Онлайн чтение книги Коварный обольститель
Глава 6

На галерее в гордом одиночестве пребывал Сильвестр, от нечего делать перелистывавший страницы какой-то газеты. Он стоял перед камином, в котором лениво тлел огонь, одетый со своей обычной элегантностью в черный сюртук, панталоны и простой белый жилет безо всяких излишеств. На поясе у него красовалась единственная цепочка, а в складках шейного платка переливался одинокий бриллиант; руку же его и вовсе украшал лишь тяжелый перстень с печаткой. Герцог не гонялся за последними веяниями моды, но выглядел при этом образцом стиля и утонченной изысканности, а покрой его сюртука заставил Фебу лишний раз остро ощутить убожество собственного наряда.

Заметив его на галерее, она растерянно приостановилась на пороге и ойкнула от неожиданности.

Сильвестр поднял голову, глядя на нее с легким удивлением во взоре. Спустя мгновение он отложил газету в сторону и учтиво проговорил:

– Плох тот гость, кто сходит вниз раньше хозяев, не так ли? Позвольте мне придвинуть ваш стул ближе к камину! Боюсь, очаг немножко дымит, но не настолько, чтобы испортить вам настроение.

В голосе герцога прозвучали нотки едва уловимого ехидства, которые не остались незамеченными ею. Она неохотно направилась к нему по галерее, однако, усаживаясь на стул, который он к ней придвинул, сообщила:

– Когда ветер дует с северо-востока, в Остерби дымят все камины.

Сильвестр уже имел полную возможность убедиться в справедливости этого замечания на примере выделенной ему спальни и потому не стал оспаривать его, ограничившись тем, что сказал:

– В самом деле? Полагаю, у каждого дома есть свои особенности.

– Разве в вашем доме камины не дымят? – поинтересовалась она.

– Почему же? Раньше дымили, насколько я помню, но потом этот недостаток удалось устранить, – ответил он, без колебаний позабыв о том, как часто напрочь задымленный холл в Чансе буквально доводил его до исступления, вследствие чего он и поклялся заменить средневековые очаги на современные камины с колосниками.

– Какое счастье! – заметила Феба.

Воцарилась тишина. Мисс Марлоу вперила рассеянный взгляд в застекленный шкафчик в стиле «Буль»[28]Стиль мебели «Буль» – мебель с инкрустацией слоновой костью, перламутром, бронзой и пр.; его же светлость Солфорд, не привыкший к подобному обращению, взирал на нее с растущим раздражением. Его так и подмывало вновь взяться за газету, но он удержался от соблазна, напомнив себе, что негодование, вызванное ее невежливым поведением, не может служить оправданием для пренебрежения собственными манерами. Подобно опытному учителю, пытающемуся разговорить застенчивую школьницу, он сделал попытку возобновить беседу:

– Ваш отец говорил мне, мисс Марлоу, что вы прекрасно ездите верхом.

– Неужели? – безразлично откликнулась она. – А нам он говорил, что в Хейтропе вы затмили всех.

Он окинул ее быстрым взглядом, но спустя мгновение решил, что за ее словами не кроется ничего особенного.

– Полагаю, мне нет нужды говорить вам, что такого и близко на самом деле не было.

– О да, конечно! Я охотно верю вам, – сказала девушка.

Герцог едва не подпрыгнул от неожиданности; теперь он нисколько не сомневался в том, что ее gaucherie [29]Gaucherie – неуклюжесть, грубоватость, бестактность ( фр. ). выглядит всего лишь ширмой, и ощутил, как вместе с раздражением в нем разгорается неподдельный интерес. Пожалуй, в этой маленькой провинциалочке кроется нечто большее, нежели кажется на первый взгляд, хотя ради чего она прибегла к столь злонамеренным ремаркам, он никак не мог взять в толк. Нельзя же всерьез полагать, будто она обиделась на него за то, что он не смог припомнить, когда и где танцевал с ней; или она уверена, что он просто обязан помнить всех тех ничтожных девиц, с коими воспитание обязывало его станцевать один-единственный контрданс? И отчего, дьявол ее забери, она вновь впала в равнодушное молчание? Герцог решил сменить тактику, предложив:

– Теперь ваша очередь, мисс Марлоу, выбирать новую тему для разговора!

