они рассказали все, что знали, – за исключением информации о таинственном Романе Соболевском, который засветился и в деле малолетних демонят и которому так некстати снесли голову. И, по иронии судьбы, убийца лидера заговора мог бы пролить свет на его личность – но на данный момент был не в состоянии это сделать.

Игорь поколебался, но все-таки набрал телефон терапевтического отделения королевского лазарета.

– Стрелковский, Управление, – представился он. – Подскажите, лорд Тротт еще проходит лечение? Да, да. Хм. Спасибо. Не выписывайте пока, я буду через десять минут. Нужно поговорить.

Через указанное время он уже стучался в палату к инляндцу. Тот сидел на койке, натягивая ботинки, и вид у него был крайне недовольный.

– Профессор, – без предисловий обратился к нему Игорь Иванович, и Тротт, недоуменно вскинув брови, поморщился, словно говоря «Ну а вам-то что еще нужно?». – Я не займу у вас много времени. Требуется ваша консультация.

– Слушаю вас, – нелюбезно ответил инляндец. Но ботинки оставил в покое.

– Дело в том, что у нас проблема. Есть порядка пятнадцати человек, на которых стоит блок вроде того, что вы снимали недавно. И двое темных, которые не могут дать необходимую информацию из-за такого же запрета.

– Я сейчас не способен к чтению, – раздраженно пояснил профессор очевидное.

– Я это знаю, – невозмутимо сказал Игорь. – Но, быть может, вы можете посоветовать адекватного менталиста, имеющего понятие о государственной тайне и равного вам по силе?

– Равного не посоветую, таких нет, – буркнул Тротт без какого-либо самодовольства, как саму собой разумеющуюся информацию. – Из тех, кто не получит инсульт от ловушки, могу предложить только Ксантиппу Эсперис, серенитку. Если она соизволит выехать с острова, а она этого очень не любит. Но к демонам даже ее нельзя подпускать. Или попробуйте договориться с Алмазом Григорьевичем. Но до него не добраться, как и до любого из старшей когорты – Черныша, Лакторева, Инидис, Ли Сой. Въертолакхнета тоже можете добавить к этому списку, кстати. Любой из них может помочь вам, но вряд ли возьмется. И последний вариант – запросите помощь у Йеллоувиня. Кто-то из старших прямых потомков Желтого Ученого Разума вполне способен сломать защиту. А у императора много детей.

Игорь задумался: из всех вариантов самым реальным казалось приглашение Алмаза Григорьевича Старова. Родовитые серенитки в работе были капризны, а делиться информацией с другим правящим домом представлялось возможным только в крайнем случае.

Пока Стрелковский думал, лорд Тротт, стуча каблуками ботинок по плитке пола, ушел в ванную, долго плескался там, вышел заметно посвежевший. Но все равно выглядел он очевидно нездоровым. Как человек, перенесший сильный грипп.

– У вас все? – нетерпеливо спросил профессор, аккуратно надевая пиджак.

– Да, – рассеянно ответил Стрелковский. – Лорд Тротт, если никого найти не получится… Через какое количество времени вы будете в состоянии помочь нам?

Тротт посмотрел на него как на идиота. Впрочем, он на всех так смотрел, и Игоря это не смутило.

– Игорь Иванович, я очень занятой человек. У меня катастрофически простаивают несколько проектов. Назовите мне причину, по которой я должен отложить их и помогать Управлению. Вы знаете, – добавил он мягче, – как бесконечно я благодарен за вашу помощь в прошлом, но для того чтобы в очередной раз рисковать здоровьем и дееспособностью, я хочу услышать весомый аргумент.

– Я буду должен вам услугу, – пообещал Стрелковский. Макс скривился, застыл, что-то обдумывая.

– Что вы планируете делать с демонами?

– После допроса они перейдут в отдел маграсследований. А там, сами знаете… от десяти до пятнадцати лет изоляции с запретом использовать магию.

– Есть возможность отправить их в монастырь Триединого, минуя отдел? – поинтересовался Тротт.

– Вам какой интерес? – осведомился Игорь с недоумением.

– Это в ваших интересах, – сухо ответил природник. – Любая изоляция не абсолютна, в результате они снова напитаются, и вы получите на выходе двух разрушителей, свихнувшихся от одиночных камер. В монастыре темных блокирует среда, а священники учат справляться с жаждой. Что до меня – считайте, мне их просто жаль.

Он с насмешкой посмотрел на Стрелковского, с явным скепсисом выслушавшего его «жаль», и продолжил:

– Так что, если не удастся договориться ни с кем из коллег, я могу начать в конце этой недели. Но за демонов возьмусь не раньше следующей, уж извините.

– Я не имею права принимать решения о дальнейшей судьбе Рудакова и Яковлевой, – медленно проговорил Игорь. – Но я поговорю с Тандаджи. И позвоню вам. Если дадите свой номер.

