Онлайн чтение книги Корсар. Наваждение
Глава 10

Перелет частным бортом в Польшу прошел быстро. Как и поездка по словно выглаженной дороге; автомобиль остановился у ворот, они автоматически отъехали в сторону. Автомобиль припарковался в длинном ряду подобных – дорогих, породистых иномарок.

На едва различимом ветерке вяло плескался польский флаг рядом с американским. Ивана Ильича Савельева и бывшего с ним рядом худощавого парня в темных очках встретили и препроводили в здание, оказавшееся большим залом, представили как Гарри и Джона двоим мужчинам и даме лет тридцати.

Мужчины тоже представились Смитом и Джексоном. Смит был высок, скуласт, коротко стрижен; пшеничного цвета волосы обильно помешались с сединой; ему было явно за шестьдесят; костюм сидел как влитой, но было очевидно, что ему привычнее военная форма; холодные голубые глаза смотрели безо всякого выражения на Савельева и его спутника, лишь обязательная улыбка при знакомстве и символическом рукопожатии. Джексон явно был латиноамериканцем по происхождению, был он моложе, гибче; темные глаза смотрели весело, но за веселостью этой тлела привычная неприкрытая угроза – всем в этом мире, а может, и самому миру. Савельев только усмехнулся про себя. Молодость, глупость… Дама представилась как Джейн.

Зал был устелен татами; но он вовсе не походил на обычный спортивный зал – скорее на цех какого-нибудь захолустного, заброшенного завода. Огромные металлические стропила поддерживали высокую крышу; поверху проходили и коммуникации – лесенки с перилами и монорельсы; там же были укреплены и прожекторы, заливавшие центр зала почти бестеневым галогенным светом.

Иван Ильич Савельев с этими троими расположился за столиком на балюстраде, опоясывающей зал-цех. Его помощник удалился.

По всей балюстраде – так же, группками, расположились господа и дамы, предвкушая древнее как мир, но по-прежнему изысканное и волнующее зрелище – как люди будут убивать людей.

Сначала, как и в любом шоу, прошел «разогрев» публики. Бойцы попарно и группами, обряженные в античные туники, азартно избивали друг друга, с треском ломали конечности… Крики, вой боли и страха… Кровь…

Но… Присутствовал рефери. Он давал знак молодцам в униформе, стилизованной под тигриные шкуры, команду, и они уносили отключившихся. А победитель или группа победителей срывали жидкие аплодисменты.

Постепенно публика подогревалась спиртным, заводилась, и вот – настал черед настоящих первых гладиаторских боев…

Звенели мечи, доспехи, с треском ломались кости и рвались сухожилия, порою кровь фонтаном била из напряженной боем взрезанной артерии, но никто не спешил остановить, позвать на помощь… Как в римском Колизее, поверженный лишь протягивал руку к публике с мольбой о пощаде и получал или надежду на жизнь, или – быструю смерть.

Несмотря на хорошую работу мощных кондиционеров, в воздухе отчетливо пахло кровью… И чем-то еще – страхом? похотью? неприкрытым цинизмом насилия? – не понять.

Шесть пар гладиаторов сменили друг друга. Наступил перерыв. Свет ушел вверх, на длинный подиум, на котором в странном танце извивались обнаженные, раскрашенные разноцветными красками под татуировки танцовщицы, аккомпанируя себе браслетами на ногах и руках, щелчками, хлопками, гортанными выкриками… Единственным музыкальным инструментом был похожий на шаманский бубен, в который глухо ударял детина с телом атлета и лицом проститутки.

В это время внизу татами посыпались свежими опилками… Заявленный бой был сразу обозначен как основной. Пришли – ради него.

На арену, обнаженный по пояс, в высоких шнурованных ботинках и пятнистых штанах спецназа вышел сухощавый мужчина, приехавший с Савельевым. В руке его был короткий обоюдоострый боевой нож. Против него выстроилась маленькая армия – с мечами, дротиками, кинжалами всех мастей и размеров…

Смит бросил взгляд на Савельева:

– Устроителям необходимо отработать собранные деньги – и плату, и тотализатор… Не хотите ли тоже сделать ставку?