Она оторвала взгляд от застекленного шкафчика и несколько мгновений бесстрастно созерцала лицо молодого человека.

– Я не знаю, о чем с вами говорить, – заявила Феба.

Сильвестр тоже не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться, однако, во всяком случае, он был заинтригован и решил, что, хотя и не собирается делать предложение этой вздорной девице, было бы забавно выяснить, что именно кроется за ее странными манерами, но тут на галерее появилась леди Марлоу. Сообразив, что герцог спустился сюда первым, она заявила: он пришел слишком рано. От подобной бесцеремонности его светлость ощутил себя настолько уязвленным, что ответил:

– Вы должны винить в этом ветер, который дует с северо-востока, мадам.

Но его язвительная ремарка пропала вотще и втуне.

– Вы ошибаетесь, герцог: я нисколько не виню вас в том, что вы пришли первым. Напротив, полагаю это счастливым стечением обстоятельств! Вижу, моя дочь развлекала вас. Интересно, о чем вы разговаривали?

– Едва ли можно сказать, будто мы разговаривали о чем-либо, – откликнулся Сильвестр. – Мисс Марлоу сейчас сообщила мне, что не знает, о чем со мной можно говорить. – При этих словах он взглянул на Фебу и прочел столь яростный упрек в ее глазах, что мгновенно раскаялся и попытался свести дело к шутке: – Собственно говоря, мадам, мисс Марлоу вошла в комнату за минуту до вас, посему у нас, в сущности, не было времени для разговоров.

– Моя приемная дочь очень застенчива, – заметила леди Марлоу, метнув на Фебу выразительный взгляд, не суливший девушке ничего хорошего.

Сильвестру пришло в голову, что после секундного замешательства Феба взяла себя в руки и вовсе не показалась ему застенчивой. Вспомнилось герцогу и то, что леди Ингам назвала свою внучку необычной, и его светлость даже спросил себя, а нет ли в ней чего-либо еще, чего он попросту пока что не успел заметить. Поскольку она не пыталась привлечь его внимание и очаровать, он заключил, что ей неизвестно, с какой целью он приехал в Остерби. Следовательно, он без особой опаски может попытаться рассеять ее нелюдимость. Улыбнувшись девушке, Сильвестр сказал:

– Надеюсь в таком случае, она не окажется настолько застенчивой, чтобы отказать мне в беседе, когда мы познакомимся ближе.

Но к тому времени, как он поднялся из-за стола, его желание познакомиться с Фебой поближе развеялось без следа и ему хотелось лишь одного – под любым предлогом уехать из Остерби не позднее завтрашнего утра. Ужин показался герцогу бесконечным, он был вынужден терпеливо сносить, с одной стороны, монологи хозяйки, блиставшей непривычным красноречием, на такие животрепещущие темы, как отступничество местных священников, безупречное поведение епископа, падение современных нравов и обычаи, преобладающие в хозяйстве ее дорогого отца, а с другой – воспоминания о забавных случаях на охоте из прошлого хозяина. Поэтому на лице его светлости все отчетливее проступало выражение хмурого сатира. Еще никогда в жизни не доводилось ему сталкиваться со столь беспардонным обращением, как то, которое он ощутил в Остерби! Принимая приглашения от друзей, герцог знал, что станет одним из нескольких весьма приятных в общении гостей, с коими был хорошо знаком. Его светлость мог быть уверен, что к их услугам будет предоставлен полный набор всевозможных развлечений и забав. Охота, например, или стрельба по мишеням; если же погода испортится, всегда можно было рассчитывать на партию в вист либо бильярд, участие в театральной постановке или импровизированном балу, во время которых появится возможность напропалую флиртовать с самыми симпатичными дамами. Именно таким образом он развлекал собственных гостей: в его кругу так было принято, и ему даже в голову не приходило, будто многие из тех, кому удавалось заполучить его к себе на вечеринку, прилагали поистине титанические усилия, чтобы он остался довольным. Но, обнаружив, что оказался в Остерби единственным гостем, коему хозяин милостиво пообещал партию в вист с двумя угрюмыми деревенскими джентльменами, а хозяйка посулила несказанное наслаждение от встречи с епископом Бата и Уэллза, герцог вдруг решил – не приняв должных мер к тому, чтобы развлечь его, лорд Марлоу повинен в нарушении правил приличия.