– Записывайте, – холодно ответил Тротт и продиктовал номер. – Я принимаю звонки с семи до половины восьмого утра и с шестнадцати до шестнадцати тридцати. В другое время звонить бесполезно. Кстати, как ваша напарница? Коллеги мне рассказали, что она ранена.

– Вам она понравилась, профессор? – небрежно осведомился Игорь, сохраняя номер в телефоне, и инляндец улыбнулся бледными губами, словно забавляясь.

– Я спросил из вежливости, Игорь Иванович. Однако, если вы решитесь, могу предложить ей свои регенераторы и стимуляторы. Подумайте. Поздравляю вас с титулом, кстати. Всего хорошего, полковник.

– Спасибо, – пробормотал Игорь сдержанно. – Я подумаю. И вам всего хорошего, профессор.

Майло Тандаджи, когда Игорь заглянул к нему, распекал двоих сотрудников. Бледные и взвинченные, они стояли, вытянувшись, и на лицах у них было написано только одно желание – чтобы их отпустили из этой камеры пыток побыстрее. И на Стрелковского, прервавшего монотонное втаптывание в пол агентов, упустивших организаторов контрабанды оружия, они посмотрели как на спасителя.

– Извините, господин полковник, – вежливо произнес Игорь Иванович, – я позже зайду.

– Оставайтесь, господин полковник, – в тон ему ответил начальник разведуправления, и его черные глаза насмешливо блеснули, – я уже закончил. Идите, господа, и чтобы к вечеру у меня были предложения о том, как вы собираетесь исправлять вашу ошибку.

– Так точно, – с облегчением подтвердили проштрафившиеся и поспешили удалиться, пока командир не передумал.

– Присаживайся, Игорь Иванович, – предложил Майло, а сам встал, неторопливо подошел к аквариуму покормить рыбок. – Ты по делу или соскучился?

– У меня сегодня удивительное утро, – сообщил Стрелковский, наблюдая за отчаянно бьющимися за крошки корма обитателями аквариума.

– У меня тоже, – поделился Тандаджи недовольно. – Вычислил я гаденыша, что сливал информацию о наших проверках в финансовых кругах. Ибрагимов, замначальника оперативной группы. Два года уже работал и все это время за нескромные суммы помогал заинтересованным лицам избегать проблем с Управлением безопасности. Работал через посредника, поэтому наши заговорщики его назвать и не смогли.

– И как узнал? – заинтересовался Игорь. – Счета проверял?

– Ну конечно, – сухо ответил тидусс, отряхивая руки – рыбки с надеждой следили за его движениями. – Поверить не могу, что два года у меня работал такой тупой сотрудник. Даже не на жену или кого-то из родственников, полковник, – на себя зарегистрировал.

– А как обошел магзапрет? – спросил Стрелковский, снова разворачиваясь – начальник сел за стол, зашуршал папками.

– Он в полиции до этого служил, его купили еще там, – буркнул Майло. – С ними и подписал договор, скрепленный магически. Сам знаешь, более ранний перебивает поздний. А потом попал к нам. Как особо ценный и ответственный сотрудник. Вот, сидит этот сотрудник в камере, показания дает. Клянется, что только о проверках предупреждал, сотрудников не сливал. Ну, менталист проверит, – удовлетворенно закончил он. – А у тебя что?

В дверь постучали, и на пороге появился одетый в военную форму принц-консорт Байдек. Поздоровался кратко, спросил, есть ли возможность пообщаться касательно заговора.

– Конечно, ваше высочество, – невозмутимо ответил Тандаджи. – Прошу вас, присаживайтесь. Собственно, я сам хотел вам звонить. Как раз получится мини-совещание. Игорь Иванович, что у вас? Есть подвижки с поиском менталистов?

Стрелковский кивнул и рассказал о разговоре с Троттом и предложенных вариантах.

– Теряем время, – монотонно подвел итог Майло. – И этот инляндец меня смутно беспокоит, несмотря на то что и ты за него ручаешься, и Свидерский, и на то, что он уже нам помогал. Отпустить темных в монастырь несложно, все равно после читки они уже не нужны будут. Но я не понимаю его мотивов.

– Он просто странный, – пожал плечами Игорь. – Гений, немного псих. Кто знает, что за процессы происходят в его голове? Но свои принципы у него есть, надо отдать должное. И молчать он умеет. Да и дело его глянь – чист как младенец. Для человека, который своими руками убил двоих демонов, из них одного – у меня на глазах много лет назад, он удивительно спокоен.

– Это-то и настораживает, – возразил ему Тандаджи.

– Я у вас тоже на подозрении, господин полковник? – с иронией осведомился Байдек. – Как и все граждане, не совершавшие ничего противозаконного?

– Нет, ваше высочество, – совершенно серьезно ответил тидусс, – у вас есть слабости и эмоции. А вот человек без них точно что-то прячет. И чаще всего совсем не безобидное. Впрочем, выбора у нас нет, правильно я понимаю, Игорь?