– Я не играю в азартные игры.

– Отчего? – спросила девушка.

– Всегда выигрываю.

– Вы уверены, что ваш боец… не будет ранен? Скажем, эти два китайца мастерски владеют мечами, а остальные…

– Это не имеет никакого значения, – бросил Савельев.

Бой барабанов постепенно нарастал за сценой, пока не замер, мгновенно погрузив зал в звенящую тишину.

Свист холодного оружия рассек воздух, раздались короткие гортанные боевые выкрики… А все дальнейшее – напоминало побоище. Казалось, боец Савельева не допускает ни одного лишнего или ненужного движения, да и они были столь стремительны и притом плавны, что это более походило на какой-то танец тайного шаманского камлания…

Взрывы крови из напряженных боем взрезанных артерий, короткие жесткие удары ножа, пробивающие грудину или череп… И вот уже вся дюжина вооруженных бойцов лежала на опилках: кто – не дыша, глядя в высокий потолок остекленевшим взглядом, кто – давясь последним смертным хрипом или сотрясаемый последней судорогой. Все произошло так быстро, что….

Зал замер. Боец с ножом кротко поклонился, словно извиняясь за неэффектность представления, и покинул ристалище – в полной тишине.

– «Зал затих… Я вышел на подмостки, прислонясь к дверному косяку… Я ловлю в случайном отголоске – что случится на моем веку…»[16]Из стихотворения Б. Пастернака. – спокойно, словно нехотя, и с какой-то едва уловимой долей то ли усталости, то ли цинизма продекламировал Савельев…

Похоже, русский понимала одна Джейн. Она со странным выражением посмотрела в глаза Савельева – вернее, пыталась это сделать сквозь дымчатое стекло в золотом ободке: очки Савельев так и не снял. Потом произнесла хрипло, кивнув на заваленное трупами татами внизу:

– Вы знаете что-либо более волнующее, чем это ?

– Да, – безэмоционально произнес Савельев. – Убивать – самому.

Воцарилось молчание. Моложавый «викинг» Смит невозмутимо смерил Ивана Ильича «нордическим» взглядом, пожал плечами:

– Просто работа.

– И в рукопашной? – едва приподнял бровь Савельев.

Что-то зажглось дальнее и давнее в невозмутимом взгляде легионера, уголки губ чуть дрогнули, и он произнес, пригубив коньяк:

– Да. Пожалуй, вы правы, Гарри . Послевкусие… отменное.

– Итак?

– Мы согласны на эксперимент, господин Савельев.

– Очень хорошо. Мой человек сделает десяти вашим бойцам по одной инъекции.

– Хотелось бы знать…

– Конечно, те же навыки, что мой боец, им получить не удастся… сразу. Какое-то время им придется привыкать…

– К чему?

– К новому качеству работы – мозга, нервной и эндокринной системы, костно-мышечного аппарата…

– Как я понял, ваш препарат ускоряет реакцию…

– Он ускоряет все процессы, и прежде всего – в головном мозге… Известно, что в мозгу человека – порядка десяти миллиардов клеток, а многие, прожив даже очень долгую жизнь, используют не более трех процентов потенциала этого могучего инструмента. Но качество работы мозга зависит даже не от количества задействованных клеток, а от количества связей между клетками мозга, скорости их взаимодействия друг с другом и передачи сигнала клеткам других органов и тканей…

– Ускоряются все процессы?

– Да. Я думаю, ваши парни быстро с этим освоятся.

– Побочные эффекты?

– При ярком свете – небольшая резь в глазах, иногда – легкие галлюцинации… Сначала. Потом проходит.

– Я заметил, у вашего бойца красные веки. И белки глаз.

– Ведь обычные солнцезащитные очки сейчас носят почти все и везде, нет?

– Вы правы, это несущественно. Срок действия… сыворотки?

– Пожизненно. Но, думаю, трех-четырех месяцев вам хватит, чтобы убедиться в выгоде такой сделки для армии США.