Хозяйка принимала его светлость с таким видом, словно оказывала ему величайшее одолжение. Он презирал лесть, терпеть не мог подхалимов, не требовал для себя никаких привилегий, но, впервые столкнувшись со снисхождением, моментально ощетинился.

Предоставленная герцогу спальня оказалась непригодной для обитания из-за дыма, клубами валившего из камина; вода в большом медном кувшине для умывания была ледяной, так что камердинеру его светлости пришлось специально обращаться на кухню за горячей. В столовой старшая дочь хозяина не обменялась с ним и полудюжиной фраз; и хотя вино у лорда Марлоу было весьма недурным, поданные к столу блюда оказались непритязательными, а сам ужин – несоразмерно затянувшимся.

К тому времени как лорд Марлоу, пообещав, что немного погодя они сразятся в пикет, повел Сильвестра в гостиную, где их уже поджидали дамы, герцог смирился с неизбежной скукой; но, когда они вошли в комнату и взгляд его остановился на мрачной даме, наряженной в черный бомбазин и сидевшей на стуле, чуточку отстоящем от очага, так, словно она аршин проглотила, герцог понял – он сильно недооценил подстерегающие его кошмары. Помимо угрюмой дамы, к обществу присоединились и две школьницы, старшая из которых оказалась крупной и неуклюжей юной девицей с ярким румянцем во всю щеку и унаследованными от отца голубыми глазами навыкате. Младшая выглядела бледной и болезненной девочкой, застенчивой настолько, что осмеливалась разговаривать лишь едва слышным шепотом, густо краснея при этом до корней волос. Леди Марлоу представила ему обеих, но проигнорировала явное желание угрюмой дамы присоединиться к обмену приветствиями. Сильвестр заключил, что она – гувернантка, и незамедлительно решил продемонстрировать хозяйке, что думает о ее недопустимых манерах. Он одарил мисс Бэттери легким поклоном и самой располагающей из своих улыбок, после чего обратил на леди Марлоу вопросительный взгляд, проигнорировать который она не смогла.

– О! Гувернантка моих дочерей, – коротко пояснила леди. – Прошу вас, проходите поближе к огню, герцог!

Однако Сильвестр предпочел сесть на стул, стоявший ближе к гувернантке, чем к дамам подле камина, и задал ей какой-то вежливый вопрос. Она ответила ему, не теряя самообладания, но хриплым и грубоватым голосом, пристально глядя на него в упор.

Лорд Марлоу, отличавшийся неизменным добродушием в обращении с членами семьи, к вящему неудовольствию супруги воскликнул:

– А, мисс Бэттери! Я еще не видел вас после своего приезда! Как поживаете? Но можно не спрашивать: у вас всегда все хорошо!

Это дало возможность Сильвестру поинтересоваться, не приходится ли она родственницей семейству, проживающему в Норфолке. Она ответила:

– Не думаю, сэр. Никогда о них не слыхала до тех пор, пока ваша светлость не упомянули об этом семействе.

Поскольку подобная семья существовала лишь в воображении Сильвестра, в этом не было ничего удивительного; однако его вопрос, похоже, растопил ледок: мисс Бэттери, оттаяв, сообщила ему, что родилась в Хартфордшире.

Но тут в разговор грубо встряла леди Марлоу, громогласно заявив, что герцог, без сомнения, не откажется послушать музыку, и взмахом руки повелела Фебе сесть за фортепиано.