– К вечеру скажу точно, – кивнул Стрелковский. – Желтых сразу отсекаю, а по остальным отработаю. Но, боюсь, выбора у нас действительно не будет.

– Майло, – подал голос Байдек, и мужчины посмотрели на него, – у меня тоже новость. С утра мои ребята привели ко мне няню нашего детского сада. Сама пришла сдаваться. Дрожала, лепетала, и из ее невразумительной болтовни я понял, что это она маршрут сдала. Не специально, по дури. И магзапрет не нарушила де-факто. Три недели назад с ней познакомился мужчина. Богатый и красивый, как она утверждает. На работу отвозил, после работы забирал… Правда, фамилии его не знает. Пропал сразу после того, как мы обнаружили слежку. Вот она все ждала его, ждала, звонила – трубка выключена; затем хватило ума сложить два и два и прийти к нам. Оказалось, она просто при нем несколько раз звонки делала – например, уточняла, без указания деталей, едут ли они в детский центр завтра. А там уже от ворот отслеживали.

– Ты ее мне отдай, барон, – очень настойчиво и мечтательно попросил Тандаджи, – а мы уже проверим, сколько в ее словах правды. Может, испугалась и так решила себя обезопасить.

– Мои закончат допрашивать и приведут в Управление, – согласился Байдек, но как-то невесело. – Меня беспокоит только одно – широчайшая сеть замешанных, Майло. Мог ли один человек все это организовать? Этот Соболевский? Или с ним, а то и над ним был кто-то еще?

– Выясним, ваше высочество, обязательно выясним, – пообещал тидусс с каменным лицом. – Расслабляться точно рано. Вот Игорь Иванович найдет нам специалиста, и сразу все выясним. В любом случае один вариант уже есть. Остается надеяться, что наш защитник юных демонов быстро придет в форму.

Обсуждаемый Тротт тем временем получил документы на выписку из рук степенной дежурной, от нее же – очень искреннее пожелание долечиться и беречь себя, чтобы к ним больше не возвращаться, но даже не стал раздражаться – вышел на крыльцо лазарета, поежился непроизвольно от холодного ноябрьского ветра и позвонил Марту.

– Приветствую немощного! – жизнерадостно заявил тот в трубку. – Соскучился, Малыш, по папке-то?

– Мне нужно транспортное средство, – невозмутимо ответил инляндец, – а кто, кроме тебя, осла, на эту роль подходит? Забери меня из больницы, Март. Не хочу Алекса дергать.

Фон Съедентент хохотнул, ничуть не обидевшись на обзывательство.

– Я вообще-то тоже на работе, Малыш.

– Не кокетничай, Март, – поморщился Макс, – блакорийский двор на тебя плохо влияет. Я же не с бабы тебя снимаю.

– Тебя тут залечили так, что ты о бабах стал думать? – озадаченно спросил фон Съедентент, выходя из Зеркала с прижатым к уху телефоном. Природник отключился и тут же попал в крепкие объятья друга. Тот постучал его по спине, стиснул – Макс терпел, даже пару раз снисходительно стукнул его в ответ.

– Как восстановление? – поинтересовался барон, оглядывая бледнючего Тротта.

– По нарастающей, – буркнул инляндец, – но пока не хочу тратить силы. Было очень трогательно с тобой пообниматься, Кот, но я хочу домой.

– Ты чудовище, знаешь это? – фыркнул блакорийский придворный маг, открывая очередное Зеркало.

– Знаю, – ровно ответил Тротт, выходя в свою гостиную. Поморщился, сразу пошел в лабораторию.

– Я здесь на цыпочках крался за препаратами, только чтобы не увидеть твоей кривой рожи, – сообщил Мартин, следуя за ним. – И все равно ведь знаю, что будешь бухтеть.

Лаборатория была запылена, часть секций с ящиками выдвинута, на полу явно виднелись следы ботинок, и владелец дома выразительно глянул на друга.

– Это Алекс, – наябедничал барон с ухмылкой. – Смотри, совсем не мой размерчик. – Он приставил ногу к следу, шагнул назад – отпечатки совпали до последнего изгиба подошвы. – Надо же, и ботинки мы носим одинаковые… Ну хватит смотреть, как будто ты меня отшлепать хочешь, Макс, – глумился Мартин, – а то я сейчас со страху на тебя стазис кину.

Губы инляндца дрогнули, он покачал головой.

– Иди отсюда, а? И… спасибо, Март, – сказал он, когда фон Съедентент уже шагнул в Зеркало.

Есть не хотелось, и Макс, переодевшись, пошел отмывать лабораторию. И подошел к этому делу со всей своей педантичностью и основательностью. Поэтому, когда он разогнулся и оглядел сверкающее рабочее место, организм недвусмысленно напомнил, что перенапрягаться не стоило – закружилась голова, и инляндец прислонился к стене, пережидая приступ. Накатила слабость, но Тротт еще сходил в душ и после, голодный и уставший, свалился в кровать.

И только когда очнулся, понял, что так и не попросил Марта поставить щиты.