– Вы уверены, что мы представляем армию? – вмешался латиноамериканец.

– А какая мне разница?

– Вы не боитесь, что наши спецы по анализу крови сумеют распознать элементы препарата и синтезировать нечто подобное?

– Нет.

– Тогда у нас – один выход: захватить вашего супермена с вами вместе и узнать формулу или из ваших уст, или произведя анализ препарата из ампул, – насмешливо прищурился Смит. Помолчал, разглядывая бесстрастное лицо Савельева. – Я думаю, так лучше, чем платить вам миллион сейчас и впоследствии, когда сделка заработает в полную силу, – пятьдесят миллионов долларов.

Плечи Савельева затряслись, и, только когда он не смог сдержаться и изо рта его вылетели булькающие звуки, американцы поняли, что этот русский – так смеется.

Савельев глотнул вина из бокала, перевел дух, взглянул на Смита и выговорил резко, грубо, сымитировав техасский выговор Смита:

– «Я думаю, так лучше…» Да кого интересует, Смит, что и как вы думаете?

Бронзовое лицо «викинга» залила краска гнева, а Савельев продолжил:

– Выполняйте то, что вам приказано . – Хохотнул, добавил по-русски, ерничая: – Шаг вправо, шаг влево – побег, прыжок на месте – провокация.

Улыбнулась одна Джейн. Пискнула эсэмэска на ее мобильном, Джейн посерьезнела:

– Смит у нас – генерал. Он не может без этой глупой военщины… – Она уперлась взглядом в переносицу Смита.

– Джексон, дайте команду нашей группе и проследите, чтобы… договор был выполнен с точностью, – тихо произнес Смит, не глядя на латиноамериканца Джексона.

– Да, сэр, – кивнул Джексон и удалился.

– А вы, генерал, поскучайте пока в одиночестве. С господином Савельевым хочет поговорить еще один человек. – Она повернулась к Савельеву, добавила на чистом литературном русском: – Конечно, если вы, Иван Ильич, соблаговолите принять это предложение…

– Соблаговолю, – с неприкрытой иронией произнес Савельев. – Тем более ради разговора с господином Збигневом Джезинским мы и прилетели, нет?

– Следуйте за мной… – чуть раздосадованно бросила Джейн и пошла вперед.

Они шагали по коридору довольно быстро.

– Раз уж вы догадались, с кем будете говорить, это не обязательно произносить вслух, – едва слышно, но очень внятно произнесла девушка с долей раздражения.

– Да бросьте, Джейн. Если уж вам так надо соблюсти «тайну вкладов», велите зарезать и «генерала Смита», и его подручного «Джексона». – Савельев хохотнул: – Или в Штатах – генералов мало?

– Мне не очень импонирует ваш тон, – старательно подбирая слова, тихо выговорила Джейн. – Вы должны отдавать себе отчет в том, что господин Джезинский – весьма сильный человек, а… – Она помедлила, закончила: – Как вы выражаетесь, «велеть зарезать» можно любого.

– Приказать – можно, сделать нельзя.

Лицо Джейн, помимо ее воли, скривила улыбка презрения и превосходства.

– Доктор Джезинский могуществен даже среди очень сильных людей, и…

– Но не сильнее смерти, – кротко бросил Савельев, и Джейн прикусила губу. Потом, пересилив себя, произнесла насколько смогла мягко:

– И все же – это не рубака Смит; он может быть очень жестким, а может – и одарить так, что…

– «Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен…»

– Простите?

– Пушкин Александр Сергеевич. «Песнь о Вещем Олеге».

Джейн поджала губы, открыла одну из дверей, произнесла:

– Прошу.

Джейн пропустила Савельева вперед, обменялась мимолетным взглядом с пожилым господином, сидевшим в кресле так, что жесткое лицо его оставалось в тени, и – ретировалась, прикрыв за собой дверь.

– Итак, вы, господин Савельев, догадались, с кем будете говорить. Может быть, вы уже знаете о чем?

– О да. «Всех же дней жизни Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет; и он умер». Вам – восемьдесят девять. И вы – хотите жить.

