Онлайн чтение книги Крылатые и бескрылые
Глава двадцать пятая

Две недели промелькнули, как один день, как один час. Наташе казалось, что время остановилось. Макаров ведь только что приехал. Они еще не успели насмотреться друг другу в глаза…

— Федя, ну объясни мне, почему ты такой неспокойный сегодня?

Они сидели рядышком на садовой скамье, тесно прижавшись друг к другу. Перед ними лежала цветочная клумба, будто огромная, изумительно расшитая подушка. К вечеру цветы ожили, наполнили воздух чудесным ароматом. Со стороны реки тянуло легкой прохладой.

Макаров обнял Наташу, точно хотел согреть ее, и задумчиво сказал:

— Я должен завтра утром уехать в город.

— Не понимаю, что это значит… — испугалась Наташа. — Объясни же! Там случилось что‑нибудь? На заводе неблагополучно?..

— Нет, не то. Понимаешь, завтра на партбюро будут рассматривать дело Власова. Я звонил. Григорий Лукич говорит, что мое присутствие не обязательно… Но я должен присутствовать. Не знаю, хорошо или плохо буду говорить, но обязательно выступлю.

Его лицо, его голос были решительными.Наташа, закусив губу, не нашлась, что ответить. Ей хотелось заплакать от обиды. Но понимала, это ни к чему ― все равно будет так, как он решил.В эту ночь она задавала ему тысячу вопросов, на которые и не надо было отвечать. Макаров только нежно ласкал ее, целовал в губы, щеки, глаза… А летние ночи коротки. Вот уже порозовел восток.После вчерашней духоты деревья, трава, цветы спали в предрассветной тишине. Во всем чувствовалось что‑то дремотное, навевающее сонливость.Шагая с Федором рядом, Наташа слегка вздрагивала от ощущения сыроватого холодка. Не спускаясь к причалу, они остановились на высоком берегу.

— Посидим, Федя…

Макаров постелил плащ, усадил Наташу, сам присел рядом. Некоторое время оба хранили молчание, каждый по–своему переживал предстоящую разлуку.

Ты обещай мне, что не будешь скучать, ― первым заговорил Федор. ― Если удастся уговорить Силу Ивановича, тогда и ты скоро вернешься в город.

— Из этого ничего не выйдет, — вздохнув, возразила Наташа. — Когда я давала согласие сюда на работу, то обещала побыть до конца сезона. Я сдержу свое обещание, Федя.

Она прижалась к нему своей грудью, он ткнулся лицом в ее пушистые волосы.

— Федя, неужели между тобой и Власовым отношения были неискренними? — вдруг спросила Наташа. — Вас на заводе считали хорошими друзьями. Я никак не могу понять, неужели раньше он не желал тебе добра?

— Я не могу этого сказать, — тихо ответил Федор. — После первой нашей совместной конструкции он сказал как‑то: «Я имел возможность понаблюдать за вашим усердием, Федор Иванович. Радуюсь! Скажу прямо: не всякому такая настойчивость и внимательность присуща. Но вы на меня не обижайтесь, если я откровенно скажу: есть у вас и недостатки. Возникла мысль, и вы сразу хватаетесь за нее, совершенно не затрудняя себя глубокими размышлениями». Я убежден, что тогда он искренне желал помочь мне. Я слишком увлекался. Иногда он даже посмеивался надо мной: «Идей у вас столько в голове, что вы не в состоянии с ними справиться».

— А правильно он это сказал? Ты не обиделся на него тогда?

— Нет, не обиделся. Говорил он правду–матку.

— Ну вот видишь, — с чувством облегчения сказала Наташа. — Значит, он был другом.

— Я этого никогда не отрицал, — ответил Федор.

Он взял Наташину руку и поцеловал. В это время где‑то в тумане заревел гудок приближающегося парохода. Поднявшись, они встали друг против друга.

— Верь, Наташенька, что Власов мне не безразличен.

Простившись, Федор почти бегом побежал на пристань. Взойдя на пароход, оглянулся. Но Наташи уже не видно было. Кругом на палубе ― пассажиры, едущие в город из дальних мест. Ему казалось, что все они смотрят на него. Пройдя на нос парохода, снова стал вглядываться в берег. Вон она ― стоит, машет платочком!.. До свидания, Наташка! До свидания, родная!..

Зашумели колеса. Пароход отчалил и вышел на середину реки.Утро наступало медленно, туман расступался с неохотой. Но все же редел, и наконец на поверхность воды мягко пали первые солнечные лучи, покрывшие реку золотистой рябью.Только Федор сошел на городскую пристань, тотчас перед ним встал вопрос: «А теперь куда? Прямо на завод или заглянуть к Власову?».Девяти часов еще не было. Он надеялся, что Власова застанет дома. Нужно поговорить с ним до партбюро,, чтобы твердо чувствовать себя потом, когда придется сказать свое слово ― за или против.«Ну, давай, брат! ― как бы подкрепляя свою решимость, произнес он. ― Если Власов и недружелюбно встретит, не беда. Давай вперед, не теряя времени».Власов встретил его без воодушевления. «Ага, сам явился», ― говорили глаза его. Он стоял в саду, подрезая небольшим ножом усохшие ветви деревьев.