Исполнителем Феба оказалась неважнецким, однако, поскольку ни ее отец, ни леди Марлоу не имели абсолютного слуха, то оба остались полностью удовлетворены ее выступлением, раз уж она ни разу не сбилась и не взяла неверной ноты. Сильвестр тоже не полагал себя выдающимся знатоком и ценителем музыки, но ему приходилось бывать на концертах выдающихся исполнителей, посему он счел, что еще ни разу не слышал, чтобы кто-либо играл с меньшим вкусом или чувством. Ему оставалось лишь возблагодарить небо за то, что она не вздумала сесть за арфу; однако когда в ответ на ласковые уговоры отца девушка подчинилась и слабым деревянным голоском затянула старинную балладу, он сказал себе: пожалуй, даже арфа была бы предпочтительнее.

В половине девятого школьницы удалились, а еще через полчаса бессодержательной и бессвязной беседы подали чай. Сильвестр решил, что конец его мучениям близок, так оно и оказалось. Ровно в половине десятого леди Марлоу сообщила ему, что они в Остерби привыкли ложиться рано, чопорно пожелала герцогу покойной ночи и удалилась, уводя с собой Фебу. Поднимаясь по лестнице, она самодовольно заявила: вечер, по ее мнению, удался, после чего добавила: хотя, как ей кажется, герцог – большой франт, в целом она осталась им вполне довольна.

– Твой отец сказал мне, что охота завтра исключается, – заметила леди Марлоу. – Если не пойдет снег, то я намерена предложить Солфорду прогуляться с тобой и сестрами. Разумеется, мисс Бэттери будет сопровождать вас, но я скажу ей, чтобы она с девочками немного приотстала, и одновременно намекну ей, чтобы не слишком важничала, как нынче вечером, – это выглядело недопустимо и предосудительно.

Хотя подобная перспектива всего несколько часов назад привела бы Фебу в ужас, сейчас она выслушала предложение с поразительным спокойствием, что объяснялось твердой решимостью покинуть Остерби задолго до того, как намерение мачехи будет приведено в исполнение. Расставшись на верхней площадке с леди Марлоу, девушка направилась к себе в спальню, зная, что и Сюзанна, и мисс Бэттери наверняка пожалуют туда же; следовательно, пока она не отделается от них, идти в утреннюю гостиную было бы небезопасно.

От Сюзанны удалось избавиться быстро и без особых проблем, а вот мисс Бэттери выказала намерение задержаться. Усевшись в изножье кровати и сунув руки в рукава своего домашнего платья из толстой шерсти, гувернантка сообщила Фебе, что, по ее мнению, та несправедлива к Сильвестру.

– Сибби! Неужели он тебе понравился ? – не веря своим ушам, вскричала Феба.

– Я еще не настолько близко знакома с ним, чтобы он мне нравился. Но, во всяком случае, он не вызвал у меня неприязни. К тому не было ни малейших оснований: он вел себя очень мило и любезно!

– Да, чтобы позлить маму! – проницательно заметила Феба. – Ему хотелось осадить ее на протяжении всего ужина!

– Что ж, – согласилась мисс Бэттери, – не могу винить его за это! Я, разумеется, не должна так говорить, но ведь это правда! Кроме того, у него очаровательная улыбка.

– Что-то я ее не заметила.

– Если бы ты ее заметила, он не вызвал бы у тебя такого отвращения. А вот меня он ею наградил. Более того, – откровенно призналась мисс Бэттери, – он вполне достойно вытерпел твою игру. Истый джентльмен! Пожалуй, Сильвестр действительно намерен сделать тебе предложение, раз упрашивал музицировать дальше.

Она задержалась еще на несколько минут, но, видя, что Феба остается глуха ко всем ее доводам в пользу несомненных достоинств Сильвестра, в конце концов ушла. Феба, на всякий случай выждав еще некоторое время, выскользнула из комнаты и быстрым шагом направилась по коридору в западное крыло дома. Здесь, помимо классной и детских комнат, а также нескольких спален, располагалась и утренняя гостиная, являвшая собой унылое помещение, несмотря на громкое название превратившееся в обычную рабочую кладовую. Ее освещала масляная лампа, стоящая посреди пустого стола; и в этом неверном свете молодой мистер Орде, в пальто, застегнутом под самое горло, сидел и читал книгу о домоводстве – другой литературы в комнате не нашлось. Но он, похоже, получал от нее истинное удовольствие, потому что, завидев девушку, входящую в гостиную, поднял голову и с улыбкой сообщил:

– Честное слово, Феба, чрезвычайно полезная книга! В ней, например, написано, как засолить требуху для путешествия в Вест-Индию… а это знание может понадобиться тебе в любой день недели. Все, что от тебя требуется, это « … раздобыть коровий желудок, желательно свежий … »

– Фу! – содрогнулась Феба, тщательно прикрывая за собой дверь. – Какой ужас! Немедленно убери ее с глаз долой!

