Онлайн чтение книги Лазурный гигант
ГЛАВА XXII. Заключение

Женщина провела путешественников через свой убогий дом, где жила одна со своими детьми. Крыша была наполовину сорвана, стены местами обвалились, сад и поле зачахли, необработанные. Вихрь честолюбия пронесся над скромным очагом и разрушил это бедное гнездышко навсегда. Четырех членов семьи расстреляли на глазах женщины.

— Вот тут! — указала она трагическим жестом на уголок двора. — Сначала они убили мужа, потом сына, зятя, а затем и дочь мою Анерль, за то, что она ругала солдат. А я стояла в кухне, у окна…

Она не плакала. Взгляд ее мутных неподвижных глаз, казалось, не видел ничего окружающего.

С болью в сердце путешественники молча шли за нею. Они прошли через холодную мрачную кухню — в ней давно не стряпали. На столе лежал кусок черного заплесневевшего хлеба и стояла чашка воды — должно быть, единственная пища несчастных. Истощенный вид ребенка и матери свидетельствовал о том, как плохо они питались в течение многих месяцев.

Фермерша приоткрыла ведущую во двор дверь.

— Розен! Розен! — позвала она. — Поди сюда! Сначала никто не отвечал. Затем кто-то зашевелился в кустах, отделявших двор от поля, и показалась тринадцатилетняя девушка, рослая и широкоплечая, как двадцатилетняя, европейской наружности, одетая в короткое и слишком тонкое платье.

— Поди сюда, Розен! — повторила мать. — Не стыдись, это добрые люди!

Молодая девушка остановилась в нерешительности. Николь побежала к ней навстречу с распростертыми объятиями.

— Я тоже бурская девушка! Как и вы, я лишилась на войне отца, братьев, сестер!

— А теперь говорят, что все кончено, что подписан мир! — произнесла молодая крестьянка. — Скажите, вы верите, что мы все потеряли, чтобы стать английскими подданными?

— Нет! — воскликнула горячо Николь. — Бог, который вложил в нас любовь к свободе, не допустит этого…

— Ведь мы сделали все, что могли, чтобы быть свободными!.. Да если бы можно было десять раз умереть за родину и свободу, мы не пожалели бы жизни!.. К чему же было все это? Неужели лишь для того, чтобы сложить оружие и признать себя побежденными?..

Николь гордо подняла голову, и по ее личику, в ее серых глазах промелькнуло выражение несокрушимой энергии.

— Да, да, — прошептала Розен, как бы отвечая на ее мысль. — Вы правы. Придет и наша очередь торжествовать. Надо терпеть. Пути Господни неисповедимы. Зачем вы звали меня, матушка? — спросила она мать.

— Вот эти господа хотят нанять у нас повозку, чтобы доехать до Моддерфонтэна, где осталась мать этой барышни. Ты могла бы их проводить. Они хорошо заплатят!

Девушка покраснела.

— Было время, когда мы даром предложили бы вам и лошадей, и экипаж, — сказала она печально. — Теперь мы не можем оказать даже простой услуги. Мы должны продавать то, что прежде сделали бы даром!

— Вы нам все-таки окажете услугу! — воскликнула Николь. — Вот и у меня тоже ничего нет. Если бы не эти друзья, я не могла бы возвратиться к матери!

Грустно покачав головой, Розен направилась к кустам и тихонько свистнула; послышался топот, и из-за плетня показалась голова маленькой лошадки со спутанной гривой и блестящими глазами. Она нервно втягивала в себя воздух. Лошадь паслась на свободе.

— Она видит, что здесь чужие, — сказала фермерша. — Она тоже не любит «красные затылки»!5Так буры называют англичан.

Жерар подошел к пони и потрепал его по голове. Животное вытянуло шею и пофыркивало.

— Жаль, что мне нечем тебя угостить, — сказал молодой человек. — Постой, у меня в кармане, кажется, есть банан!

В это время он заметил, что ребенок смотрит на лакомство жадными глазами. Он снял кожицу с банана и отдал ее лошади, а плод подал ребенку, который потянулся к нему.

— Извините его, — смутилась Розен, — он еще так мал, что не понимает, что просить нельзя. К тому же у нас давно нет ничего, кроме хлеба, даже для ребенка!