— Здравствуйте, Василий Васильевич!

Власов равнодушно поздоровался, сделав вид, что не заметил протянутой руки. Недоумение было в глазах Федора. Но он не опустил головы, а пристальней глянул на бывшего учителя, неестественно постаревшего за последнее время.

— Я вижу, Василий Васильевич, вы не рады видеть меня? Я в чем‑то виноват перед вами?

— Ваша вина передо мной? — усмехнувшись, проговорил Власов. — Никакой вины… А впрочем да!

— Если она есть, хотелось бы знать — в чем?

— Извольте. Я скажу. Не знаю только — поймете ли меня… Вы — это молодость, а я, как видите, постарел.

— Но позвольте же…

— Не надо! —вяло отмахнулся Власов. — Я знаю — вы скажете, что в этом вины вашей нет. Отвечаю: вы правы!.. Отвечаю, но в душе не соглашаюсь с этим. Удивляетесь?

— Немножко.

— Я и сам понимаю — нет ничего худшего в жизни, чем навязчивая зависть к молодости. Но что делать — завидую… Да, Федор Иванович, завидую вам! Однако лучше, как вы отдохнули. Садитесь, —Власов сел на небольшую скамью под рослой яблоней, жестом пригласил гостя.

— Отдохнул я вполне прилично. Солнце, воздух, вода, — там этих благ предостаточно, — ответил Макаров, обрадовавшись перемене разговора, и в свою очередь поинтересовался: — Ну, а вы как, Василий Васильевич? Как досуг коротаете?

Власов вздохнул.

— Не очень весело…

— Что так?

— Вы, должно быть, делаете вид, что ничего не знаете… Сегодня в три часа дня Власова исключат из партии… В этом нет сомнения… Или вам действительно ничего не известно?

Макаров достал папиросу, медленно раскурил.

— О том, Василий Васильевич, что вас сегодня будут слушать на бюро — я знаю. Но какое будет решение — мне неизвестно. Собственно, я и зашел к вам с той целью, чтобы поговорить перед заседанием…

— Только прошу вас не выражать сочувствия! — холодно попросил Власов. — Я все продумал за эти дни, все оценил и переоценил. Доложу партийному бюро, как было, как есть — и пусть коммунисты решают. Любой приговор приму, как должное.

Макаров почувствовал, что дальнейший разговор на эту тему вести не следует. Через несколько часов этому человеку предстоит пережить тяжелое испытание. И, судя по всему, он готов к этому.

— Да, любое решение приму как должное! — повторил Власов и, опершись руками на колени, тяжело поднялся.

… Партийное бюро заседало в кабинете Веселова. В небольшой комнате собралось человек пятнадцать. Сидели молча, дожидались Соколова и Грищука, задержавшихся в связи с каким‑то срочным разговором с Москвой. У каждого на душе было смутно. Впервые предстояло слушать такой тяжелый вопрос.

Когда вошел директор, все обратили внимание на его улыбчивое лицо. Должно быть, разговор с Москвой порадовал его чем‑то.

— Давайте, товарищи, откроем окна, — неожиданно предложил Соколов.

Кабинет сразу наполнился свежим воздухом. И улыбка директора, и свежий воздух как‑то неожиданно подняли настроение присутствующих.Заседали долго, как никогда раньше. Власов говорил немного, но в прениях высказались все. Тяжелые и резкие слова звучали в этой небольшой комнате. Власов прислушивался к тому, что говорили люди, которых он знал по десятку лет и больше, которых уважал, которые ругали его, но не умаляли заслуг в прошлом, и седая голова его опускалась все ниже и ниже.

Предложений было два: одни требовали исключения из партии, другие предлагали перевести на год в кандидаты. Голоса разбились почти поровну. Решил голос мастера цеха, в котором сейчас работал Власов.

— Пусть побудет в наших рядах еще год, — сказал мастер. — Пусть своей работой и делами искупит вину А не пожелает этого — коммунисты нашего цеха первыми предложат исключить.

Кажется, больше других был взволнован Макаров. Он машинально сунул руку в карман, достал папиросу и чиркнул спичку, но сразу сообразил, что еще в начале заседания условились не курить.Когда парторг спросил Власова, не желает ли он что‑нибудь сказать в заключение, тому тяжело было приподнять голову. Он сидел склонившись, облокотясь на колени, глядел в пол. Лишь повторное приглашение дошло до его сознания. Поднялся ― высокий, похудевший, обвел присутствующих глазами и коротко ответил:

— Я оправдаю ваше доверие.