* * *

Он висел, прикованный за руки, в темной камере, сырой, провонявшей запахами горячего железа, боли, крови и пота. Было так темно, что глаза не сразу стали выцеплять детали: тяжелая решетка, закопченная, массивная, вместо одной стены, холодный каменный пол, округлая жаровня с едва тлеющими углями, маленький стол с выложенными аккуратно кнутами, ножами, огромными щипцами, стул у стены напротив. Где-то за решеткой, в коридоре, вне поля его зрения, горел факел – чуть колыхались тени, и слышались тяжелые шаги стражи.

Затем пришла ослепляющая боль, и он выгнулся, не заорал – замычал глухо, чуть ли не кроша зубы в пыль, кусая сухие губы и дыша тяжело.

Нельзя кричать. Если он правильно понял, куда попал, следующего визита хозяев этой пыточной камеры он, скорее всего, не переживет.

Боль не давала думать, не давала запустить лечение, плескала волнами по обожжённым ногам, по спине, щипала открытые раны за лопатками, накатывала все с большей яростью, пока он снова не потерял сознание.

Очнулся все там же, в той же дурно пахнущей темноте. Тело регенерировало медленно, хотя кто знает, сколько он был в отключке? Может, минуту, а может и часы. Можно было бы уйти наверх, в свой мир, но кто гарантирует, что тот, в чьем теле он сейчас находился, выберется сам?

Пошевелил затекшими руками, ногами, стараясь не стонать от простреливающей боли, проверяя целостность сухожилий – могли и подрезать, чтобы обезопасить себя. Пол казался ледяным – или это он пылал жаром? Заражение крови как минимум, ну и воспаление легких до кучи. Это если не считать множественных ожогов, рассечений, гематом и порезов. Били его, похоже, долго и старательно – один глаз почти ничего не видел, и нос был сломан, и губы были распухшие, с содранной кожей, и в ушах звенело. В груди царапало до спазмов, хотелось кашлять, и тело крутило, покрывалось по́том, слабело – организм старался восстановиться и забирал последние силы.

Едва сдерживаясь, чтобы не провалиться в забытье, пленник все-таки смог нащупать Источник. Неожиданно слабый, мерцающий. Как всегда, ощутил ужас и бесконечную, раздирающую на части любовь, и снова накатила волна невыносимой боли, заставляющей корчиться, судорожно сглатывать сухим ртом комки запекшейся крови и терпеть обжигающие солью слезы. Кожа горела, будто ее натирали на терке, сердце заходилось в спазмах, и в горле жгло от поднявшейся желчи. Он терпел, сколько мог, слушая шаги в коридоре – только бы не заглянули, только бы дали ему время – пока его не начало тошнить. Дернул головой и снова потерял сознание.

Через два часа в камеру вошли трое. Услужливо горбящийся старик с факелом и ведром воды – ведро он поставил на пол, закрепил коптящий и потрескивающий светильник в кольцо на стене и стал разжигать жаровню. Тяжеловесный пожилой мужчина в странной кожаной одежде, темно-зеленой, будто пошитой из широких ремней, с коротким мечом на боку. Он подергал цепи, проверил кандалы, брезгливо поднял за подбородок голову заключенного, двумя пальцами раскрыл ему веко, присмотрелся, приложил руку к грязной горячей груди.

– Осторожно, тха Ранши, – тонким голосом остановил его третий, тощий, одетый в какую-то хламиду, – я бы не стал рисковать и приближаться к этой твари.

– Вы и не рискуете, почтенный Урухши, – презрительно ответил проверяющий. – Не перестарались мы? Третьи сутки в сознание не приходит.

– Крылатые твари живучи, – певуче сказал его собеседник, аккуратно устраиваясь на стуле и расправляя мантию. – А этот – особенно. Ледяная вода быстро приведет его в порядок. Приступай, Тарту.

Старик, перебирающий инструмент на столе и что-то напевающий, взял ведро и с удовольствием окатил прикованного у стены человека. Тот задергался, закашлялся с сипом, затряс головой, поднял на присутствующих ошеломленный взгляд, быстро облизываясь – видимо, подыхал уже от жажды.

– Снова здравствуй, Охтор, – любезно проговорил тощий в мантии. – Время подумать у тебя было. Мы можем повторить наше развлечение, – он кивнул на старика, вернувшегося к жаровне и выкладывающего на нее тонкие железные пруты, – или ты все-таки согласишься нам помочь?

– В чем помочь? – спросил названный Охтором. Голоса не было, он шептал и хрипел.

– Память отшибли? – поинтересовался его собеседник. – Нам нужен проход.

Память двоилась, подкидывая не самые приятные картинки. Источник утихал, мерцая, и Макс сжал кулаки, переступил босыми ногами. Мужик в кожаной одежде насторожился, подобрался – сразу понятно, что воин.