— А где здесь можно купить все необходимое? — спросил Жерар. — Я охотно заплачу вам вперед!

— Да хранит вас Господь! — сказала мать. — За деньги все можно достать. Розен купит и привезет из города все, что угодно!

— В таком случае, чем скорее мы отправимся, тем лучше. Если ваша дочь может…

— О, мои сборы не долгие, — отозвалась Розен. — Жаль, что наша одноколка в довольно плохом состоянии, но знаете, с тех пор, как перебили всех наших мужчин, руки у нас опустились…

С этими словами девушка выкатила из-под навеса старую тележку. С помощью Жерара она впрягла лошадь, которая сама пришла и встала между оглоблями. Анри вручил фермерше крупную ассигнацию, сказав, что даст столько же Розен на покупки. Путешественники уселись в тележке вместе с Розен и поехали крупной рысью, сопровождаемые напутствиями бедной женщины.

Дорога была плохая, а между тем уже наступала ночь. Но Розен хорошо знала местность, а лошадка бежала бодро. Жерар хвалил пони, а Розен рассказывала, как умна и смела их лошадка, как ненавидит она «красные затылки».

Они ехали среди опустошенной неприятелем местности, разоренных полей, сожженных ферм. Местами виднелись остатки рельс: здесь была прежде железная дорога, но ее разрушили динамитом. Попадались длинные, неправильные, вырытые бурами траншеи и английские блокгаузы с колючей проволокой. Встречавшиеся отряды не задерживали повозки: весть о мире облегчала путешествие по стране, хотя многие и не верили еще в заключение мира, а считали его лишь временным перемирием.

Около полуночи они прибыли в маленький городок Дисфонтэн. Розен привезла путешественников в дом своих родственников. Отказаться от гостеприимства значило бы обидеть Розен, к тому же надо было дать отдохнуть до утра Треку — так звали пони — да и самим им не мешало подкрепить свои силы пищей и сном. Было уже темно, когда они постучали в двери дома. Им тотчас же открыли, и хозяева приняли их с обычным у буров серьезным радушием. Дома были только женщины: старуха бабушка, ее сноха, три дочери и служанка. После легкого ужина молодые девушки отвели Николь и Розен в предназначенную для них комнату. Жерара и Анри поместили на первом этаже. Трека поставили в конюшню.

На следующий день, чуть свет, пустились в дальнейший путь. Уезжая, Анри щедро расплатился со служанкой и поблагодарил хозяек.

— Имя Николь Мовилен всегда открыло бы вам наши двери, но мы рады и лично вам! — отвечала бабушка. И это были не праздные слова, потому что гостеприимство буров вошло в пословицу.

В полдень они подъехали к жалкой лачуге, которая стояла на месте когда-то прекрасного дома Мовиленов. Вместо цветущей фермы, плодородных полей, многочисленного штата слуг, стоял ветхий домик с полуразобранной соломенной крышей и покосившимися стенами. Когда хлопнула дверь, бледная, с ввалившимися от слез глазами, женщина, в которой трудно было признать счастливую некогда, чтимую мать и жену, окруженную многочисленной семьей матрону, испуганно вскочила: казалось, она только и ждала от жизни новых ударов.

При виде Николь у нее вырвался раздирающий душу крик… Обе женщины упали друг другу в объятия и зарыдали. Николь первая тихонько высвободилась и взглянула на мать.

— Мама, а где же малютка? — дрожа, прошептала она.

— Умер, дочь моя, он тоже умер! Я похоронила его третьего дня. Ах, жаль, что тебя не было здесь раньше!

Николь заплакала. Томясь в плену, в одиночестве, она так часто мечтала об этом ребенке, который избежал общей участи. Она мечтала воспитать его в любви к родине, сделать его достойным его погибших братьев! Увы! Он тоже угас. Еще одна невинная жертва печального конфликта. Эта девушка, не уступавшая в мужестве самым храбрым мужчинам, не выдержала и, припав к груди матери, плакала как дитя.

Плакали также Анри, Жерар и Розен. Тяжело было видеть горе этих двух женщин.

Мало-помалу друзьям удалось успокоить, уговорить их, осушить их слезы. Николь в коротких словах передала матери, как спасли ее друзья. Мать горячо благодарила молодых людей. Между тем Розен собралась уезжать — она спешила домой.