– Да. За столько лет – привык как-то.

– И сколько вам нужно еще ?

– А сколько вы можете… предложить?

– Девятьсот не обещаю – поизносили вы организм, господин Джезинский… Но за шестьсот – семьсот лет, пожалуй, поручусь. Естественно, если исключить насильственную смерть. Но это – уже ваша проблема.

– Это – вообще не проблема.

Лицо Джезинского закаменело, он молчал минуту-другую.

– Скажите, господин Савельев, а среди ваших клиентов были такие, что умерли… в своей постели… после семисот или восьмисот лет жизни?

– Не знаю, – совершенно равнодушно отозвался Савельев. – Мне и двухсот-то нет!

Джезинский замер, глотнул из маленькой чашечки, спросил тихо:

– И что вы за это хотите?

– Господин Джезинский, мне – торговаться с урожденным польским евреем, столпом американской демократии и одним из теневых князей мира сего… прямо сейчас?

– Я спросил – что .

– Решим по ходу дела. Семьсот лет, знаете ли, срок достаточный.

Джезинский прикрыл веки, кивнул:

– Согласен. Но… вы ведь… не вполне владеете… технологией, нет?

– Что вы имеете в виду?

– Вот этого господина.

Джезинский бросил на стол черно-белое фото. На нем американский миллиардер Арнольд Хаммер и председатель Совнаркома Владимир Ильич Ленин сидели рядом за столиком и синхронно улыбались в объектив…

– Арнольд Хаммер был первым из представителей американских деловых кругов, решившим начать бизнес с Советской Россией. Ну а Ленин… и «теперь живее всех живых», – не удержавшись, хохотнул Савельев.

– Меня интересует третий. Это – он ?

В глубине фото нечетко вырисовывалось лицо человека с короткой бородкой и длинными, гладко зачесанными назад волосами.

Лицо Савельева замкнулось, закаменело.

– Да.

– Здесь ему на вид лет около шестидесяти. Как он выглядит теперь?

– Так же.

– Как его настоящее имя?

– О…

– Я имел в виду – его теперешнее имя…

– Для вас это будет избыточное знание, господин Джезинский.

– Даже так?

Пауза застыла, как остановленное время. Лицо Джезинского, казалось, сделалось маской. Тишину нарушало только едва слышное гудение кондиционера.

– Я знаю об этом мире столько, господин Савельев, – тихо прошелестел магнат, – что вам и не снилось…

– Сны… Порой мне кажется, что сны – это и есть истинная жизнь, а жизнь так называемая реальная – лишь прелюдия к ним…

– Да вы – поэт… – с легкой иронией заметил американец.

– «От многие знания многие печали, и, умножая познания, умножаем скорбь…»

– Не нужно мне цитировать Экклезиаста. У нас деловой разговор. Как я понимаю, этого господина, – Джезинский кивнул на третьего на фото, – уговорить не удастся.

– Вы правильно понимаете.

– Итак, что вам нужно сейчас, для быстрого получения… технологии? Вы поняли меня, доктор Савельев?

– Да. Для начала – чашку чаю, пожалуйста.

Джезинский нажал невидимую кнопку. И – снова замер, прикрыв веки… Спросил вдруг:

– Я вот подумал… Вы называете сроки в шестьсот – семьсот лет, и вам нет смысла лгать мне…

– Все это правда.

– Неужели за… столько лет… никто не… догадался?

– Случалось. Но… одним мы делали предложение, которое невозможно было отклонить, а другие… Долго они и раньше не жили, и теперь… Все как-то скоропостижно…

– Разумно. – Слова эти прошелестели по комнате, как ссохшийся пергамент.

Вошла девушка в наколке и фартучке, катя перед собой сервировочный столик.

– Вам чай с сахаром? – вежливо осведомилась она у Савельева.

– С медом. – Русский снял очки, помассировал прикрытые веки, посмотрел на девушку, растянув губы в улыбке с холодным взглядом льдистых глаз в красных ободках слегка воспаленных век: – Продрог.