– Прохода не существует. А если бы и был – вам не выжить там, – сказал пленник с усилием и снова закашлялся, сплюнул крупный сгусток крови, облизнул губы. Глаза его лихорадочно блестели.

– Это уж не тебе судить, – с любопытством глядя на дергающегося в цепях заключенного, пропел своим фальцетом тощий. Он, что ли, владелец этого места? – Армия Тха-ора непобедима. И тха-но-арх очень недоволен, что до сих пор никто из вас, старших, не попался нам. Кроме тебя. Ну что, так и будешь молчать? Неужели смерть предпочтительнее?

Макс едва не рассмеялся, но смех перешел в спазмы и кашель, заныли ноги, скручиваемые судорогой, и от стоп наверх пошло тепло. Кандалы изнутри стали покалывать запястья, едва заметно посыпалась коричневая пыль. Он откашлялся и замолчал, сосредоточившись. А его собеседник снова раздраженно поправил мантию, успокаиваясь, и приказал:

– Начинай, Тарту. Нашему другу нужен стимул для беседы. Мы ведь можем бесконечно доводить тебя до грани, Охтор, – говорил он, любуясь раскаленным до красноты прутом, который старик взял рукой в толстой перчатке. – У нас еще есть время. И рано или поздно ты будешь умолять, чтобы мы разрешили тебе помочь нам. Все умоляют. Только попадались пока одни слабаки, не способные открыть проход. Какая редкая удача – получить тебя!

Старик с мерзким, трясущимся от сладострастия подбородком и совершенно безумным взглядом подошел ближе, протянул руку: сначала Макс услышал шипение, затем ударила боль – он дернулся назад, захрипел, заорал беззвучно сорванным горлом. Палач отдернул руку, поглядел на ожог, снова приложил, скалясь и облизываясь на бьющегося пленника. Почмокал расстроенно губами – прут остыл, – пошел за следующим. Тротт тяжело дышал, изгибался в цепях, и кандалы ходили туда-сюда, натирая запястья до крови.

– Откроешь проход? – спросил тот, что в мантии.

Макс молчал. Поймал настороженный взгляд воина, закатил глаза, сжался, чувствуя, как щиплет свежие ожоги стекающий по телу болезненный пот. Старик уже подходил со вторым прутом, и пленник пошевелил запястьями, толчками направляя туда стихию. Совсем немного времени не хватило. Совсем чуть-чуть.

Снова зашипела плоть, Макс дернул руками – посыпались хлопья ржавчины, и он оказался на свободе. Перехватил тонкую кисть старого психа, сломал ее с наслаждением – палач только крякнул изумленно, со всхлипом, глядя на дымящийся прут, торчащий из его груди, и рухнул, опрокидывая жаровню. Тихо, сосредоточенно метнулся к пленнику воин, поднырнул сбоку, ударил мощно в бок, да так, что наверняка треснули ребра, вывернул ему руку, пытаясь уложить лицом на пол, – Макс изогнулся, двинул затылком в подбородок, развернулся, и впечатал ладонь в кадык, кулак – в печень, и со всей силы приложил противника пяткой по колену. Тот упал, захрипел, держась за ногу, а Тротт уже шел к столу с выложенными на нем «инструментами».

Тощий, судорожно пытающийся попасть ключом в замок, оглянулся, засуетился, затряс решетку, закричал тонко – и замер, булькнул что-то, падая: из спины его торчал нож.

Воин с выбитой коленной чашечкой плевался кровью и хрипел на каменном полу, пытаясь достать из ножен меч, мерцали рассыпавшиеся из жаровни угли, накрытые телом упавшего старика, и тек по темнице отвратительный сладкий запах паленой плоти. Тротт подошел к ведру – там, на дне, оставалась еще вода, совсем немного, – и стал жадно пить, наблюдая за отползающим к решетке единственным оставшимся в живых.

– Где я? – спросил он, подходя и пинком отбрасывая от противника меч. – Где моя броня?

Воин дико глядел на него снизу, сипел, стараясь позвать на помощь. Макс наступил ему на горло.

– Я дам тебе легкую смерть, – сказал он. – Где я? Где моя броня?

Мужчина зашевелил губами, зашептал что-то. В коридоре уже слышались топот и звук голосов. Тротт убрал ногу, присел, кривясь от боли, прислушался.

– Сдохни, – выдохнул воин и вцепился ему в горло. Макс, больше не сомневаясь, полоснул его лезвием по запястью, вторым ударом загнал оружие в сердце – и тут же развернулся, подхватил меч, метнулся к двери, быстро провернул ключ. Если его окружат в этой камере – точно конец. Выскочил в коридор – и наткнулся на первую группу воинов, спешащих на помощь хозяину.

Тело, дергающееся и истощенное, ударило болью и протестом, пока разум хладнокровно командовал, подстраивая его под опыт и рефлексы. Удар – и один из стражников падает с распоротым животом, второй – и хрипит противник слева, сползая по стене, третий – и слетает голова у последнего. Меч слишком легок, но не мешает идущему к своей свободе.