Николь тотчас же принялась хозяйничать в доме. Она нашла кусок черного хлеба, небольшую чашку молока на завтрак гостям. Жерар вышел потихоньку из дома и пошел обтирать соломой, чистить скребницею Трека. Он напоил пони, дал ему свежей травы. Животное, признав в нем друга, ласкалось к нему. Мадам Гудула и Николь поцеловали Розен, которую успели полюбить за ее открытый характер. Анри передал ей обещанную сумму; она села в повозку и уехала, но долго оглядывалась на своих новых друзей, вышедших провожать ее на крыльцо.

Когда повозка исчезла из виду, начали обсуждать семейные дела. Ничто не удерживало больше мадам Гудулу и ее дочь на бурской территории, и Жерар и Анри настаивали на немедленном отъезде их в Париж. Им надо было набраться сил, поправиться. Кроме того, страна, разоренная войной, еще долго будет нежелательным местопребыванием для одиноких женщин. Впоследствии, когда водворится спокойствие, быть может, вся семья Массе возвратится в страну, которую она полюбила, как вторую родину. Мадам Гудуле было нелегко эмигрировать, оставив в родной земле прах похороненных ею дорогих людей, но она чувствовала, что должна сделать это ради Николь, и уступила просьбам Анри.

— Пусть будет по-вашему, сыновья мои, — просто сказала она. — У нас никого не осталось на свете, кроме вас. Делайте с нами, что хотите!

Решено было ехать немедленно, отложив хлопоты по вознаграждению вдовы и дочери Мовилена за потерянное ими имущество до более удобного времени.

У мадам Гудулы были еще две лошади. Они паслись на свободе, на соседнем лугу, но прибежали по первому зову. Их впрягли в стоявшую за домом старую фуру, дом заперли на замок и отправились к Моддерфонтэну, находившемуся в нескольких милях. Проезжая мимо свежей могилки последнего дорогого покойника, мать и дочь сорвали на память немного зелени с могильного холмика.

Закупив в городе самое необходимое для своих спутниц, молодые Массе доставили их в Дурбан, а через неделю все отбыли в Европу.

Еще с Цейлона была послана в Пасси телеграмма, которая должна была успокоить остававшихся долго без всяких известий родителей.

Теперь госпожа Массе не верила своему счастью: она увидит снова своих сыновей!

Наконец наступил желанный день. Мартина, вся сияющая и счастливая, подала телеграмму с марсельским почтовым штемпелем:

«Приедем завтра девять часов. Все здоровы.

Анри».

Колетта решительно отказывалась ждать дома. Правда, Анри не любит публичных демонстраций, но пусть себе сердится, она поедет навстречу, чтобы обнять дорогих путешественников часом раньше. Марсиаль Ардуэн и Лина остались дома, а Колетта с отцом поехали на вокзал и лихорадочно ожидали поезда.

Вот он! Стелется длинное облако дыма. Слышен резкий свисток. Наконец-то! До последней минуты ожидавшие боялись катастрофы. Колетта видит загорелое лицо Жерара — он высунулся из окна.

— Я так и знал — она приехала! — весело воскликнул он.

— Кто? Колетта? Они все приехали? — спросил Анри.

— Нет, успокойся! Только отец и Колетта. Я знал, что она приедет.

Поезд еще не совсем остановился, а Жерар уже выпрыгнул на платформу и порывисто обнял любимую сестру, которая спрятала свое лицо у него на плече. Но вот все немного успокоились, овладели собой, приветствовали потрясенных свиданием мадам Гудулу и Николь, сели в карету и поехали в Пасси.

О, сколько они расскажут нового друг другу о находке ископаемого эпиорниса, бегстве Николь, гибели авиатора, а также об известиях, полученных стариком Массе через посредство правительства о потерпевших крушение. С корабля, отправленного на необитаемый остров, получена депеша:

«На острове все благополучно. Потерпевшие возвратятся в конце месяца».

Все хорошо, что хорошо кончается. Мадам Гудула и Николь делали героические усилия, чтобы скрыть свою грусть и не омрачить общей радости.

Приехали в Пасси. Как светло было на душе у госпожи Массе, когда она обняла дорогих сыновей, снова возвращенных ей судьбою!