– Всему свое время! Если тебе неинтересно, как засолить требуху, что скажешь насчет «Приготовления прекрасного блюда на шесть или семь персон всего за шесть пенсов»? Думаю, это как раз то, что нужно для герцогских кухонь! Для него требуется телячья голяшка, хлеб, жир, немного овечьей требухи и…

– Ты окончательно спятил? Прекрати читать эту ерунду! – упрекнула юношу Феба.

– «…Хорошенько промыть ее, – продолжал Том. – Вместо овечьей требухи можно взять внутренности домашней свиньи или…»

Но в это мгновение Феба ухватилась за книгу, и после недолгой борьбы он выпустил ее из рук.

– Ради всего святого, не смейся так громко! – взмолилась девушка. – Детская спальня находится почти напротив! Ох, Том, ты не представляешь, что за кошмарный сегодня выдался вечер! Я умоляла папу отослать герцога, но он и слушать меня не пожелал, и тогда я решила, что уеду сама.

У Тома вдруг похолодело под ложечкой, но он, стараясь сохранить невозмутимый вид, ответил:

– Ну, я же говорил, что не брошу тебя одну. Остается только надеяться, что дороги на севере еще не замело снегом. Значит, Гретна-Грин. Так тому и быть!

– Тише, пожалуйста! Ни в какую Гретна-Грин я не поеду, разумеется! – с негодованием, но негромко отозвалась она. – Говори потише, Том! Если Элиза проснется и подслушает наш разговор, то обязательно расскажет обо всем маме! А теперь слушай! За ужином я все обдумала. Мне придется уехать в Лондон, к своей бабушке. Однажды она сказала мне, что сделает для меня все возможное, и я полагаю… Нет, я уверена, она поддержит меня, лишь узнав, что здесь происходит! Вот только… Том, тебе же известно, что мама сама покупает мне платья, поэтому денег на булавки у меня почти нет! Ты не мог бы… Ты не мог бы одолжить мне немного на проезд в дилижансе? Кажется, билет стоит что-то около тридцати пяти шиллингов. Правда, надо будет дать какую-нибудь мелочь сторожу, и…

– Не волнуйся, я одолжу тебе столько монет, сколько будет нужно! – перебил ее Том. – Но ты ведь не собираешься взаправду ехать в Лондон на почтовом дилижансе?

– Почему это? Как раз и собираюсь! Не могу же я ехать на перекладных? Придется нанимать карету, а потом регулярно менять лошадей… О нет, это решительно невозможно! Кроме того, не забывай, у меня нет горничной, так что мне просто некого будет взять с собой! Значит, в общей карете мне будет гораздо спокойнее и безопаснее. А если удастся еще раздобыть местечко в одном из скоростных дневных экипажей…

– Тебе это не удастся. Все места в них разбирают заранее еще в Бате, и коль твоего имени нет в списке пассажиров… Кроме того, если за Ридингом дорогу действительно замело, как говорят, то эти кареты вообще ходить не будут.

– Ладно, какая разница? Мне подойдет любой экипаж, и я ничуть не сомневаюсь, что смогу получить место, потому что немногие захотят отправиться в путь в такую погоду, разве что в силу крайней необходимости. Я уже решила – следует уехать отсюда ранним утром, чтобы никто не успел помешать мне. Если смогу добраться до Дивайзиса[30]Дивайзис – торговый городок и административный центр округа в графстве Уилтшир, Англия. – до него ближе, чем до Кельна[31]Кельн – здесь : город и административный центр округа в графстве Уилтшир, в юго-западной части Англии, расположенный на реке Марден., а я знаю, некоторые из лондонских дилижансов действительно ездят по той дороге, – вот только мне придется взять с собой саквояж, да еще, пожалуй, шляпную коробку, так что… Послушай, Том, ты не смог бы отвезти меня в Дивайзис на своей двуколке?