Когда весь выбор – либо тебя убьют, либо ты, – не до моральных терзаний.

Еще одна группа воинов – и снова короткая бойня, и виден дикий страх в глазах стражников, и кричат где-то у выхода: «Охтор! Охтор на свободе!» Он чувствует этот страх, питается им, и вот уже блестит вокруг первый щит – и выстроившиеся в ряд арбалетчики зря расходуют запас, отступают с ужасом к лестнице, ведущей наверх.

– Остановись! – кричит кто-то из спустившихся по ступенькам бойцов. Эти посерьезнее – в броне, в шлемах, вооружены боевыми топорами, грамотно распределяются по пространству, чтобы не мешать друг другу, но двигаться им все равно будет тяжело. А их противник быстр, гораздо быстрее любого бойца. – Остановись, и мы сохраним тебе жизнь!

Макс криво улыбнулся, не прекращая движения. Идиотом он давно перестал быть.

С первым они сшибаются в двадцати шагах от лестницы – сил еще не хватает, чтобы просто раздвинуть толпу. Тяжелый стражник умел и опытен, но он еще не родился, когда его противник уже провел свой первый бой, – получает удар в грудь и падает замертво, истекая кровью. Но на его место сразу становится следующий. И следующий. И когда наконец лорд Тротт выходит из подземелья, там нет больше живых – только тишина, густой запах крови и треск факелов.

Человека с окровавленным мечом в руках, покрытого рубцами и свежими ожогами, в главном зале встречает остаток гарнизона твердыни – бойцов пятнадцать с копьями наперевес. Они боятся до жути, но все же окружают его и смыкают кольцо.

– Я хочу забрать броню и уйти, – говорит он, не глядя – слушая движение вокруг. Его легкая броня висит над гигантским камином, в котором можно запечь целого быка, а зал темный, холодный. Там же, за креслом хозяина замка, прибиты несколько пар черных крыльев с торчащими из срубов белыми костями, и раны под лопатками начинают ныть просто нестерпимо. Тоже трофеи. В этой про́клятой земле и голова врага – трофей.

Солдаты двигаются ближе, еще ближе; сейчас поднимут его на острия, и плевать им, нужен он их повелителю или нет, – своя жизнь дороже. Он морщится, улавливая движение позади, шепчет два слова молитвы – и волной расходится от него леденящая сила: рассыпаются прахом наконечники копий, трухой становится дерево, расползается одежда. Макс разворачивается и с хрипом рубит наотмашь, по живому, пока противник деморализован и обезоружен, проскальзывает сквозь дрогнувший строй и разворачивается, готовый продолжать бой.

– Колдун, колдун, – бормочут мужчины с суеверным ужасом и отступают. А он, все еще прислушиваясь и постепенно укрепляя щит, подходит к камину, оценивает высоту.

– Снять, – приказывает негромко прижавшимся к стенам людям, – и я уйду.

Через десять минут из ворот твердыни в темную беззвездную ночь вышел человек с мечом в руках, одетый в доспех из вываренной кожи, покрытой черными пластинами. Никто не посмел выстрелить ему вслед.

Твердыня Аллипа была расположена на самой границе земель кнеса Волаши. Дальше шли редкие, низкорослые леса, затем – скалы Овилла. К этим скалам и направлялся тот, кто в другой жизни был профессором Максимилианом Троттом. Он шел, сколько хватало сил, на отдых забивался в какую-нибудь нору, откуда его не могла выковырять местная фауна и где не могла обнаружить погоня. То, что она будет, он не сомневался. Но у него была хорошая фора: пока гонец из оставленного гарнизона доберется до ближайшего замка, пока отправят всадников – есть шанс дойти.

Обрубленные культи крыльев дергало болью, тело просило взлететь – и не могло. Регенерирует, но сколько это займет времени?

Двоящаяся память подкидывала фрагменты того, как его ухитрились поймать: пропали женщины из поселения, они полетели на поиски и угодили в ловушку. Их накрыли несколькими сетями, оглушили. Попались как дети. Но он хотя бы жив, в отличие от соратников.

Наступало стальное утро второго дня, когда он увидел земляной вал на дороге. Пошел к нему, медленно, стараясь не делать резких движений.

– Кто? – раздался из-за укрепления резкий окрик.

– Охтор, – сказал он устало. И, оставляя своего дар-тени внизу, отпустил себя наверх, в привычную нормальную жизнь.

* * *

Профессор Максимилиан Тротт проснулся вечером того же дня, что и уснул, в своей постели – в доме в инляндском лесу. Полежал немного, приходя в себя. Встал, умылся. И позвонил Мартину.

– Ты все-таки неравнодушен ко мне, – засмеялся тот в трубку. Дико было слышать его такой обычный, дурачащийся голос. И очень захотелось увидеть нормального улыбающегося человека. – Что опять? Доставить тебе ужин?

– Ты же знаешь, что я параноик? – осведомился Тротт, поглядывая на часы.

– Ну… для меня это не новость, – фыркнул блакориец.

– Поставь мне щиты, Март. Неуютно я себя чувствую без них. Привык.

– Без проблем, – сообщил барон, посмеиваясь. – Могу и колыбельную спеть.

– Упаси боги, – с ужасом произнес Макс. – А вот еду можешь захватить. Не откажусь.

Мартин появился через полчаса – открыл Зеркало и несколько раз ходил туда-сюда, перетаскивая подносы с обильным ужином. Макс хмуро наблюдал за ним. Под лопатками зудело, и, хотя он совершенно точно знал, что вся боль осталась внизу, искушение протянуть руку и потрогать не пропадало.

– Все, – торжественно заявил барон, доставая из кармана пузатую бутылку. – Я готов к длительному пребыванию в твоем обществе, друг. Мой дворецкий теперь уверен, что у меня есть тайная любовница. Подслушивает, небось, под дверью. А там – тишина.

– Мне не наливай, – предупредил Тротт, глядя, как блакориец ловко откупоривает вино.

– Что, даже не лизнешь? – со слезливым сочувствием поинтересовался фон Съедентент, подгребая к себе бокал.

Природник покачал головой – вино полилось густой красной струей. Как кровь. Не окреп он настолько, чтобы справиться с ослаблением самоконтроля, который приносит алкоголь.

– Ты мне щиты поставь, прежде чем надерешься, – напомнил он и перевел взгляд на дымящихся аппетитным парко́м перепелов.

– Не боись, мой маленький, – гнусно хихикнул Мартин, отхлебнул из бокала, зажмурился блаженно, – папа защитит тебя от злого внешнего мира. Да и вообще, Макс, – добавил он серьезно, – что тебе со мной угрожает?

– И все же, – настойчиво попросил Тротт. – От физического и ментального воздействия, Март.

– Какой же ты зануда, – буркнул Мартин, отставляя бокал. Через несколько секунд рыжий маг поблескивал свеженькими, крепенькими щитами, которые постепенно приобретали прозрачность. – Теперь-то ты удовлетворен?

– Вполне, – инляндец подвигал плечами и заметно расслабился. Тут же и желудок напомнил о том, что нужно поесть что-то еще, кроме обычной порции глюкозы, и голова закружилась немного – от облегчения и слабости. – Расскажи мне что-нибудь, Март. Только не о бабах, умоляю.

– А о чем еще? – наигранно удивился блакориец, с аппетитом отправляя в рот ломтик белой рыбы.

– Например, почему ты сейчас дома, а не со своей принцессой.

– Она, увы, не моя, – спокойно ответил Мартин и сделал большой глоток вина.

Тротт поднял на него глаза, дернул губами, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Ел неторопливо, спокойно, поднялся, сделал себе чаю; фон Съедентент пил и пил и тоже молчал. Очень неприятно молчал. И Макс сделал над собой усилие.

– Расскажешь? – спросил он.

Мартин запустил руку в черные волосы, покачал головой. И поделился все-таки:

– Что тут рассказывать, Малыш? Не любят меня женщины. Черт, как это жалко прозвучало, – хохотнул он невесело и снова налил вина. Он почти не ел.

– Ты нам все уши о своих любовницах прожужжал, – сдержанно напомнил Тротт. Он уже жалел, что спросил.

– Макс, – почти с жалостью произнес барон, – ты, конечно, почти уже заново девственник, но должен понимать, чем куча баб, перебывавших в моей постели, отличаются от женщин особенных.

– Как Вики? – поинтересовался инляндец, грея руки о чашку с чаем. – Почему ты так себя с ней ведешь, кстати?

– Вики, – мечтательно улыбнулся Мартин. – Вики… Малыш, ты помнишь, на что я потратил первую стипендию?

– Как не помнить, – сухо ответил его собеседник, – я потом семь лет с этих солдатиков пыль вытирал. Никогда не понимал, зачем тебе эти уродцы понадобились. Ты их в руки-то брал пару раз. А, нет, мы всадником пиво открывали, пока не отломали ноги у лошади.

Мартин фыркнул, снова выпил. Он будто и не пьянел.

– Ты же знаешь, как мы бедно жили, – проговорил он задумчиво. – Отец умер, мать тянула нас одна. Только и было, что имя. Имение заложено-перезаложено, землю продавали кусками. А напротив школы открыли игрушечный магазин, огромный, в три этажа. Я постоянно туда бегал, слюни пускал на игрушки. Особенно на этих солдатиков. Но рот не открывался у матери денег на них попросить. Уже лосем был, школу заканчивал, а все ходил и смотрел на них. И как получил живые деньги – купил. Выставил на полку, полюбовался пару вечеров, как на трофеи, и забыл. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – честно ответил Тротт, немного даже порозовевший от сытной еды и горячего чая.