– Ты не могла бы помолчать хотя бы пару минут? – резко оборвал он ее. – Я отвезу тебя туда, куда тебе надо, но этот твой план… Знаешь, мне бы не хотелось пророчествовать, однако, полагаю, ничего у тебя не получится. Чертова погода! Представляешь, что будет, если ты не доберешься дальше Ридинга? А ведь так запросто может случиться, и тогда тебя ждет веселенькое будущее.

– Нет-нет, я уже все продумала! Если дилижанс поедет дальше, я останусь в нем, а если снег окажется слишком сильным, то я тоже знаю, что делать. Ты помнишь Джейн, она была служанкой у нас в детской? Словом, она вышла замуж за хлеботорговца, дела которого, насколько я понимаю, идут просто прекрасно, и поселилась в Ридинге. Так что, сам понимаешь, если я не проеду дальше этого места, то остановлюсь у нее до тех пор, пока снег не растает!

– Остановишься в доме хлеботорговца? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– Боже милостивый, а почему нет? Он очень респектабельный мужчина, а что касается Джейн, то она прекрасно обо мне позаботится, уверяю тебя! А что, ты бы предпочел, чтобы я остановилась в гостинице?

– Ни за что! Но… – Он оборвал себя на полуслове и умолк. План ему не нравился, однако придумать ничего лучше Том не мог, как ни старался.

Феба принялась уговаривать молодого человека, разъясняя ему все преимущества своего прожекта и красочно живописуя всю безнадежность собственного положения в случае, если вынуждена будет остаться в Остерби. Он дал легко убедить себя, потому что и сам полагал, что без поддержки ее отца дело и впрямь выглядит безнадежным. Не мог Том отрицать и того, что бабушка Фебы являлась именно тем человеком, который был нужен ей сейчас, чтобы защитить; но понадобилось некоторое время, дабы убедить его: ей не будет грозить опасность и она не нарушит приличий, отправившись в Лондон почтовым дилижансом. Только после того, как Феба заявила Тому, что если он ей не поможет, она поедет в Дивайзис самостоятельно, молодой человек сдался. Далее им оставалось лишь уточнить кое-какие детали побега, что вскоре и было сделано. Том пообещал ждать ее в своей двуколке на следующее утро на дороге у одного из боковых выездов Остерби; Феба заверила его, что не опоздает, и на том они расстались. Она была преисполнена уверенности, а он пытался избавиться от дурных предчувствий.

На следующее утро девушка пришла на рандеву вовремя. Том опаздывал, и целых двадцать минут она расхаживала взад и вперед по дороге, под прикрытием живой изгороди, не находя места от беспокойства, пока ее воображение рисовало самые невероятные ужасы, что могли с ним приключиться. Впрочем, скорее всего, он попросту проспал, что лишь подливало масла в огонь ее гнева. Было еще темно, когда она оделась и уложила ночную рубашку в и без того битком набитый саквояж, но в семь часов уже рассвело, и в любую минуту ее мог заметить кто-либо из деревенских жителей или наемных работников. Утро выдалось серым, с севера дул промозглый ветер, а над головой нависли тяжелые тучи. Гнев и тревога снедали ее все сильнее, но она тут же позабыла о них, когда наконец показался Том, однако не на двуколке, а в коляске своего отца, в которую были запряжены два чалых иноходца, Трасти и Тру.

Остановившись рядом, юноша, не теряя времени, приказал ей взять лошадей под уздцы. Феба повиновалась, но, когда он откинул в сторону плед, которым укутывал ноги, и спрыгнул на дорогу, не удержавшись, спросила:

– Том, что происходит? Почему ты приехал в коляске? Мне кажется, ты не должен был этого делать!