– Вики – это мечта, моя большая любовь, – коротко объяснил барон, оставив пространные аналогии, – и я, мой сушеный друг, очень боюсь, что, когда эта большая любовь попадет в мои пресыщенные лапы, она окажется очередным трофеем. Поэтому и достаю ее. Считай, у меня диссонанс: мечта прекрасна на витрине, а не у тебя в коллекции. Не скажу, что я не хочу этого. Я имею в виду, Вики в свои лапы. Но она, увы, как и принцесса, предпочитает мне другого мужчину.

И он выразительно посмотрел на попивающего чай Макса.

– Я не собираюсь чувствовать себя виноватым из-за этого, – холодно ответил Тротт. – Мне она не нужна. Тем более что я прекрасно понимаю: Вики давно задалась целью меня излечить от смертельной болезни – равнодушия к противоположному полу. И увлеклась. Вы не понимаете, что женщины отнимают слишком много времени. А его у нас при всей нашей силе недостаточно.

– А разве они не заслуживают потраченного на них времени? – с неожиданным блеском в глазах, без своей обычной дурашливости спросил Март. – Скажи мне, Макс, разве нет? Разве тебе никогда не хотелось впасть в банальную любовную лихорадку, друг? Ощутить остроту и неуверенность в себе? Мы ведь лишены этого, давно лишены. Все скучно и привычно. А любовь – это единственное, что в любом возрасте волнует, как в первый раз. Да?

– Нет, – уверенно ответил инляндец, и фон Съедентент глянул на него точно как на больного. Встал, подошел к окну, полюбовался на покачивающие ветвями зловещие деревья, что стояли вокруг дома природника.

– Бр-р-р, – сказал он уже прежним, смешливым тоном, – как ты здесь живешь? Я понимаю, зачем тебе щиты, Малыш. Я бы постоянно ждал, когда эти деревья заберутся в дом и сожрут меня.

– Хорошо живу, – улыбнулся жалеемый. – Мне вполне комфортно. Если я хочу компании, то всегда могу позвать тебя, бездельника, или Алекса.

В гостиной вдруг замерцала гладкая блестящая поверхность пространственного прохода, и к друзьям вышел Свидерский собственной персоной.

– Так я и думал, – сказал он одновременно весело и укоризненно, оглядывая заставленный стол и бутылки с вином.

– Только что о тебе говорили, – хохотнул Март от окна. – Эффектный выход, Данилыч.

– Что случилось? – спросил Тротт тихо, не обращая внимания на веселящегося блакорийца.

– Сейчас Виктория должна появиться, – проницательно заявил Алекс, усаживаясь рядом с Троттом. – Тогда и поговорим. Ну-ка, дай просканирую.

Макс поморщился – опять в его доме проходной двор, – но не стал протестовать и молча вытерпел покалывание и волны тепла от рук друга. Мартин сходил за бокалами, дополнительными тарелками, расставил приборы, как заправская домохозяйка.

– Силен, – довольно отметил Свидерский, отодвигаясь от природника. – Еще неделька, и будешь как новенький. Докачать тебе стихийные источники?

– Сами в норму придут, – проворчал Тротт. – Что за дело, Алекс? Опять безумные идеи по поимке демонов?

– Увы, нет, – невозмутимо ответил ректор МагУниверситета, наливая в бокал вина. Мартин плюхнулся в кресло напротив, потянул к себе перепелку. – Обычная научная рутина. Но должно быть интересно. И полезно. О, вот и Виктория.

Вышедшая из Зеркала Вики с удивлением оглядела приветствующих ее друзей, помахала какой-то бумажкой.

– Я, – сказала она недовольно, – как коза, проскакала по Зеркалам сначала из Инляндии в Рудлог, к тебе, Алекс, потом в Блакорию к Марту. А вы тут у меня под боком. И опять не позвали. Я обижусь и больше к вам не приду.

– Не сердись, Кусака, у нас импровизация, – сообщил Мартин. – Садись, угощу вином. Заодно расскажешь, что это вы с Алексом так переполошились.

– Тебя, между прочим, пока ты тут пьешь, в почтовом телепорте тоже приглашение ждет, – ядовито ответила черноволосая красавица, но на предложенный стул села, благосклонно улыбнулась Тротту и Свидерскому. – От МагСовета. У них что-то клюнуло, и завтра с утра собирают срочную международную конференцию по нежити. Ты пойдешь, Макс? – обратилась она к инляндцу, пока Мартин наливал ей вина. – Я могу сделать тебе приглашение.

Природник покачал головой.

– Потом мне расскажете кратко, в чем суть. Не люблю пустую болтовню, а на этих конференциях обычно действительно важной информации на пять минут разговора, а остальное – усыпляющий треп и споры. Не хочу бездарно тратить время. Поспать я и дома могу.

Он встал, чтобы налить себе еще чаю, и трое друзей с улыбками переглянулись.

– Выздоравливает. Скоро совсем как настоящий будет, – страшным шепотом произнес Март, и они захихикали, глядя на ровную спину рыжего зануды, иногда непонятного, но такого привычного и знакомого им.