Он уже успел подхватить с земли ее саквояж и теперь привязывал его на запятках.

– Именно что должен! Или ты уже думала, что я не приеду? Извини за опоздание, но, понимаешь, я вынужден был вернуться. Твою шляпную коробку придется сунуть под сиденье. – Покончив с багажом, он подошел к Фебе. – Давай я сам подержу их. А ты запрыгивай на сиденье и хватай вожжи! Осторожнее! Лошадей еще не выводили из конюшни после отъезда отца, и они застоялись! На сиденье лежит старое отцовское пальто – накинь его, а ноги закутай в меховую полость![32]Меховая полость – здесь : шкура, служащая для укрывания ( устар .). ( Примеч. ред .) И не спорь, пожалуйста! – добавил он.

Феба молча повиновалась, но, едва он уселся рядом с ней и принял у нее вожжи, как она требовательно спросила:

– Ты спятил, Том? Что, во имя всего святого…

– Ничего я не спятил. Все дело в том, что вчера вечером я вел себя как последний идиот и развесив уши слушал тебя с раскрытым ртом, но так и не додумался, что должен сделать. Хотя дело было ясное как божий день, я сообразил это, лишь когда ехал к тебе. Имей в виду, на душе у меня кошки скребли! Спал я плохо, время от времени просыпаясь и ломая голову над тем, как следует поступить. И только когда я уже катил сюда в своей двуколке, меня вдруг осенило. Поэтому мне пришлось повернуть назад, и я поспешно набросал записку матери, приказал Джему запрячь Трасти и Тру…

– Но зачем ? – перебила его Феба.

– Затем, что я сам отвезу тебя в Лондон, – коротко ответил он.

Поначалу девушку охватила благодарность, которая, впрочем, тут же сменилась угрызениями совести, и она возразила:

– Нет-нет, ты не должен этого делать, Том!

– Ерунда! Ничего не может быть проще! Трасти и Тру легко выдержат два перегона и, скорее всего, еще один, если я не стану погонять их слишком уж быстро. После этого, разумеется, мне придется нанять сменных лошадей, но если в Ридинге нам не скажут, что снег слишком глубок, чтобы ехать дальше, то к вечеру мы будем в Лондоне. Однако имей в виду, этого не будет, если в Ридинге нас ждут дурные новости! Тогда я отвезу тебя к твоему хлеботорговцу, а сам остановлюсь в «Короне». Единственное, что меня теперь беспокоит, – то, что ты можешь замерзнуть.

– О, это не имеет никакого значения! Нет, правда, Том, мне кажется, ты не должен так поступать! Быть может…

– Меня не интересует, что ты думаешь по этому поводу, – отрезал он. – Я поступлю так, как решил, и точка.

– Но миссис Орде… твой отец…

– Я знаю , отец сказал бы, что я не должен отпускать тебя одну; а что до мамы, то она не станет волноваться, ведь я оставил ей записку. И ты тоже прекращай суетиться! Я не написал ей о том, куда повезу тебя, а лишь упомянул, что должен спасти тебя от герцога, и потому несколько дней меня не будет дома. Видишь, все устраивается как нельзя лучше.

Его объяснения явно не удовлетворили Фебу, но, поскольку было очевидно, что отговорить Тома не удастся, да и она была благодарна ему за то, что ей не придется проделать весь путь до Лондона в одиночку, девушка предпочла промолчать.

– Вот хорошая девочка! – заметил он, правильно истолковав ее молчание. – Проклятье, нас ждет славное приключение, ты не находишь? Только бы не угодить в снегопад, а то тучи над головой мне чертовски не нравятся.

– Мне тоже, но если мы доберемся до Ридинга, это уже не будет иметь никакого значения, потому что даже если наш побег и обнаружат, не думаю, что меня станут искать там.

– О, до Ридинга мы доберемся, можешь быть уверена! – жизнерадостно откликнулся Том.

Феба, сделав глубокий вдох, с благодарностью заявила:

– Том, у меня нет слов, чтобы выразить тебе свою признательность! По правде говоря, мне очень не хотелось ехать одной, но теперь… Теперь я могу быть спокойна!